Маврикиос, не сможет знать о всех бедах своей страны. Но кое-что ему все  же
известно". Император продолжал:
   -  Жители  западных  провинций,  там,  за  проливом,  завидуют  нам.  Уже
семьдесят лет яд Казда сочится в наши земли. Он сжигает наши  поля,  убивает
наших  крестьян,  захватывает  и  морит  голодом  наши  деревни  и   города,
оскверняет жилища нашего бога. Мы сражались с приверженцами  Скотоса  везде,
где только могли. Но  они  как  саранча:  на  место  каждой  издохшей  твари
рождаются две новых. Их посол сплел свою паутину в  самом  Видессосе.  Авшар
Проклятый не сумел в честном поединке одолеть солдата Империи и начал вязать
сети подлости и обмана. Он подослал заколдованного  человека,  как  ядовитую
змею в ночи, чтобы умертвить того, кого он не смог убить в открытом бою.
   Толпа, к которой он обращался, низко, гневно загудела, словно земля перед
землетрясением. Маврикиос  дал  этому  гулу  набрать  силу  и  поднял  руки,
призывая к молчанию. Ярость в голосе Императора была не ораторским трюком  -
он гневался по-настоящему.
   - Когда же его преступление раскрылось, этот зверь из  Казда  удрал,  как
трус, прикрывая свои следы грязным, богопротивным колдовством.  И  снова  он
убивал, и снова он убивал не своими руками.  -  На  этот  раз  ярость  толпы
улеглась не сразу.
   - Достаточно, говорю я вам! Достаточно! Слишком часто  Казд  нападает  на
нас и не слишком часто получает отпор. Их бандам нужно  дать  хороший  урок.
Да, мы терпеливы со своими соседями, но  мы  памятливы  на  преступления.  И
злодеяния Казда лежат далеко за гранью, до которой можно прощать!
   Последняя фраза почти утонула в гневных воплях разъяренной толпы.
   Марк подверг речь Императора  критическому  анализу  и  не  нашел  в  ней
изъянов. В душе он восхищался даром Маврикиоса, который  от  слова  к  слову
вырастил в душах людей гнев, подобно тому как каменщик  возводит  здание  из
кирпичей -  ряд  за  рядом.  Его  откровенность  была  для  толпы  эффектным
новшеством.
   - Война! - заревел Амфитеатр. - Война! Война!
   Слово отдавалось эхом и раскатывалось по Амфитеатру, как  дикий  перезвон
колоколов.  Император  позволил  людям  покричать  всласть.  "Возможно,   он
наслаждается,  видя,  как  объединяется  его  народ",  -  решил   Марк.   Он
использовал всеобщую  ненависть  к  Казду,  чтобы  преодолеть  сопротивление
бюрократов, которые постоянно ставили ему палки в колеса.
   Наконец император поднял руки, и люди медленно успокоились.
   - Благодарю вас, - сказал он собранию. - Вы поддержали меня в  том  деле,
которое было правым в любом случае. Время полумер прошло.  В  этом  году  мы
ударим всей силой. Я сам  поведу  войска.  В  следующем  году  Казд  уже  не
причинит нам беспокойства!
   Последние приветственные крики - и арена опустела,  но  люди  все  еще  в
возбуждении  переговаривались.  Когда  наконец  Император  пошел  к  выходу,
стражники тоже позволили себе немного расслабиться.
   - Ну, что ты думаешь об этом? - спросил Скаурус Гая  Филиппа,  когда  они
или к казарме.
   Старший центурион почесал свой шрам на щеке.
   - Он совсем не так глуп, в этом нет сомнения. Но до Цезаря ему далеко.
   Марк согласился с ним. Да, речь Императора зажгла толпу, что  правда,  то
правда. Но разгорячить народ и убедить  в  своей  правите  оппозицию  -  это
слишком разные  вещи.  Театральные  действа  ничего  не  значили  для  таких
холодных расчетливых людей, как Сфранцез.
   - А кроме того, - неожиданно добавил Гай Филипп, - глупо говорить о своих
триумфах до того, как ты их получил.
   "И в этом, - подумал трибун, - старший центурион был, как всегда, прав".

Глава 7

   - Какой-то намдалени ждет тебя у дверей, - доложил Фостис Апокавкос утром
второго дня после объявления императором войны. - Он сказал, что  его  зовут
Сотэрик, чей-то там сын.
   Это имя ничего не говорило Марку.
   - А он не сказал, чего ему нужно от меня?
   - Нет, а я его не спрашивал. Не люблю намдалени. Для меня все они...
   - И Фостис добавил сочное латинское ругательство.
   Бывший крестьянин прочно вписался в общество римлян - лучше, чем надеялся
Марк, когда вытащил его из жуткой дыры в воровском квартале  Видессоса.  Его
лицо потеряло мрачное выражение,  на  костях  наросло  немного  мяса,  чего,
впрочем, и следовало ожидать. Но не это было главным.
   Отвергнутый страной, где он родился, он делал все, что мог,  чтобы  стать
частью легиона и быть таким же, как его новые друзья. Хотя римляне уже могли
бегло говорить по-видессиански, что сильно облегчало  их  жизнь  в  Империи,
Фостис учился латыни с не меньшей быстротой, чтобы облегчить  свою  жизнь  в
римской казарме. Он упорно и  умело  трудился,  осваивая  приемы  борьбы  на
мечах. Ни меча, ни копья он никогда прежде не держал в руках.
   И... Марк наконец заметил:
   - Ты побрился! - воскликнул он.
   Апокавкос в смущении провел рукой по выбритому подбородку.
   - Ну и что с того? Я чувствовал себя  неловко  -  единственная  борода  в
казарме. Красавцем мне не быть, с бородой или без нее. Правда, я не очень-то
понимаю,  зачем  вы,  ребята,  это  делаете   -   бритье   приносит   больше
неприятностей, чем пользы, если тебя интересует  мое  мнение.  Но  я  пришел
показать тебе не свой выбритый подбородок. Ты собираешься  говорить  с  этим
чертовым намдалени? Или мне сказать ему, чтобы он убирался отсюда?
   - Думаю, я поговорю с ним. Что там сказал этот жрец несколько дней назад?
Знания никогда не бывают излишними.
   "Подумать только, - сказал он про себя, - кажется, моими  устами  говорит
Горгидас..."
   Прислонившись  к  стене  казармы,  солдат-наемник  с  восточных  островов
терпеливо дожидался римлянина. Это был  крепко  сложенный  человек  среднего
роста с темными волосами, голубыми глазами и бледной кожей, выдававшей в нем
северянина  из  княжества  Намдален.  В   отличие   от   большинства   своих
соплеменников, он не выбривал сзади голову, и длинные волосы  копной  падали
ему на плечи. На вид ему было не больше тридцати двух - тридцати трех лет.
   Когда намдалени увидел трибуна, он выпрямился, подошел к нему и  протянул
две ладони в обычном приветствии. Скаурус тоже подал ему руку,  но  вынужден
был заметить при этом:
   - Боюсь, что не знаю твоего имени.
   - Разве? Прошу прощения,  я  называл  себя  твоему  солдату.  Меня  зовут
Сотэрик, сын Дости из Метепонта. Из Княжества, разумеется.
   Апокавкос опустил полное имя Сотэрика, но и в таком виде  оно  ничего  не
говорило Марку. Однако римлянин что-то слышал о его родном городе.
   - Метепонт? - нахмурился он. Затем припомнил:
   - Родина Хемонда?
   - И Хелвис. Она моя сестра.
   Теперь Марк присмотрелся к нему внимательнее. Прежде Хелвис не  упоминала
о своем брате, но он видел их несомненное сходство.  Цвет  кожи  у  них  был
одинаковый, однако это еще ни о чем не говорило - у  многих  намдалени  кожа
была светлой. Но у Сотэрика был тот же изгиб рта, хоть и более жесткий, лицо
его, как и у Хелвис, было широким, с крупным подбородком. Нос у нее короче и
прямее. Трибун вдруг сообразил, что слишком долго изучает лицо гостя, а  это
может показаться невежливым.
   - Извини, - сказал он. - Не зайдешь ли ты в казарму, чтобы обсудить  твое
дело за кувшином хорошего вина?
   - С удовольствием.
   Сотэрик прошел следом за трибуном.  По  пути  Скаурус  познакомил  его  с
несколькими легионерами. Приветствия Сотэрика были достаточно  дружелюбными,
но Марк заметил, что гость невольно оценивает и сравнивает жилища  намдалени
и римлян. Это не огорчило трибуна - он сам сделал бы то же самое.
   Сотэрик уселся на стул в углу, чтобы не сидеть спиной к двери.
   Марк с улыбкой заметил:
   - Теперь, когда ты обезопасил себя от нападения из-за угла,  рискнешь  ли
ты выпить со мной стакан красного вина? На  мой  взгляд,  это  вино  слишком
сладкое, но все вокруг очень любят такое...
   На бледном лице Сотэрика проступила краска смущения.
   - Неужели меня так легко разгадать? - спросил намдалени, качая головой  в
шутливом  сожалении.  -  Я  слишком  долго  пробыл  среди  видессиан,  чтобы
научиться не доверять собственной тени, но недостаточно долго,  чтобы  умело
скрывать это. Да, красное вино будет в самый раз. Спасибо.
   Они молча выпили. Казарма была почти пуста. Как только  Фостис  Апокавкос
увидел намдалени, он сразу же испарился, не желая с ним разговаривать.
   Наконец Сотэрик поставил стакан на  стол  и  посмотрел  на  Марка  сквозь
скрещенные пальцы.
   - Ты не такой, каким я тебя представлял, - сказал он резко.
   - Вот как? - на это заявление трудно было найти другой ответ.
   Римлянин еще раз отхлебнул из стакана.
   "Вино, - подумал он, - слишком уж густое и терпкое".
   - Хемонд - пусть Фос примет его душу - и моя сестра говорили мне, что  ты
терпеть не можешь ядовитой хитрости и интриг, которые так ценятся в Империи,
но я не поверил им. Ты слишком дружен  со  многими  видессианами  и  слишком
быстро завоевал доверие Императора. Но, повстречав тебя,  я  вижу,  что  они
были правы.
   - Я рад, что ты так думаешь. Но, может быть, моя хитрость  столь  велика,
что ты принимаешь ее за искренность?
   Сотэрик снова покраснел.
   - Я думал и об этом.
   - Ты знаешь больше, чем я. Так не лучше ли оставить все эти  церемонии  и
сразу перейти к делу. Мы говорим добрых полчаса, а я понятия не имею,  зачем
ты здесь.
   - Тебе конечно же известно... - начал намдалени, но тут же сообразил, что
Марк ему не земляк. -  Да  нет,  откуда  ты  можешь  знать.  Согласно  нашим
обычаям, я должен принести слова благодарности  человеку,  доставившему  меч
воина его  семье.  Я  ближайший  родственник  Хемонда  в  Видессосе,  и  эта
обязанность лежит на мне. Наш дом навеки твой должник.
   - Ты был бы куда большим моим должником, если бы я  не  встретил  Хемонда
тем утром, - горько сказал Марк. - Ты не должен мне ничего скорее, я  обязан
вам. Из-за нашей встречи с Хемондом мой друг мертв, прекрасная женщина стала
вдовой, мальчишка, о существовании которого я и не подозревал,  осиротел.  И
ты еще говоришь о каком-то долге?
   - Наш дом навеки в долгу у тебя, - повторил Сотэрик, и  Марк  понял,  что
обязан  принять  это  независимо  от  обстоятельств.  И  он  развел  руками,
показывая, что соглашается, но через силу. Сотэрик кивнул,  и  по  его  виду
можно было заключить, что он считает свой долг  выполненным.  Марк  подумал,
что сейчас он поднимется и уйдет, но гость пришел к римлянину  не  только  с
этим. Он налил себе второй стакан и, откинувшись на спинку ступка, произнес:
   - Я имею кое-какое влияние среди наших солдат и потому  говорю  от  имени
всех нас. Мы наблюдали за вами на полевых занятиях. Вы и наши  братья-халога
- единственные, кто, как вам известно, предпочитают сражаться в пешем строю.
Но ваша тактика куда более совершенна. Как ты думаешь, можете ли вы показать
нам ваши приемы боя? Мы, правда, предпочитаем лошадей и  рождаемся  прямо  в
седле, это правда, но бывает, что приходится сражаться пешими. Что ты на это
скажешь?
   Трибун с большим удовольствием согласился.
   - Мы тоже, в свою очередь, сможем кое-чему научиться у вас, - сказал  он.
-  Ваши  воины  храбры,  они  хорошо  вооружены,  и  к  тому  же  это  самые
дисциплинированные солдаты из всех, которых я здесь видел.
   Сотэрик опустил  голову,  принимая  комплимент.  Через  несколько  минут,
обсудив все детали, римлянин и намдалени договорились об удобном  для  обоих
дне и о численности солдат - по триста с каждой стороны.
   - А что мы поставим на кон? - спросил Сотэрик.
   "Не в первый раз уже намдалени выдают свою страсть к  азартной  игре",  -
подумал Марк.
   - Лучше всего, чтобы ставка была невысока. Слишком сильный азарт в бою ни
к чему, - сказал он и, подумав несколько секунд, добавил:
   - Как тебе понравится такое предложение: проигравший угощает  победителей
в своей казарме. Это подходит?
   - Отлично, - улыбнулся Сотэрик. - Это даже лучше, чем деньги, потому что,
- клянусь ставкой на Фоса против Скотоса! - римлянин, ты мне нравишься.
   Эта клятва удивила Марка. Но потом он вспомнил замечание Апсимара о  вере
намдалени, которые считали, что, хотя исход битвы  между  Добром  и  Злом  и
предопределен, человек все же должен время от времени  подбадривать  светлые
силы своими ставками. Неудивительно, что при подобных религиозных воззрениях
люди Княжества так пристрастились к азартным играм.
   Сотэрик допил свое вино и уже собирался уходить, но вдруг вспомнил еще  о
чем-то и остановился.
   - Совсем забыл... Я ведь должен передать тебе... - медленно начал он.
   И молчал после этого так долго, что Марк напомнил ему:
   - Ты, кажется, хотел что-то сказать?
   Островитянин удивил Марка своим ответом:
   - Вообще-то поначалу я не хотел этого делать... Но я  уже  говорил  тебе,
вы, римляне, и ты в том числе, не такие,  какими  я  вас  себе  представлял.
Поэтому я все же скажу. Это касается Хелвис.
   Одного этого имени было достаточно для того,  чтобы  Марк  превратился  в
слух. Он не знал, чего ему ожидать, и попытался  скрыть  свое  волнение  под
маской вежливости. Сотэрик продолжал:
   - Она просила сказать, если я сочту нужным, что не считает тебя виноватым
в трагедии. Долг нашей семьи перед тем, кто принес ей меч,  распространяется
и на нее.
   - Она очень добра, и я навсегда останусь благодарен  ей  за  это,  сказал
Марк от всей души. Если бы Хелвис через несколько  дней  после  гибели  мужа
возненавидела его, то все было бы чересчур просто.

***

   На учениях римляне показывали чудеса  смелости  и  выучки:  каждый  хотел
войти в число тех трехсот, которые сойдутся в бок с намдалени. Другого  Марк
и не ожидал. Отобранные счастливцы были лучшими легионерами Марка.
   То, что трибун выбрал именно их,  доверив  им  честь  легиона,  наполняло
солдат гордостью. В учебных боях в Имбросе стало ясно, что они  были  лучшей
пехотной частью Империи. Теперь им предстояло доказать это  снова  -  уже  в
столице.
   - Надеюсь, ты не отстранишь меня от этого боя только  потому,  что  я  не
сражаюсь в  строю?  -  заметно  нервничая,  спросил  Виридовикс,  когда  они
возвращались в свои казармы.
   - У меня даже и мысли такой не было, - заверил его трибун. -  Если  бы  я
только попытался сделать это, ты бы набросился на меня  с  мечом,  а?  Лучше
испытай его на намдалени.
   - Договорились.
   - К чему столько эмоций из-за глупого  желания  порубить  друг  друга  на
куски? - поинтересовался у кельта Горгидас. -  Что  за  удовольствие  ты  от
этого получаешь?
   - Язык у тебя подвешен неплохо, мой греческий друг, но, думаю, что сердце
не слишком-то горячее. Битва - это вино, женщины  и  золото  вместе  взятые.
Никогда я не  жил  более  полной  жизнью,  как  в  те  минуты,  когда  видел
сраженного мною врага у своих ног.
   - А если сраженным окажешься ты? - пожал плечами Горгидас. - Ты понял  бы
куда больше, если бы взглянул на войну глазами  врача:  грязь,  раны,  гной,
отрубленные руки и ноги. Калеки, которые уже  никогда  не  будут  здоровыми.
Лица людей, несколько дней умирающих от раны в живот.
   - А слава? - крикнул Виридовикс.
   - Эти глупости ты скажешь истекающему кровью парню,  который  только  что
потерял руку. Лучше не говори мне о славе, я латаю тела, по которым ты к ней
идешь.
   Врач ушел, и на его лице было написано отвращение.
   - Если бы оторвал свой взор от грязи, ты, возможно, увидел бы побольше, -
крикнул ему вслед Виридовикс.
   - Если бы ты не бросал в грязь раненых, мне никогда не пришлось  бы  туда
смотреть.
   - Никакого воинского духа, никакой мужской  воли,  -  печально  подытожил
Виридовикс, обращаясь к Скаурусу.
   Трибун снова вернулся мыслями к Хемонду.
   - Так ли он не прав? Я не уверен.
   Галл уставился на него, а затем резко повернулся и поспешил прочь, словно
опасаясь подцепить опасную заразу.
   В  казарме  их  ждал  Нейпос.  Его  толстое  лицо   выражало   печаль   и
озабоченность. После вежливого обмена приветствиями он спросил Марка:
   - Скажи мне, не вспомнил  ли  ты  что-нибудь  важное  об  Авшаре  с  того
времени,  как  императорские   судьи   начали   свое   расследование?   Хоть
что-нибудь?
   - Не думаю, что смогу припомнить об Авшаре что-нибудь новенькое.
   Писцы вытащили  из  меня  буквально  все,  -  усмехнулся  Марк,  вспомнив
допросы, через которые  он  прошел.  -  Даже  пытками  они  не  добились  бы
большего.
   У Нейпоса опустились руки.
   - Мы снова во мраке, и проклятый  казд  -  пусть  Фос  лишит  его  своего
благословения - выиграл еще один тур. Как хорек, он проскальзывает  в  самые
узкие щели.
   Римлянин подумал о том,  что,  когда  Авшар  достигнет  западного  берега
Бычьего Брода, все шансы схватить его исчезнут. Он не  слишком  надеялся  на
огненные маяки Комноса, расставленные на границе, - она была слишком  велика
и слишком слабо защищена, да и кроме того, на нее  слишком  часто  совершали
налеты летучие отряды из Казда. Но, увидев  разочарование,  проступившее  на
лице Нейпоса, он понял, что у жреца была идея поимки колдуна  и  теперь  еще
одна надежда рухнула. Когда Скаурус высказал свое  предположение  вслух,  то
получил в ответ безвольный кивок.
   - Да, да. Было бы не так  уж  трудно  выследить  его.  Когда  он  покинул
Посольскую Палату, он забрал почти все свои вещи, оставив  только  дымящийся
алтарь своего темного бога. Но то, что когда-то принадлежало  ему,  все  еще
ему подчиняется. С помощью этих вещей наши ученые могли бы найти Авшара.
   Но все наши заклинатели, включая вашего покорного слугу, в растерянности.
   Его колдовство не подчиняется тем правилам, которым следуют люди с доброй
волей. Злодей силен, очень силен.
   Нейпос выглядел таким  мрачным,  что  Марку  захотелось  хоть  как-нибудь
приободрить его, но он не  смог  придумать  ничего  веселого.  Как  великан,
оказавшийся среди пигмеев, Авшар стряхнул с себя преследователей  и  теперь,
на свободе, был готов выпустить на волю все зло, которым обладал.
   - Давным-давно, еще до того, как маркуранцев поглотил Казд, люди Макурана
говорили: "Чтоб ты жил в интересное время!" До того, как ты,  Марк,  и  твои
солдаты появились в Видессосе, я и не понимал, насколько  сильным  было  это
выражение.

***

   Тренировочное  поле,  на  котором  проходили  учебные  бои  видессианских
солдат, находилось прямо под городской стеной, на юге. Глядя на  юго-восток,
можно было увидеть остров, который видессиане, называли Ключ, - темная земля
на  сером  горизонте.  Занимая  положение  между  западными   и   восточными
провинциями Империи, он доминировал над  местностью  и  защищал  подступы  к
столице со стороны моря Моряков. По величине порта он занимал  второе  место
после столицы, и именно там находилась главная база императорского флота. Но
Марку сейчас некогда было думать  об  этом,  мысли  его  были  заняты  более
неотложными делами.
   Отряд, состоявший из трехсот  тщательно  отобранных  солдат,  внимательно
следил за готовящимися  к  бою  намдалени.  Горгидас  предлагал  назвать  их
"спартанцами", поскольку  их  число  соответствовало  численности  отважного
отряда, который встретил персов в Фермопилах. Скаурус серьезно ответил:
   - Я знаю, эти люди были гордостью Греции. Но, видишь ли... нам  требуется
доброе предзнаменование, а они, насколько мне известно, все погибли.
   - Нет, говорят, что двое из них уцелели. Один потом отважно сражался  при
Платайе, а второй покончил с собой от стыда за свою трусость. Но я  принимаю
твои возражения.
   Наблюдая за намдалени, трибун уже в  который  раз  отметил  про  себя  их
отличное сложение. Такие же  высокие,  как  кельты,  они  носили  конические
шлемы, отчего казались еще выше. В плечах и груди намдалени были  шире,  чем
галлы, и доспехи их были тяжелее. Этим частично объяснялось их пристрастие к
лошадям: в пешем бою они быстрее уставали из-за тяжестей, которые носили  на
себе.
   Между  намдалени  и  римлянами  сно