тветил Дракс, и в словах барона была холодная  логика  наемника,
которую давно замечал за ним Скаурус.
   - Зачем Его Величество будет бросать моих людей в бой, к которому они  не
приспособлены? Наше вооружение и доспехи значительно тяжелее  видессианских,
обычно это очень помогает нам, но в глубоком снегу мы неповоротливы и станем
легкой добычей для кавалерии кочевников.
   - То же самое можно сказать и о моих  легионерах,  но  нам  придется  еще
хуже, ведь мы пехотинцы, - добавил Марк.
   На этом спор мог бы и прекратиться, поскольку Баанес сам был  солдатом  и
мог понять доводы военных. К несчастью, случилось так, что  на  этом  совете
Аптранда замещал Сотэрик. Аптранд свалился с сухим кашлем и  высоким  жаром.
Горячий и нетерпеливый  шурин  Скауруса  принял  заявление  Баанеса  слишком
близко к сердцу и ответил ему не менее резко.
   - Значит, мы свиньи? Если бы ты, проклятый индюк, хоть немного знал,  как
нужно воевать с кочевниками, то не попался бы в ловушку под  Марагхой  и  не
сидел  здесь,  лепеча  о  помощи,  которая  потребовалась  из-за  твоей   же
собственной глупости!
   - Вонючий варвар! - рявкнул Ономагулос. С треском опрокинув свой стул, он
вскочил на ноги, ища рукой меч. Но искалеченная нога подвела его,  и,  чтобы
сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться за край  стола.  Эту  рану  он
получил в том бою, о котором говорил Сотэрик, и насмешка  намдалени  ужалила
его вдвойне.
   - Следи за своим ядовитым языком, - прошипел Скаурус своему родственнику.
   Дракс предупреждающе положил  руку  на  плечо  Сотэрика,  но  тот  резким
движением сбросил ее. Ни он, ни Аптранд не питали к барону большой любви.
   Ономагулос наконец утвердился на ногах и выхватил саблю из ножен.
   - Ну, иди сюда, ублюдок! - заорал он вне себя от ярости. - Я и  на  одной
ноге разделаюсь с сопливым щенком, как ты!
   Сотэрик вскочил со стула, но Скаурус и Дракс, сидевшие по обе стороны  от
него, схватили буяна за плечи, и тут боевой клич Туризина пригвоздил всех  к
месту.
   - Довольно! - рявкнул Император. - Довольно, во имя святого  света  Фоса!
Оба вы не  лучше  мальчишек,  передравшихся  из-за  конфеты!  Метрикес,  дай
Баанесу стул. - Зигабенос бросился выполнять приказание.  -  Так,  а  теперь
сядьте и сидите спокойно до тех пор, пока у вас не появится что-нибудь умное
в голове, то, что не стыдно произнести при всех.
   Под его гневным взором оба спорщика сели. Сотэрик,  слегка  сконфуженный,
Баанес, все еще разъяренный я едва скрывающий свою злость.
   Он не нашел в себе сил помолчать и спустя насколько минут вновь обратился
к Гаврасу, разговаривая с императором, как с маленьким ребенком:
   - В Гарсавру нужно послать еще солдат, Туризин. Это очень важный город, и
сам по себе, и как стратегический пункт.
   Император напрягся: Баанес так  и  не  удосужился  сменить  тон,  которым
разговаривал с ним много лет. Гаврас, однако, все еще пытался держать себя в
руках и терпеливо ответил:
   - Баанес, я дал Гарсавре по крайней мере две с половиной  тысячи  солдат.
Вместе с защитниками города, твоими  подданными  и  слугами,  пришедшими  из
поместий, этого должно быть более чем достаточно, чтобы  удержать  город  до
весны. Ты прекрасно знаешь, что кочевники не могут летать  над  снегом,  они
проваливаются в сугробы так же, как и все остальные. Когда наступит весна, я
собираюсь ударить по врагу и не намерен разбрасывать солдат туда-сюда,  пока
у меня вообще никого не останется.
   Ономагулос упрямо выставил вперед дрожащую острую бороду:
   - Мне нужны еще люди для защиты города,  говорю  я  тебе.  Почему  ты  не
понимаешь очевидных вещей?
   Никто из сидящих  за  столом  не  решался  взглянуть  в  этот  момент  на
Туризина, которому так бесцеремонно читали нотацию.
   - Ты их не  получишь,  -  просто  сказал  Гаврас,  и  все  присутствующие
услышали в его голосе предупреждение - все, кроме Ономагулоса.
   - Твой брат дал бы их мне! - гневно воскликнул маршал.
   Марку хотелось провалиться сквозь землю: ничего худшего Баанес сказать не
мог. Ревность Туризина к дружбе между Маврикиосом и Ономагулосом была  более
чем очевидна.
   Забыв о приличиях  и  своем  императорском  достоинстве,  Гаврас  подался
вперед и заорал:
   - Он дал бы тебе! Он дал бы тебе по шее за твою наглость, паршивый пес!
   - Неоперившийся птенец, щенок, у тебя еще  глаза  не  прорезались,  чтобы
увидеть мир таким, как он есть! - Забывшись, Баанес кричал не на Автократора
видессиан, а на младшего братишку своего покойного друга.
   - Кусок вонючего навоза! Ты думаешь, что  твои  драгоценные  земли  стоят
больше, чем вся Империя!
   - Я менял твои мокрые пеленки, сосунок!
   Не  обращая  внимания  на  окружающих,  они  выкрикивали  оскорбления   и
проклятия целую минуту.  Наконец  Ономагулос  снова  поднялся  из-за  стола,
крикнув напоследок:
   - Гарсавра получит еще одного человека, клянусь Фосом! Я  не  останусь  в
одном городе с тобой - ты  смердишь  на  всю  столицу,  и  здесь  невозможно
дышать!
   - Этого более чем достаточно, - парировал  Гаврас.  -  Убирайся  ко  всем
чертям! Видессос обойдется без твоей помощи!
   Пора бы уже мне привыкнуть  к  виду  людей,  убегающих  с  императорского
совета, подумал Скаурус. Баанес Ономагулос, правда, не бежал, а ковылял,  но
это ничего не меняло.  Подойдя  к  дверям  из  полированной  бронзы,  маршал
повернулся и, сердито зарычав,  гневно  помахал  Туризину  кулаком,  на  что
Император ответил непристойным жестом. Баанес сплюнул на пол, как делали все
видессиане перед едой и питьем, проклиная Скотоса. После этого он  распахнул
двери и с грохотом захлопнул их за собой.
   - Так. На чем же мы остановились? - спросил Император.

***

   Марк ожидал, что вскоре Баанес опять будет  в  милости:  гнев  Императора
поднимался, как паводок, и так же быстро спадал. На этот раз, однако,  вышло
иначе. Через два  дня  после  бурной  сцены  на  совете  Ономагулос  сдержал
обещание: переправился через Бычий Брод и двинулся к Гарсавре.
   - Мне это не нравится, - сказал трибун, узнав  о  действиях  маршала.  Он
уходит и фактически плюет Императору в лицо.
   Марк был у себя в казарме и все же  осмотрелся,  прежде  чем  заговорить:
жизнь в Империи научила его высказывать некоторые  соображения  приглушенным
голосом.
   - Боюсь, что ты прав, - согласился Гай Филипп. - Будь я на месте Гавраса,
давно уже приказал бы привести его закованным в цепи.
   - Вы оба мелете чепуху, - пожаловался Виридовикс. - Гаврас  сам  приказал
ему убираться.
   - Приказал провалиться сквозь землю или убираться к дьяволу  возможно,  -
поправил кельта Горгидас. -  Когда  ты  наконец  поймешь,  что  слова  могут
звучать одинаково, а означать разное?
   - Ты думаешь, что ты очень хитрый грек. Вот что я тебе скажу. Если бы мой
дом был в опасности, я отправился бы туда или, вернее, полетел на крыльях  и
плевал бы на тех, кто хочет меня остановить, будь то даже сам император.
   Кельт скрестил руки на груди, словно бросал вызов любому,  кто  станет  с
ним спорить. Гай Филипп презрительно фыркнул.
   - Скорее всего, ты бы так и сделал. И, возможно, потерял бы  свой  дом  и
дома своих соседей в подачу. Именно так и происходит, если сперва думаешь  о
себе и только потом о друзьях. Как ты  полагаешь,  почему  Цезарь  разбивает
кельтские кланы поодиночке?
   Виридовикс задумчиво пожевал длинный ус. Выпад  старшего  центуриона  был
близок к правде. Потом усмехнулся и махнул рукой:
   - В  конце  концов,  это  не  важно.  Разделенные  или  объединенные,  мы
когда-нибудь прогоним вас, и вы улизнете в ваш Рим, зажав хвосты между ног.
   - Этого не  будет  никогда,  -  заявил  Гай  Филипп,  и  их  старый  спор
возобновился.  С  тех  пор  как  римляне  попали  в  Видессос,  центурион  и
Виридовикс ругались до  хрипоты,  выясняя,  кто  выиграет  Галльскую  войну,
причем оба относились к этому вопросу очень серьезно.
   Не слишком  интересуясь  их  спором,  Марк  подошел  к  своему  кабинету,
расположенному в отведенном для чиновников левом крыле Тронного зала.
   Проблемы, с которыми он сталкивался здесь, были совсем не похожи  на  те,
что занимали его друзей, но надежды удовлетворительным образом решить  их  у
трибуна было не больше, чем у них.
   Пандхелис принес ему пачку новых донесений и списков, которым, похоже, не
предвиделось конца. Очень часто они больше запутывали  дело,  чем  проясняли
его. Видессианские бюрократы  гордились  тем,  что  умели  запутывать  самые
простые мысли. Пытаясь  пробиться  сквозь  дебри  словесных  хитросплетений,
смысл  которых  был  едва  уловим,  Скаурус  подумал:  зачем  вообще  делать
политическую карьеру? Утомленный горой  документов,  исписанных  так  мелко,
словно писец поставил перед собой  задачу  доконать  того,  кто  решится  их
читать, он заснул за своим письменным столом.
   Легионеры были уже на тренировочном  поле,  когда  трибун  возвратился  в
казарму. Он пошел  вниз  по  Средней  улице,  чтобы  присоединиться  к  ним,
позавтракав по дороге жестким ржаным коржом, политым медом, который купил на
площади Паламас.
   Был холодный ветреный день, колючие снежинки кружились в воздухе и таяли,
опускаясь на лицо. Когда трибун подошел к городским баням, фасад которых был
отделан плитами из золотистого песчаника и белого полированного мрамора, ему
почему-то расхотелось идти к легионерам.
   Бумажная работа сводила Марка с ума, и он подумал, что  не  худо  бы  ему
хоть немного расслабиться.
   Владелец бани принял медную монету и широко улыбнулся,  показав  рукой  в
сторону раздевалки. Скаурус  дал  еще  один  медяк  мальчику-слуге,  поручил
присматривать за одеждой и быстро разделся, сложив на длинную скамью  куртку
из бараньей шерсти, тунику и штаны. Его тянуло к  голосам,  доносившимся  из
зала.
   Видессианские бани, так же как и римские, служили местом встреч и центром
культурной жизни. Продавцы сосисок, вина и булочек выкликали свои товары,  а
рядом зазывали клиентов  специалисты  по  удалению  волос.  Скаурус  услышал
легкий стон одного из посетителей - цирюльник принялся  выдергивать  у  него
волоски  из-под  мышки.  Обычно  трибун  в  полном  соответствии  со  своими
стоическими принципами  ограничивался  холодным  душем,  но  после  ледяного
воздуха даже мысль об этом была невыносима.  Он  провел  несколько  минут  в
парной, выгоняя холод из костей, и почувствовал необходимость освежиться.
   Марк вылез из холодного бассейна, когда начал замерзать, и растянулся  на
лавке на несколько минут, прежде чем погрузиться в теплую воду.
   - Не желаете ли пемзу? - обратился к нему  молодой  человек  с  изогнутым
скребком в руке.
   - Пожалуй, - отозвался трибун; у него  было  немного  мелочи,  и  он  мог
позволить себе такую роскошь. Марк вздохнул от удовольствия, ощущая приятную
шершавость скользящей по коже пемзы.
   Рядом с ним несколько толстых сорокалетних мужчин занимались гирями.
   Массажисты,  усердно  разминавшие  свои  стонущие  жертвы,  походили   на
барабанщиков. Три молодых парня  играли  в  видессианскую  игру,  называемую
тригон, перебрасывая мяч от одного  игрока  к  другому.  Они  делали  ложные
выпады и что-то выкрикивали каждый раз, когда кто-нибудь ронял мяч  и  терял
таким образом очко. В ближайшем углу группа  мужчин  бросала  кости,  с  тем
чтобы убить часок-другой утреннего времени.
   Рядом послышался громкий всплеск, кто-то тяжело  плюхнулся  в  бассейн  с
теплой водой. Сидящие рядом люди раздраженно закричали -  их  обрызгало.  Но
пловец не смутился ни на секунду и, вынырнув, принялся  петь  во  все  горло
довольно приятным баритоном.
   - Каждый полагает, что в бане у него прорезается  великолепный  голос,  -
критически заметил парень, растиравший Скауруса пемзой,  и  склонил  голову,
прислушиваясь. - Должен признать, он не так уж плох, хотя и  акцент  у  него
забавный.
   - Да, не плох, - согласился Марк.  Его  музыкальный  слух  был  настолько
неразвит, что он с трудом отличал плохое пение от хорошего.  Зато  он  точно
знал, что только один человек в Видессосе обладает таким голосом.
   Бросив парню последнюю медную монетку, трибун поднялся и поискал  глазами
Виридовикса. Кельт  уже  поднимался  из  бассейна  по  ступенькам  и  громко
распевал, но, увидев трибуна, прервал свое пение.
   - А, вот и наш друг появился  в  бане,  чтобы  смыть  с  себя  чернила  и
порастрясти жирок! - крикнул он.
   Скаурус посмотрел на свой  живот.  Он  чувствовал,  что  пояс  становится
теснее с тех пор, как, перестав тренироваться вместе с легионерами,  он  сел
за письменный стол, но не подозревал, что это так бросается в глаза.
   Раздраженный, трибун сделал три шага  вперед  и  нырнул  в  теплую  воду,
причем сделал это более ловко, чем Виридовикс. Бассейн был неглубокий, всего
полтора метра. Виридовикс плюхнулся рядом.
   Римлянин с кельтом были  как  две  белые  вороны  среди  темноволосых,  с
оливковой кожей видессиан. Волосы у Марка были  темно-русые,  лицо,  руки  и
ноги - бронзовыми от загара, оставшегося после  летнего  похода.  Виридовикс
обладал молочно-белой, местами сожженной солнцем кожей, а волосы у него были
медно-красные.
   - Опять увиливаем от службы, - сказали они одновременно и рассмеялись. Ни
один не спешил возвращаться в зимний холод. Бассейн был хорошо прогрет, вода
теплая, но не горячая. Марк вспомнил о пронзительном ледяном ветре  и  решил
не спешить.
   Маленький мальчик,  возможно  привлеченный  странной  внешностью  кельта,
подплыл к нему сзади  и  плеснул  водой.  Виридовикс  развернулся  и  увидел
смеющуюся мордашку.
   - А ну, давай еще! - проревел он и плеснул в ответ.
   Они брызгались до тех пор, пока за мальчиком, которому вовсе не  хотелось
уходить, пришел отец. Виридовикс махнул им на прощание рукой.
   - Славный парнишка, и мы неплохо провели время, - сказал он Скаурусу.
   - Поглядеть на тебя, так еще лучше ты провел время прошлой ночью,  бросил
ему трибун, с удивлением  глядя  на  спину  и  плечи  Виридовикса,  покрытые
царапинами, оставленными, несомненно, женскими ногтями.  Она,  должно  быть,
разодрала его до крови, подумал Скаурус. Несколько глубоких царапин были еще
красными.
   Виридовикс пригладил усы, с которых капала вода, и прежде чем вернуться к
латыни, которую он все еще предпочитал  видессианскому,  произнес  несколько
фраз на своем родном языке.
   - Это была настоящая дикая кошка, поверь мне, - сообщил  кельт,  улыбаясь
своим воспоминаниям. - Ты не видишь под волосами, но под конец она  чуть  не
откусила мне ухо.
   - Которая же из них сделала это?
   Марк не мог представить,  чтобы  хоть  одна  из  подруг  кельта  проявила
подобную ярость. Все три  казались  слишком  спокойными  для  таких  вспышек
страсти.
   - Это не они, - ответил Виридовикс, отлично понимая вопрос и не уклоняясь
от ответа; он явно был не прочь похвастаться своими  любовными  успехами.  -
Они хорошие девчонки, не могу отрицать, но бывает, что и сахар надоедает.  А
эта новая женщина, уф! Она худущая, дикая и бесстыдная, как волчица во время
случки.
   - Рад, что  ты  нашел  подходящую,  -  улыбнулся  Скаурус,  подумав,  что
Виридовикс, скорее всего, присоединит свою новую подругу к прежним.
   - Ага. Как раз такую я и искал, - радостно согласился  кельт.  -  С  того
момента, как она положила глаз на меня там, на туманном берегу, я знал,  что
будет совсем нетрудно заманить ее под одеяло.
   - Тем лучше для... - начал было трибун и в ужасе остановился, поняв смысл
сказанного Виридовиксом. Он повел по сторонам глазами, проверяя, не  слушает
ли их кто-нибудь, прежде чем сообразил, что они говорят по-латыни.
   - Ты хочешь сказать, что задираешь юбку Комитте Рангаве?
   - Верно, да не совсем. Она сама задирает свою юбку, я тут ни при чем.
   Смею тебя заверить  -  такой  жадной  до  любви  девки  мне  еще  тут  не
попадалось.
   -  Ты  что,  с  ума  сошел,  парень?  Ты  проводишь  время  с  любовницей
Императора, вместо того чтобы тискать шлюх по тавернам?
   - Ну и что с того? Она подходит кельтскому вождю больше, чем эти  грязные
девки, - гордо ответил Виридовикс. - Кроме того,  если  Туризин  не  желает,
чтобы я развлекался с его дамой, пусть сделает так, чтобы она захотела спать
с ним самим и не искала утешений на стороне.
   - Неужели из-за этой потаскухи ты готов рисковать своей головой? Ведь  он
в конце концов узнает кукушку по ее перьям.
   Виридовикс хмыкнул: слова трибуна не убедили его, он  остался  при  своем
мнении. Кельт привык жить днем сегодняшним, не слишком  задумываясь  о  том,
что будет завтра.  Он  снова  запел  веселую  песню  о  любви,  и  несколько
видессиан присоединились к нему. Марк подумал о том, что лучше всего было бы
утопить Виридовикса в бассейне прямо сейчас и тем избавить себя и других  от
многих неприятностей в грядущем.

Глава 11

   - Куда ты дел  свитки  с  налогами  из  Кибистры,  Пандхелис?  -  спросил
секретаря Скаурус.
   Тот  порылся  в  бумагах  и  с  сожалением  развел  руками.   Пробормотав
ругательство, Марк встал из-за стола и  направился  к  Пикридиосу  Гуделесу,
чтобы узнать, не у него ли находится нужный документ.
   Толстый чиновник поднял голову от свитков и кивнул  вошедшему  в  кабинет
трибуну. С тех пор, как трибун стал инспектировать работу чиновников, они  с
Гуделесом старались не слишком мешать друг другу.
   - Какие трудности возникли у вас сегодня? - спросил он.
   Гуделес добросовестно поискал потерянную бумагу. Не  обнаружив  искомого,
чиновник раздраженно нахмурился и позвал двух клерков, велев посмотреть, нет
ли документа в  соседних  кабинетах.  Клерки  вернулись  с  пустыми  руками.
Раздражение Гуделеса усилилось.
   - Мышка унесла, - хмуро пошутил он.
   - Ты, вероятно, и подбил ее на это, - ответил Марк.
   Когда римлянин только приступил к  работе,  порученной  ему  Императором,
Гуделес проверил его, прислав целую кучу ничего не значащих бумажек.
   Трибун вернул их, не сказав ни слова, и взамен получил нечто  похожее  на
настоящее сотрудничество. Он подумал, не была  ли  история  с  этим  свитком
другой,  более  хитрой  ловушкой,  но  Гуделес  казался  и  в   самом   деле
озадаченным.
   - Этого документа, скорее всего, у нас не было, - сказал  он  медленно  и
почесал  аккуратно  подстриженную  бородку.  -  Он,  вероятно,  находится  в
архивах, в здании на Средней улице. Вообще-то, его там быть  не  должно,  он
слишком свежий, но кто знает? В любом случае, у меня его нет.
   - Ну что ж, попробую поискать там. Не худо поработать ногами и  размяться
после бесконечного сидения на одном месте. Спасибо за совет, Гуделес.
   Тот вяло махнул рукой. Странный человек этот Гуделес, подумал трибун,  он
выглядел и действовал как настоящий чиновник, и в то  же  время  он  обладал
достаточным мужеством и силой воли,  чтобы,  встретившись  лицом  к  лицу  с
Туризином, отстаивать свои убеждения. М-да, похоже только в пьесах  у  людей
простые и однозначные характеры.
   Флаги, свисающие из окон дворцового комплекса, были влажными и  тяжелыми,
а газоны вокруг серыми и грязными. Снег уже почти растаял,  солнце  начинало
припекать по-весеннему. Трибун с сомнением посмотрел на небо. Такие дни  уже
случались,  обещая,  казалось  бы,  близкое  потепление,  но  вскоре   снова
начинались морозы и снегопады. Впрочем, на этот раз, похоже, весна и  правда
не за горами.
   Трибун прекрасно  знал,  как  его  встретят  в  имперском  архиве,  и  не
обманулся в своих ожиданиях. Чиновники гоняли  его  от  одной  горы  пыльных
свитков к другой, пока он не начал  ненавидеть  самый  запах  хранилища.  Но
нигде не было и следа  нужного  ему  документа.  Самые  свежие  свитки  были
трех-четырехлетней давности. Остальные еще более старые - один из документов
упоминал о Намдалене как о части Империи, хотя выцветшие чернила и архаичный
язык сделали текст почти неудобочитаемым. Когда он показал старинный  свиток
секретарю, сидевшему в комнате, тот равнодушно пожал пле