э" дело не двинулось.
   - Вы и дальше будете меня хотеть? - робко  произнесла  Дрина  и  сжалась,
словно ей хотелось провалиться сквозь мозаичный пол.  Как  и  у  большинства
видессиан, кожа у нее была оливкового оттенка, но Крисп все равно разглядел,
как Дрина покраснела.
   Он встал, вышел из-за стола и обнял ее за плечи.
   - Да, буду - время от времени, - ответил он.  -  Но  если  тебя,  образно
говоря, ждет под Амфитеатром некий молодой человек для следующей  гонки,  то
не стесняйся мне об этом сказать. Я не стану заставлять тебя делать что-либо
против твоего желания. - Он вспомнил, как  Анфим  пользовался  преимуществом
своего положения и затаскивал в свою постель столько женщин, сколько  хотел,
так что по сравнению с ним Криспу нетрудно было прослыть умеренным.
   - У меня никого нет, - быстро сказала Дрина. -  Я  просто...  испугалась,
что вы обо мне забудете.
   - Я уже сказал, что не забуду. А свое слово я держу. - Подумав, что Дрина
нуждается в ободрении не только словами,  он  похлопал  ее  по  заду.  Дрина
вздохнула и прижалась к нему. Крисп позволил ей постоять так немного,  потом
сказал:
   - А теперь иди к Барсиму. Он о тебе позаботится.
   Шмыгнув носом, Дрина вышла. Крисп стоял в кабинете, слушая, как  затихают
в коридоре ее шаги. Когда они окончательно смолкли, он вернулся  за  стол  и
вновь занялся таможенными отчетами, однако  вскоре  отодвинул  пергаменты  в
сторону: он никак не мог сосредоточиться.
   - Императорский бастард, - тихо произнес он. - Мой  бастард.  Так-так,  и
что мне теперь с ним делать?
   Он был человеком, который верил в планы столь же безоговорочно, как  и  в
Фоса. И он не собирался становиться отцом в таком возрасте. Что ж, ничего не
поделаешь. Придется составлять новые планы.
   Он знал также, что, возможно, это и не понадобиться;  очень  многие  дети
умирали, не повзрослев. Впрочем, когда дело касается детей, то тут, как и во
многом другом, лучше иметь и не нуждаться, чем нуждаться и не  иметь.  Кроме
того, родители всегда надеются, что их дети выживут, - если  только  они  не
фанатичные  фанасиоты,  полагающие,  что   вся   жизнь   на   свете   должна
прекратиться, и чем скорее, тем лучше.
   Если родится дочь, все окажется очень  просто.  Когда  девочка  вырастет,
Крисп постарается, чтобы она вышла замуж за преданного ему человека. В конце
концов, для чего еще нужны свадьбы, как не для  объединения  семей,  которые
могут оказаться полезны друг другу.
   Однако если родится сын... Крисп щелкнул  языком.  Да,  это  здорово  все
усложнит.  Некоторые  Автократоры  превращали  своих  бастардов  в  евнухов;
некоторые даже поднялись до высоких  должностей  в  храмах  или  во  дворце.
Безусловно, то был единственный способ, гарантирующий, что мальчик не бросит
вызов законным наследникам престола: будучи физически несовершенными, евнухи
не могли претендовать на императорскую корону ни в Видессе, ни  в  Макуране,
ни в любой известной ему стране.
   Крисп вновь щелкнул языком. Он вовсе не был уверен,  что  у  него  хватит
духу так поступить, каким бы удобным  это  решение  ни  казалось.  Император
уставился на мраморную  крышку  стола,  пронизанную  тончайшими  прожилками,
размышляя о будущем.
   Он настолько погрузился в  свои  мысли,  что  вздрогнул,  когда  в  дверь
постучали.
   На этот раз пришел Барсим.
   - Насколько я понял, вас можно поздравить, ваше величество?  -  осторожно
спросил вестиарий.
   - Спасибо, почитаемый господин. До меня это уже дошло. -  Крисп  печально
усмехнулся. - У жизни есть привычка идти собственным путем, а не тем,  какой
человек для себя выбирает.
   - Совершенно верно. Как вы и просили, будущую мать окружат заботой.
   Полагаю, вы захотите обеспечить, пока это удобнее всего, чтобы у  нее  не
создалось преувеличенного представления о своем положении и статусе ребенка.
   - Вы попали точно в мишень, Барсим. Можете  ли  вы  представить,  как  я,
например,  лишаю  наследства  своих  сыновей  в  пользу   этого   случайного
отпрыска?
   Никакому повару не придумать лучшего рецепта гражданской войны после моей
смерти.
   - Все, что вы сказали, верно, ваше  величество.  И  все  же...  -  Барсим
шагнул в коридор и осмотрелся по сторонам. Но даже будучи уверен, что никто,
кроме Криспа, его не услышит, он понизил голос:
   - И все же, ваше величество, вы можете потерять одного из сыновей, к тому
же никто из них не удовлетворяет вас полностью.
   - Но с какой стати мне ожидать, что следующий окажется лучше? -  возразил
Крисп. - Кроме того, мне придется прождать  двадцать  лет,  чтобы  выяснить,
какой он человек, а кто сказал, что я проживу еще двадцать лет? Возможно,  и
проживу, но шансов на эти не так уж  и  много.  Так  что  я  скорее  причиню
неудобство одному юному бастарду, чем троим старшим и законным сыновьям.
   - Я не сомневался в вашей логике; мне просто хотелось убедиться, что ваше
величество всесторонне оценили ситуацию. Вижу, что это так.  Значит,  все  в
порядке. - Вестиарий провел бледным языком по еще более бледным губам.  -  Я
также гадал, не увлеклись ли вы будущей матерью?
   -  Хотите  спросить,  не  начну  ли  я   совершать   глупости   ради   ее
удовольствия?
   - уточнил Крисп. Барсим кивнул. Крисп  едва  не  рассмеялся,  но  вовремя
сдержался, не желая оскорблять Барсима. - Нет,  почитаемый  господин.  Дрина
весьма приятная особа, но головы я не потерял.
   - Ах, - выдохнул Барсим. Он редко проявлял сильные эмоции, и этот  момент
не стал исключением; тем не менее Криспу показалось, что он уловил в  голосе
вестиария облегчение.
   "Я не потерял головы". Эти слова могли стать девизом его правления и всей
жизни. И пусть характер его стал  более  холодным  и  расчетливым,  зато  он
подарил империи Видесс  более  двух  десятилетий  размеренного  и  разумного
правления.
   Криспу вспомнилась одна мысль.
   - Почитаемый господин, можно мне  задать  вопрос,  который  способен  вас
смутить? Прошу вас понять, что цель его не в том, чтобы причинить вам  боль,
а чтобы понять.
   - Спрашивайте, ваше величество, - без  колебаний  ответил  Барсим.  -  Вы
Автократор, у вас есть на это право.
   - Что ж, очень хорошо.  Известно,  что  Автократоры,  дабы  не  возникали
проблемы с престолонаследием, делали из своих незаконных сыновей евнухов.  А
вы знаете свою жизнь так, как ее может  знать  лишь  проживший  ее.  Что  вы
скажете о ней?
   Как и обычно, вестиарий тщательно обдумал ответ:
   - Конечно, боль от кастрации не вечна. Я никогда не знал желания, поэтому
не особенно об этом сожалею, хотя подобное справедливо не  для  всех  таких,
как я.  Но  прожить  всю  жизнь  на  обочине  дороги,  по  которой  движется
человечество,  вот  в  чем  истинное  проклятие  евнуха,  ваше   величество.
Насколько мне известно, лекарства против него не существует.
   - Спасибо, почитаемый господин. -  Крисп  добавил  мысль  о  кастрации  к
складу неудачных идей  и  ощутил  неудержимое  стремление  сменить  тему.  -
Клянусь благим богом! -  воскликнул  он  со  всей  возможной  в  тот  момент
искренностью. Барсим вопросительно приподнял бровь, и Крисп пояснил:
   - Как бы гладко все ни прошло, сыновья меня будут дразнить до конца  моих
дней. Я немало накрутил им хвосты за разные интрижки, а  теперь  и  сам  дал
маху и посадил пирожок в служанкину печку.
   - Молю, ваше величество, простить меня, но вы кое о чем забыли, -  сказал
Барсим. Теперь настала очередь Криспа теряться в догадках. - Подумайте,  что
скажет почтенный Яковизий.
   Крисп подумал. Через секунду он отпихнул кресло и спрятался под стол. Ему
редко удавалось заставить Барсима смеяться, но сегодня удалось. Крисп  вылез
из-под стола, смеясь вместе с Барсимом, но при этом с ужасом  думая  о  том,
что произойдет во время очередной встречи с его чрезвычайным  и  полномочным
послом.
   Фостий убедился, что сабля  легко  выходит  из  ножен.  Это  было  не  то
разукрашенное оружие с золотой насечкой на рукоятке,  которое  он  носил  на
поясе перед похищением: просто изогнутое лезвие,  обитая  кожей  рукоятка  и
железная гарда. Впрочем, рубить плоть оно могло не хуже любой другой сабли.
   Лошадь ему дали такую, что в императорской конюшне на  нее  не  сочли  бы
разумным тратить овес - тощего вихлявого жеребца со шрамами  на  коленках  и
злобным блеском в глазах. Рот у него был словно сделан из кованого железа, а
нрав хуже, чем у Скотоса. Но все же то была лошадь,  и  фанасиоты  позволили
Фостию на нее сесть, а это значило - изменение в лучшую сторону.
   Правда, стало бы еще лучше,  если  бы  к  отряду,  к  которому  приписали
Фостия, не присоединился Сиагрий.
   - Что, решил уже, что избавился от меня? - проревел он, когда  Фостий  не
проявил радости, заметив его. - Это не так-то просто, мальчик.
   Фостий пожал плечами, снова взяв себя в руки.
   - По крайней мере, будет с кем посидеть за доской.
   - Когда я выезжаю драться, то  никогда  не  связываюсь  с  этим  дерьмом,
рассмеялся ему в лицо Сиагрий. - Игра хороша только во время затишья,  когда
нельзя пролить настоящую кровь. - И его узкие глаза предвкушающе вспыхнули.
   Тем же днем отряд  человек  в  двадцать  пять  выехал  из  Эчмиадзина  на
юго-восток, в направлении тех территорий, которые сторонники  светлого  пути
не контролировали. Все были возбуждены; всем не терпелось  хотя  бы  на  шаг
приблизить фанасиотские доктрины к реальности, уничтожая материальное  добро
тех, кто к ним не присоединился.
   Командир отряда, суровый на вид тип по имени Фемистий, казался  столь  же
ненасытным, как  и  Сиагрий.  Он  изложил  теологические  принципы  словами,
понятными для всех:
   - Жгите дома, жгите монастыри, убивайте  животных,  убивайте  людей.  Они
отправятся прямиком в лед. А если погибнет кто-то из нас, то он  пройдет  по
светлому пути к солнцу и навеки останется с Фосом.
   - Светлый путь! - взревели бандиты. - Да благословит Фос светлый путь!
   Фостий задумался о том, сколько таких банд сейчас выезжает из  Эчмиадзина
и других фанасиотских крепостей,  сколько  фанасиотов  сейчас  бросилось  на
штурм империи, думая  лишь  об  убийствах  и  поджогах.  Интересно,  а  куда
отправились основные силы Ливания? Сиагрий это знал. Но Сиагрий, несмотря на
свою страсть к похвальбе, знал, когда и как следует держать язык за  зубами,
если речь шла о реальных секретах.
   Вскоре заботы Фостия стали более приземленными. Не последней из них стало
желание проверить, нельзя ли потихоньку смыться  из  банды.  Оказалось,  что
нельзя. Со всех сторон его окружали остальные всадники, а  Сиагрий  и  вовсе
прилип не хуже пиявки. "Быть может, удастся, когда дело  дойдет  до  драки",
подумал Фостий.
   Первые полтора дня они ехали по  фанасиотской  территории.  Крестьяне  на
полях махали им руками и выкрикивали лозунги. Через некоторое время всадники
стали реже откликаться: напомнили  о  себе  мышцы,  которым  не  приходилось
напрягаться с осени. Фостия уже несколько лет так не ломало после пребывания
в седле.
   Проехав  еще  день,  они  оказались  в  местах,  где   крестьяне   вместо
приветствий разбегались, едва завидев фанасиотов. Это  породило  спор  среди
компаньонов Фостия: одни предлагали рассеяться и  перебить  крестьян,  а  их
хижины спалить, другие настаивали, что надо ехать  дальше.  В  конце  концов
Фемистий склонился на сторону второй группы:
   - Возле Аптоса есть монастырь, по которому я хочу ударить, - заявил он, и
пока мы его не разгромим,  я  не  желаю  тратить  время  на  всякую  мелочь.
Крестьян мы сможем прихлопнуть и на обратном пути.
   Представив себе большую и лакомую  цель,  бандиты  перестали  спорить.  В
любом случае, чтобы возражать Фемистию, нужно было иметь немалую смелость.
   Они подъехали к монастырю незадолго  до  заката.  Несколько  монахов  еще
работали  в  поле.  Завывая,  как  демоны,  фанасиоты  бросились   на   них.
Взметнулись сабли, опустились и вновь взметнулись  уже  обагренными.  Вместо
молитв Фосу в краснеющее небо вознеслись вопли.
   - Сожжем монастырь! - крикнул Фемистий. - Даже у монахов до хрена добра.
   Зачем им столько?
   Пришпорив лошадь, он направил ее к воротам монастыря и оказался во  дворе
быстрее, чем ошеломленные монахи успели их захлопнуть. Его  сабля  отпугнула
кинувшегося  было  к  воротам  монаха,   и   секунду   спустя   к   Фемистию
присоединилось несколько других его волков.
   Некоторые  бандиты  везли  с  собой  тлеющие  фитили.  Быстро   вспыхнули
пропитанные маслом факелы. Сиагрий сунул один из них в руку Фостия.
   - Держи, - прорычал он. - Сделай что-нибудь стоящее.  -  "А  иначе  будет
плохо", - об этом говорили глаза Сиагрия и то, как он держал саблю.
   Фостий бросил факел в стену, надеясь, что он погаснет, но он подкатился к
деревянной стене. Пламя затрещало, занялось и начало  расползаться.  Сиагрий
хлопнул его по спине, словно посвящая в братство поджигателей и бандитов.
   Содрогнувшись, Фостий понял, что это действительно так.
   Что-то неразборчиво крича, на  него  бросился  монах  с  дубиной.  Фостию
хотелось сказать бритоголовому святому человеку,  что  произошла  чудовищная
ошибка, что  он  не  хотел  оказаться  здесь  и  причинять  какой-либо  вред
монастырю.
   Но монаха это совершенно не волновало. Ему хотелось лишь одного  -  убить
ближайшего к нему бандита, каковым оказался Фостий.
   Он отбил первый яростный удар монаха, затем второй.
   - Да руби же его, клянусь благим богом! - с отвращением рявкнул  Сиагрий.
Ты что думаешь, он устанет и сам уйдет?
   Третий удар ему не удалось отбить полностью.  Дубина  скользнула  по  его
голени, и Фостий прикусил губу  от  боли.  Он  осознал  со  все  нарастающим
отчаянием, что ему не удастся просто держать монаха  на  расстоянии,  потому
что тому хочется лишь одного - убить его.
   Монах замахнулся снова. Фостий  рубанул  и  ощутил,  как  сабля  рассекла
плоть.
   За его спиной радостно взревел Сиагрий. Фостий охотно убил бы бандита уже
за то, что тот поставил его в ситуацию, когда ему пришлось или убить монаха,
или позволить тому искалечить или убить его самого.
   Остальных бандитов подобные тонкости не волновали.  Некоторые  спешились,
чтобы было удобнее  мучить  схваченных  монахов.  Под  сводами,  где  прежде
звучали гимны Фосу, теперь разносились вопли. Наблюдая фанасиотов за работой
- или, вернее, за развлечением? - Фостий почувствовал, что его мутит.
   - Прочь! Прочь! - гаркнул Фемистий. - Монастырь и так догорит,  а  у  нас
остались и другие дела.
   "Что он задумал?" - удивился Фостий. Быть может, после монастыря он решил
спалить приют для нищих вдов и сирот?  В  столице  имелось  несколько  таких
приютов. Но есть ли такой приют в Аптосе?
   Он так и не успел это узнать, потому что, едва он  вместе  с  фанасиотами
выехал за стены монастыря, из ворот Аптоса в  их  сторону  галопом  вырвался
отряд имперских солдат. Поначалу слабо, но .затем все громче и громче Фостий
слышал их боевой клич, никогда прежде не казавшийся ему столь сладостным:
   - Крисп! Автократор Крисп! Крисп!
   Почти все фанасиоты кроме сабель имели еще  и  луки  и  теперь  принялись
обстреливать имперцев. Солдаты  гарнизона,  как  практически  все  имперские
кавалеристы, тоже были лучниками, и они стали пускать стрелы в ответ.
   Преимущество было на их стороне, потому что их защищали кольчуги и шлемы,
а фанасиотов - нет.
   Фостий развернул коня и погнал его в сторону имперских солдат.  Он  думал
лишь о том, чтобы сдаться в плен и отмолить любую епитимью, которую патриарх
или другое духовное лицо наложит на него  за  прегрешения  в  монастыре.  Он
совсем позабыл, что до сих пор сжимает в правой руке саблю.
   Кавалеристам  Криспа  он  наверняка  показался   очередным   фанасиотским
фанатиком, решившим сразиться с ними в одиночку и после смерти оправиться по
светлому пути прямиком к солнцу. Мимо уха Фостия  свистнула  стрела.  Другая
вонзилась под ноги его коня. Третья угодила Фостию в плечо.
   Сперва он ощутил только удар, словно в него попал брошенный камень.
   Опустив глаза, он увидел торчащее  из  тела  светлое  ясеневое  древко  с
серыми гусиными перьями на конце. "Глупость какая,  -  подумал  он.  -  Меня
подстрелили солдаты моего отца".
   Внезапно на него обрушилась боль,  а  вместе  с  ней  и  слабость.  Кровь
горячей струйкой потекла по груди и стала  расплываться  пятном  по  тунике.
Фостий пошатнулся в седле. Свистнуло еще несколько  стрел.  К  нему  галопом
подскакал Сиагрий. - Ты что, рехнулся? - заорал  он.  -  Ты  же  не  сможешь
сражаться  с  ними  один.  -  Когда  он  заметил  рану  Фостия,  его   глаза
расширились. - Видишь, я же тебе говорил? Надо сматываться отсюда.
   Тело и голова повиновались Фостию не очень хорошо,  и  Сиагрий  это  тоже
заметил. Он выхватил у Фостия поводья и заставил его коня  бежать  рядом  со
своей лошадью.  Конь  оказался  мерзавцем  и  попытался  брыкаться.  Сиагрий
доказал коню, что он мерзавец покруче, и быстро привел его  в  чувство.  Еще
два фанасиота отстали от общей группы, прикрывая их отход.
   Отяжеленные кольчугами, имперские кавалеристы не могли скакать  быстро  и
долго. Бандитам  удалось  продержаться  в  отрыве  до  темноты,  а  затем  и
ускользнуть от преследователей. К тому времени некоторые оказались ранены, а
еще двое остались позади, когда их лошади пали.
   Весь мир сосредоточился  для  Фостия  на  боли  в  плече.  Все  остальное
казалось далеким и неважным.  Он  едва  заметил  перемену,  когда  фанасиоты
остановились на берегу небольшого ручья, хотя то, что больше  не  надо  было
держаться в седле, напрягая  последние  силы,  стало  для  него  несомненным
облегчением.
   Сиагрий подошел к нему с ножом в руке.
   - Надо заняться твоей раной, - сказал он. - Ну-ка, ложись.
   Никто не осмелился разжечь костер. Приблизив лицо к телу Фостия,  Сиагрий
разрезал тунику  вокруг  стрелы,  осмотрел  рану,  неопределенно  хмыкнул  и
вытащил какой-то предмет из мешочка на поясе.
   - Что это? - спросил Фостий.
   - Ложка для извлечения стрел, - ответил Сиагрий.  -  Проклятую  хреновину
нельзя просто взять и вытащить, потому что у нее зазубренный  наконечник,  А
теперь держись и помалкивай. Когда я начну ковырять ложкой, будет больно, но
все же поменьше, чем если бы я просто вырвал стрелу из раны. Начали...
   Несмотря на  предупреждение  Сиагрия,  Фостий  застонал.  К  безучастному
темному небу вознеслись не только его крики - налетчики делали что могли для
своих раненых товарищей. Сейчас темнота особо не мешала -  погружая  в  рану
вдоль древка узкий закругленный конец ложки, Сиагрий действовал  практически
на ощупь.
   Фостий ощутил, как ложка по чему-то чиркнула.
   Сиагрий удовлетворенно хмыкнул:
   - Вот и готово.  Теперь  можно  вытаскивать.  Тебе  повезло  -  неглубоко
вошла...
   Фостий ощутил вкус крови; он прикусил губу, когда Сиагрий начал извлекать
стрелу. Запах крови он тоже чувствовал.
   - Если бы мне повезло, - прохрипел Фостий, - стрела пролетела бы мимо.
   - Ха, - отозвался Сиагрий. - Тут ты, пожалуй, прав. А теперь держись.
   Идет... идет... идет... есть! - Он извлек из раны стрелу вместе с  ложкой
и вновь хмыкнул, - Кровь не брызжет, только сочится. Думаю, жить будешь.
   Вместо фляги у него на поясе болтался мех, и  он  щедро  плеснул  вина  в
рану.
   После ковыряния ложкой и извлечения наконечника рассеченная  плоть  стала
такой чувствительной, что Фостию показалось, будто ему налили в рану жидкого
огня.
   Корчась от боли, он выругался и неуклюже попытался ударить Сиагрия  левой
рукой.
   - Полегче, лед тебя побери, - буркнул Сиагрий.  -  Лежи  и  не  дергайся.
Ежели промыть рану вином, меньше шансов, что она загниет.  Тебе  что,  нужны
гной и лихорадка? Имей в виду, ты их все равно можешь подцепить, но разве не
лучше подстраховаться?
   Он скомкал тряпку, прижал  ее  к  плечу,  чтобы  она  впитывала  все  еще
сочащуюся из раны кровь, и закрепил ее полоской ткани.
   - Спасибо, - пробормотал