исказилось  невыразимым  ужасом.  В
первое мгновение Крисп ничего не понял;  вонь  испражнений,  стоявшая  возле
дома, - вернее, по всей деревне, была настолько густой,  что  уловить  новую
добавку было не так-то легко. Но когда жрец испуганно  уставился  на  мокрое
пятно, расползавшееся по рясе, до Криспа дошло.
   - Нет, - прошептал Мокий.
   -  Нет,  -  согласился   Крисп,   точно   их   отрицание   было   сильнее
действительности. Однако жрец постоянно возился с  жертвами  холеры,  пачкал
руки их поносной жижей, довел себя почти до смерти, исцеляя больных. Так что
же могло быть естественнее  ответа  "да"?  И,  может,  слово  "почти"  здесь
попросту лишнее?
   У Криспа мелькнула крохотная надежда. Он схватил  Мокия  за  плечи;  даже
ослабевший после болезни, он был сейчас сильнее жреца.
   - Святой отец! - нетерпеливо прошептал Крисп. - Святой  отец,  можете  вы
исцелить самого себя?
   - Редко, очень редко дарует Фос такую способность, - отозвался Мокий, - а
потом, у меня совсем нету сил...
   - Вы должны попробовать! - сказал Крисп. - Если вы  заболеете  и  умрете,
деревня умрет вместе с вами!
   - Я попробую.
   Но в голосе Мокия не было  надежды,  и  Крисп  сообразил,  что  лишь  его
собственная настойчивость и воля могут подтолкнуть жреца.
   Мокий  закрыл  глаза,   чтобы   достичь   сосредоточенной   отрешенности,
необходимой для исцеления. Губы его беззвучно шевелились; Крисп вместе с ним
нараспев читал символ веры. Сердце его  радостно  екнуло,  когда  искаженные
болезнью и жаром черты жреца, впадавшего в целительный транс, разгладились и
стали безмятежны.
   Руки больного потянулись к предателю-желудку. Но не успел он начать,  как
голова его дернулась. Выражение  спокойной  уверенности  на  лице  сменилось
болью, и жрец изверг из себя все,  чем  потчевал  его  Ифантий.  Спазмы  все
продолжались и продолжались, хотя  рвать  уже  было  нечем.  По  рясе  снова
растеклось бурое пятно.
   - Молись за меня, юноша, - пролепетал Мокий, когда наконец слегка  пришел
в себя. - И за своих родных тоже. Быть может, Фос завершит то,  что  мне  не
удалось; не все больные помирают от холеры. -  Жрец  изобразил  над  сердцем
солнечный круг.
   Крисп молился, как никогда в жизни. Сестра его умерла в тот же день, отец
- ближе к вечеру. Мокий лежал без сознания. И ночью незаметно тоже умер.

***

   Казалось, прошла целая вечность - а на самом деле меньше месяца, - прежде
чем холера наконец отступила. Считая вместе с бедным храбрым Мокием,  умерло
тридцать девять человек, почти  каждый  шестой  житель  деревни.  Многие  из
выживших провалялись в постели еще несколько недель, слишком  слабые,  чтобы
работать. Но хотя рабочих рук стало меньше, работы от  этого  не  убавилось;
надвигалась страдная пора.
   Крисп трудился в полях, в садах, ухаживал за  скотом,  стараясь  отдыхать
как можно реже. Работа отвлекала  мысли  от  невосполнимых  утрат.  Трудовая
лихорадка охватила многих; считанные семьи  не  оплакивали  хотя  бы  одного
покойника, и каждый житель деревни потерял если не родственника, то дорогого
ему человека.
   Для Криспа ежевечернее возвращение домой было настоящей пыткой.
   Слишком много воспоминаний жило вместе с ним в опустелом доме.
   Ему постоянно слышались голоса то Фостия, то Таце, то Косты. Он  поднимал
голову, чтобы ответить, - и снова оказывался один. Это было невыносимо.
   Он пристрастился обедать вместе с Евдокией и ее мужем, Домоком.
   Евдокию напасть миновала; Домок переболел холерой, но в  довольно  мягкой
форме, - что, в частности, доказало его выздоровление.
   Когда, вскоре  после  окончания  эпидемии,  Евдокия  забеременела,  Крисп
обрадовался вдвойне.
   Некоторые из сельчан начали искать забвения не в работе, а в вине.  Крисп
за всю свою жизнь не видел такого количества пьяных потасовок.
   - Я не могу их винить, - сказал он как-то Ифантию, когда они вместе вышли
на борьбу с сорняками, которые буйно разрослись на полях, заброшенных людьми
из-за холеры, - но мне надоело разнимать драчунов.
   - Нам всем повезло, что их есть кому разнимать, - откликнулся Ифантий.  -
Ты парень крепкий и драться умеешь дай  бог  каждому,  поэтому  никто  и  не
спорит, когда ты велишь им угомониться.
   Хорошо еще, что ты не из тех, кто любит  покрасоваться  своим  бойцовским
искусством. У тебя на плечах отцовская голова, Крисп, а это большая редкость
для такого молодого человека.
   Крисп уставился вниз, выдирая из земли  кусачую  крапиву.  Он  не  хотел,
чтобы Ифантий видел слезы, выступавшие у него на глазах каждый раз, когда он
думал о своих близких, - слезы,  которые  он  не  смог  пролить  в  день  их
кончины, поскольку был слишком ослаблен и иссушен болезнью.
   Немного успокоившись, Крисп переменил тему:
   - Интересно, какой урожай нам удастся собрать?
   Ни один крестьянин не способен отнестись к  такому  вопросу  без  должной
серьезности. Ифантий  поскреб  подбородок,  выпрямился  и  глянул  на  поле,
начавшее менять окраску с зеленой на золотистую.
   - Не очень-то большой, - задумчиво произнес он. - Мы и землю не возделали
как следует, и людей на уборке будет меньше.
   - С другой стороны, едоков  нынешней  зимой  тоже  поубавится,  -  сказал
Крисп.
   - Боюсь, при нынешнем урожае дожить до весны все равно будет непросто,  -
ответил Ифантий.
   Перспектива голодной зимы замаячила перед Криспом впервые  после  детских
лет, проведенных в Кубрате. Там, из-за жадности кубратов, каждая  зима  была
голодной. Но теперь, подумалось ему, он  голодал  бы  с  радостью,  лишь  бы
вместе с родными.
   Крисп вздохнул. Увы, это не в его власти.  Он  поднял  тяпку  и  атаковал
очередной сорняк.

***

   - О-хо-хо! -  вздохнул  Домок,  когда  на  деревенской  дороге  показался
сборщик податей со своей свитой. - Кажись, новенький!
   - Да-а, - шепотом ответил ему Крисп. - И с  ним  не  только  помощники  с
тяжеловозами, но и солдаты.
   Хуже этого трудно  было  себе  что-нибудь  представить.  Прежний  сборщик
податей по имени Забдай  навещал  деревню  годами;  порой  он  даже  шел  на
разумные уступки, что среди людей его профессии было редкостным исключением.
Появление же солдат обычно означало, что  имперское  правительство  намерено
потребовать больше обычного. А в нынешнем году деревня не могла собрать даже
обычную дань.
   Чем ближе подъезжал сборщик податей, тем меньше нравился Криспу его  вид.
Тощий, лицо узкое, с заостренными  чертами,  на  пальцах  множество  тяжелых
колец. Немигающие глаза, которыми он разглядывал деревню с полями,  казались
Криспу похожими на глазки ящерицы, следящей  за  мухой.  Хотя  ящерицы,  как
правило, охотятся без помощи лучников.
   Однако делать было нечего. Сборщик податей разбил  свою  лавочку  посреди
деревенской площади. Он сидел на  складном  стуле  под  балдахином  из  алой
ткани.  За  ним  солдаты   установили   императорский   иконостас:   портрет
Автократора Анфима, а слева чуть меньший портрет его дяди Петрония.
   Портрет Анфима в нынешнем году тоже был новый, изображавший Автократора с
пышной мужской бородой и в алых сапожках, подобающих его  высочайшему  чину.
Но несмотря на это,  его  изображение  сильно  уступало  по  выразительности
портрету Петрония. Лицо у императорского дяди было жесткое, умное,  волевое,
а глаза, казалось, видели даже то, что творилось у него за спиной.  Петроний
уже  не  был  регентом,  поскольку  Анфим  в  свои   восемнадцать   считался
совершеннолетним, однако постоянное присутствие портретов  дяди  Автократора
показывало, кто на самом деле правит Видессом.
   Наряду с другими сельчанами, Крисп поклонился сперва изображению  Анфима,
потом - Петрония, а уж потом представителю императорской  власти  во  плоти.
Сборщик податей пару раз кивнул в ответ,  склонив  голову  на  пару  дюймов.
После чего вытащил из деревянной шкатулки, стоявшей слева на земле,  свиток,
развернул его и начал читать:
   "Мы, милостью Фоса Автократор Анфим, с самого начала нашего  царствования
неустанно радеем о всеобщем благосостоянии, однако не меньше нас  заботит  и
защита государства, вверенного Фосом, владыкой благим  и  премудрым,  нашему
попечению.  Обнаруженные  нами  многочисленные  задолженности  императорской
казне ослабляют  нашу  мощь  и  препятствуют  дальнейшему  развитию  страны.
Недостача поставок, подорвавшая боеспособность имперской  армии,  привела  в
результате к тому, что государство страдает от  наглых  и  беспрепятственных
варварских  набегов.  Властью,  данной  нам  свыше,  мы  намерены  исправить
нынешнее положение дел..."
   Сборщик продолжал в том же духе еще довольно долго.  Оглянувшись  вокруг,
Крисп увидел в глазах соседей тупую скуку. В последний раз он  слышал  столь
велеречивые тирады из уст Яковизия, когда тот выкупал полонян у кубратов. Но
та речь, по крайней мере, предваряла счастливую развязку. А эта -  весьма  и
весьма сомнительно.
   Судя по тому, как напряженно начали переминаться с ноги на ногу  солдаты,
словно готовясь к атаке, речь наконец  приближалась  к  своему  существу.  И
действительно, через минуту Крисп услышал:
   "А  посему  все  налоги  за  этот  год  и  до  окончания  вышеупомянутого
чрезвычайного положения увеличиваются  на  треть  и  должны  быть  выплачены
золотом или же, в зависимости от времени и места, в каком-либо другом  виде,
освященном долголетней традицией. Так повелевает  милостью  Фоса  Автократор
Анфим".
   Сборщик податей перевязал свиток красной ленточкой и сунул его обратно  в
шкатулку. "На треть! - подумал Крисп. - Не  удивительно,  что  он  привел  с
собой солдат". Он ожидал, что услышит протестующие возгласы, но  все  вокруг
хранили молчание.
   Возможно, ему одному удалось проследить за смыслом речи до самого конца.
   - Высокочтимый господин, - начал он  и  подождал,  пока  сборщик  податей
остановил на нем свой взгляд. - Высокочтимый...повторил он и снова умолк.
   - Меня зовут Малала, - проворчал чиновник.
   - Высокочтимый Малала, мы не в состоянии заплатить дополнительную дань  в
этому году, - сказал Крисп. Увидав,  что  он  набрался  смелости  возразить,
соседи поддержали его кивками. - Нам даже обычную подать и то не собрать,  -
продолжал Крисп. - Это был трудный год для нас, высокочтимый господин.
   - Вот как? По какой же причине? - осведомился Малала.
   - У нас в деревне была эпидемия холеры, высокочтимый господин.
   Многие умерли, а другие  настолько  ослабели,  что  надолго  выбились  из
колеи. Поэтому урожай у нас нынче очень скудный.
   Услыхав страшное слово "холера", некоторые  чиновники  и  солдаты  нервно
зашевелились. Малала же, к удивлению Криспа, разразился смехом.
   -  А  ты  не  дурак,  крестьянин!  Придумай  болезнь,   чтобы   оправдать
собственную лень, назови ее пострашнее - и сборщики тут же дадут  деру,  да?
Кого другого ты бы, может, и провел, но только не меня.  Я  слыхал  подобные
байки.
   - Но это правда!  -  с  негодованием  воскликнул  Крисп.  -  Высокочтимый
господин, вы у нас впервые. Наш бывший сборщик  Забдай  обязательно  заметил
бы, скольких знакомых лиц недостает среди нас сегодня!
   - Еще одна байка, - зевнул Малала.
   - Но это правда! - повторил Крисп.
   "Да, господин, истинная правда!" - загомонили сельчане. - "Фосом клянусь,
у нас померла уйма народу, и жрец-целитель в  том  числе..."  "Моя  жена..."
"Мой  отец..."  "Мой  сын..."  "Я  целый  месяц  провалялся,  какая  уж  там
работа!.."
   Сборщик податей поднял руку:
   - Это не имеет значения.
   - Как то есть  не  имеет  значения?  -  Крисп,  осердившись,  нырнул  под
балдахин Малалы и ткнул пальцем в список, лежавший  у  того  на  коленях.  -
Варадий мертв. Фостий - это мой отец мертв, моя мать и сестра  тоже  мертвы.
Сын Цикала, тоже Цикал,  мертв...  -  И  Крисп  продолжил  чтение  скорбного
списка.
   Но Малалу это ничуть не тронуло.
   - Как ты заметил, юноша, я здесь впервые. Вполне возможно - и даже, я  бы
сказал, вероятно, - что все названные тобой люди  прячутся  сейчас  в  лесу,
посмеиваясь в рукав. Я таких фокусов навидался, можешь мне поверить!
   Крисп поверил ему. Не попадись чиновник раньше на подобные уловки, он  не
стал бы с таким недоверием судить о том, что тут происходит.  Крисп  пожелал
обманщикам провалиться к  Скотосу  во  льды,  поскольку  из-за  них  сборщик
оставался глух к настоящей беде, постигшей деревню.
   - Сумма податей остается в  силе  и  должна  быть  собрана,  -  продолжал
Малала. - Даже если каждое твое слово чистая  правда,  налоги  взимаются  со
всей деревни, а не с отдельных людей.
   Императорской казне нужны ваши продукты, а то, в чем нуждается казна, она
берет. - Он кивнул, указав на стоящих  в  боевой  готовности  солдат.  -  Вы
заплатите добровольно - или вам же хуже будет.
   - Мы заплатим добровольно - и нам же  хуже  будет,  -  с  горечью  сказал
Крисп. Подати собирались с деревни оптом для того, чтобы крестьяне не давали
потачки лодырям и чтобы все были связаны круговой порукой. Но грабить,  даже
на законном  основании,  людей,  переживших  такое  несчастье,  было  ужасно
несправедливо.
   Малалу это не  остановило.  Он  объявил  сумму  налога,  причитающуюся  с
деревни: столько-то золотых монет или же их эквивалент  в  виде  только  что
убранных зерновых,  которые  были  с  великой  дотошностью  и  аккуратностью
перечислены в списке.
   Крестьяне притащили все, что было у них  отложено  для  ежегодной  уплаты
податей. Поскребли по сусекам, поднатужились - и собрали почти  столько  же,
сколько в прошлом году. Забдай наверняка остался бы доволен. Малала - нет.
   - Сейчас соберем остальное, - сказал он.
   Предводительствуемые солдатами чиновники,  которых  он  привел  с  собой,
расползлись по деревне,  точно  муравьи  по  горшку  со  свиным  салом.  Они
открывали ямы-хранилища одно за другим и  ссыпали  зерно,  бобы  и  горох  в
кожаные мешки.
   Крисп наблюдал за этим систематическим разбоем.
   - Воры! Вы хуже кубратов! - крикнул он Малале.
   Сборщик налогов испортил ему даже это удовольствие, восприняв оскорбление
как комплимент.
   - Надеюсь, мой дорогой друг, надеюсь. У варваров есть жестокость, но  нет
системы. Заметь, однако, что мы не допускаем произвола. Мы  берем  лишь  то,
что положено по закону Автократора Анфима.
   - А  вы,  пожалуйста,  заметьте,  высокочтимый  господин,  -  титулование
прозвучало в устах Криспа как ругательство, - что закон  Автократора  Анфима
обречет многих из нас на голод.
   Малала только плечами пожал. На мгновение Криспа охватила  такая  бешеная
ярость, что он чуть было не призвал сельчан с оружием в  руках  расправиться
со сборщиком и его отрядом. Но даже если удастся их прикончить,  что  толку?
Сельчане накличут на свои головы  новые  отряды  имперских  солдат,  которые
придут убивать, а не просто грабить.
   - Эй, довольно!  -  крикнул  наконец  Малала  после  того,  как  один  из
чиновников подошел и что-то шепнул ему на ухо. - Нет,  этот  ячмень  нам  не
нужен - ссыпьте его обратно в яму. Нам пора трогать. Завтра нужно  навестить
еще одну из этих жалких деревушек.
   Он вспрыгнул на коня. Чиновники и охранявшие их  кавалеристы  последовали
его примеру. Звякая доспехами, кавалькада поскакала прочь из деревни. Жители
проводили их взглядами, после чего уставились на опустошенные хранилища.
   Долгое время никто не говорил ни слова. Потом  Домок  попытался  отыскать
хоть какое-то утешение:
   - Если все мы  будем  соблюдать  строжайшую  экономию,  то,  быть  может,
сумеем...
   И осекся. Он сам не верил своим словам.
   Крисп поплелся  домой.  Взял  лопатку,  обошел  дом,  остановился  с  той
стороны, что не выходила на площадь, нагнулся и начал копать. Поиски  заняли
больше времени, чем он ожидал: за двенадцать лет  Крисп  запамятовал  точное
место, где зарыл тот счастливый золотой. Но в конце концов монета заблестела
на его грязной ладони.
   Он чуть  не  выбросил  ее;  в  этот  момент  любая  вещь  с  изображением
Автократора была ему ненавистна. Но здравый смысл вскоре взял верх.
   - Кто  знает,  когда  еще  доведется  держать  в  руках  такую  штуку,  -
пробормотал он и сунул монету в мешочек, который носил на поясе.
   Потом он снова вошел в дом. Снял со стены меч и копье. Меч привесил рядом
с мешочком. А копье могло послужить заодно и посохом. Крисп вышел на  улицу.
На севере сгущались тучи. Сезон дождей еще не начался,  но  скоро  начнется.
Когда дороги превратятся в кашу, с посохом будет удобнее.
   Крисп огляделся.
   - Так. Что еще я забыл? - спросил он вслух.
   В последний раз нырнул в дом и вышел с половиной буханки хлеба.
   А потом зашагал к деревенской площади. Домок и Евдокия все еще стояли там
вместе с кучкой соседей. Они обсуждали визит Малалы  тихими  и  потрясенными
голосами, как обсуждали бы наводнение или другое стихийное бедствие.
   Домок, увидав снаряжение Криспа, удивленно приподнял бровь.
   - Пожелать тебе удачной охоты? - спросил он своего шурина.
   - Можно сказать и так, - откликнулся Крисп. - Лучше уж промышлять охотой,
чем  пахать.  Если  империя  грабит  нас  почище  кочевников,  какой   смысл
возделывать землю? В детстве я как-то пытался представить, чем  бы  еще  мог
заняться. Вот и решил: пойду в город Видесс и выясню.
   Евдокия схватила его за руку:
   - Не уходи!
   - Не могу, сестренка. У тебя есть Домок. А у меня... - Он прикусил  губу.
- У меня каждый раз сердце разрывается, когда я  захожу  в  дом.  Ты  знаешь
почему. - Он подождал, пока Евдокия кивнула. Лицо ее тоже прорезали  горькие
складки. - К тому же, - продолжал Крисп,  -  в  деревне  будет  лишним  ртом
меньше. Это должно помочь - хотя бы чуточку.
   - Значит, пойдешь в солдаты? - спросил Домок.
   - Может быть. - Эта мысль по-прежнему не вызывала у  Криспа  восторга.  -
Если не найду ничего другого - пойду.
   Евдокия обняла его:
   - Фос да храни тебя на дороге и в городе.
   Крисп невольно отметил, как быстро она перестала спорить: поняла, значит,
что он не может иначе.
   Он тоже обнял сестру, ощутив выпуклость ее живота. Пожал Домоку  руку.  А
потом зашагал от них прочь - прочь от всего,  что  было  ему  знакомо,  -  к
торной дороге, ведущей на юг, к городу.

***

   Между деревней и имперской столицей было дней десять пути -  для  путника
здорового и неутомимого. Крисп был  и  здоров,  и  неутомим,  но  до  города
добрался только через три недели. Он останавливался то на день, чтобы помочь
с уборкой бобов, то на вечер, чтобы дров поколоть,  -  в  общем,  брался  за
любую подвернувшуюся работу.
   Так что в город Видесс он явился с набитым животом и даже  с  несколькими
монетами в мешочке, брякавшими рядом с золотым.
   На пути  к  югу  он  уже  повидал  кое-какие  чудеса,  поскольку  дорога,
приближаясь к городу, шла вдоль моря.  Крисп  замер  и  много  долгих  минут
глазел на воду, которая все набегала и набегала на берег  до  бесконечности.
Но это было природное чудо,  а  теперь  перед  ним  оказалось  творение  рук
человеческих: стены города Видесса.
   Крисп видал городские  стены  и  раньше,  в  Имбросе  и  других  городах,
попадавшихся по пути. Тогда они казались ему  великолепными  -  огромными  и
мощными. Но по сравнению со стенами, к которым  он  приближался  сейчас,  те
были просто игрушечными.
   Город огибал широкий и глубокий ров. А над ним высилась стена в пять  или
шесть раз выше  человеческого  роста.  Через  каждые  пятьдесят-сотню  ярдов
стояли квадратные или шестиугольные башни, которые были еще  выше.  Казалось
бы, они способны сдержать самого Скотоса, не говоря уже о  смертных  врагах,
если те нападут на город.
   Но за внешней стеной  вздымалась  вторая,  еще  более  мощная.  Ее  башни
располагались в шахматном порядке между внешними башнями,  так  что  кое-где
они сливались в сплошной ряд.
   - Чего рот раззявил, олух несчастный? Не загораживай дорогу!  -  раздался
голос у Криспа за спиной. Он оглянулся и увидел господина в модном  плаще  с
капюшоном, защищ