аботающих на полях по  обе  стороны
дороги. Некоторые были одеты в тонкие льняные туники, доходящие до  середины
бедра. Остальные не утруждались даже этим, обходясь набедренными повязками.
   - Если я так оденусь, - покачал головой Фостий, - то  мне  придется  жить
здесь круглый год. Вряд ли я такое выдержу.
   -  Тогда  радуйся,  что  кто-то  живет  здесь  вместо  тебя.  Почва   тут
превосходная и дождей  хватает.  Местные  крестьяне  снимают  самые  высокие
урожаи в империи. Если бы не эти низины, в столице вечно не хватало бы еды.
   -  А  крестьяне  не  разбегаются,  завидев  нас,  как  весной,  -  сказал
Катаколон, остановив коня возле отца и брата.
   - И это тоже хорошо, - ответил Крисп. - Армия нужна в  том  числе  и  для
того, чтобы их защищать. И если крестьяне решат, что  их  надо  защищать  от
солдат, то это будет означать, что мы не делаем свою работу как  следует.  -
Он не хуже других знал, что  солдаты  грабят  крестьян  при  каждом  удобном
случае.
   Фокус заключался в том, чтобы не предоставлять  им  такой  возможности  и
дать крестьянам понять, что им ничего не грозит.  В  нынешней  кампании  ему
недолго осталось об этом беспокоиться - столица  уже  совсем  близко.  И  он
сказал об этом вслух.
   - Зря ты так  торопишься  к  Дрине,  отец,  -  съехидничал  Катаколон.  -
Вспомни, она сейчас примерно такая. - И он вытянул  перед  собой  сцепленные
руки, изображая огромный живот.
   - Но она же родит не жеребенка, клянусь благим богом, - ответил Крисп.  -
А если ее настолько разнесет, как ты показывал, то можно  подумать,  что  ты
вообще имел в виду слоненка. - Он сверкнул глазами на  младшенького,  но  не
смог удержаться от усмешки, когда добавил:
   - Кстати, буду тебе благодарен, если ты перестанешь подшучивать над  моим
мелким просчетом. Я поражаюсь, что мне еще не приходится  платить  за  шесть
или семь твоих отпрысков; Фос свидетель, причина такого везения вовсе  не  в
том, что ты мало старался.
   - Он лишь упрекнул тебя за промах, отец, - поддержал брата Фостий.
   Осажденный с флангов, Крисп поднял руки:
   - Вы меня до смерти заболтаете. Будь здесь Эврип, так и вовсе окружили бы
старика. Пожалуй, так оно и случится, когда мы вернемся во  дворец.  Что  ж,
это первый пристойный аргумент в пользу того, чтобы растянуть марш подольше.
   - А мне показалось,  что  я  услышал  непристойный  аргумент,  -  заметил
Катаколон, не желая уступать Криспу.
   - Довольно, довольно!  -  простонал  Крисп.  -  Пощадите  своего  бедного
старого отца. Я столько лет читал налоговые отчеты  и  эдикты,  что  у  меня
мозги размягчились; где уж мне тягаться с вами, юными шутниками.
   В этот момент разведчики из авангарда заволновались. Один из них поскакал
к главной колонне и, отдав честь Криспу, сообщил:
   - Ваше величество, самые зоркие среди нас заметили, как блестит солнце на
куполах в столице.
   Крисп вгляделся вдаль. Он уже не  мог  похвастаться  остротой  зрения,  и
отдаленные предметы казались ему расплывчатыми. Однако увидел  он  столичные
купола или нет, само знание того, что они близко, наполнило  его  ощущением,
что конец пути совсем рядом.
   - Почти дома, - повторил он и перевел  взгляд  с  Фостия  на  Катаколона,
словно предупреждая остряков-любителей. Оба сына промолчали.  Крисп  кивнул,
довольный собой: молодые бычки пока что уважали рога старого быка.
   Жители столицы тесно заполнили колоннады  по  сторонам  Срединной  улицы,
радостными криками приветствуя триумфальную процессию, шествующую к  площади
Паламы. Фостий ехал вблизи головы процессии рядом с Оливрией. Он был облачен
в позолоченную кольчугу и шлем, чтобы люди знали,  кто  он  такой,  и  чтобы
никакой отчаянный фанасиот не набросился на него ради вящей  славы  светлого
пути.
   Проезжая, он махал рукой, толпа отвечала ему аплодисментами. Повернувшись
к Оливрии, он негромко сказал:
   - Хотел бы я знать, сколько из них не так давно выкрикивали имя Фанасия и
пытались сжечь город.
   - Пожалуй, не мало, - ответила она.
   - Думаю, ты права, - кивнул Фостий.  Выкорчевать  фанасиотов  из  столицы
будет куда труднее, чем переселить крестьян. Если  не  поймать  человека  за
поджогом или разбоем, то как узнать, что затаил он  в  своем  сердце?  Ответ
короткий: никак. В городской толпе наверняка хватало  фанасиотов.  Если  они
станут вести себя тихо,  то  могут  остаться  незамеченными  хоть  несколько
поколений - во всяком случае, если кто-то из  них  позаботится  о  следующем
поколении.
   На Срединной улице следы бунта  были  почти  незаметны.  Огонь  ежедневно
полыхал  в  столице  в  бесчисленных  жаровнях,  печах,  кузнях   и   прочих
мастерских.
   Свежепобеленные здания обычно через считанные месяцы  становились  серыми
от копоти. Копоть от пожаров ничем не отличалась от любой другой.
   Процессия прошла через площадь Быка, находящуюся примерно на  трети  пути
от Серебряных ворот в большой земляной  стене.  С  лотков  на  площади  Быка
продавали дешевые вещи для тех, кто не мог  себе  позволить  нечто  получше.
Большинство людей, набившихся сюда, носили или драные туники, или  крикливые
одеяния, "золотое" шитье в которых через несколько дней становилось зеленым.
Фостий мог поспорить, что многие из них тоже  надрывали  глотки,  прославляя
светлый путь.
   Ныне они выкрикивали имя Криспа столь же громко, как и все остальные, - и
это несмотря на то что кое-какие  ларьки  на  площади  и  сейчас  оставались
кучками угольков.
   - Может быть, они снова станут ортодоксами, поняв,  куда  заводит  ересь,
сказал Фостий и еще тише добавил:
   - В конце концов, со мной же такое произошло.
   - Может быть, - отозвалась Оливрия настолько бесстрастно, что Фостий  так
и не понял, согласилась она с ним или нет.
   "Узнаем лет через двадцать", -  подумал  он.  Заглядывать  в  будущее  на
столько лет, сколько он прожил на свете, показалось ему занятием странным  и
почти неестественным, но он уже начал к этому привыкать.
   Фостий так и не понял: начал ли он всерьез  воспринимать  идею  правления
или же попросту стал старше.
   Севернее Срединной улицы, между площадями Быка и Паламы,  стояла  громада
Собора. Он оказался совершенно невредим, но вовсе не потому, что его  обошли
вниманием фанасиоты, а потому что солдаты и священники, вооруженные крепкими
посохами, окружали его днем и ночью, пока бунт не утих.
   Фостию и сейчас стало немного не по себе, когда он проехал  мимо  Собора:
он показался ему гигантской губкой, впитывающей  бесконечный  поток  золота,
который можно было с большей пользой употребить в других местах. Но ведь  он
вернулся к вере, чья суть находилась под этим  великолепным  куполом.  Юноша
покачал головой.
   Не у каждой  загадки  имеется  четкая  разгадка.  И  этой  тоже  придется
подождать несколько лет, пока его взгляды не сложатся окончательно.
   Затем его  внимание  привлек  красный  гранитный  фасад  здания  чиновной
службы, подсказавший, что приближается площадь Паламы. Где-то в этом здании,
в подземной тюрьме, священник Диген уморил себя голодом.
   - Возможно, Диген и был прав, когда возмущался,  что  у  богачей  слишком
много всего, но, по-моему, превращать всех в  бедняков  тоже  не  правильно,
сказал Фостий Оливрии. - И все же у меня нет сил его ненавидеть, потому  что
без него я не познакомился бы с тобой.
   Улыбнувшись, она ответила:
   - Неужели ты ставишь свои делишки выше государственных дел?
   Фостий не сразу понял, что она над ним подтруниает.
   - Вообще-то, да, - ответил  он.  -  Или,  по  крайней  мере,  одно.  Зато
Катаколон управляется с четырьмя сразу.
   Оливрия скорчила гримаску, и Фостий решил, что с  честью  вышел  из  этой
маленькой стычки.
   Раздавшийся впереди громкий рев объявил о том, что Крисп вышел на площадь
Паламы. Рядом с  Автократором  шагали  слуги,  обремененные  не  оружием,  а
мешками с золотыми и серебряными монетами.  Многие  императоры  поддерживали
благосклонность городской толпы праздничными подаяниями, и Крисп в очередной
раз доказал, что способен извлечь выгоду из примера других. Если люди станут
сражаться из-за летящих в толпу  монет,  это  может  удержать  их  от  более
серьезных сражений вроде того, что недавно видела столица.
   Небесно-голубые ленты - и шеренги халогаев - не позволяли толпе заполнить
оставленный проход к западному краю площади. Крисп  поднялся  на  деревянную
платформу,  которая  хранилась  во  дворце  в   разобранном   виде   и   при
необходимости  возводилась.  Фостий  стал  вспоминать,  сколько  раз   Крисп
поднимался на эту платформу, чтобы обратиться к горожанам. "Весьма редко", -
подумал он.
   Он спешился и помог спешиться Оливрии. Конюхи приняли у них поводья.
   Взявшись за руки, они тоже поднялись на платформу.
   - Да там целое море людей! -  воскликнул  Фостий,  глядя  на  колышущуюся
толпу. Ее шум накатывался и спадал почти ритмичными волнами, как прибой.
   Фостий впервые получил возможность увидеть ту  часть  процессии,  которая
находилась у него за спиной. Без солдат парад -  не  парад.  Вокруг  Криспа,
Фостия  и  Оливрии  маршировала  сотня  халогаев,  охраняя  и   одновременно
прибавляя зрелищности. Следом шествовало несколько  полков  конных  и  пеших
видессиан.
   Солдаты вышагивали, не глядя  по  сторонам,  словно  городская  толпа  не
стоила их внимания. Они были не только частью спектакля, но и напоминанием о
том, что если беспорядки вспыхнут вновь, то войска у Криспа наготове.
   Халогаи выстроились перед платформой. Остальные войска, пройдя парадом по
площади Паламы,  направились  в  сторону  дворца.  У  некоторых  частей  там
находились казармы; остальные, набранные из крестьян-рекрутов, распустят  по
домам, когда празднование завершится.
   В промежутках  между  полками  брели  подавленные  пленники-фанасиоты.  У
некоторых виднелись еще  не  зажившие  раны,  все  были  в  лохмотьях  и  со
связанными за спиной руками. Толпа освистывала их  и  забрасывала  яйцами  и
гнилыми фруктами, среди которых иногда попадался и камень.
   - Многие Автократоры завершили бы этот парад массовой казнью,  -  сказала
Оливрия.
   - Знаю, - отозвался Фостий. - Но отец видел настоящие бойни - спроси  его
как-нибудь об Арваше Черном Плаще. Увидев зверя собственными глазами, он  не
хочет породить его заново.
   Пленники вышли с площади тем же путем, что и солдаты. Их судьба  тоже  во
многом окажется сходной: их отправят жить вместе с остальными  переселенными
фанасиотами. Правда, в отличие от  солдат,  им  не  предоставят  возможности
выбирать место жительства.
   На площадь вышел новый отряд халогаев. Шум толпы несколько  стих  и  стал
грубее. За шеренгами  вооруженных  топорами  северян  ехал  Эврип.  Судя  по
реакции толпы, не всем в столице  пришлись  по  душе  его  методы  усмирения
бунта.
   Эврип ехал с таким видом, словно и не подозревал об этом, и  махал  людям
рукой, как махали перед ним Крисп и  Фостий.  Окружавшие  его  телохранители
присоединились к своим соотечественникам, а Эврип поднялся  наверх  и  встал
рядом с Фостием и Оливрией.
   Не поворачивая к Фостию головы, он сказал:
   - Они недовольны тем, что я не поцеловал их  в  щечку  и  не  отправил  в
постельку с кружкой молока и  булочкой  в  придачу.  Но  и  я  тоже  не  был
обрадован тем, как они изо  всех  сил  старались  оставить  от  города  одни
развалины.
   - Я могу это понять, - ответил Фостий, также  глядя  перед  собой.  Эврип
скривился:
   - А ты, братец, вышел из этой передряги всеобщим любимцем. И даже женился
на прекрасной девушке, словно герой какого-нибудь романа. Не очень-то честно
получается. - Он даже не пытался скрыть горечь.
   - В лед все романы, - бросил Фостий, но Эврипу  не  давало  покоя  совсем
другое, и он это понимал.
   На этом их приглушенный спор оборвался, потому что на платформе появилась
новая  персона:  Яковизий,  облаченный  в  роскошные   одеяния,   уступающие
пышностью разве  что  императорским.  Лишенный  языка,  он,  разумеется,  не
собирался произносить речь, но за время правления Криспа он послужил ему  на
таком количестве всевозможных постов,  что  его  отсутствие  на  сегодняшней
церемонии показалось бы неестественным.
   Он улыбнулся Оливрии - достаточно вежливо, но без реального интереса.
   Проходя к Криспу мимо Фостия и Эврипа,  он  ухитрился  похлопать  каждого
пониже спины. Глаза Оливрии  распахнулись.  Братья  взглянули  на  Яковизия,
переглянулись и дружно рассмеялись.
   - Он так поступает с самого нашего рождения, - пояснил Фостий.
   - Гораздо дольше, - возразил Эврип. -  Отец  частенько  рассказывал,  как
Яковизий пытался обольстить его сперва еще мальчиком,  затем  когда  он  был
Конюхом у него на службе и даже когда Крисп обул Красные сапоги.
   - И он знает, что мы равнодушны к мужчинам, - подхватил Фостий. - Но если
бы мы согласились уступить его домоганиям, он  умер  бы  от  потрясения.  Он
давно уже не молод, хотя красит волосы и пудрит  морщины  на  лице,  скрывая
возраст.
   - А по-моему, ты не прав, Фостий, - заметил Эврип. - Если он  решит,  что
кто-то из нас согласился, то задерет этому дураку тунику  быстрее,  чем  тот
успеет сказать: "Я пошутил".
   - Возможно, ты в чем-то и прав, - решил Фостий, обдумав  слова  брата.  В
подобных вопросах он не стеснялся признавать его правоту.
   Оливрия изумленно уставилась сперва на братьев, затем на Яковизия.
   - Но это же... ужасно! - воскликнула она. - Почему же ваш отец терпит его
возле себя?
   Оливрия совершила ошибку, позабыв о том, что Яковизий может ее услышать.
   Он тут  же  обернулся  к  ней,  ехидно  ухмыляясь.  Встревоженный  Фостий
попытался его отвлечь, но Яковизий  открыл  блокнот  из  нескольких  вощеных
табличек, который всегда носил с собой,  что-то  быстро  написал  и  показал
табличку Фостию. "Она умеет читать?"
   - Да, конечно, умеет, - ответил Фостий. Яковизий тут же стал  пробираться
мимо него к Оливрии, что-то записывая на табличке. Закончив, он протянул  ее
девушке. Она взяла ее с некоторой робостью и прочитала вслух:
   "Его величество терпит меня  возле  себя,  как  вы  выразились,  по  двум
причинам: во-первых, потому что я хитрее и пронырливее любых  трех  человек,
которых вы назовете, вместе взятых, и включая вашего отца до и  после  того,
как он лишился головы; а во-вторых, потому что он знает, что  я  никогда  не
стану пытаться обольстить чью-либо жену из императорской семьи".
   Улыбка Яковизия стала шире и оттого более нервирующей. Он взял табличку и
повернулся, собираясь уйти.
   - Подождите, -  резко  произнесла  Оливрия.  Яковизий  снова  повернулся,
наставив на нее стило, словно жало. Фостий уже шагнул вперед,  чтобы  встать
между ними, но тут Оливрия сказала:
   - Я хочу извиниться. Я произнесла жестокие слова, не подумав.
   Яковизий ненадолго задумался, затем быстро нацарапал несколько слов  и  с
поклоном протянул табличку Оливрии. Фостий заглянул ей через плечо. Яковизий
написал: "И я тоже, отозвавшись так о вашем  отце.  Будем  считать,  что  мы
квиты".
   - Да будет  так,  -  ответила  Оливрия,  к  облегчению  Фостия.  Не  одно
поколение умников пыталось одолеть Яковизия в  словесных  схватках,  которые
обычно заканчивались их позорным поражением. Фостий был рад, что Оливрия  не
решилась на подобную попытку.
   Яковизий кивнул и занял свое место рядом  с  Криспом.  Автократор  поднял
руку, дожидаясь тишины. Она наступила не сразу, но  все  же  довольно  скоро
толпа стихла. Крисп произнес:
   - Да пребудет с нами мир: мир в столице и мир в империи Видесс.
   Гражданская война империи не нужна. Владыка благой и премудрый  свидетель
тому, что мне ее навязали, и лишь когда те, кто называют себя следующими  по
светлому пути, поднялись на открытый бунт сперва в  западных  провинциях,  а
затем и в столице, я выступил против них с оружием.
   - Неужели это означает, что твой отец  оставил  бы  фанасиотов  в  покое,
окажись они тихими и миролюбивыми еретиками? - спросила Оливрия.
   - Не знаю. Может быть, - ответил Фостий. - Васпуракан он точно никогда не
преследовал. -  Для  Фостия  этот  факт  давно  был  загадкой:  Крисп  часто
повторял, что религиозное единство жизненно важно для  целостности  империи,
но в данном случае не подкреплял слова  делами.  Что  это  -  лицемерие  или
обычный прагматизм?
   На такой вопрос с ходу не ответишь.
   Задумавшись он пропустил несколько фраз. Крисп говорил:
   - ...восстановим город так, чтобы никто  и  не  догадался,  что  ему  был
нанесен урон. И таким же образом нам предстоит переделать ткань нашей жизни.
   Быстро это не получится - по крайней мере, не все сразу, - но  Видесс  не
ребенок, и ему не нужен мгновенный результат. То, что мы делаем,  мы  делаем
для будущих поколений.
   Фостий все еще не  привык  мыслить  подобными  категориями.  Для  него  и
следующий год оставался далеким будущим; тревожиться же  о  временах,  когда
состарятся его внуки, казалось ему столь же странным, как и  беспокоиться  о
том, что находится на обратной стороне луны. Он вновь пропустил слова отца:
   - ...но до тех пор, пока вы будет жить в мире друг с другом, не  придется
опасаться, что вас начнут разыскивать, чтобы причинить вам вред.
   - А как насчет сборщиков налогов? - крикнул из толпы анонимный остряк.
   Крисп пропустил его слова мимо ушей.
   - Жители столицы, - искренне произнес он, - если вы выберете  вражду,  то
будете вцепляться друг другу в глотки гораздо дольше, чем мы сейчас в  силах
представить. Если вы начнете враждовать сейчас, то вражда эта  затянется  на
поколения после вашей смерти. И я молю Фоса о том, чтобы этого не случилось.
В его голосе зазвучал металл:
   - И я не намерен такое  допустить.  Если  вы  попытаетесь  драться  между
собой, то сперва вам придется одолеть солдат империи.
   Это предупреждение, а не угроза. Я  считаю,  что  вражды  мы  нахлебались
досыта.
   Так пусть же она минует нас в грядущие годы.
   Фостий  отметил,  что  отец  не  сказал  "навечно",  и  удивился  почему.
Наверное, решил он, Крисп не  верит,  что  подобное  может  тянуться  вечно.
Автократор словно показывал, что трудится, создавая каркас будущего, но этот
каркас вовсе не обязательно превратится в  несокрушимую  стену:  он  слишком
хорошо знал, что история не выдает гарантий на успех.
   - Как я уже говорил, нам  предстоит  отстроить  все  заново  и  двигаться
дальше, - сказал Крисп. - И мы, все вместе, станем трудиться так хорошо, как
только умеем, и так долго, как только  сможем.  Благой  бог  свидетель,  что
большее не в наших силах. - И он шагнул назад, завершив речь.
   На площади загремели аплодисменты - скорее вежливые, чем восторженные.
   Фостий присоединился к ним вместе с Оливрией и Эврипом. "Так хорошо,  как
только умеем, и так долго, как только сможем", - подумал он. Если  бы  Крисп
пожелал выразить всего себя одной фразой, то лучшей он подобрать бы не смог.
   Хотя Крисп махнул ему рукой, Барсим простерся перед ним в полагающемся по
этикету полном поклоне.
   -  Приветствую  ваше  возвращение  в   императорскую   резиденцию,   ваше
величество, - сказал он, еще лежа. Затем, поднявшись столь же грациозно, как
опускался, добавил:
   - Честно говоря, жизнь здесь стала скучноватой после вашего отъезда.
   Крисп фыркнул:
   - В таком случае я рад вернуться уже для  того,  чтобы  предоставить  вам
возможность заняться чем-нибудь интересным.
   - Повара также рады вашему возвращению, - намекнул вестиарий.
   - Вы имеете в виду, что они с нетерпением ждут шанса разбиться в лепешку,
- уточнил Крисп. - В таком случае им не повезло. Придется им подождать, пока
я  вновь  приглашу  Яковизия  отобедать;  уж  он-то  оценит  их  усилия   по
достоинству.
   Что же касается меня, то я привык питаться по-солдатски.  Меня  прекрасно
устроят миска похлебки, горбушка хлеба и кружка вина.
   Плечи Барсима едва заметно шевельнулись -  евнух,  человек  исключительно
вежливый, вздохнул.
   - Я сообщу на кухню о ваших пожелан