только одно - идти вперед любой ценой. Подобная тактика лишь  усугубила  для
них ситуацию.
   Впервые с начала сражения Крисп позволил себе улыбнуться.
   - Мы выиграем эту битву, - заявил он.
   Когда Крисп объявил, что победа близка, Фостий  находился  всего  в  паре
шагов от него. Он не был стратегом-практиком,  но  не  мог  не  понять,  что
противник, зажатый с трех сторон, обречен на поражение.  Фостий  порадовался
тому, что Оливрия осталась в лагере. Хотя она целиком и полностью перешла на
его сторону, зрелище того, как рушатся все надежды ее отца, причинило бы  ей
только боль.
   Фостий тоже познал боль, но чисто физическую.  Его  плечо  болело,  устав
держать тяжелый щит, прикрывающий тело от  стрел  и  сабельных  ударов.  Еще
неделя-другая, и оно легко перенесло бы такую нагрузку, но не сейчас.
   Вопя во всю глотку "Светлый путь!", фанасиоты ринулись в очередную атаку.
   А  в  рядах  фанатиков  Фостий  расслышал  и  другой  крик,   отнюдь   не
фанатический:
   - Если мы пришьем Автократора, парни, то победа станет нашей!
   Подстегиваемые  отчаянием,   религиозным   рвением   и   этим   холодным,
расчетливым криком, еретики обрушились на правое крыло имперской  линии.  Им
удалось повторить прежний успех  и  прорубиться  сквозь  заслон  халогаев  и
защищающих Криспа видессиан. Внезапно  высокое  положение  перестало  что-то
значить.
   Слева от Фостия с поразительной  для  такого  толстяка  энергией  рубился
Саркис, справа с врагами сцепились Крисп и Катаколон.  Но  не  успел  Фостий
развернуть коня и направиться им  на  подмогу,  как  на  его  щит  обрушился
мощнейший удар.
   Юноша пошатнулся в седле. Его противник орал во всю  мочь;  Фостий  узнал
голос, призывавший фанасиотов напасть на Криспа.
   - Сиагрий! - завопил Фостий. Лицо бандита скривилось в  щербатой  гримасе
ненависти.
   - Ах, это ты? - процедил он. -  Уж  лучше  я  прирежу  тебя,  чем  твоего
папашу, - за тобой крупный должок,  клянусь  благим  богом!  -  И  он  нанес
яростный удар, нацеленный Фостию в голову.
   Следующая минута оказалась самой тяжелой в жизни Фостия - ему нужно  было
любой ценой остаться в живых. О нападении он даже  не  помышлял  -  лишь  бы
оборона не подвела. Он понимал, что такая тактика ошибочна, потому что  если
он будет только отбивать удары Сиагрия, то рано или поздно пропустит один из
них. Однако они обрушились на него таким градом, что ни на что прочее у него
не осталось ни сил, ни умения. Сиагрий был более чем вдвое старше  него,  но
сражался с энергией неутомимого юноши.
   Работая саблей, он издевался над Фостием:
   - Когда разделаюсь с тобой, то сведу счеты со шлюшкой, что  ударила  меня
горшком. Жаль, что ты этого не увидишь,  а  там  будет  на  что  посмотреть.
Сперва я пару раз пощекочу ее ножом - просто так, чтобы она помучилась, пока
я... - И он начал терзать воображение Фостия отвратительными подробностями.
   Ярость едва не ослепила юношу, и лишь расчетливый взгляд  дразнящего  его
Сиагрия удержал Фостия от безрассудной и отчаянной атаки. Сиагрий  намеренно
провоцировал его гнев, и Фостий понял, что поддаваться на эту  уловку  ни  в
коем случае нельзя.
   Из гущи схватки слева от Сиагрия вынырнул  халогай.  У  бандита  не  было
щита, но он сумел отбить топор  телохранителя  ударом  сабли  плашмя.  Такой
прием не  мог  срабатывать  всякий  раз,  и  Сиагрий  это  понимал,  поэтому
пришпорил свою лошадь, уводя ее подальше от халогая и от Фостия.
   Фостий попытался достать  его  ударом  вдогонку,  но  промахнулся.  Юноша
рассмеялся. В романах герой всегда рубил злодея на  кусочки,  а  в  реальной
жизни приходилось радоваться, что тебя не изрубили на кусочки самого.
   Оказавшись на мгновение не у дел, Фостий  огляделся,  желая  узнать,  как
справляются  его  товарищи.  Криспа  окружала  толпа   вопящих   фанасиотов.
Осаждаемый со всех сторон, Автократор отчаянно отбивался.
   Фостий пришпорил коня, направляясь на помощь отцу. Для фанасиотов он  был
никто - так, просто солдат, помеха, но не крупная мишень вроде  Криспа.  Ему
удалось быстро ранить сзади трех еретиков подряд. Такое в  романах  тоже  не
описывалось; там постоянно твердилось о славе, дуэлях и честных схватках.  В
реальной войне, как быстро обнаружил Фостий на собственной шкуре,  на  такие
тонкости внимания не обращали. Если ты остался жив, а твой противник -  нет,
то это и было триумфом стратегии.
   Халогаи тоже начали прорубаться к Криспу, к ним присоединились и имперцы,
заметившие, что Автократор в опасности. Как-то внезапно вокруг императора не
осталось ни единого живого фанасиота. Шлем Криспа оказался настолько  помят,
что торчал на голове под нелепым углом. На щеке  у  него  виднелась  резаная
рана почти  такая  же,  как  у  Катаколона,  -  а  вторая  на  правой  руке.
Позолоченная кольчуга и щит были покрыты липкими красными брызгами.
   - Привет всем, - произнес он. - Как ни удивительно, я все еще жив.
   Со всех сторон послышались радостные возгласы, в том числе и  Фостия.  Он
осмотрелся, отыскивая Сиагрия, но не заметил его.  Реальным  сражениям,  как
оказалось, не хватало и гладких концовок романов.
   Крисп в мгновение ока превратился из простого всадника,  сражающегося  за
свою жизнь, в командира целой армии.
   - Давите их! - выкрикнул он, указывая в центр боевой линии. - Видите, как
они дрогнули? Один хороший удар, и они побегут.
   Если бы Заид  не  сказал  давным-давно,  что  у  Криспа  нет  магического
таланта, то Фостий вполне мог поверить в то, что его отец  -  волшебник.  Не
успел он привлечь внимание солдат к прогнувшейся назад линии фанасиотов, как
красные знамена еретиков повсюду начали падать - где-то знаменосцы погибали,
а где-то у них вырывали знамена силой. Увидев это, имперцы издали  радостный
рев, раскатившийся по всей долине.
   - Ну как ты об этом узнал? - изумился Фостий.
   - О чем? А,  об  этом?  -  Крисп  на  секунду  задумался,  потом  немного
смутился.
   - Ну, во-первых, я видел немало сражений и научился определять  такое  на
глаз. А во-вторых... иногда - только не  спрашивай,  как  это  происходит  -
человеку удается как бы навязать свою волю всем сражающимся.
   - Может, это и в самом деле магия? Фостий понял, что спросил вслух,  лишь
когда Крисп рассудительно кивнул:
   - Да, это магия, только не такая, как у Заида. Эврип тоже обладает ею,  я
видел это своими глазами. А у тебя пока не было возможности проверить  себя.
Нет сомнений, править можно и без нее, но если такой талант  имеется,  жизнь
становится легче.
   "Вот и еще один повод для волнений", - подумал Фостий, но тут же  покачал
головой. Не один повод, а два: обладает ли он магией лидерства, и  насколько
он окажется уязвим, если она у Эврипа будет, а у него - нет.
   В другое время эти мысли не давали бы ему покоя часами, а то и днями.
   Теперь же, когда ход битвы  наконец-то  склонился  в  пользу  имперцев  -
неужели солнце уже перевалило за  полдень?  -  ему  некогда  было  терзаться
сомнениями.
   - Вперед! - разнеслось по всей линии. Фостий с радостью бросился в битву,
потому что это избавило его от необходимости  размышлять.  Он  уже  понял  в
объятиях Оливрии, что это  может  стать  чем-то  вроде  благословения.  Беда
только в том, что тревоги никуда не исчезают и, когда  кончается  битва  или
остывает любовный жар, они вновь поднимают головы.
   Но не сейчас. Выкрикивая  "Вперед!"  вместе  с  остальными,  он  поскакал
гасить последние очаги сопротивления фанасиотов.
   Крисп обозрел плоды победы и нашел их, как всегда, жуткими. Пронзенные  и
искромсанные тела людей и лошадей  стали  строительными  блоками  того,  что
летописцы со временем назовут блестящей военной победой. Сейчас же поле  боя
напоминало Криспу бойню под открытым небом - вплоть до вони выпущенных кишок
и жужжания голодных мух.
   Повсюду  бродили  жрецы-целители,  время  от  времени  останавливаясь   и
оказывая помощь раненным наиболее  тяжело.  Они  не  делали  различия  между
солдатами  Криспа  и  фанасиотами.  Правда,  один  раз  Крисп  увидел,   как
синерясник  встал  и  пошел  дальше,  изумленно  покачивая  бритой  головой.
Наверное, решил император, у кого-то из фанасиотов хватило мужества  сказать
целителю, что он предпочитает отправиться по светлому пути.
   Однако большинство еретиков было радо получить от имперцев любую помощь.
   Они  подставляли  лекарям  раненые  конечности  и  подчинялись   командам
имперцев с готовностью людей, знающих, что  в  противном  случае  они  могут
пострадать.
   Короче, они вели себя как и любые военнопленные, которых Крисп  навидался
за долгие годы.
   К Автократору подъехал Катаколон:
   - Отец, наши люди захватили обоз еретиков. Там нашлась  и  часть  золота,
э-э... прихваченного на монетном дворе в Кизике.
   - Вот как? Хорошая новость. И сколько же золота там нашлось?
   - Чуть меньше половины украденного.
   - Гм, даже больше, чем я ожидал, - заметил Крисп. Тем не менее  он  почти
не сомневался в том, что захватившие обоз солдаты теперь  богаче,  чем  были
утром.
   Это  тоже  была  часть  цены,  которую  империи  пришлось  заплатить   за
гражданскую войну. Если он теперь попытается вытрясти из солдат это  золото,
то заработает репутацию скряги, а это чревато новым бунтом через год-другой.
   - Ваше величество! - К нему приближался  посыльный,  отчаянно  размахивая
рукой. - Ваше величество, кажется, мы схватили Ливания!
   Оттягивающая плечи Криспа позолоченная кольчуга сразу стала легче.
   - Приведите его сюда, - приказал Автократор и крикнул:
   - Фостий!
   - Да, отец? - Вид у старшего сына был усталый, но  так  сейчас  выглядели
все.
   - Ты слышал? Кажется, Ливания взяли в плен. Ты сможешь его опознать? Ведь
ты часто его видел.
   Немного подумав, Фостий покачал головой и твердо произнес:
   - Нет.
   - Что? - сверкнул глазами Крисп. - Почему?
   - Он отец Оливрии. Как я смогу жить с ней,  если  укажу  на  него  твоему
палачу?
   - А ты знаешь, что отец твоей матери строил против меня заговор, когда ты
был еще младенцем? Я отправил его в ссылку в  монастырь  в  Присте.  -  Этот
городок на северном побережье Видесского Моря был самым угрюмым  местом  для
ссылки, какой знала империя.
   - Но неужели мать сама рассказала тебе об этом заговоре? И  разве  ты  не
отрубил бы ему голову, если бы он не был ее отцом?
   Крисп не мог не признать, что вопросы заданы не в бровь, а в глаз.
   - И нет и да, - ответил он. Даже отправив Ризульфа в ссылку, он некоторое
время побаивался спать с Дарой в одной постели.
   - Вот видишь? Ливаний был твоим офицером. Наверняка  найдутся  и  другие,
кто сможет его опознать.
   Крисп задумался, не приказать ли Фостию выполнить  его  волю,  но  быстро
отказался от такого намерения. Он давно понял, что нельзя отдавать  приказы,
зная заранее, что их откажутся выполнять, - к тому же Фостий в любом  случае
был прав.
   - Пусть будет по-твоему, сын,  -  согласился  Автократор  и  с  некоторым
изумлением  увидел,  как  Фостий,  явно  настроенный  на  дальнейший   спор,
расслабился.
   - Спасибо, - с облегчением сказал юноша. Крисп кивнул и громко спросил:
   - Кто из моих солдат знает в лицо предателя и бунтовщика Ливания?
   Вопрос быстро передали из уст в уста по всей армии,  и  вскоре  несколько
человек откликнулись на призыв Криспа. Среди них оказался и Гайн - тот самый
офицер, что выслал в столицу депешу о предательстве Ливания.
   Самого же пленника пришлось ждать дольше. Когда  Ливаний  предстал  перед
императором, Крисп понял причину задержки: тот стоял в цепочке из нескольких
пленных, и руки у всех были связаны за спиной, так что они не  могли  быстро
ходить.
   - Вон тот слева, отец, - маг Артапан.
   - Прекрасно, - негромко  произнес  Крисп.  Если  в  этой  группе  пленных
отыскался Артапан, то и Ливаний, скорее всего, тоже там.  Фостий  фактически
почти подтвердил это, но важным было  именно  "почти".  Крисп  повернулся  к
группе своих солдат:
   - Который из них Ливаний?
   Все без  колебаний  указали  на  третьего  справа  от  Артапана.  Пленник
выпрямился и  злобно  взглянул  на  Криспа,  стараясь  держаться  как  можно
храбрее.
   - Да, я Ливаний. Делай что угодно с  моим  телом.  Моя  душа  пройдет  по
светлому пути к солнцу и пребудет с Фосом вечно.
   - Если ты так настроился пройти  по  светлому  пути,  то  почему  ограбил
монетный двор в Кизике, а не просто сжег его? - спросил Фостий.  -  Выходит,
ты не настолько презираешь материальное, как  говорил,  раз  позволяешь  ему
осквернять свои руки.
   - Я никогда  не  называл  себя  чистейшим  среди  последователей  святого
Фанасия, - возразил Ливаний. - Тем не менее я следую за истиной, которую  он
проповедовал.
   - Думаю, вслед за ним ты можешь отправиться только в лед, - сказал Крисп.
   - А поскольку я победил тебя, когда ты выступил против  меня,  и  взял  в
плен с оружием в руках, то мне нет нужды с тобой спорить. - Он повернулся  к
одному из халогаев:
   - Трюгве, ты еще не убрал свой топор. Отруби ему голову, и делу конец.
   - Слушаюсь, твое величество. - Высокий светловолосый северянин подошел  к
Ливанию и толчком поставил его на колени. Когда он заговорил, в  его  голосе
не было ни жестокости, ни жалости, а лишь деловитость:
   - Эй ты, наклони голову.
   Тогда все кончится быстро.
   Ливаний начал подчиняться, но  тут  его  глаза  отыскали  Фостия.  Быстро
взглянув на Криспа, он спросил:
   - Можно мне задать последний вопрос? Крисп догадался, каким он окажется.
   - Хорошо, но поторопись.
   - Да, ваше величество. - В голосе Ливания не было сарказма - но, в  конце
концов, Крисп мог сделать его смерть более мучительной, и он это понимал.  -
Моя дочь с тобой? - обратился он к  Фостию.  -  Сиагрий  говорил,  что  это,
скорее всего, так, но...
   - Да, она со мной. Ливаний наклонил голову:
   - Я умру со спокойной  душой.  Мой  род  не  угаснет.  Крисп  не  пожелал
оставить за ним последнее слово.
   - Мой тесть оказался изменником и умер в ссылке в Присте,  -  сказал  он.
Тесть моего сына умрет даже прежде, чем  получит  законное  право  так  себя
назвать,  ибо  он  тоже  оказался  изменником.  Сдается   мне,   что   тести
императорской семьи обладают общей слабостью - они слишком  легко  поддаются
искушению. - И он подал знак Трюгве.
   Топор северянина опустился. У него не  было  широкого  лезвия  и  длинной
рукояти, как у оружия палача, но пустивший его в ход великан был  достаточно
силен, чтобы разница оказалась несущественной. Крисп  отвернулся,  не  желая
смотреть  на  конвульсии  обезглавленного  тела.  Фостий,  не  успевший  это
сделать, позеленел. Казнь - зрелище более жестокое, чем смерть в бою.
   К сожалению, иногда  они  бывают  необходимы.  Крисп  перевел  взгляд  на
Артапана:
   - Если  бы  у  тебя  оказались  свободными  руки,  сударь,  ты  наверняка
попытался бы высосать магическую силу из его смертных мук.
   - Попытался бы. - Артапан скривил уголки губ. - Но у  тебя  сильный  маг,
император. Если он станет мне мешать, у меня, наверное, ничего не получится.
   - А Царь царей Рабиаб знал, что ты пьешь силу смерти, когда посылал  тебя
помогать нашим еретикам? - спросил Крисп.
   - О, еще как знал. - Губы макуранского мага вновь дернулись,  но  на  сей
раз  иначе,  насмешливо.  -  Мобедхам-мобедх  -  это  по-вашему   "верховный
патриарх" - уже вынес мне смертный приговор, когда Царь царей  вытащил  меня
из темницы и сказал, что от меня требуется.  Мне  нечего  было  терять.  Ему
тоже.
   - Верно,  -  согласился  Крисп.  Если  Артапан  провалит  порученную  ему
Рабиабом миссию, он умрет - но он и так был  приговорен  к  смерти.  А  если
добьется успеха, то принесет Макурану больше пользы, чем себе. Рабиаб всегда
был злейшим врагом Видесса, но  подобное  двойное  коварство  поразило  даже
Криспа.
   Он вновь кивнул Трюгве. Артапан внезапно вырвался и попытался убежать, но
со связанными за спиной руками и таким  количеством  преследователей  он  не
сделал и нескольких шагов. Его последний вопль оборвал смачный удар топора.
   - Глупо, - пробасил Трюгве, вытирая топор о кафтан макуранца. - Коли  все
равно умирать, лучше умереть хорошо. Ливаний все сделал правильно, Катаколон
показал на двух оставшихся фанасиотов,  угрюмо  и  потрясенно  взиравших  на
происходящее:
   - Ты им тоже отрубишь головы, отец? Крисп уже собрался было спросить,  не
откажутся ли они от своей ереси, но вовремя вспомнил, что любому  их  ответу
верить нельзя: фанасиоты не считали зазорным лгать,  спасая  свои  шкуры,  а
веру свою могли сохранять в тайне. Тогда Автократор обратился к Фостию:
   - Нам попалась крупная рыба?
   - Средняя, - ответил Фостий. - Они офицеры, но не из  числа  приближенных
Ливания.
   - В таком случае отведите  их  к  остальным  пленным,  -  приказал  Крисп
стоящим рядом охранникам. - Что с ними делать, я решу потом.
   - Я никогда не видел -  даже  представить  не  мог  -  такого  количества
пленных. - Катаколон показал на длинные ряды фанасиотов, каждый  из  которых
был привязан к стоящему впереди веревкой, охватывающей запястья и шею:  тот,
кто попытался бы бежать, лишь задушил бы стоящего рядом. -  Что  ты  с  ними
сделаешь?
   - С ними я тоже разберусь потом, - ответил Крисп. Его память вернулась на
два десятилетия в прошлое, и он вспомнил жуткое зрелище  множества  пленных,
убитых Арвашем. С тех самых пор он переполнился отвращением к  бессмысленным
убийствам, потому что не мог представить более короткой дороги в вечный лед.
   - Ты ведь не можешь просто отпустить их  по  домам,  в  свои  деревни,  -
сказал Фостий. - Я неплохо узнал фанасиотов,  пока  находился  в  их  руках.
Сейчас они пообещают тебе что угодно, а через год, два или три  найдут  себе
другого предводителя и начнут новые набеги.
   - Я это знаю, - подтвердил Крисп. - И рад, что ты тоже это понимаешь.
   К ним подъехал  Саркис.  Несмотря  на  несколько  окровавленных  повязок,
генерал пребывал в прекрасном настроении.
   - Мы их разгромили и рассеяли, ваше величество, - прогудел он.
   - Верно, - отозвался Крисп, но не столь  радостно.  Он  научился  мыслить
более крупными категориями, чем одна битва или  даже  кампания.  И  от  этой
победы он желал получить больше, чем двухлетнюю передышку, о которой говорил
Фостий.
   Император почесал кончик носа - не столь внушительного, как у Саркиса, но
все же превышающего видесское понятие о норме. - Клянусь благим  богом...  -
вдруг тихо произнес он.
   - Что такое? - встрепенулся Катаколон.
   - Мой отец - в честь которого назвали тебя, Фостий, - всегда говорил, что
в нас есть васпураканская кровь, хотя мы все время жили вдали от этих  мест,
вблизи прежней границы с Кубратом, а иногда даже за  ней.  И  мне  пришло  в
голову,  что  наших  предков  переселили  туда   из-за   какого-то   давнего
преступления.
   - Весьма возможно, - поддакнул Саркис, словно этим можно гордиться.
   - И с фанасиотами мы можем поступить так же, - решил  Крисп.  -  Если  мы
выкорчуем деревни, где ересь расцвела наиболее пышно, и переселим их жителей
на дальний восток, скажем, к Опсикиону и выше, к Истру - в бывшем Кубрате  и
сейчас не хватает людей для обработки земли, - то через  одно-два  поколения
фанасиоты, скорее всего, утратят свою  веру,  окруженные  таким  количеством
крестьян-ортодоксов, как щепотка соли растворяется в кувшине с водой.
   - Может получиться,  -  согласился  Саркис.  -  В  Видессе  подобное  уже
проделывалось и прежде - иначе, как вы сами сказали, ваше  величество,  ваши
предки не очутились бы там, где вы родились.
   - Да, я читал про  такое,  -  подтвердил  Крисп.  -  Можно  даже  сделать
переселение двусторонним и заткнуть крестьянами-ортодоксами  бреши,  которые
появятся  после  высылки  фанасиотов  из  окрестностей  Эчмиадзина.   Работа
потребуется огромная,  но  если  благой  бог  пожелает,  мы  таким  способом
разделаемся с фанасиотами раз и навсегда.
   - Перемещать целые деревни - ты