чами:
   - Что же еще может быть в  архиве,  кроме  старых  документов?  Чиновника
шокировала  сама  мысль,  что  кто-то  мог  надеяться  найти  здесь   свежие
документы.
   - Я обошел все три этажа этого здания, - сказал Скаурус, теряя  терпение,
но все еще пытаясь держать себя в руках -  Есть  ли  еще  место,  где  могла
затеряться проклятая бумага?
   - Полагаю, что она может находиться в подвале, - ответил секретарь,  всем
своим видом показывая, что там ее, скорее всего, быть не может. - Это место,
куда складывают что попало, и найти там можно  все  что  угодно.  Это  возле
тюрьмы.
   - Попробую посмотреть там.
   - Возьмите с собой лампу, - посоветовал секретарь, - и  держите  наготове
меч. Внизу много крыс, их никто  не  травит  и  они  могут  оказаться  очень
агрессивными.
   - Замечательно, - пробормотал трибун Он знал, что  в  одном  из  казенных
зданий находится тюрьма, но понятия  не  имел,  что  под  тюрьмой  помещался
архивный подвал.
   Скаурус проверил лампу и долил в нее масла. Предосторожность оказалась не
лишней: спустившись на один лестничный марш, он оказался в  кромешной  тьме.
Дневной свет не проникал сюда, а металлические держатели, с воткнутыми в них
чадящими факелами были укреплены на стенах слишком  далеко  друг  от  друга.
Грубые каменные глыбы, из которых была  сложена  тюрьма,  покрылись  толстым
слоем сажи, которую не счищали десятилетиями.
   Шагая по извилистому коридору, Скаурус едва не столкнулся с  тюремщиками,
разносившими по камерам  обед.  Два  ленивых  стражника  толкали  по  камням
скрипучую тележку, еще двое с утомленными от безделья лицами раздавали миски
с дурно пахнущей рыбой, ломти хлеба и глиняные корчаги  с  водой.  Еда  была
отвратительной, но заключенным, жадно сгрудившимся  у  окошек,  выбирать  не
приходилось. Один из них, попробовав вонючую похлебку, скорчил выразительную
гримасу и проворчал:
   - Ты опять мыл в ней ноги!
   - Давно уже собирался это сделать, - ответил стражник равнодушно.
   Трибун попросил разрешения пройти в подвальные  архивы,  миновал  длинный
ряд тюремных камер и оказался у маленькой двери,  над  которой,  как  и  над
многими другими дверями и  воротами  имперских  зданий,  висело  изображение
Императора. Скаурус удивленно посмотрел на чеканку  круглое  лицо,  короткая
бородка. Кто же это? Он поднял лампу повыше  и  прочитал  надпись:  "Фос  да
благословит и защитит Автократора Стробилоса Сфранцеза".
   Прошло уже больше пяти лет с тех пор, как Стробилос не был Императором.
   Ступив на нижнюю ступеньку лестницы, Марк понял, что  нужной  бумаги  ему
тут не найти, даже если бы она здесь и была. Маленькая глиняная лампа  плохо
освещала  дорогу,  но  света  было  достаточно,  чтобы  он  мог   разглядеть
громоздящиеся друг на друга ящики, забитые  документами.  Некоторые  из  них
были опрокинуты, а содержимое их, покрытое  плесенью,  грудами  валялось  на
полу. В воздухе висел стойкий запах сырости и гнили.
   Огонек лампы дрогнул. Скаурус почувствовал, как екнуло у  него  в  груди.
Ничего хуже и придумать нельзя, как потеряться  в  этой  страшной  зловонной
дыре, одному и без света, в кромешной тьме. Хотя нет, он был тут  не  совсем
один - лампа снова вспыхнула и дрожащий огонек отразился в десятках  горящих
глаз, следивших за трибуном. Некоторые из них, беспокойно подумал Марк, были
уже не похожи на глаза нормальных людей. Он медленно отступил и,  закрыв  за
собой скрипучую дверь, задвинул засов.
   Стробилос равнодушно смотрел на Марка со стены. Даже придворный  художник
не сумел придать его лицу величавость.  Бывший  император  напоминал  не  то
базарного торговца, не то мелкого жулика.
   Верхний этаж тюрьмы с чадящими у камер факелами казался чуть ли не уютным
по сравнению с жутким подвалом. Стражники продолжали толкать  свои  тележки:
пока что они раздали еду только в шесть или семь  камер.  Движения  их  были
отработаны  почти  до  автоматизма:  миска  похлебки  налево,  краюха  хлеба
направо, по кувшину с водой в обе стороны, и  тележка  скрипнула,  процедура
повторяется.
   - Эй ты! - крикнул кто-то из ближайшей камеры. - Да, ты, чужеземец!
   Марк хотел уже продолжать свой путь - он был  уверен,  что  здесь  с  ним
никто не заговорит, - но повторный возглас остановил его. Он с  любопытством
огляделся и не сразу узнал Тарона Леймокера в  ветхой  одежде  заключенного.
Бывший адмирал здорово исхудал, а его волосы и борода превратились в грязную
и  всклокоченную  гриву.  Месяцы,  проведенные  в  полумраке,   лишили   его
знаменитого морского загара, но когда Скаурус подошел ближе, то увидел,  что
Леймокер  по-прежнему  подтянут,  как  и  полагалось  моряку.  Камера   была
аккуратной и, насколько это возможно, чистой. Если уж на то пошло, она  была
чище, чем лестница и коридор.
   - Что  тебе  нужно  от  меня,  Леймокер?  -  спросил  трибун  не  слишком
дружелюбно. Человек, стоящий за ржавой решеткой, чуть не убил его в  морском
сражении и был брошен сюда за попытку убить Императора, которого поддерживал
римлянин.
   - Я хочу, чтобы ты передал Гаврасу  мою  просьбу,  если  сможешь,  сказал
адмирал. Он просил, но его глубокий хриплый голос каким-то образом превратил
эту просьбу в подобие команды.
   Марк промолчал, и Леймокер, прочитав на его лице колебания, продолжал:
   - Я не такой идиот, чтобы попросить его  выпустить  меня  на  свободу.  Я
знаю, что это невозможно. Но  передай  ему,  чужеземец,  что  он  держит  за
решеткой невинного человека. Клянусь Фосом и его лучезарным светом, надеждой
на рай и страхом перед адским льдом Скотоса, клянусь прахом моих родителей и
памятью предков - я невиновен. - Он очертил знак солнца на  груди  и  хрипло
повторил:
   - Он держит в неволе невиновного человека!
   Заключенный из соседней камеры, тощий человек с  узким  и  хитрым  лицом,
сладенько ухмыльнулся Скаурусу:
   - Ага, мы все тут невинные! - Его смешок превратил это  слово  в  грязную
насмешку.
   Римлянин заколебался. Леймокер был грязен и бос, но говорил  все  так  же
уверенно и был убежден в своей правоте.  Как  и  в  первую  их  встречу,  он
показался Марку не способным на предательство, и слова его не были похожи на
ложь. Они встретились глазами, и трибун первым отвел взгляд.
   Тележка с едой скрежеща покатилась дальше.
   - Я попробую что-нибудь сделать, - сказал Марк.
   Леймокер кивнул и прижал правую руку к сердцу - имперский салют  старшему
по  званию.  Если  это  было  актерской  игрой,  подумал  Скаурус,  то   она
заслуживала награды.
   Он стал жалеть о своем обещании, еще прежде чем вернулся во дворец.
   Словно без этого у него не было причин для головной боли... А теперь  ему
предстоит убедить Гавраса в том, что тот допустил ошибку. Туризин не доверял
своим советникам, больше, чем Маврикиос, и имел на то веские причины. Трибун
боялся даже подумать о том, что произойдет,  если  император  узнает  о  его
намерении дезертировать вместе с  намдалени...  Можно,  правда,  попробовать
действовать через Алипию Гавру, это  умерит  подозрение  Туризина,  так  как
просьба будет исходить от  двух  человек.  По  крайней  мере,  это  позволит
трибуну узнать, что думает принцесса  об  экс-адмирале,  и  лучше  судить  о
Леймокере. Возможно, она даже знает, где находится этот проклятый  налоговый
документ, подумал Марк.

***

   Мизизиос, прислужник-евнух, ушел, неслышно касаясь сандалиями  мозаичного
пола. Маленький дворец этот служил личными покоями  императорской  семье,  и
пол и стены его были богато украшены слоновой костью и красным деревом.
   - Да, конечно, впусти его, - услышал Скаурус голос принцессы.
   Мизизиос поклонился и повернул серебряную ручку двери, открывая ее  перед
Скаурусом. Евнух последовал было за трибуном в  комнату,  но  Алипия  знаком
приказала ему удалиться.
   - Дай нам поговорить наедине, - приказала принцесса и,  увидев,  что  тот
заколебался, добавила:
   - Иди, иди, моя честь в полной безопасности.
   В ее голосе горечи не  меньше,  чем  властности,  подумал  Марк.  Алипия,
впрочем, была достаточно приветлива и, предложив  римлянину  стул,  угостила
его пирожными, булочками и бокалом вина.
   - Благодарю, Ваше Высочество, и прошу извинить за то, что я вторгся к вам
без предупреждения.
   Марк с удовольствием откусил от  булочки.  Она  была  начинена  изюмом  и
орехами, приправами куда более приятными, чем те, которыми  нашпиговал  гуся
хозяин таверны. Этот жареный гусь все еще отзывался недоброй памятью  в  его
желудке.
   - Мой дядя сказал вам, что все, связанное с чиновничьими  делами,  должно
иметь для вас первостепенное значение, не так ли? - сказала  Алипия,  слегка
приподняв брови.
   Было это выражением удивления или легкого сарказма? Марк не  умел  читать
мысли принцессы и подумал, что у нее есть большое  преимущество  перед  ним:
она-то, похоже, видела его насквозь.
   - Если я помешал вашим занятиям... - начал он.
   - Ничего, что не могло бы подождать. - Алипия указала на стол, заваленный
книгами и свитками документов, точно так же, как и его рабочий стол. Скаурус
прочитал набранное золотом заглавие одной из  книг  в  кожаном  переплете  -
"Хроника семи царей". Принцесса проследила за его взглядом и кивнула:
   - История - занятие, требующее особого отношения и времени.
   Стол сделан был из простой сосны, но выглядел лучше, чем тот, что стоял у
Марка. Остальная мебель, в том числе и стулья, на которых  сидели  Алипия  и
трибун, выглядела более чем скромно. Единственным украшением в комнате  было
висевшее над столом изображение Фоса, сухое, суровое лицо божества.
   На первый взгляд принцесса казалась такой же сухой и строгой.  Одета  она
была в простую широкую блузу и темно-коричневую юбку. Драгоценностей на  ней
не было, волосы стянуты на затылке узлом. Но в  глазах  Алипии,  редкостного
для видессианки зеленого цвета,  поблескивали  иронические  огоньки,  и  это
скрадывало ее напускную суровость.
   - Ну и о каком же чернильном деле мы будем сейчас говорить? спросила  она
насмешливо.
   - Дело пустяковое, - признался Марк. - Не можете ли вы мне сказать,  куда
пропали донесения из Кибистры?
   - Не знаю. Но ведь ты можешь попросить мага помочь отыскать их.
   - Конечно! - сказал Скаурус,  пораженный  простотой  решения.  Мысль  эта
совсем не приходила ему в голову. Он жил в  Видессосе  уже  не  первый  год,
видел немало чудес и волшебства, но в глубине души все еще сомневался в  них
и не думал использовать магию в своей работе. Поразительно, что, живя  среди
народа, который принимал магию как  должное,  сам  он  так  и  не  приучился
пользоваться ею. Сколько же волшебства проходит мимо него, и  он  ничего  не
замечает! Марк тряхнул головой и перешел к главной теме своего визита.
   - Вообще-то я пришел сюда не из-за  бумаги.  -  Он  в  нескольких  словах
рассказал о своем посещении тюрьмы и просьбе Тарона Леймокера. Алипия  стала
серьезной. Выражение, появившееся на ее лице, очень шло ей. Сейчас принцесса
напоминала Марку Богиню Минерву.
   Выслушав его рассказ, Алипия, помолчав, спросила:
   - Ну и что ты думаешь о его словах?
   - Не знав, чему верить. Все улики против него и все же..  В  первый  раз,
когда я услышал его голос, мне показалось, что этот  человек  неспособен  на
ложь и предательство. Вся эта история тревожит меня.
   - Охотно верю. Я знаю Леймокера пять лет, с тех пор  как  мой  отец  стал
Императором, и никогда не замечала за ним бесчестных поступков или лжи.  Рот
принцессы дрогнул в горькой улыбке. - Он даже обходился со мной так, будто я
действительно была императрицей. Надо  быть  очень  простодушным  человеком,
чтобы верить в это.
   Скаурус уперся подбородком в ладонь и посмотрел на пол:
   - Тогда мне лучше поговорить об этом с вашим дядей?
   Идея эта не слишком вдохновляла его. Туризин все еще впадал в ярость  при
одном только упоминании о Леймокере. Алипия тоже понимала это.
   - Я пойду с тобой, если это поможет.
   - Это будет замечательно, - сказал трибун честно. - В таком  случае  меня
могут и не принять за изменника.
   Алипия улыбнулась:
   - О, это вряд ли. Может быть, нам нужно пойти к нему прямо сейчас?
   Тени от деревьев были уже длинными.
   - Пожалуй, лучше сделать это завтра. Я хотел бы еще увидеть моих  солдат.
К сожалению, теперь я не уделяю им столько внимания, сколько должен.
   - Хорошо, - согласилась Алипия.  -  Мой  дядя  любит  рано  утром  ездить
верхом. Я встречу тебя завтра возле Тронного зала.
   Она встала, аудиенция была окончена.
   - Спасибо, - сказал трибун и тоже  поднялся.  Взял  еще  одну  булочку  с
эмалевого подноса и улыбнулся, вспомнив, что уже пробовал их однажды и знал,
кто их приготовил. - Они такие же вкусные, как и в прошлый раз.
   В первый раз он увидел, что холодность принцессы дала трещину.  Ее  глаза
слегка расширились, а рука задрожала.
   - Тогда до завтра, - произнесла она тихо.
   - До завтра.

***

   Вернувшись в казарму, трибун  застал  спор  в  полном  разгаре.  Горгидас
сделал  большую  ошибку,  попытавшись  внушить  Виридовиксу  греческую  идею
демократического правления. Он добился лишь того, что кельтский вождь пришел
в ужас.
   - Это несправедливо! - возмущался Виридовикс. - Сами Боги установили, что
избранные люди должны владычествовать над простым народом.
   Ариг, сын Аргуна, зашедший  навестить  кельта  и  успевший  уже  хлебнуть
немало вина, усердно кивал головой, слушая эти рассуждения.
   - Чепуха, -  вмешался  Скаурус.  -  Римские  патриции  пытались  когда-то
подчинить себе народ Италии, но прошли  века  с  тех  пор,  как  этот  фокус
сработал у них в последний раз.
   Горгидас повернулся к нему и сердито поинтересовался:
   - С чего ты взял, что мне нужна твоя  помощь?  Твоя  драгоценная  Римская
Республика тоже имеет  свою  знать,  хотя  ваши  аристократы  покупают  себе
знатность, вместо того чтобы получить ее  при  рождении.  Почему  это  Красс
заслуживает того, чтобы его  слушали?  Ха!  Если  бы  он  не  был  мешком  с
деньгами, никто и не обратил бы на него внимания.
   - О чем вы тут бормочете? -  нетерпеливо  спросил  Ариг.  Все  эти  имена
ничего не значили для него, еще меньше значили они для Виридовикса. Но  Ариг
был сыном вождя и понимал, что именно имеет в виду  грек.  -  У  клана  есть
знать, и она нужна народу, так же как армии - генералы. Когда приходит беда,
люди знают, за кем следовать.
   - Зачем же следовать за кем-то только потому, что он родился знатным?
   Следовать за умным - куда более правильно, - возразил Горгидас.
   - Если человек умен и мудр - этого еще недостаточно, чтобы скрыть сапоги,
заляпанные навозом. Никто  не  захочет  слушать  его  мудрые  слова,  заявил
Виридовикс.
   Плоское лицо Арига отразило  всю  его  неприязнь  к  крестьянам.  Он  был
целиком на стороне кельта.
   - Погоди, чужеземец, дай мне  рассказать  тебе  одну  правдивую  историю,
чтобы ты понял, что я имею в виду, -  произнес  Ариг,  выговаривая  слова  с
жестким цокающим акцентом.
   - Историю? Подожди-ка минутку.
   Врач побежал к себе и вернулся с восковой табличкой и стилосом.
   Единственное, что могло поколебать заядлого и упрямого  спорщика,  -  это
желание побольше узнать о мире, где он  очутился.  Он  положил  табличку  на
колени и взял в руки стилос.
   - Рассказывай, слушаю.
   - Это случилось несколько лет назад, понимаешь? -  начал  Ариг.  -  Среди
аршаумов, которые шли за стягом Черного Барана, -  это  соседи  клана  моего
отца. Один из их вождей был безродный пес по имени Куюк,  который  рвался  к
власти. Ему удалось без труда сбросить вождя клана, но так как он был  сыном
бедняка, знать не любила его. Но он был умен, этот  Куюк,  и  придумал  одну
хитрость. После падения вождя клана ему  досталась  золотая  ванна:  знатные
люди мыли в ней ноги и иногда облегчали в нее свой мочевой пузырь.
   Куюк приказал расплавить ванну и сделать из этого золота изображение Бога
Ветров. Он поставил идола между палаток в центре лагеря, и  все  люди  клана
Черного Барана принесли ему жертвы.
   - Звучит, как легенда из  книги  Геродота,  -  заметил  Горгидас,  быстро
записывая его слова.
   - Откуда? Ну ладно.  Так  вот,  Куюк  приносил  жертвы  идолу  в  течение
некоторого времени, а потом созвал знатных людей на  совет.  Он  сказал  им,
откуда взялся этот идол, и добавил: "Вы  раньше  мыли  ноги  в  этой  ванне,
плевали в нее и бросали туда грязь. Теперь вы приносите  ей  жертвы,  потому
что она приняла форму Бога. Так же случилось и со мной. Когда я был  простым
воином, вы презирали меня, но теперь я вождь  клана  и  заслуживаю  почтения
из-за своего высокого положения".
   - Хитрый парень! - воскликнул Виридовикс восхищенно. -  Это  должно  было
заставить их уважать его.
   - Вовсе нет! Один из недовольных, по имени Мутуген, вонзил нож в Куюка. А
потом все вожди знатных родов окружили его и оросили труп.
   "Золото есть золото, - сказал Мутуген, - независимо от формы,  в  которую
оно отлито, а безродный ублюдок останется безродным ублюдком, даже  если  на
голове у него корона". Сын Мутугена,  Тутукан,  стал  вождем  клана  Черного
Барана - люди не пошли за безродным псом.
   - Это правда, ваша знать не пойдет, - согласился Марк. - Ну, а как насчет
остальных людей клана? Жалели они о смерти Куюка?
   - Кто знает? Да и какое это имеет значение? - спокойно ответил Ариг.
   Виридовикс хлопнул его по спине в знак одобрения. Горгидас, растерявшись,
развел руками. И все же ему легче было  присоединиться  к  Скаурусу,  чем  к
кельту и кочевнику.
   - Не давай им овладеть твоей душой и убедить тебя, римлянин, - сказал он.
- У них не было опыта демократии, и они понимают ее  примерно  так  же,  как
слепец понимает живопись.
   Виридовикс победоносно улыбнулся:
   - Ариг, не пойти ли нам в хорошую аристократическую  таверну,  где  можно
выпить кувшинчик-другой знатного виноградного вина?
   Рослый кельт и маленький кочевник плечом к плечу отправились в город.
   Заметки, которые делал Горгидас во время рассказа Арига, визит  к  Алипии
Гавре - все это напоминало Марку о другом увлечении грека.
   - Как продвигается твоя историческая книга?
   - Потихоньку, Скаурус, медленно, но продвигается.
   - Можно взглянуть на нее? - спросил римлянин. - Мои познания в  греческом
языке невелики, но я хотел бы освежить их, если ты не возражаешь.
   - У меня только один экземпляр. - Горгидас заколебался, но в Империи  был
лишь один человек, способный прочитать его труд в  оригинале  и  оценить  по
достоинству.  Грек  понимал,  что  видессианский  перевод,  даже   если   он
когда-нибудь и появится, не будет таким точным и подробным.
   - Хорошо, я дам тебе рукопись, но будь с ней осторожен  и  смотри,  чтобы
твой пацаненок не вздумал попробовать на ней свои острые зубки.
   - Разумеется, я присмотрю за этим, - успокоил его Скаурус.
   - Ну что ж, ладно. Я дам тебе ее на время. По  крайней  мере,  те  части,
которые закончены. Нет, оставайся здесь, я сам принесу.
   Грек вернулся с двумя свитками и с некоторым вызовом протянул их Марку.
   - Спасибо, - сказал трибун, но Горгидас только отмахнулся. Марк знал, что
лучше  не  приставать  к  нему  с  добрыми  словами  -  врач  был  человеком
великодушным, но не желал признаваться в этом даже самому себе.
   Скаурус принес свитки в свою комнату, зажег лампу и уселся на кровать. По
мере того как сгущалась  темнота,  ему  становилось  все  труднее  разбирать
написанное. Он вспомнил о жреце Апсимаре в Имбросе, о сиянии, исходившем  от
его рук, которое он вызывал одним словом. Иногда магия бывает очень  кстати,
хотя Апсимар наверняка обвинил бы Марка в колдовстве, если бы  тот  попросил
жреца послужить ему лампой...
   Трибун сосредоточился  на  рукописи,  и  вскоре  все  эти  мысли  куда-то
исчезли. Сначала дело шло медленно - Скаурус не читал греческие  тексты  уже
несколько лет и с грустью констатировал, что многое успел  позабыть.  Однако
чем дальше он углублялся в истори