отары руно,  но  не
шкуры".
   Годарс с пятью сыновьями спустился с крепостного холма в  долину.  Сердце
Абиварда тревожно колотилось в груди. Всю жизнь он был на особом  положении,
как старший сын владетельного дихгана. Чем ближе он подъезжал к лагерю,  тем
более незначительным казался самому себе.
   Знаменами были отмечены шатры марзбанов из Семи Домов, служащих у Пероза,
Царя  Царей,  командирами  полков.  Абивард  вертел  головой  по   сторонам,
выискивая вайдово-синие штандарты Чишпиша, к полку которого  были  приписаны
он и его сородичи.
   - Вот! - воскликнул он, разглядев флаги.
   - Прекрасно, мой мальчик, - сказал Годарс. - Ты заметил их раньше всех.
   Что ж, пожалуй, надо пойти поклониться его  высокоблагомордию,  а?  -  Он
чуть пришпорил коня.
   За спиной Абиварда смущенно кашлянул Яхиз. Абивард и  сам  был  в  легком
шоке,  хотя  ему  и  раньше  случалось  слышать  от  отца  пренебрежительные
высказывания в адрес высшей знати. Годарс придерживался  мнения,  что  самой
важной кастой для Макурана являются дихганы.
   Лагерь расположился на огромном пространстве, и никакого  порядка  в  его
расположении Абивард  не  разглядел.  То,  что  он  издалека  заметил  знамя
Чишпиша, еще не означало, что  он  и  его  сородичи  смогут  легко  до  него
добраться.
   Приходилось пробираться между беспорядочно разбитыми шатрами  и  группами
воинов и их прихлебателей, движущимися в самых разных направлениях.
   И все же они наконец оказались возле входа в громадный шелковый шатер.
   Двое стражей в доспехах много богаче доспехов Годарса преградили им путь.
   - Кто идет? - спросил один из них, когда Годарс спешился и привязал  коня
к вбитому в твердую, как камень, землю шесту.  Хотя  стражник  и  говорил  с
жеманным южным акцентом, Абиварду не хотелось бы сойтись с ним один на один.
Выглядел он куда более внушительно, чем говорил.
   Годарс ответил церемонно и витиевато:
   - Годарс мне имя, сын Абиварда, дихган надела Век-Руд. - Он указал назад,
на крепость. - Привел я пятерых сынов своих,  дабы  лобызать  ноги  марзбана
Чишпиша, ибо выпала нам несказанная честь сражаться под его знаменем.
   - Если ты сражаешься столь же славно, как  говоришь,  марзбан  будет  рад
такому воину, - ответил стражник.
   Абивард  гордо  выпрямился  в  седле.  Годарс   повел   рукой,   принимая
комплимент, и обернулся к сыновьям.  По  его  кивку  они  тоже  спешились  и
привязали коней.
   Стражник откинул полу шатра, просунул внутрь голову и объявил:
   - Годарс, дихган надела Век-Руд, и пятеро его сыновей.
   - Пусть войдут, - раздался голос из шатра.
   - Входите. - Стражник и его товарищ развели в стороны полы  шатра,  чтобы
Годарс, Абивард и остальные могли без труда зайти внутрь.
   Ошеломленному Абиварду бросилось в глаза, что Чишпиш и здесь, в  походных
условиях, живет в большей роскоши, чем Годарс в собственной крепости. Легкие
складные  столы  из  благоуханного  сандалового   дерева,   инкрустированные
слоновой  костью,  серебряные  чаши,  украшенные   барельефами   и   доверху
наполненные сластями, расшитый парчой ковер, слишком,  по  мнению  Абиварда,
роскошный, чтобы класть его на голую землю, небольшая видессийская икона  на
эмали,  изображающая  какого-то  тамошнего   святого,   молящегося   Фосу...
Казалось, высокородный Чишпиш просто упаковал свой дом и привез его с  собой
на войну.
   "Слона бы ему - и не только из-за кости, - непочтительно подумал  Абивард
при виде своего полководца. - Например,  для  верховой  езды".  Чишпиш,  был
слишком тяжел даже  для  самого  крепкого  коня  -  в  этом  сомневаться  не
приходилось.
   Складки жира выпирали из кафтана,  сверкающего  серебряными  нитями.  Его
пилос, макуранский головной убор,  формой  напоминающий  ведро,  был  расшит
яркими разноцветными кольцами. Военачальник благоухал пачулями. От  сильного
аромата Абивард чуть не чихнул.
   Несмотря  на   свои   габариты,   Чишпиш   обладал   хорошими   манерами.
Раскачавшись, он поднял себя на ноги и подставил Годарсу и сыновьям щеку для
поцелуя. Далеко не каждый из высшей знати готов был признать, что  дихган  и
его отпрыски лишь немногим ниже их собственных высокородных персон;  Абивард
ожидал, что и вправду придется лобызать марзбану ноги.
   - Не сомневаюсь, что ты будешь отважно сражаться за Царя Царей, Годарс из
Век-Руда, - сказал Чишпиш. - А сыновей твоих зовут?..
   - Абивард, Вараз, Яхиз, Аршак и Узав, - ответил Годарс.
   Марзбан без запинки повторил имена, и это произвело на  Абиварда  сильное
впечатление. Видом толстяк не походил на воина - скорее уж на двух воинов, -
но речами не походил и на дурака. Как  истинный  сын  своего  отца,  Абивард
больше всего на свете боялся дураков.
   Снаружи резко затрубил рожок. Глашатай прокричал:
   - Все на землю пред божественным, достославным, милосердным и  древнейшим
Перозом, Царем  Царей,  счастливым,  благочестивым,  благотворным,  которому
Господь  даровал  великие  богатства  и  великую  империю,   величайшим   из
величайших, созданным по образу и подобию Господа. Падайте ниц,  ибо  грядет
Пероз!
   Вновь затрубил рожок, громче, чем в  первый  раз.  Стражники  Чишпиша  до
предела оттянули полы шатра.
   Абивард распростерся на богатом ковре Чишпиша, прижавшись лбом  к  ворсу,
гремя  доспехами.  Вокруг  него  отец  и  братья  тоже  попадали  ниц  перед
помазанником Господним. То же сделал и Чишпиш, хотя лицо его и покраснело от
натуги.
   - Встаньте, - сказал Пероз.
   Сердце Абиварда бешено колотилось, когда он  поднимался  на  ноги,  -  не
столько из-за тяжести железа и кожи доспехов, столько  из-за  того,  что  он
никогда не надеялся воочию увидеть Царя Царей.
   Вопреки  торжественному  возвещению  глашатая,  Пероз   отнюдь   не   был
древнейшим, более того, он оказался немногим старше Годарса. Борода его была
преимущественно черной, круто навощенные  усы  торчали,  как  рога  у  быка.
Длинные волосы сзади перехватывала ленточка.  Щеки  выглядели  неестественно
красными; чуть позже Абивард понял, что они нарумянены.
   - Чишпиш из Семи Домов, представь мне воинов, коих я вижу в твоем  шатре,
сказал Царь Царей.
   - Да будет так, как прикажет величайший, - отвечал Чишпиш. -  Перед  нами
дихган Годарс из надела Век-Руд, где мы ныне и пребываем. Он  привел  нашему
войску своих сыновей... - И вновь высокородный Чишпиш без  запинки  произнес
имена Абиварда и остальных. Память его поглощала не меньше,  чем  рот,  -  а
учитывая его тучность, это было немало.
   - Ты хорошо снаряжен, и сыновья твои тоже, - сказал Пероз Годарсу. -  Это
твои кони там, за шатром? - Годарс ответил кивком, и Пероз продолжил:
   - Славные животные. Макуран был бы сильнее, если бы все  наделы  помогали
нам так, как твой.
   -  Великодушие  величайшего  многократно   превышает   мои   заслуги,   -
пробормотал  Годарс.  Абивард  поразился  тому,  что  отец  вообще  способен
говорить; если бы Царь Царей обратился к нему, он не сомневался, что у  него
язык присох бы к небу.
   Пероз покачал головой:
   - Это ты проявил великодушие, отдав самого себя и пятерых крепких сыновей
во имя процветания царства. Который из них твой наследник?
   - Вот этот, Абивард. - Годарс положил руку на  убранное  доспехами  плечо
сына.
   -  Абивард,  сын  Годарса,  учись  у  своего  отца  истинной  преданности
отечеству, - сказал Пероз.
   - Воистину, величайший, учусь, - ответил Абивард. Надо  же,  он  все-таки
может говорить.
   - Прекрасно, - похвалил Пероз. -  Дай  Господь,  чтобы  тебе  никогда  не
пришлось приносить подобную жертву. Если кампания пойдет по моему плану, так
оно и будет. Я намерен сразу двинуться на кочевников,  вынудить  их  принять
бой и раздавить - вот так. - Царь Царей сложил руку в кулак  и  вжал  его  в
ладонь второй руки.
   - Дай Господь, величайший, - откликнулся Абивард. Ого, он и во второй раз
не потерял дар речи! Но при этом он вспомнил слова отца о  том,  как  трудно
воевать  с  кочевниками  на  их  земле.  Мудрость  Царя  Царей  в   Макуране
принималась на веру, в мудрости же Годарса Абивард не раз  имел  возможность
убедиться воочию.
   Пероз вновь обратился к Чишпишу, к которому, собственно, и пришел:
   - Чишпиш из Семи Домов, тебе отводится решающая роль в нашей  победе  над
хаморами. Все ли у тебя готово?
   - Так точно, величайший. Мы подожжем степь  и  заставим  кочевников  либо
принять бой, либо потерять все пастбища. В фургонах ждут своего часа  тысячи
факелов.
   И тут яркий факел вспыхнул в голове Абиварда. К северу от Дегирда  хаморы
жили исключительно скотоводством. Если их стада  лишатся  пастбищ,  степняки
умрут от голода. Чтобы избежать этого, им придется драться. Он бросил взгляд
на Годарса. Отец медленно наклонил голову. Абивард тоже кивнул. Его  вера  в
мудрость Царя Царей была восстановлена.

Глава 2

   Широкий и мутный Дегирд отделял фермы, крепости  и  городки  Макурана  от
варваров, обитавших на другом берегу. Ни один мост не пересекал потока; если
бы  нашелся  Царь  Царей,  решивший  возвести  такой   мост,   все   дихганы
северо-западной части царства подняли бы против него мятеж.  Хаморы  слишком
часто умудрялись перейти Дегирд и без всякого моста - не было смысла строить
для них дорогу.
   Но великая армия Пероза, Царя Царей, не могла переправляться  через  реку
мелкими группками. Не могла она и ждать, по  примеру  кочевников,  когда  на
реке станет крепкий лед. При виде широкой водной  преграды  Абивард  задался
вопросом: каким же образом намерен решить эту задачу Пероз?
   Хотя Абивард ни разу еще не проверял свои знания в  деле,  он  знал,  как
нужно сражаться. Он  имел  некоторое  представление,  как  держать  в  осаде
разбойничье логово или вражьи крепость. Но  на  этом  его  военные  познания
кончались.
   За несколько последующих дней они существенно пополнились.  Раньше  обоз,
тянувшийся  за  армией,  казался  ему  неоправданно  большим,  пока  саперы,
проделавшие путь от самого Машиза, не принялись вбивать в  дно  Дегирда  два
параллельных ряда свай примерно через каждые пятнадцать шагов, продвигаясь к
северному берегу.
   Сваи, поставленные выше по течению, клонились по направлению  течения,  а
стоящие ниже были вбиты с наклоном против  течения.  Каждую  пару  наклонных
свай  саперы  соединили  поперечной  балкой.  Со  временем,  благодаря  силе
течения, сваи все глубже вдавливались в дно. Потом вдоль каждого  ряда  свай
саперы протянули подмости с  южного  берега  Дегирда  на  северный.  Поперек
подмостей настелили обшивные доски, а поверх досок положили жерди  и  палки.
Не прошло и недели после выхода армии на берег Дегирда, как она уже  перешла
из Макурана на равнину Пардрайя.
   Подготовка к переправе не осталась незамеченной. Абивард видел на дальнем
берегу маленькие, как оводы, фигурки хаморов.  Они  наблюдали,  как  на  них
надвигается мост.  Когда  саперы  подобрались  достаточно  близко,  степняки
начали в них стрелять. По строящемуся мосту выдвинулись  лучники  и  открыли
ответную стрельбу. Кочевники отступили, но  вернулись  вновь.  Саперы  стали
носить для защиты большие плетеные щиты. Это помогало  спастись,  и  все  же
несколько человек были поражены стрелами. Но мост достиг северного берега, и
по нему начала переправляться наступающая армия.
   Копыта Абивардова коня громко застучали по мосту, когда пришел его  черед
переправляться. Коню это не понравилось, как не понравилась и вибрация досок
под ногами, возникшая из-за движения множества  всадников  и  повозок.  Конь
прижал уши и попытался встать на дыбы. Абивард с трудом удержал его.
   - Так это и есть Пардрайя? - спросил он, вновь ощутив под  собой  твердую
почву. - Не очень-то она отличается от земель вокруг крепости.
   - Ганатов нет, - сказал ехавший рядом Вараз. - Надо  же,  совсем  никакой
пахотной земли.
   Младший брат был прав. Впереди, насколько хватал глаз, простирались трава
и кусты, пожелтевшие и пожухлые от летнего солнца, - именно этот унылый цвет
и напомнил Абиварду о доме. Но он всегда считал, что  Пардрайянская  равнина
плоская, как тарелка. Это было не так: на ней имелись неровности, холмики  и
впадины, как и на любой другой земле.
   Неровности почвы напоминали волны моря, а это, в свою очередь,  пробудило
в памяти пророчество Таншара. Но никто не назвал бы это море узким.
   Пероз,  Царь  Царей,  оставил  позади  большой  отряд  для  охраны  моста
единственного для всей армии пути назад, в Макуран. Глядя,  как  назначенные
для этого воины начали возводить укрепления, Абивард на мгновение проникся к
ним жалостью. Бедняги, пройти такой путь только  для  того,  чтобы  лишиться
счастливой возможности сокрушить хаморов!
   Основные же силы армии двинулись  по  равнине  на  север.  Когда  Абивард
обернулся, чтобы еще раз взглянуть на охраняющих мост, он  увидел,  что  они
исчезли в гигантском облаке пыли, поднятом тысячами коней и  сотнями  крытых
повозок. От пыли у него заслезились глаза; она проникала повсюду и  скрипела
во  всех  складках  кожи.  Когда  Абивард  отплевывался,  плевки  его   были
коричневыми.
   Он посмотрел на небо. Солнце еще можно было разглядеть. В воздухе  стояла
пыль, поднятая армией; облаков не было. И все же он сказал:
   - Сейчас бы дождичка.
   Годарс моментально выгнул руку - этот жест означал "не приведи Господь".
   - Ты, парень, сам не знаешь,  что  говоришь?  -  воскликнул  он.  -  Один
хороший ливень - и все превратится в сплошную кашу, как  это  бывает  у  нас
возле  крепости.  И  для  одного-то  всадника  месить  грязь   -   небольшое
удовольствие, а попробуй-ка протащить целую армию. Тогда путь, который занял
бы несколько дней, растянется на месяц.  Запомни  простое  правило:  как  ни
плоха пыль, грязь еще хуже.
   Пристыженный Абивард надолго замолчал и не проронил  ни  слова  до  самой
ночевки. Он понял к тому же, что, если пойдет дождь, сорвутся  планы  Пероза
поджечь степь. Поскольку  он  не  мог  заставить  себя  удовлетвориться  той
погодой, которая есть, зная при этом,  что  перемена  может  быть  только  к
худшему, ночь он провел не в самом приятном расположении духа.
   На  завтрак  были  сухари,  финики  в  меду,  копченая  баранья  колбаса,
настолько соленая и сухая, что у Абиварда челюсть  свело,  и  дрянное  вино.
Вараз, давясь, покончил со своей порцией колбасы, скорчил ужасную гримасу  и
сказал Годарсу:
   - Если бы нас так накормили дома, ты высек бы поваров.
   - Может быть, и так, - сказал Годарс, - очень даже может быть. - Он  доел
колбасу и надолго приложился к чаше с вином, смывая отвратительный  вкус.  -
Но если бы мы отправлялись в долгий путь, я высек бы поваров, не дай они нам
в дорогу такую пищу. Дело в том, что она не портится.
   - Ага, даже червей от нее тошнит. - Абивард хотел пошутить, и его  братья
улыбнулись, но Годарс испортил  все  удовольствие,  кивнув  самым  серьезным
образом.
   Дихган и его сыновья повалили и увязали в тюк шатер, в котором  ночевали,
привязали шесты и кошмы на спину вьючной лошади, затем облачились в доспехи,
помогая  друг  другу  справиться  с  неуклюжими  застежками  и  крючками,  и
отправились дальше на север. Медленно тянулись  долгие  фарсанги.  Лишь  раз
Абивард оживился, углядев пару лучников, одетых только в кожу, на конях  без
доспехов.  Однако  они  оказались  царскими  разведчиками,   возвращающимися
доложить обстановку.
   - Не всем же нам разъезжать, громыхая кольчугами. Не то хаморы  могли  бы
спокойно кружить вокруг нас, а мы бы их даже не заметили, - сказал Годарс.
   Абивард призадумался и решил, что в  этом  есть  резон.  С  каждым  шагом
воинское ремесло становилось все более сложным.
   Чуть заметный ветерок дул с  запада.  Вскоре  после  полудня  над  степью
поднялись столбы дыма и пламени, примерно в половине фарсанга к  востоку  от
линии движения армии. Этого расстояния  хватало,  чтобы  угольки  и  дым  не
пугали боевых коней, которые  спокойно  продолжали  движение.  Рысь,  легкий
галоп, шаг, рысь, галоп, шаг...  Тело  Абиварда  приспособилось  к  нечастым
сменам аллюра.
   По мере того как дружина Пероза, Царя Царей,  продвигалась  на  север  по
Пардрайянской равнине, его люди устраивали все новые и новые степные пожары,
точнее  сказать,  протягивали  первый  на  все  большее  расстояние.  Каждая
неожиданная вспышка вселяла в  Абиварда  радость,  поскольку  означала,  что
пламя пожирает все больше пастбищ кочевников.
   Он показал на восток:
   - Они недолго позволят нам продолжать это, иначе их ждет большой голод.
   - В том-то и суть. - Красивое лицо Яхиза - мать  его  славилась  красотой
расплылось в злорадной ухмылке. Он дотронулся до своего направленного в небо
копья. - Сами к нам прискачут, никуда не денутся.
   Однако ни в этот день, ни на следующий наступающим войскам не встретилось
ни малейших признаков присутствия хаморов, по земле которых  они  двигались.
Лишь огонь, бушевавший вдоль пути их следования, напоминал, что они не  одни
в степи.
   Но ближе к вечеру разведчики пригнали овец и коров, захваченных к  северу
от расположения главного отряда армии Царя Царей. Увидев животных,  Абивард,
как и все прочие, издал громкий, торжествующий клич.
   - Сегодня нам не придется есть эту мерзкую колбасу, - сказал он.
   - Не придется, не придется, - согласился Годарс. - Но эти трофеи  говорят
еще кое  о  чем.  Они  говорят,  что  мы  подошли  близко,  очень  близко  к
кочевникам.
   Стада - это их жизнь, и раз нам повстречались  животные,  то  недалеко  и
люди.
   Абивард посмотрел по сторонам. Он увидел своих родичей, боевых товарищей,
степь, зарево пожара, зажженного макуранцами. Кочевников же и духу не  было.
И все же они где-то там - скорее всего, недалеко. Разумеется, отец прав.  От
этой мысли Абиварду сделалось немного не по себе, будто кто-то, как в родной
крепости, подглядывал за ним в дверную щелочку.
   Он вновь осмотрелся, на этот раз сосредоточив мысль на тысячах облаченных
в доспехи воинов, которые вместе с ним пришли на север из  Макурана,  на  их
столь же надежно защищенных конях, на толковых  саперах,  перекинувших  мост
через  Дегирд,  и   на   всем   прочем,   приличествующем   армии   великого
цивилизованного государства. Какие степняки могут противостоять такой мощи?
   Когда он произнес это вслух, Годарс сухо усмехнулся.
   - Затем мы и пришли сюда, сынок, чтобы выяснить это.  -  Должно  быть,  у
Абиварда был донельзя изумленный вид, потому что дихган продолжил:
   - Ты, должно быть, не совсем правильно меня понял.
   Я на своем веку повидал немало армий, воистину  немало,  но  эта  сильнее
всех. Не представляю себе, как мы можем потерпеть  поражение,  когда  хаморы
поймут наконец, что деваться им некуда и придется схватиться с нами.
   Эти слова успокоили Абиварда. Если уж отец  не  представлял,  как  хаморы
могут добиться победы, значит, этого не может быть. Он сказал:
   -  Царь  Царей,  да  продлятся  его  дни   и   прирастет   его   царство,
представляется мне человеком, способным в нужное время  ударить,  и  ударить
крепко.
   - И мне он таким представляется, - ответил Годарс. -  Я  очень  удивлюсь,
если впереди наших войск, когда мы ударим по хаморам, не  будет  развеваться
его львиный штандарт. Хотя о его отваге я знаю только с чужих  слов.  Слыхал
я, что и сын его, Шарбараз, не уступает отцу.  Он,  кстати,  примерно  твоих
лет.
   - Я не видел здесь его штандарта.
   - И не увидишь, - отозвался Годарс.  -  Пероз,  да  продлятся  его  годы,
оставил его в Машизе, как  я  оставил  в  крепости  Фраду.  Хотя  по  другой
причине. Я просто считаю, что Фрада немного не дорос  до  битвы,  чуть-чуть.
Шарбараз взрослый мужчина, и я думаю, Царь Царей желает, чтобы он  держал  в
узде евнухов и столичную знать, пока сам Пероз воюет.
   - Не посмеют же они воспользоваться отсутствием Царя Царей...  -  Абивард
запнулся, поймав на себе  скептический  взгляд  отца,  и  почувствовал,  что
заливается краской. - А может, и посмеют.