ц падать
не стал - храмы все же были его вотчиной. Крисп поклонился в  ответ,  но  не
так низко, показывая, что верховная власть принадлежит ему и здесь.
   - Позвольте мне проводить вас в храм, ваше величество,  произнес  Гнатий.
Его помощники уже повернулись, чтобы войти в притвор.  Последний  раз  Крисп
был там, когда Барсим переодевал его в императорское облачение.
   - Подождите минуту, - приказал он, поднимая руку.
   Гнатий замер и обернулся, чуть нахмурившись.
   - Что-то не так?
   - Нет-нет. Но, прежде чем  начать,  я  хотел  бы  произнести  речь  перед
народом.
   Патриарх нахмурился еще сильнее.
   - Это ведь не входит в церемонию, разве не так, ваше величество?
   - Правда? Когда ты заставил меня  говорить  на  коронации,  тебя  это  не
остановило. - Крисп не повышал тона, но глаза его определенно метали молнии.
Патриарх тогда пытался уничтожить его, выставить заикой  в  глазах  горожан,
самой привередливой и капризной публики в мире.
   Теперь Гнатию оставалось только покорно склонить голову.
   - Желание Автократора - закон, - пробормотал он.
   Крисп глянул с высоты на забитую народом площадь и воздел руки.
   - Народ Видесса! - воскликнул он. - Народ Видесса!
   Мало-помалу наступила тишина. Крисп подождал, пока можно будет  говорить,
не слишком напрягаясь.
   - Народ видесский, сегодня дважды счастливый день. Не только я  сочетаюсь
сегодня браком...
   Остаток фразы заглушили крики  и  хлопанье  в  ладоши.  Крисп,  улыбаясь,
пережидал взрыв восторга. Когда стало потише, он продолжил:
   - Но, кроме того, сегодня я могу назвать вам имя нашего нового севаста.
   Толпа  молчала,  но  тишина  над  площадью   стала   вдруг   напряженной,
предгрозовой. Новый главный министр - не повод  для  шуток,  особенно  когда
император молод и бездетен.
   - Я провозглашаю севастом, - бросил Крисп в это  молчаливое  ожидание,  -
своего побратима, благородного Мавра.
   - Да будет милосердно его высочество! - в один голос крикнула толпа.
   Крисп моргнул; он и не подозревал,  что  в  честь  провозглашения  нового
севаста существует особый возглас. Ему  начало  казаться,  что  в  видесском
церемониале для всего существуют особые возгласы.
   Мавр, широко ухмыляясь, помахал толпе.
   - Скажи что-нибудь, - толкнул его локтем Крисп.
   - Кто, я? - прошептал Мавр в ответ.
   Крисп кивнул, и новоиспеченный  севаст  замахал  руками,  требуя  тишины.
Когда стало возможно говорить, Мавр воскликнул:
   - Если даст благой бог, я справлюсь со своим делом не хуже, чем наш новый
Автократор - со своим. Спасибо вам всем!
   Толпа ликовала. Мавр повернулся к Криспу и негромко сказал:
   - Теперь все от вас зависит, ваше величество. Если вы начнете  ошибаться,
у меня есть оправдание заняться тем же.
   - Пошел ты в лед, - беззлобно огрызнулся Крисп и повернулся к Гнатию:
   - Продолжим, пресвятой отец?
   - Безусловно, ваше  величество.  Само  собой.  -  Выражение  лица  Гнатия
напомнило Криспу, что патриарх к задержке не имеет никакого отношения.
   Гнатий молча шагнул через порог Собора. Когда Крисп  последовал  за  ним,
глазам  императора  потребовалось  несколько  минут,  чтобы   привыкнуть   к
полумраку притвора. Эта часть Собора была наименее  блистательной  -  просто
величественной. Дальнюю стену занимала мозаика, изображавшая Фоса безбородым
юношей, пастухом, охраняющим свое стадо от волков; те, поджав хвосты, бежали
к своему  окутанному  мраком  повелителю  -  Скотосу.  Лицо  бога  зла  было
исполнено леденящей ненависти.
   Мозаики на потолке изображали тех,  кого  соблазнили  искушения  Скотоса.
Погибшие души стояли, вморожены в вечный  лед,  и  демоны  с  распростертыми
черными крыльями и пастями, полными жутких клыков, мучили несчастных жуткими
пытками.
   Во всем Соборе не нашлось бы и дюйма, лишенного украшений. Даже мраморный
дверной проем притвора был изукрашен искусной резьбой.
   В высшей ее точке  сияло  солнце  Фоса,  и  лучи  его  питали  целый  лес
иззубренных листьев, переплетавшихся хитроумными узорами.
   Крисп приостановился, глянув на площадку перед выходом.  Там,  при  свете
факелов, Барсим облачил  его  в  тунику,  поножи,  юбку  и  красные  сапоги,
составляющие облачение для коронации. Сапоги жали: стопы Анфима были меньше,
чем у Криспа. От мозолей император  страдал  до  сего  дня,  хотя  сапожники
обещали вот-вот изготовить пару сапог по размеру.
   Гнатий прошел по инерции пару шагов, пока, обернувшись, не  заметил,  что
император отстал.
   - Продолжим, ваше величество? - осведомился патриарх, так искусно  изгнав
из голоса иронию, что слова его отдавали сарказмом.
   Крисп хотел оскорбиться, но не нашел повода. Он проследовал за патриархом
под главный  купол  Собора.  Приветствуя  императора,  сидевшие  там  высшие
чиновники и военачальники империи  с  женами,  а  также  старшие  прелаты  и
настоятели города поднялись на ноги.
   В любом другом месте роскошные одежды вельмож, крашеные  яркими  цветами,
прошитые золотыми и серебряными нитями, покрытые драгоценными камнями,  едва
ли уступающими тем, что украшали нежную плоть и длинные волосы их  супруг  и
наложниц, несомненно, притягивали бы глаз. Но  в  Соборе  главенствовали  не
они, и даже чтобы быть замеченными, им приходилось соперничать.
   Даже скамьи, с которых  поднимались  благородные  господа  и  дамы,  были
произведениями искусства  в  своем  праве:  сработанные  из  светлого  дуба,
навощенные до солнечного блеска, инкрустированные красным сандалом и  черным
деревом, каменьями и перламутром, ловившим и  усиливавшим  каждый  солнечный
блик.
   Весь Собор, казалось, залит светом, как и подобает храму Фоса.
   "Здесь, - читал  Крисп  в  одной  из  хроник,  посвященных  строительству
Собора, - дух облекся плотью". В каком-нибудь провинциальном городке,  вдали
от столицы, он так никогда и не понял бы, о чем говорит летописец. В  городе
Видессе пример стоял перед глазами.
   Золотые листы, серебряная фольга и перламутр отбрасывали солнечные лучи в
самые дальние углы храма, озаряя почти бестеневым светом четыре облицованные
моховиком  колонны,  поддерживавшие  купол.  Крисп  глянул  вниз  и   увидел
собственное отражение в золотом мраморе пола.
   Стены Собора покрывали плитки снежно-белого мрамора, бирюзы и, на  западе
и востоке, розового кварцита  и  оранжевого  сардоникса,  повторяя  в  камне
сияющее великолепие Фосовых небес. Взгляд невольно скользил в небо все выше,
выше, к полукуполам, где мозаики изображали деяния святых, угодных  Фосу,  а
от полукуполов не мог не  подняться  вверх,  к  центральному  своду,  откуда
взирал на молящихся сам Фос.
   Поддерживавшие свод стены пробивали десятки окон. Солнечный свет струился
в них, разбиваясь о стены. Лучи словно бы отделяли купол от  самого  Собора.
Когда Крисп увидел это зрелище впервые, он не поверил, что  свод  и  вправду
опирается  на  стены,  которые  венчает,  -  скорее  уж  парит  в   воздухе,
подвешенный под небесами на золотой цепи.
   И с небес, сквозь завесу солнечных лучей, взирал  на  собравшихся  в  его
храме ничтожных смертных сам  Фос.  Здесь  он  изображен  был  не  улыбчивым
юношей, но взрослым мужем; облик его был суров и печален, а  глаза...  когда
Крисп в первый раз пришел послушать проповедь в Соборе, вскоре после  своего
прихода в город Видесс, он едва не шарахнулся от  этих  огромных  глаз,  чей
всевидящий взор пронизывал его насквозь.
   Такой взгляд и подобал Фосу, каким изображал его свод, - не пастырем,  но
судией. Тонкие пальцы левой руки прижимали к сердцу массивный том, в котором
записаны все добрые и злые дела.
   Человек мог лишь  надеяться,  что  добро  перевесит,  иначе  его  ожидает
вечность в ледяном аду, ибо хоть этот Фос и был  справедлив,  Крисп  не  мог
представить его милосердным.
   Тессеры мозаики, обрамлявшие голову и плечи благого  бога,  были  покрыты
золотой пленкой и поставлены чуть неровно. Стоило изменится  освещению,  или
сдвинуться  с  места  смотрящему,  как  золотой  ореол  начинал  мерцать   и
переливаться, придавая изображению торжественное великолепие.
   Как всегда, только усилием воли Крисп отвел глаза от лика Фоса.
   По всей Видесской империи на сводах храмов помещались подобия этого  лика
- Крисп и сам видел их немало. Но ни одно из них не передавало и малой  доли
этого скорбного  величия,  этого  сурового  благородства.  Только  в  Соборе
господь воистину направил руку живописца.
   Даже когда взгляд Криспа уперся в массивный серебряный  алтарь,  стоявший
под сводом в самом центре собора, он ощущал на себе  тяжесть  Фосова  взора.
Даже вид ошеломительно прекрасного патриаршего трона из  слоновой  кости  не
вернул его к реальности до конца, пока собравшиеся  в  храме  стояли  молча,
ожидая продолжения церемонии.
   Гнатий воздел руки, простирая их к богу на своде и к богу за  сводом,  за
синевой небес.
   - Благословен  будь,  Фос,  владыка  благой  и  премудрый,  пекущийся  во
благовремении, да разрешится великое искушение жизни  нам  во  благодать,  -
пропел он.
   За патриархом повторяли символ веры все в  Соборе.  Крисп  слышал  только
чистое сопрано Дары. Он сжал ее руку, она стиснула его пальцы в ответ. Краем
глаза Крисп заметил, что она улыбается.
   Гнатий опустил руки, и  вельможи  уселись  на  скамьи.  Их  взгляды  тоже
буравили Криспа, но по-иному, чем взгляд  Фоса.  Они  все  еще  недоумевали,
какой Автократор из него выйдет. Благой бог уже знал, но предоставил  Криспу
самому следовать собственной судьбе.
   - Весь город ныне смотрит на нас, - дождавшись тишины,  произнес  Гнатий,
повторяя мысли Криспа. - Сегодня мы узрим, как  святые  узы  брака  соединят
Автократора Криспа и императрицу Дару.
   Да  благословит  Фос  их  союз  и  дарует  им  долгую  жизнь,  счастье  и
процветание.
   Патриарх вновь завел молитву, по  временам  прерываясь,  чтобы  выслушать
ответы жениха  и  невесты.  Некоторые  реплики  Криспу  пришлось  заучивать:
древнее наречие литургий сильно отличалось от того видесского, что звучал на
улицах города.
   Гнатий прочел традиционную венчальную проповедь,  делая  особый  упор  на
добродетелях семейной жизни.
   - Готовы ли вы держаться этих добродетелей и друг  друга  до  конца  дней
своих? - спросил он, закончив.
   - Да, - прошептал Крисп, и повторил во весь голос, чтобы все слышали:
   - Да.
   - Да, - сказала Дара не так громко, но твердо.
   После этих слов, скреплявших узы брака, друг жениха и подружка невесты  -
Мавр и одна из служанок Дары - надели на головы новобрачных венки из  роз  и
мирта.
   - Узрите их в коронах брачных! - воскликнул Гнатий. -  Пред  ликом  всего
града нарекаю вас мужем и женой!
   Вельможи и их супруги вскочили с мест, хлопая в ладоши. Крисп едва слышал
их. Он не сводил глаз с Дары, и та отвечала ему таким же пристальным взором.
Крисп обнял ее, хоть это и не входило в церемонию, вдохнул сладкий запах роз
ее венка.
   Радостные крики стали громче и искреннее.
   Кое-кто подавал непристойные советы.
   - Ты побдилъ еси, Крисп!  -  крикнул  один  совершенно  иным  тоном,  чем
принято было приветствовать императора.
   - Многих сынов, Крисп! - взревел другой остроумец.
   К новобрачным подошел Яковизий. Невысокому аристократу пришлось встать на
цыпочки, чтобы прошипеть Криспу на ухо:
   - Кольцо, идиот!
   Лишенный  какого-либо  влечения  к  женскому  полу,  Яковизий   оставался
безразличным и к радостям свадьбы, так что лучше всех остальных мог  следить
за соблюдением церемонии. Крисп о кольце совершенно забыл и так  обрадовался
напоминанию, что пропустил мимо ушей то, в какой форме  оно  было  выражено.
Яковизий готов был жизнью пожертвовать ради особенно ядовитого словца.
   Кольцо лежало в кармашке, подшитом со внутренней стороны пояса  и  оттого
незаметном.  Крисп  вытащил  тяжелый  золотой  перстень  и  надел  Даре   на
указательный палец левой руки. Она снова обняла его.
   - Пред ликом всего града обручены они! - провозгласил Гнатий.
   - Пусть же увидит народ счастливую пару!
   Вместе с патриархом Крисп и Дара прошли по проходу  между  скамей,  через
притвор и к  дверям.  Когда  они  ступили  на  лестницу,  толпа  на  площади
разразилась приветственными криками. Кричавших, правда, было поменьше,  хотя
слугам  уже  поднесли  новые,  полные  мешки.   После   свадьбы   полагалось
разбрасывать не  золотые,  а  орехи  и  фиги,  незапамятно  древние  символы
плодовитости.
   Даже мрачные халогаи ухмылялись, окружая свадебный кортеж.
   - Не подведи меня, твое величество, - сказал Гейррод, первый из  северян,
признавший Криспа императором. - Я немало поставил на то, сколько раз...
   Дара возмущенно взвизгнула. Возмутилось даже более  приземленное  чувство
юмора самого Криспа.
   - И как вы собираетесь решить этот  спор?  -  спросил  он.  Благим  богом
клянусь, об этом будем знать только мы с императрицей.
   - Твое величество, ты служил во дворце, прежде чем завладел им.
   - Гейррод многозначительно посмотрел на него. - Есть ли что-то,  чего  не
узнает слуга, если захочет?
   - Но не это же! - воскликнул Крисп и остановился  в  неуверенности.  -  Я
надеюсь, что не это...
   - Ха, - только и ответил Гейррод.
   Оставив за телохранителем последнее слово,  Крисп  повел  новобрачную  во
дворец тем же путем, каким пришел.  Несмотря  на  то  что  подаяния  уже  не
разбрасывали, народ еще толпился на улицах и площади Паламы: горожане любили
зрелища едва ли не больше денег.
   После  площади  тишина  дворцовых  садов   показалась   Криспу   неземным
блаженством. Халогаи отправились в бараки, и лишь дневная  стража  проводила
новобрачных до императорских покоев. Кортеж остановился у подножия лестницы,
а  молодая  пара  поднялась  к  дверям,  осыпаемая  оставшимися   фигами   и
непристойными советами.
   Крисп, как и полагалось жениху,  добродушно  терпел.  Когда  ему  надоело
ждать, он обнял Дару под крики дружков и подружек молодых, распахнул двери и
ввел супругу в покои, показав на прощание всем  длинный  нос,  отчего  крики
стали еще громче.
   Веселые вопли провожали новобрачных на пути в спальню.  Отворив  запертые
двери, Крисп обнаружил, что слуги не только застелили кровать, но и оставили
на столике кувшин с вином и два кубка.
   Крисп улыбнулся и крепко запер за собой дверь.
   - Ты мне не поможешь расстегнуться? - спросила Дара, поворачиваясь к нему
спиной. - Чтобы запихнуть меня в это платье, служанке понадобилось  полчаса.
На нем достанет крючков, застежек и запоров на хорошую тюрьму.
   - Надеюсь, что снять его мне удастся немного быстрее, ответил Крисп.
   Так и оказалось, хотя слово "немного" оказалось  к  месту  -  чем  больше
крючков расстегивал Крисп, тем больше его занимала нежная кожа под  платьем,
а не оставшиеся застежки. Но наконец труд был завершен.  Дара  обернулась  к
Криспу, и они слились в страстном поцелуе.
   Когда молодые оторвались друг от друга, Дара грустно оглядела себя.
   - На мне отпечатались все камни, жемчужины и золотые нитки твоей  туники,
- пожаловалась она.
   - И что ты с этим поделаешь? - поинтересовался Крисп.
   Губы Дары дрогнули в улыбке.
   - Посмотрим, как это можно предотвратить.
   Она раздевала мужа так же неторопливо, как он - ее, но  Крисп  отнюдь  не
возражал.
   Свадебные венцы они повесили на прикроватных столбиках - на удачу.  Крисп
погладил грудь Дары, прикоснулся к ней губами.
   Дара вздрогнула, но не от удовольствия.
   - Поосторожнее, - напомнила она. - Ноют.
   - Уже? - Присмотревшись, Крисп различил под тонкой кожей голубую  сеточку
вен. Он снова погладил ее, так нежно, как только мог. - Еще один знак  того,
что ты носишь ребенка.
   - А тут уже и сомнений нет, - ответила она.
   - Эти фиги и орехи сработали лучше, чем можно подумать,  -  с  совершенно
серьезным видом заметил Крисп.
   Дара чуть не кивнула, потом фыркнула и ткнула  мужа  пальцем  под  ребра.
Крисп сгреб ее в охапку и крепко, не давая шевельнуться, прижал  к  себе.  И
они не отрывались друг от друга, пока не ослабели от утомления.
   Едва переведя дух, Крисп потянулся к кувшину с вином.
   - Посмотрим, что они нам оставили на долгие труды? - спросил он.
   - Почему нет? - ответила Дара. - Налей и мне, будь добр.
   Из горлышка забулькало густое золотое вино.  Крисп  узнал  его  ароматную
сладость.
   - Это васпураканское, из погребов Петрония, - заметил он.
   Отрешив своего дядю от власти, Анфим конфисковал поместья  Петрония,  его
богатства, коней и вина. Криспу уже приходилось пить из таких  кувшинов.  Он
еще раз поднес кубок к губам. - Не хуже, чем прежде.
   Дара сделала глоточек, подняла бровь.
   - Да, вино превосходное - сладкое и в то же время терпкое.  Она  глотнула
еще.
   - За вас, ваше величество. - Крисп поднял кубок.
   - И за вас, ваше величество. - Дара повторила его жест с такой  энергией,
что несколько капель брызнули на простыню. Глядя  на  расползающееся  пятно,
императрица расхохоталась.
   - Что тут смешного? - спросил Крисп.
   - Я просто подумала, что в этот раз никто не станет  искать  на  простыне
пятен крови. После первой нашей ночи с Анфимом Скомбр  явился  на  рассвете,
сдернул с кровати простыню - едва не свалил меня на пол, - вынес на улицу  и
повесил, как флаг. Все очень радовались, но я бы  с  удовольствием  обошлась
без такой чести.
   Точно я была куском мяса, который мог протухнуть.
   - А, Скомбр, - вздохнул Крисп. Жирный евнух был вестиарием Анфима, прежде
чем Петроний поставил на этот пост Криспа.
   Постельничий императора лучше чем кто бы то ни было способен повлиять  на
своего господина, а Петроний не желал, чтобы на Анфима влиял  кто-то,  кроме
самого Севастократора. Так что Скомбру пришлось сменить покои во  дворце  на
монашескую келью.
   Крисп подчас раздумывал: а догадывался ли Петроний, что  подобная  судьба
постигнет его самого?
   - В качестве вестиария ты мне  нравился  больше.  -  Дара  покосилась  на
Криспа.
   - Это хорошо, - ответил Крисп нежно.
   Тем не менее, он давно понял, почему императорские  постельничие  бывали,
как правило, евнухами, и не жалел, что его вестиарий следовал правилу.  Дара
обманывала своего мужа ради Криспа; может ли он  быть  уверен,  что  она  не
станет обманывать его?
   Крисп глянул на свою императрицу и в  очередной  раз  подумал,  чьего  же
ребенка она носит - его или Анфима? Но если она не знает сама - как выяснить
ему?
   Крисп покачал головой. Не годится начинать семейную жизнь  с  сомнений  -
дурной  знак.  И  Крисп  постарался  их  отбросить.  Если  муж  и   способен
подтолкнуть жену к измене, то Анфиму это удалось - пьянством  и  бесконечной
чередой любовниц. Так что пока Крисп обращается с супругой, как положено, ей
нет причины сбиваться с пути истинного.
   Он обнял Дару.
   - Так скоро? - спросила она удивленно и радостно.  -  Дай  я  хоть  кубок
поставлю.
   Когда Крисп придавил ее тело к перине, Дара хихикнула.
   - Надеюсь, твой халогай сделал большую ставку.
   - Я тоже, - ответил Крисп, прежде чем она закрыла его губы своими.

***

***

   Крисп проснулся, зевнул, потянулся и перекатился на  спину.  Дара  сидела
рядом на краю постели. Судя по всему, она проснулась довольно давно.
   Крисп глянул на солнечные зайчики на противоположной стене и тоже сел.
   - О Фос! - воскликнул он. - Который же час?!
   - По-моему, четвертый - ближе к полудню, чем к рассвету,  ответила  Дара.
Видессиане разбивали день на двенадцать часов от восхода и до  заката  и  на
столько же - ночь от заката и до восхода.
   -  И  что  ты  такого  вчера  вечером  делал,  что  так  умаялся?  лукаво
поинтересовалась Дара.
   - Понятия не имею, - ответил Крисп, и не совсем шутил. Он  ведь  вырос  в
деревне. Есть ли на свете труд изнурительнее крестьянского? А ведь тогда  он
вставал с рассветом. Правда, и ложился на  закате,  а  не  за  полночь,  как
вчера.
   Зевнув еще раз,  Крисп  встал,  проковылял  до  тумбочки,  чтобы  достать
исподнее, потом открыл шкаф,