ния;
армия Автократора вместе с именем Криспа бросала врагам и другие:  "Ризульф!
Власий! Дардапер!" Кричали и другое:
   "Прощение! Сдавшихся щадим!"
   Первыми столкнулись фланги. Дуки сменились саблями и копьями.
   Несмотря на прежние  предательства,  люди  Петрония  сражались  отчаянно.
Крисп закусил губу,  наблюдая,  как  держатся,  не  отступая,  его  солдаты.
Отступничества, на которое он так надеялся, не было.
   - Что ж, ваше величество, - заметил Маммиан, когда Крисп  пожаловался  на
это вслух, - с этим ничего не поделаешь. Разве вы не рады, что волнуетесь за
верность чужих солдат, а не своих?
   - Рад, конечно, - ответил Крисп. Всего лишь прошлой осенью он раздумывал,
а поддержит ли его хоть один солдат. Всего лишь неделю назад он размышлял, а
не рассыплется ли его армия в бою.
   А теперь у Петрония, должно быть,  посасывает  под  ложечкой  от  каждого
резкого звука. Просто удивительно, что делает с людьми победа.
   Бой продолжался. Благодаря Ризульфу армия Криспа превосходила  противника
числом. Перебежчиков император поставил не на самую  важную  позицию  -  они
обороняли середину правого фланга.  Он  их  присутствие  освобождало  других
солдат. Край правого фланга Петрония  зашатался  под  напором  превосходящих
сил, и конница Криспа обошла его с тыла.
   Матежники отступали. Но этого  было  недостаточно  для  спасения;  почуяв
близкую победу, всадники Криспа вцепились в них, как волки в  кусок  свежего
мяса. Сторонники Петрония сражались храбро; они бились, упрямо  и  отчаянно,
еще с полчаса, дорого отдавая свои жизни ради спасения  товарищей.  Но  есть
предел тому, что могут вынести плоть  и  кровь.  Один  за  другим  мятежники
бросали в пыль сабли и копья, поднимая руки в знак поражения.
   Раз начавшись - как только люди Петрония увидали, что сдавшихся, как было
обещано, не трогают, - волна  капитуляции  покатилась  от  фланга  к  центру
строя.  Фронт  затрясся,  как  больной  падучей  хворью.  Солдаты  Криспа  с
радостными криками устремились вперед.
   Армия Петрония распалась в один миг. Некоторые, поодиночке или сбившись в
своры, бежали с поля боя. Большинство - порой целые отряды - бросали  оружие
и  сдавались.  Лишь  около  трех  тысяч  воинов,  самых  верных  сторонников
Петрония, не  теряя  строя,  отступали  к  холмам,  изрезавшим  горизонт  на
северо-западе.
   - За ними! - вскричал  Крисп,  в  возбуждении  молотя  кулаком  по  плечу
Маммиана. - Чтобы ни один не ушел!
   - Слушаюсь, ваше величество! - Маммиан гаркнул  гонцов,  тыча  пальцем  в
отступающие полки Петрония. Будучи выполнены, его приказы не оставили бы  на
свободе ни единого мятежника. Но погоня захлебнулась.  Часть  солдат  Криспа
все же отправилась  за  последними  соратниками  Петрония.  Но  многие  были
заняты, принимая сдачу противника, а, вернее, освобождая сдавшихся солдат от
личного имущества.  А  остальные,  не  теряя  времени,  ринулись  на  лагерь
Петрония, соблазнительно раскинувшийся  перед  ними,  как  нагая  женщина  с
искусительной улыбкой на устах. Так и вышло, что остатки  мятежного  войска,
огрызаясь стрелами, все же достигли холмов и выставили на перевале,  которым
прошли, сильную охрану.
   Когда преследователи Петрония вернулись ни с чем, солнце уже клонилось  к
закату. Услыхав об их провале, Крисп только выругался.
   - Богом благим и премудрым клянусь, в лед бы отправить мародеров! - рычал
он.
   - Тогда у вас осталось бы не  больше  солдат,  чем  у  Петрония,  заметил
Саркис.
   - Им надо было сначала за Петронием гнаться, а грабить потом,  -  ответил
Крисп.
   Саркис пожал плечами.
   - Простой солдат на службе императора не разбогатеет. Ему  повезет,  если
он не лишится последних грошей. Так  что  если  подвернется  случай  стащить
что-нибудь, он его не упустит.
   - И подумайте, ваше величество, - примирительно проговорил Маммиан, - кто
остался бы защитить вас, вздумай мятежники разом вспомнить свою верность?
   - Надо было мне самому отправиться в  погоню,  -  пробормотал  Крисп,  но
дальше спорить не  стал.  Что  сделано,  то  сделано,  и,  как  не  жалуйся,
утерянной возможностью уже не воспользуешься. Но  Крисп  накрепко  затвердил
этот урок, чтобы никогда больше не повторять подобных ошибок.
   - Как ни погляди, ваше величество, - напомнил Маммиан,  -  а  мы  сегодня
победили. Множество пленных, лагерь Петрония взят...
   - Спорить не стану, - согласился Крисп. Он, правда, надеялся выиграть  не
одно сражение, а всю  войну,  но,  как  он  только  что  себе  сказал,  надо
принимать то, что имеешь, а настроение его не настолько  испортилось,  чтобы
забывать об этом. Он отстегнул от пояса  оловянную  флягу,  поднял  и  отпил
большой глоток терпкого вина, каким пробавлялась вся армия.
   - За победу! - вскричал он.
   Все, кто услыхал его, - то есть большая часть войска, обернулись на голос
императора. Секундой позже лагерь охватило буйство.
   - За победу! - орали солдаты. Одни, как  Крисп,  отмечали  победу  добрым
глотком вина,  другие  пускались  в  пляс  вокруг  костров  от  радости  или
облегчения, что они еще живы.
   А  некоторые  по  своей  жестокости  принялись  глумиться  над  пленными.
Лишенные оружия, бывшие соратники Петрония не  осмеливались  дать  отпор,  и
кое-кто из мерзавцев перешел от оскорбительных слов к делу. Криспу вовсе  не
хотелось выяснять, до чего может дойти  их  изобретательность  со  временем.
Взявшись за меч, он двинулся к ближайшему  подонку.  Халогаи,  не  дожидаясь
приказа, сомкнули кольцо вокруг императора.
   - Да, твое величество, - заметил Нарвикка, - в тебе много от нашей крови.
Ты похож на опьяненного гневом.
   - Так и есть.
   Крисп схватился за плечо пехотинца, который развлекался,  приплясывая  на
пальцах пленника. Солдат развернулся, чтобы узнать, кто прервал его веселье,
и проклятие замерло на его губах. Он рухнул ниц и затрясся от страха.
   Крисп подождал, пока солдат зароется носом в пыль, и метко пнул  его  под
ребра, едва не отбив себе пальцы, - пехотинец носил кольчугу. Судя по  тому,
как подонок пытался, не вставая, схватиться за бок,  пинок  оказался  весьма
чувствительным, несмотря на кожаную подбивку.
   - Это у тебя называется  прощением  -  мучить  беззащитного?  осведомился
Крисп.
   - Н-нет, ваше величество, - выдавил солдат. - П-просто... веселимся.
   - Ты - может быть, а этот  парень  -  вряд  ли.  -  Крисп  еще  раз  пнул
мерзавца, уже не так сильно. Тот хрюкнул, но снес обиду  безропотно.  -  Или
тебе это понравилось? - осведомился император.
   -  Нет,  ваше  величество.  -  Наглый  со  слабыми,  солдат   готов   был
пресмыкаться перед любым, чья власть превосходила его собственную.
   - Ладно же. Если хочешь получить  снисхождение,  или  заслужить,  научись
оказывать его сам. Прочь с глаз моих. - Солдат вскочил  на  ноги  и  сбежал.
Крисп гневно огляделся. - Измываться над пленными, особенно над  теми,  кому
обещано прощение, - дело Скотоса! Следующий, кого за этим застанут,  получит
плетей и будет уволен без выходного. Все поняли?
   Если  кто-то  и  сомневался,  то  оставил  свои  мысли  при  себе.   Гнев
Автократора превратил шумное веселье в опасливую тишину.
   - Благослови вас Фос,  ваше  величество.  -  Слова  несчастного  пленника
разнеслись по всему лагерю. - Это поступок императора.
   Несколько халогаев согласно заворчали.
   - Раз уж я взялся за дело, то  должен  работать  хорошо,  ответил  Крисп,
взглянув на пленника. - Почему ты сражался против меня?
   - Я родом с земель Петрония. Он  мой  хозяин.  Нами  он  всегда  управлял
хорошо; я решил, что и для империи  он  будет  не  хуже.  Пленник  задумчиво
покосился на Криспа. - Я и сейчас не откажусь от своих слов, но  теперь  мне
кажется, что Петроний такой не один.
   - Надеюсь. - "Интересно, - подумал  Крисп,  -  сколько  людей  в  империи
способны были бы мудро ею править, очутись они на  троне?"  Раньше  ему  эта
мысль в голову не приходила. Наверное, немало, решил он. Но раз  эта  работа
выпала ему, другим он ее не отдаст.
   - В чем дело, твое величество? - спросил Нарвикка. - По хмурому лбу сужу,
мысли тревожные обуревают тебя.
   - Да нет. - Крисп, смеясь, объяснил, в чем дело.
   - Почитай себя счастливым, - серьезно ответил Нарвикка. -  Из  всех  этих
возможных Автократоров только Петроний носит наперекор тебе красные сапоги.
   - Одного Петрония в них и то много. - Крисп развернулся было, направляясь
к шатру, и вдруг остановился. По лицу его расползлась хитрая ухмылка.  -  И,
кажется, я знаю, как его из них выкинуть. Трокунд! - окликнул он.
   Чародей подбежал к нему.
   - Чем могу служить вашему величеству? - спросил он, кланяясь.
   Крисп объяснил, чем Трокунд может ему служить, и обеспокоенно спросил:
   - Это ведь не боевая магия?
   Трокунд в раздумье прикрыл тяжелые веки.
   - Вероятно, нет, - ответил он наконец. -  И  даже  если  самого  Петрония
ограждают чародейские защиты - а я  в  этом  уверен  кому  придет  в  голову
защищать его сапоги? Тем более, - добавил он, улыбаясь Криспу в ответ, - что
мы не причиним им никакого вреда.
   - Воистину так, - согласился Крисп,  -  в  отличие,  если  бог  благой  и
премудрый позволит, от Петрония.

Глава 5

   Петроний, по своему обыкновению, проснулся с рассветом. Спина и плечи его
ныли; за долгие годы, что он спал на  мягких  перинах  не  только  в  городе
Видессе, но и в поле, - тело его отвыкло от  постелей  в  виде  раскатанного
одеяла. Ему повезло больше, чем большинству оставшихся его соратников,  -  у
него остался шатер, кое-как защищающий от ночного холода.  Их  палатки  были
теперь добычей армии Криспа.
   - Крисп! - В устах Петрония это имя превратилось в проклятие.
   Проклинал он и себя - за то, что сначала взял Криспа к себе на службу,  а
потом представил Анфиму.
   Он  вообразить  себе  не  мог,  что  влияние  Криспа  на  его  племянника
сравняется с его собственным, - пока однажды не обнаружил себя  бритоголовым
монахом в обители святого  Скирия.  Петроний  машинально  пригладил  волосы.
Только теперь, почти через год после побега,  поросль  на  его  голове  была
вновь достойна мужчины.
   Он представить себе не мог,  что  Крисп  осмелится  захватить  трон  или,
захватив, сохранить за собой, - он был уверен, что вся империя соберется под
его знамена. Но все оказалось иначе.
   Петроний проклял себя еще раз  -  за  то,  что  оставил  толстого  дурака
Маммиана на ключевой, как оказалось, позиции.
   И вместе с этим толстым дураком Крисп разбил его дважды  -  и  уж  этого,
видит благой бог, Петроний не мог представить себе  даже  в  кошмарном  сне!
Только теперь, едва ли не слишком поздно, до бывшего  Севастократора  начало
доходить, насколько же он недооценил Криспа и его умение управлять людьми.
   Петроний сжал кулаки.
   - Нет, Фосом клянусь, еще не поздно! - произнес он вслух.
   Он встал, употребил по назначению ночной горшок - наверное, последний  во
всей армии - и облачился в императорские одежды.
   Вид предводителя в одеяниях, принадлежащих ему по праву, вселит в  войско
боевой дух, - решил он.
   Пригнувшись, он вышел из шатра,  подошел  к  привязанному  рядом  коню  и
вскочил в седло. Это наполнило его гордостью - пусть ему  почти  шестьдесят,
но он  еще  всадник!  Петроний  сардонически  усмехнулся,  вспомнив  Гнатия,
дрожавшего от страха на любой скотине ростом повыше мула.
   Но по мере того, как Петроний объезжал лагерь, улыбка его таяла.
   Многие годы он учился определять настроение войска, и то,  что  он  видел
сейчас, ему совсем не нравилось. Солдаты были беспокойны, обескуражены;  они
боялись глянуть ему в глаза - очень дурной знак. А когда один из солдат  все
же осмелился повернуться к нему, взгляд его понравился Петронию еще  меньше.
- Что выпучился, лед тебя побери? - рявкнул он.
   Рядовому явно было страшновато отвечать в одиночку.
   - П-прошу прощения вашего величества, но почему  ваше  величество  надели
черные сапоги к мантии и короне?
   - Ты с ума сошел? - Петроний вытащил из стремени левую  ногу  и  пнул  ею
воздух. - Этот сапог цвета задницы после доброго дня скачки.
   - Еще раз прошу прощения вашего величества, но по мне, так он  черный.  И
правый - тоже, ваше величество. Лед меня побери, если я лгу.
   - Ты хочешь сказать, что я  черного  от  красного  отличить  не  могу?  -
опасным голосом осведомился Петроний. Он вновь оглядел оба  сапога  -  самый
что ни на есть алый цвет, тот  самый,  что  полагалось  носить  императорам.
Петроний видел такие сапоги на своем отце, брате и  племяннике;  их  оттенок
был знаком ему, как собственная ладонь, - не  лицо,  ибо  в  зеркало  он  не
заглядывал месяцами.
   Вместо того, чтобы  ответить  императору  впрямую,  солдат  обратился  за
поддержкой к приятелям:
   - Парни, скажите его величеству, какого цвета эти сапоги?
   - Черные! - воскликнули солдаты в один голос.
   Настала очередь Петрония пялиться на них; солдаты явно не шутили.
   - Нехорошо это, что император носит простецкие сапоги с мантией и всякими
императорскими одеждами, - добавил один солдат.
   - Да, это недобрый знак, - согласился второй, и все  дружно  очертили  на
груди солнечный круг Фоса.
   Петроний  опять  осмотрел  свои  сапоги.  Те  по-прежнему  казались   ему
красными. Если его солдатам кажется иначе... Петроний вздрогнул.
   Воистину недобрый знак - словно он не имеет права на императорский  трон.
Он скрежетнул зубами при мысли о том, что Фос  отвернулся  от  него,  оказав
свою милость этому выскочке Криспу...
   Стоило имени соперника промелькнуть в мыслях Петрония, и тот  понял,  что
подстроил это знамение отнюдь не Фос.
   - Скепарн! - окликнул он чародея, и, когда тот не  появился,  взревел  во
весь голос:
   - Скепарн!!! Колдун протолкался через строй солдат. Был он худ  и  высок,
имел тощую, вытянутую физиономию, навощенную бородку и самые длинные пальцы,
какие Петронию только приводилось видеть.
   - Чем могу служить вашему величеству? - спросил он.
   - Какого цвета мои сапоги?! - потребовал ответа Петроний.
   Ему редко приводилось видеть  Скепарна  ошарашенным,  но  сейчас  чародей
сморгнул и даже отступил на полшага.
   - Мне, ваше величество, они видятся алыми, - осторожно ответил он.
   - Мне тоже, - подтвердил Петроний. Но прежде чем  он  выговорил  эти  два
слова, солдаты загомонили, утверждая, что сапоги черные.
   - Молчать! - взревел император и обратился к  Скепарну:  По-моему,  Крисп
зачаровал их, этот вонючий сын гадюки!..
   - А-а... - Скепарн наклонился вперед, точно башня после землетрясения.  -
Да, это был бы хитрый ход, не так ли? - Руки его уже сплетались в немыслимых
пассах; пальцы колдуна только что не завязывались узлом.
   - Сапоги покраснели, ваше величество! - воскликнули внезапно солдаты.
   - Вот видите! - торжествующе рявкнул Петроний.
   - Изящнейшее заклятье, и весьма хитроумное, -  сообщил  Скепарн  с  видом
знатока. - Оно не только не имело влияния на вас, но было  незримо  также  и
для тех, кто мог окинуть ваши одежды волшебным зрением, возможно,  затрудняя
тем обнаружение и позволяя заклятью произвести как можно больше сумятицы.
   - Очень мило, мать его! - огрызнулся Петроний и, повысив голос, обратился
к солдатам:
   - Видите, мои герои - в этом нет знамения!  Это  лишь  работа  проклятого
Криспа, пытающегося запутать вас, заставить шарахаться от каждой тени. Всего
лишь базарный трюк, и бояться его не стоит.
   Он подождал, ожидая радостных криков. Криков не последовало, но  Петроний
упрямо продолжил объезжать лагерь, точно слышал их  со  всех  сторон:  махал
солдатам рукой, поднимал коня на дыбы и гарцевал.
   - Откуда нам знать - а не были ли те сапоги черными, пока  колдун  их  не
зачаровал? - спросил один солдат  другого,  когда  Петроний  проезжал  мимо.
Император не остановился, но по лицо у него было такое, будто он только  что
получил копьем в живот.

***

***

   Трокунд пошатнулся, но удержался на ногах.
   - Они сломили чары, - выдохнул он. - Ради бога благого, дайте мне вина. -
По лицу чародея стекал липкий пот.
   Крисп самолично налил ему полный кубок.
   - И каков результат?
   - Понятия не имею, - ответил Трокунд, осушив кубок одним глотком. - Вы же
знаете, ваше величество, - если солдаты  полностью  верны  Петронию,  то  не
обратят внимания, а если колеблются,  то  им  каждая  мелочь  дурным  знаком
примерещится.
   - О да. - Крисп  все  больше  убеждался,  что  искусство  правления  тоже
относится к области магии, только не  той,  что  изучают  чародеи.  То,  что
подданные думают о своем правителе, оказывается подчас важнее, чем то, каков
он на самом деле.
   - Попробовать еще раз после обеда, ваше величество, или завтра  утром?  -
спросил Трокунд.
   Подумав, Крисп покачал головой.
   - Так мы только убедим противника в том, что это наше чародейство. А если
чудо случается один раз, ни в чем нельзя быть уверенным.
   - Как пожелаете, - ответил Трокунд. - А что теперь?
   - Пусть Петроний поварится пару дней в собственном соку, ответил Крисп. -
А когда я нанесу удар, пусть побережется.
   Здешние крестьяне уже сообщили мне обо всех перевалах, а  у  Петрония  не
хватит солдат перекрыть их все. Если он не двинется с места, я могу оставить
здесь достаточно солдат, чтобы перекрыть ему выход на равнину, а  сам  ударю
по нему сзади остальными силами.
   - А если он отступит?
   - Если он побежит сейчас, после двух поражений, он мой, ответил Крисп.  -
Останется только поймать его.
   Покуда Петроний варился в собственном соку, Крисп несколько  дней  изучал
донесения, непрерывной струйкой  шедшие  из  столицы.  Он  одобрил  торговый
договор с Хатришем, внес в закон о наследовании несколько изменений,  прежде
чем приложить к нему свою печать, отменил один смертный приговор, где  улики
показались ему шаткими, и оставил в силе второй.
   Он написал Мавру письмо о  второй  своей  победе  и  прочел  многословные
отчеты побратима о последних событиях  в  городе  Видессе.  Сколько  он  мог
судить по этим донесениям и коротким запискам  Дары,  Фостий  рос  здоровым,
хоть и некрупным. Криспа это радовало и успокаивало: никогда нельзя  сказать
заранее, сколько проживет младенец.
   Кроме того, Мавр слал донесения и о ходе войны с Арвашем  Черным  Плащом.
Их Крисп перечитывал по несколько раз. Упреждающий удар Агапета захлебнулся,
но генерал все еще стоял на вражеской земле. Крисп надеялся,  что  крестьяне
на северной границе смогут спокойно собрать урожай.
   Приходили из города и другие  свитки.  Запечатанные  синим  воском  Крисп
открывал с ужасом, потому что каждый раз ему приходилось  читать,  как  Пирр
сместил очередного  священника  или  настоятеля  за  провинности  все  более
мелкие. Изгнать проповедника из храма лишь за коротко постриженную бороду...
Крисп решил, что это уж слишком. Он написал  патриарху  несколько  писем,  в
которых  все  более  откровенно  призывал  его  к  умеренности.   Но   слово
"умеренность", казалось, было незнакомо бывшему настоятелю.
   Криспа засыпали письма от священников изгнанных, священников, опасающихся
изгнания, и знатных жителей нескольких  городов,  ищущих  защиты  для  своих
иерархов.
   Криспу все  больше  и  больше  жалел,  что  не  мог  оставить  вселенским
патриархом Гнатия. Он никогда бы не подумал, что так разочаруется в одном из
самых верных своих сторонников. Но все же Пирр ревностно поддерживал Криспа.
Подумав, император решил  оставить  патриарха-фанатика  на  посту,  пока  не
разделается с мятежом Петрония.
   Он послал  полк  Саркиса  перекрыть  перевал,  которым  бежал  самозваный
император, а остальную армию повел на северо-запад, другим  проходом,  чтобы
выйти противнику в тыл. Они едва начали подниматься на второй  перевал,  как
примчался на загнанном, роняющем пену коне гонец от Саркиса. Посланник дышал
так тяжело, словно пробежал всю дорогу сам.
   - Возрадуйтесь, ваше величество! - крикнул он. Возрадуйтесь, мы победили!
   - Поб