ть,
пробормотал Гаврас.
   Ага, подумал Марк, ты, кажется, не слишком обрадовался этой новости.

***

   Когда Аптос исчез за поворотом дороги, Гай Филипп тяжело вздохнул:
   - Первый раз за многие годы я жалею о том,  что  нам  нужно  трогаться  в
путь.
   - Во имя богов, почему? - удивленно спросил Марк.
   Идти под ласковым солнцем было удивительно приятно. После  теплых  дождей
холмы покрылись зеленым  ковром,  но  влаги  было  еще  недостаточно,  чтобы
превратить пыльные видессианские дороги в моря  грязи.  Воздух  был  чист  и
свеж, весело щебетали птицы, порхали  бабочки  -  яркие  крылья  их  еще  не
обтрепал ветер.
   - Разве ты не понял? -  подмигнул  Виридовикс  Марку.  -  Сердце  бедняги
разбито на мелкие-мелкие кусочки или вот-вот разобьется при  воспоминании  о
том, что он оставил в Аптосе.
   - А, чтоб тебя черт побрал! - тихо и грустно произнес Гай Филипп.
   Похоже, шутка кельта сильно задела его,  тем  более  что  Виридовикс  был
прав.
   Марк не смог сразу сообразить, о  чем  говорил  кельт  и  почему  старший
центурион  принял  его  слова  так  близко  к  сердцу.  Но  после  минутного
размышления ответ пришел сам собой.
   - Нерсе? - спросил он. - Вдова Форкоса?
   - А если и так? - пробурчал Гай Филипп, явно сожалея о  том,  что  вообще
раскрыл рот.
   - Почему же ты тогда не ухаживал за ней? - вырвалось  у  трибуна,  однако
центурион не произнес больше ни слова.
   Плотно сжав зубы, он стойко выслушивал остроты Виридовикса, не отвечая на
них. Через некоторое время тому надоело чесать языком  и  он  возвратился  к
Муницию, чтобы обсудить с ним детали фехтовального искусства.
   Изучая выражение угрюмого лица Гая Филиппа, Марк не переставал удивляться
тому,  что  человек,  абсолютно  бесстрашный  в  бою,  видевший  в  любовных
похождениях что-то вроде изнасилования, мог так пугаться женщины, к  которой
чувствовал нечто большее, чем простое вожделение.

***

   Армия Туризина спешила на северо-восток, к  берегу  Видессианского  моря.
Гаврас надеялся посадить своих людей  на  корабли  и  атаковать  Ортайяса  в
столице, прежде чем узурпатор сумеет подготовиться к сражению. Но  в  каждом
порту, к которому приближались  его  солдаты,  происходило  одно  и  то  же:
капитаны выводили свои корабли в море и спешили предупредить юного Сфранцеза
о появлении Туризина. Когда это случилось в третий раз, в  рыбацком  поселке
Тавас, Туризин был уже доведен до кипения.
   - Я сожгу эту дыру! - взревел он, расхаживая взад и вперед,  как  лев  по
клетке, и наблюдая за  тем,  как  разноцветные  паруса  купеческих  кораблей
исчезают вдали. Он с отвращением сплюнул.  -  Что  тут  осталось?  Полдюжины
рыбачьих лодок? Клянусь Фосом, я могу посадить в каждую лодку добрую  дюжину
солдат.
   - Лучше сожги этих подлых людей. Это научит их бояться и уважать тебя,  -
сказала Комитта Рангаве. Жестокое выражение  ее  тонкого  аристократического
лица придавало ей сходство с соколом, красивой и смертоносной птицей.
   Встревоженный   кровожадным   советом,   который   дала   Туризину    его
возлюбленная, Скаурус быстро сказал:
   -  А  может,  это  и  неплохо,  что  купцы  сбежали?  Ортайяс  все  равно
предупрежден. Если флот, стоящий в видессианской гавани, принял его сторону,
он уничтожил бы все, что ты смог здесь наскрести.
   Комитта Рангаве пронзила  Скауруса  яростным  взглядом,  взбешенная  даже
таким  косвенным  проявлением  несогласия,  но  Туризин  тяжело  и  горестно
вздохнул.
   - Ты, вероятно, прав. Если бы я пришел в Пракану четыре дня назад....
   - Он снова вздохнул. - Как там говорил бедный Комнос? Если бы  "если  бы"
были засахаренными орешками, мы все были бы сыты ими.
   Но Нефон Комнос вот уже шесть месяцев был мертв, пораженный злыми  чарами
Авшара у Марагхи. Мысль об этом не была приятной  ни  трибуну,  ни  Гаврасу.
Отвечая на замечание Комитты, трибун сказал:
   - Что бы там ни сделали купцы и капитаны, те люди,  что  остались  здесь,
поддерживают тебя.
   Император кисло улыбнулся.
   - Конечно, они за меня. Сюда  уже  добрались  сборщики  налогов,  которых
рассылает Ортайяс. У людей уже появилось "доброе чувство" к  новоиспеченному
"Императору" и к его деньгам тоже, хотя они рискуют вывихнуть себе  челюсти,
если попробуют его гроши на зуб. Однако оно еще недостаточно созрело,  чтобы
они готовы были сражаться под моими знаменами.
   Чертовы  деньги  Ортайяса  стали  предметом  для  частых  шуток  в  армии
Туризина. Что до сборщиков налогов, то Скаурусу так и не удалось увидеть их.
Они бежали от Гавраса даже быстрее, чем корабли.

***

   Спустя пять дней к ним  явился  посол  Ортайяса.  Сопровождаемый  десятью
всадниками, он подъехал к лагерю Туризина под вечер. Один из солдат держал в
руке копье с белым щитом - знаком мира.
   - Что нужно от меня  ублюдку  с  сердцем  цыпленка?  -  рявкнул  Туризин,
разрешив, однако, посольству приблизиться.
   Солдаты Сфранцеза казались деревянными  куклами  -  крепкая  оболочка  их
скрывала внутреннюю пустоту, но  сам  посланник  был  человек  совсем  иного
склада. Марк узнал в нем одного из приближенных Сфранцеза, но вспомнить  его
имени не мог. У Туризина проблем с этим не возникло.
   -  А,  Пикридиос,  рад  тебя  видеть,  -  сказал  он,  хотя  тон  его  не
соответствовал смыслу слов.
   Пикридиос Гуделес со вздохом облегчения сполз с седла. Он плохо ездил  на
лошади, и даже беглый взгляд отметил бы, что поводья  изранили  его  ладони.
Руки у него были мягкими, белыми, единственная мозоль украшала средний палец
чиновника. Бумажная крыса, подумал Марк,  чувствуя,  насколько  ядовито  это
прозвище, данное солдатами чиновникам, и насколько оно соответствует истине.
И все же, несмотря на  свое  партикулярное  обличье,  мешковатый  Гуделес  -
человек, с которым следует считаться. В его темных глазах сверкали ирония  и
ум, а уверенность в себе и умение держать себя в руках говорили о  том,  что
уже это позволяло ему стоять рядом с Ортайясом.
   - Ваше величество, - обратился он к Туризину, встав на колено и  наклонив
голову. Гуделес не простерся перед повелителем, но  сделал  движение,  очень
близкое к тому. Некоторые солдаты Гавраса радостно вскрикнули,  увидев,  что
посланник врага приветствует их вождя, другие зарычали от  гнева,  видя  что
церемониал не выдержан до конца. Даже сам Туризин немного растерялся.
   - Вставай, вставай, - сказал он нетерпеливо.
   Гуделес поднялся, смахнул пыль с элегантных брюк, но следующего  шага  не
сделал. Пауза затягивалась. Туризин не выдержал:
   - Ну, что теперь? Ты собираешься выдать своего бесполезного идиота?
   Какую цену просишь за это?
   Под тонкими усиками - такими же, как у Варданеса,  отметил  Скаурус  губы
Гуделеса дернулись, словно он услышал оскорбление, но  не  обратил  на  него
внимания.
   - Мой повелитель Севастократор, я нахожусь здесь только для  того,  чтобы
исправить печальное непонимание между вами и Его  Императорским  Величеством
Автократором Ортайясом Сфранцезом.
   Солдаты гневно закричали, руки их потянулись к мечам, копьям, лукам.
   - Подвесь этого ублюдка сушиться на солнышке!  -  крикнул  кто-то.  Может
быть, когда он подвялится, до него дойдет, кто настоящий Император!
   Три или  четыре  солдата  двинулись  вперед.  Выдержка  на  миг  оставила
Гуделеса - он бросил на Гавраса  умоляющий  взгляд.  Туризин  махнул  рукой,
приказывая солдатам отойти. Те медленно  отступили,  напряженные,  как  псы,
которым хозяин велел стоять на месте и не брать добычу, принадлежащую им  по
праву.
   - Что происходит? - прошептал на  ухо  Марку  Гай  Филипп.  -  Если  этот
мерзавец не воздает Туризину почести по всем правилам, его нужно вздернуть.
   - Я знаю не больше, чем ты, - ответил трибун.
   Учитывая горячий и вспыльчивый нрав  Гавраса,  Скаурус  ожидал,  что  тот
поступит  с  Гуделесом  довольно  жестоко,  несмотря  на  посольский  статус
последнего - во  время  гражданской  войны  такие  формальности  нетрудно  и
забыть. Счастье Гуделеса, что рядом нет Комитты Рангаве, она уже разогревала
бы щипцы для пыток, подумал трибун.
   Туризин, однако, сохранял спокойствие. Будучи прирожденным воином, он все
же кое-что смыслил в интригах - годы, проведенные  в  столице,  научили  его
ловкости и придворным хитростям.
   -  Значит,  ты  не  признаешь  меня  Автократором?  спокойно  спросил  он
Гуделеса.
   - К сожалению, нет, мой повелитель, -  ответил  тот  с  полупоклоном.  Не
делает этого и мой господин.
   Посол смотрел на Туризина так, словно  они  вели  поединок  с  саблями  в
руках.
   - Значит, я просто проклятый мятежник?
   Гуделес развел свои мягкие руки и виновато пожал плечами.
   - Клянусь измазанной в дерьме бородой Скотоса, - возвысил голос  Туризин,
- почему же тогда твой великодушный господин, - он произнес  это  слово  как
ругательство, - все еще величает меня Севастократором? Это что,  взятка?  Он
дает мне  титул,  зная,  что  титул  этот  ничего  не  стоит?  Скажи  своему
драгоценному Сфранцезу, что меня так дешево не купишь.
   Посол из столицы был явно обижен грубостью Гавраса.
   - Я боюсь, что вы не все понимаете, мой господин.  Почему  вы  не  хотите
оставаться Севастократором? Титул этот принадлежит вам сейчас по праву,  как
и во времена  правления  вашего  горько  оплакиваемого  брата.  Вы  все  еще
остаетесь ближайшим родственником императорской семьи.
   Туризин уставился на посла так, словно тот начал говорить на чужом языке.
   - Ты, кажется, вовсе свихнулся? Сфранцезы не принадлежат к моей семье.  Я
не смешивал свою кровь с кровью шакалов.
   И снова Гуделес сделал вид, что не слышит оскорбления:
   - Неужели Ваше Величество еще  ничего  не  знает?  Как  медленно  доходят
новости до этих отдаленных провинций!
   - О чем ты бормочешь? - грозно спросил Гаврас, но в голосе его прозвучали
тревожные нотки.
   Он растерялся, и Гуделес нанес решающий, точно рассчитанный удар:
   - Конечно  же,  Автократор  окажет  вам  всевозможные  знаки  почтения  и
отнесется как к родному отцу, ведь вы замените ему покойного Маврикиоса.
   Прошло уже больше месяца с тех пор, как мой  господин  Ортайяс  и  Алипия
Гавра обвенчались.
   Туризин побелел как мел и низким от ярости голосом рявкнул:
   - Убирайся отсюда, пока жив!
   Гуделес и его охранники, позабыв про церемонии, прыгнули  на  коней  и  в
страхе умчались прочь.

***

   - Теперь Ортайясу  придется  изучать  другую  книгу,  -  ядовито  заметил
старший центурион. - Хотя если прежняя не превратила его  в  полководца,  то
новая вряд ли научит, что ему надлежит делать с женой в постели.
   Вспомнив том военных мемуаров,  который  Сфранцез  постоянно  таскал  под
мышкой, Марк улыбнулся. Но позднее, в своей  палатке,  оставшись  наедине  с
Хелвис, он взорвался:
   - До чего же это грязно! Такая свадьба - все равно что насилие.
   Бедная Алипия! Соединиться с семьей, которую так ненавидел ее отец!
   - Почему тебя это задевает? - спросила Хелвис. Она была уже на  последнем
месяце беременности, двигалась с трудом  и  часто  вспыхивала  по  пустякам.
Следуя своей горькой женской логике, она сказала:
   - Разве не правда, что мы всего лишь пешки в борьбе  за  власть?  И  если
исключить политику, какое тебе дело до Алипии Гавры?
   - Мне жаль ее, -  пробормотал  трибун.  -  Тем  более  что  свадьба  эта,
добровольная или насильная, отнимает у Туризина поддержку, которая  ему  так
необходима для борьбы с Ортайясом. Политика грязная штука сама  по  себе,  и
этого довольно.
   В чем-то Хелвис, безусловно, была права. Гнев Марка вспыхнул по  причинам
скорее личным, чем политическими.
   - Я знал о ней немного, но она всегда казалась мне  хорошей  девушкой,  -
признался он.
   - Какое отношение это имеет к ценам на рыбу? - поинтересовалась Хелвис. -
С того дня, как ты попал в Видессос, правила игры были тебе известны, и  ты,
не могу отрицать, играл хорошо. Но в этой игре не остается места для  личных
чувств.
   Скаурус моргнул, услышав такое своеобразное  описание  своей  карьеры  на
новой родине. В Видессосе интрига была естественной, как  дыхание,  избежать
ее было невозможно, если человек хотел подняться по служебной  лестнице.  Но
Алипия Гавра  не  должна  была  стать  жертвой  стечения  обстоятельств.  За
холодностью, приобретенной за время  жизни  во  дворце,  и  спокойствием,  с
которым она смотрела на  мир,  трибун  чувствовал  хрупкость  и  нежность  и
боялся, что ненавистная свадьба оставит в ее душе глубокие шрамы.
   Представив себе, как  ее,  беззащитную  и  несчастную,  тащат  в  постель
Ортайяса, трибун стиснул зубы. А  теперь,  спросил  он  себя,  должен  ли  я
сказать все это Хелвис - или лучше ничего не говорить,  чтобы  не  возникало
никаких подозрений? Не найдя другого выхода, он промолчал.

***

   Крики  часового  разбудили  Скауруса  на  заре.  Он  встал,  пошатываясь,
набросил на плечи тяжелый шерстяной плащ и поспешил узнать, что случилось.
   Возле укреплений с мечом в руке стоял Гай Филипп. На нем была набедренная
повязка, сандалии и шлем. Марк взглянул  туда,  куда  указывал  ему  пальцем
ветеран: далеко на востоке было заметно движение каких-то силуэтов  на  фоне
бледного неба.
   - Отгадай с двух раз, что это такое, - предложил старший центурион.
   - Обойдусь и одним. Армию я узнаю с первого взгляда.  Это  доказательство
того, что Ортайяс уважает Туризина, как родного отца?
   - Можно подумать, это было не ясно с самого начала! - Гай Филипп окликнул
сонных букинаторов. - Вставайте, лентяи! Вставайте, бездельники!
   У нас сегодня много работы!
   Легионеры выбегали из палаток,  застегивая  пряжки,  подтягивал  ремни  и
завязки на одежде. В походные  костры,  почти  потухшие  за  ночь,  добавили
хвороста, чтобы солдаты лучше видели друг друга в предрассветных сумерках.
   Марк и Гай Филипп, поглядев друг на друга, поняли, что сами совсем забыли
подготовиться  к  битве.  Центурион  выругался,  и  оба  бросились  к  своим
палаткам.
   Надев доспехи, трибун повел солдат к позициям перед укрепленным  лагерем.
Легкая  кавалерия  защищала  фланги  римской  линии.  Общение   катришей   с
легионерами во  время  зимнего  похода  принесло  свои  плоды.  Оно  сделало
катришей почти такими же  быстрыми,  как  римляне.  Отряд  Туризина  Гавраса
развертывался несколько медленнее. Выехав перед пестрым строем своей  армии,
Император приветствовал готовых к бою римлян взмахом руки:
   - Вы будете на правом фланге, - сказал  он.  -  Держитесь  крепко,  и  мы
подведем их под ваш удар.
   - Подходит, - крикнул Марк. Менее подвижные,  чем  конники  видессианской
армии, его пехотинцы обычно выполняли роль сдерживающей силы.
   Когда кавалерия Гавраса стала в линию, трибун,  опасаясь,  что  противник
попытается обойти его, передвинул отряд Пакимера на правый фланг.
   - Неплохой денек для драки, верно? -  сказал  Виридовикс.  Кольчуга  его,
повторяя узор галльской туники, была  разделена  на  позолоченные,  покрытые
чернью квадраты, семиконечная звезда в колесе венчала  бронзовый  шлем.  Меч
кельта - близнец меча Скауруса - был все еще в ножнах, а в руке кельт держал
большой кусок хлеба. Он жевал. Трибун позавидовал спокойствию Виридовикса  -
перед боем он не мог даже думать о еде, хотя  после  битвы  чувствовал,  что
голоден как волк.
   Утро выдалось действительно великолепное, все еще прохладное после  ночи.
Щурясь на яркое солнце, поднимавшееся над горизонтом, Скаурус сказал:
   - Их командир, похоже, знает, что делает.  Солнце  будет  светить  нам  в
глаза, а это никуда не годится.
   - Они хорошо выбрали место, - подтвердил кельт.
   Выступившее против них войско  казалось  не  больше  отряда  Туризина,  и
Скаурус вздохнул  с  облегчением.  Интересно,  какую  же  часть  всей  армии
Сфранцеза  составляет  этот  отряд?  Вперед,  как  и   предполагал   трибун,
выдвинулась кавалерия. Стук копыт напоминал отдаленные раскаты грома.
   - Бросайте копья  в  лошадей.  Лошадь  -  более  крупная  мишень  и  хуже
защищена, а если падает, всадник последует за ней, -  давал  своей  манипуле
последние инструкции Квинт Глабрио.
   Младший центурион говорил, как всегда, спокойно и размеренно.
   Для длинных речей времени не осталось - враг был совсем близко.
   Солнце едва поднялось  над  горизонтом,  и  трибун  не  мог  как  следует
разглядеть противника. Некоторые всадники были похожи на кочевников  каморов
или даже каздов, в то время  как  другие...  Копья  на  мгновение  сверкнули
красным...
   Намдалени, мрачно подумал Марк. Сфранцез нанял самых лучших бойцов.
   - Дракс!  Дракс!  Великий  барон  Дракс!  -  кричали  солдаты  Княжества,
превратив имя своего командира в боевой клич.
   - Вперед! - рявкнул Туризин Гаврас, и его всадники пустили коней в галоп.
Загудели луки, один из намдалени вывалился  из  седла:  стрела,  пущенная  с
дальнего расстояния, впилась ему в глаз. Легкая кавалерия гарцевала  впереди
намдалени, растянувшись от римлян до отряда Туризина, но поле  было  слишком
узким, чтобы им удалось ударить и успеть отскочить.
   Тяжело вооруженные кавалеристы видессиан и  васпуракан  пробились  сквозь
ряды кочевников и понеслись на  солдат  Княжества,  атаковавших  ядро  армии
Императора.

***

   Великий барон Дракс прибил из Княжества совсем  недавно  и  полагал,  что
единственные солдаты, с которыми следует считаться, - это  халога.  Слухи  о
римлянах не дошли до него, и он принял их за  новобранцев-крестьян,  которых
Туризин наскреб Фос знает где. Прежде всего следует быстро раздавить  их,  а
затем уже приняться за кавалерию Гавраса, решил  он.  Сущие  пустяки.  Барон
взмахнул щитом, показывая своим людям  направление  атаки,  затем  пришпорил
лошадь и поскакал к легионерам.

***

   Скаурус ждал атаки,  ощущая  во  рту  противную  сухость.  Грохот  копыт,
яростные крики воинов, похожих на ожившие бронзовые статуи,  длинные  копья,
каждое  из  которых  направлено  ему  в  грудь.  Марку  показалось,  что  он
чувствует, как его солдаты словно вздрогнули  от  желания  убежать  от  этой
лавины. Сжав меч, он взметнул вверх правую руку.

***

   Барон Дракс нахмурился. Почему эти новобранцы-крестьяне не  спасают  свои
цыплячьи души?

***

   - Вперед! - крикнул трибун.
   Отряд копьеносцев рванулся вперед, за ним второй, третий...  Кони  ржали,
вставали на дыбы и падали, пронзенные копьями, подминая под себя  всадников.
Следующие за ними спотыкались о  тела  павших  и  тоже  валились  на  землю.
Намдалени, в щиты которых попадали копья римлян, ругались и отбрасывали их в
сторону - наконечники копий, сделанные из мягкого металла, застревали вместе
с древком в щитах и делали их бесполезными.
   Легионеры немного подались назад, не  сумев  полностью  остановить  напор
атакующих. Затрубили трубы, сзывая солдат с флангов закрыть бреши в  центре.
Конная атака захлебнулась, римляне выдержали первый удар, началась отчаянная
рубка.
   Воину, бросившемуся на Скауруса, было около сорока лет. На  правом  глазу
его красовалась повязка, а мизинец на руке был  искривлен.  Он  направил  на
Марка свое копье, тот увернулся и в свою очередь сам нанес колющий удар. Меч
разнес в  щепки  деревянный  щиток  на  копье,  защищающий  руку.  Намдалени
перехватил сломанное копье поудобнее, используя  его  как  дубинку.  Скаурус
снова пригнулся, затем вскочил и  нанес  врагу  сильный  удар  в  грудь.  Он
почувствовал, как острие пронзило кольчугу и вошло в тело.
   Наемник Сфранцеза дико вскрикнул, застонал, красная  пена  показалась  на
его губах, и он рухнул на землю.
   Рядом с Марком Зеприн Красный поднял свой длинный халогский боевой  топор
и обрушил его на голову лошади. Удар был так силен,  что  мозги  брызнули  в
разные стороны и лошадь, остановившись на всем скаку, начала оседать наземь,
подобно кораблю, с ходу налетевшему на подводный камень.
   Подмятый ею намдалени вскрикнул, однако  мучиться  ему  пришлось  недолго
второй удар могучего топора успо