зошел  самого  себя.
Бальзамон, повторяющий анафему,  прозвучавшую  много  веков  назад,  казался
карающим владыкой, подобно мозаичному изображению Фоса под куполом Собора  в
Видессе.
   Однако Авшар быстро оправился от первого потрясения и взял себя в руки.
   - Глупец! Ты выставил себя на посмешище, решившись  осыпать  меня  своими
жалкими анафемами! Впрочем, это не имеет значения. Дни  твои  сочтены.  Тебе
осталось не более года! Да, скоро ты будешь мертв! Мертв, как  те  слепцы  и
безумцы, которые не захотели увидеть света истины! После гибели Скопензаны я
пришел к ним, желая открыть их пустые глаза. Я стоял перед  ними  и  слушал,
как они проклинают меня. Минули века - и вот я стою перед тобой. Скажи - кто
же из нас двоих поклоняется более могущественному богу?
   - Когда-нибудь и ты, порождение зла, окончишь дни свои. Раньше или  позже
- какое это имеет значение пред лицом Вечности? Твои жестокие дела вопиют  к
небесам и свету солнца! Ты будешь призван к ответу, Авшар! Остаток  Вечности
ты проведешь во льду Скотоса, обреченный страдать среди  прочих  его  темных
созданий.
   Мрачные глаза князя-колдуна горели презрением.
   - Ты так же глуп и наивен, как твои пращуры! Все мы - творения Скотоса, и
ты, и я, и все прочие! И тот вспыльчивый болван,  что  сидит  на  троне,  по
праву принадлежащем мне, - он тоже! Воистину, человек - самое  замечательное
из творений Скотоса. Из всех живых  существ  лишь  он  один  в  полной  мере
познал, что такое зло, и пользуется им по доброй воле.
   Авшар говорил так, словно они с Бальзамоном беседовали  наедине.  Да  так
оно, в своем роде, и было. Оба они - невзирая на разделявшую их  пропасть  -
были созданиями теологической иерархии Видесса.
   Бальзамон ответил таким тоном,  словно  пытался  вернуть  заблуждающегося
коллегу к общепринятой доктрине, а  не  вступил  в  смертельный  поединок  с
опаснейшим врагом своего народа и своей веры:
   - Следуя твоей логике, с тем же успехом можно утверждать, что вся пища  -
отрава, если в ней попадется одна тухлая рыба. Неужто  ты  в  слепоте  своей
позабыл о том, что в душе каждого человека кроется не только зло, но и самое
удивительное, бескорыстное добро?
   Вероятно, Патриарх  хотел  задать  чисто  риторический  вопрос,  но  Марк
подумал, что Бальзамон затронул самую глубинную суть дела. Чем дольше  живет
человек, тем больше он  становится  самим  собой.  Когда-то  в  душе  Авшара
крылось не больше зла, чем в душе любого другого человека. Так  продолжалось
до тех роковых дней, когда прелату  Скопензаны  выпало  тяжкое  испытание  -
пережить вторжение хаморов и падение Видесса.  И  тогда  он  увидел  в  этой
катастрофе знамение торжества Скотоса на земле и обратился к  темному  богу.
Применяя дьявольскую магию, Авшар сумел прожить множество веков.  Он  сделал
выбор и закостенел в нем, и теперь...
   ...И теперь он проклял Бальзамона с  беспредельной  жестокостью,  которую
веками лелеял в своей груди, - ибо ненависть изгнанника и предателя в  сотни
раз ужаснее ненависти честного врага:
   - Так умри! Увидишь, как поможет тебе твое Добро!
   Его  руки  взметнулись  вверх  в   том   же   движении,   которое   убило
видессианского  всадника.  Когда  яркое  пламя  коснулось  Бальзамона,  Марк
невольно закричал от  боли.  Патриарх  заслужил  лучшего,  чем  неотомщенным
погибнуть от руки Авшара. Но Бальзамон не упал, хотя  осел  в  седле,  точно
придавленный тяжким грузом.
   - Я отрицаю тебя и твою силу, - сказал он. Его голос  дрожал,  но  в  нем
по-прежнему звучала  уверенность  в  своей  правоте.  -  Пока  я  жив,  твои
дьявольские чары не будут вмешиваться в ход битвы.
   - Пока ты жив? - Авшар бросил против Патриарха новое заклинание.
   Скавр услышал, как Бальзамон застонал. Затем голос Патриарха стал  тихим;
он перестал пользоваться заклинанием, позволявшим ему говорить на все  поле.
Теперь он старался только защитить себя.
   Князь-колдун  насылал  одно  заклинание  за  другим.  Бальзамон  не   был
достаточно  сильным  чародеем,  чтобы  сравняться  со  своим  могущественным
противником. Несколько раз он покачнулся в седле и чуть не упал на землю.
   Бальзамон не пытался нанести ответного удара. Но в своей  глухой  обороне
он был неуязвим. Словно старый, но все еще  грозный  боец,  желающий  только
удержать врага на расстоянии,  он  твердо  отбивал  страшные  чары,  которые
одолели бы более сильного, но менее уверенного в своей правоте мага.
   Увидев, что  Патриарх  уцелел  в  этом  жутком  вихре  колдовства,  армия
Туризина начала громко выкрикивать его имя, точно боевой клич. Снова и снова
гремело, тревожа эхом далекие холмы:
   - Бальзамон! Бальзамон! Бальзамон!
   Марк и раньше видел подобное: Патриарх  черпал  силы  в  восторге  людей.
Выпрямившись в седле, он  широко  развел  руками  и  стал  размахивать  ими,
отражая каждый удар, наносимый Авшаром ему или имперской армии.
   - За его спиной  сам  ангел-хранитель,  -  прошептал  Виридовикс  на  ухо
Скавру.
   Горгид, который  стоял  далеко  позади  них,  пробормотал  себе  под  нос
по-гречески: "энтузиазмос".
   Наконец, дико вскрикнув от  ненависти,  Авшар  сдался.  Резко  дернув  за
поводья, он  повернул  свою  лошадь  и  галопом  помчался  к  строю  йездов.
Видессиане  разразились  хором  приветственных  криков  своему  Патриарху  и
грязными оскорблениями в спину врагу.
   Гвардеец-халогай, подхватив за узду мула, отвел его  в  безопасное  место
позади строя видессианской армии. Утомленный, но  не  побежденный.  Патриарх
помахал рукой солдатам. Однако Марк хорошо видел его лицо. Бальзамон не  был
победителем. Он едва спасся от страшного поражения.
   Несколько минут царило молчание. Затем  в  обеих  армиях  офицеры  начали
громко отдавать приказы, до хрипоты подбадривая своих солдат.
   Марк заглянул себе в душу, пытаясь найти вдохновляющие слова,  подобающие
ситуации, но не смог обнаружить их слишком много. Какие бы иллюзии  о  славе
на поле боя он ни питал  в  юности,  они  давно  уже  превратились  в  пыль.
Впрочем, это касалось и любого из легионеров. Наконец Марк  сказал,  повысив
голос:
   - Все очень  просто.  Если  мы  проиграем  эту  битву,  всем  нам  конец.
Держитесь дружно, бейтесь  слаженно,  выполняйте  все  приказы  и  не  дайте
ублюдкам пробиться через ваши ряды. Думаю, это все.
   Он слышал, как несколько голосов повторяли за ним, переводя  его  краткую
речь на гортанный васпураканский язык для тех "принцев", которые все еще  не
говорили по-латыни.
   Выступление Марка не вызвало аплодисментов. Все свои  восторги  легионеры
уже израсходовали на Бальзамона. Однако Марк не слишком беспокоился по этому
поводу. Его солдаты были готовы биться и не испытывали страха. Все остальное
уже не имело большого значения.
   Скавру почудилось, что он слышит гром в ясном, без единого облачка, небе.
Какое еще колдовство направил на них Авшар? Но это была не гроза.
   - Началось, - сказал Гай Филипп.
   Иезды пришпорили своих лошадей  и,  сотрясая  землю,  понеслись  на  ряды
видессиан. Топот копыт тысяч лошадей, казалось, заполонил собой весь мир.
   Громко  закричал  Лаон  Пакимер,  и  хатриши  галопом  вылетели   вперед,
прикрывая пеших легионеров и халогаев  от  града  стрел.  Всадники  Пакимера
начали осыпать ответными стрелами йездов и  немного  замедлили  скорость  их
яростной атаки. Марк видел, как пораженные меткими выстрелами падают  лошади
и люди в обоих отрядах.
   Хатриши были отважными бойцами, но враги  превосходили  их  численностью.
Сделав все возможное, Пакимер помахал в  воздухе  своей  засаленной  меховой
шапкой.  Это  заменяло  приказ  отступать.  Хатриши,  уцелевшие  в   стычке,
вернулись на свои позиции.
   - Авшар! Авшар! - Крики йездов звоном отзывались в  ушах  Скавра.  Стрелы
уже долетали до железных рядов легионеров. Где-то позади  Марка  послышались
проклятие  и  звон  металла.  Один  из  легионеров  упал  на  землю.  Другой
выругался, когда в его ногу впилась стрела.
   Еще одна стукнула о щит Марка. Трибун покачнулся и мысленно  поблагодарил
тех, кто сделал этот тяжелый щит. Несколько слоев толстой  кожи,  металла  и
дерева защищали в бою куда лучше, чем легкие щиты кочевников или  видессиан.
Тот щит, что дали аршаумы Марку во время похода на  Видесс,  был  бы  сейчас
пробит насквозь.
   Иезды продолжали наседать на римлян. Они были уже совсем близко.
   - Копья к бою! - крикнул трибун, прикинув на глаз  расстояние  до  врага.
Марк высоко поднял меч и краем глаза заметил, как  буккинаторы  приложили  к
губам трубы.
   - Вперед! - крикнул он. Десятки трубачей передали приказ легионерам.
   Сотни тяжелых  копий  разом  метнулись  на  врагов.  Раненые  йезды  дико
кричали;  их  лошади  ржали  от  боли  и  страха.  Вопли  людей  и  животных
беспрестанно звучали в воздухе, кони  валились  на  землю  один  за  другим,
придавливая собой всадников.
   Некоторые йезды пытались защититься от копий щитами.  Это  спасало  их  в
первый миг, но когда  они  пытались  вырвать  копья  из  щитов  и  выбросить
мешавшие им  древки,  они  обнаруживали,  что  мягкие  железные  наконечники
римских копий согнулись от удара и  намертво  застряли  в  щитах,  делая  их
бесполезными в бою. Ругаясь, йезды отбрасывали щиты в сторону.
   Еще несколько сотен копий полетели во врагов. После этого с лязгом  вышли
из ножен короткие мечи легионеров. Закипел рукопашный бой.
   Невозможно было сказать, что гнало йездов в битву  -  страх  перед  своим
ужасным повелителем или одна только кровожадность. Но бились они  яростно  и
отважно.
   На римлян обрушились тучи кочевников. Пыль, поднятая их лошадьми, окутала
легионеров душным, густым облаком.
   Марк чихнул и прокашлялся. Глаза его покраснели и слезились от  пыли.  Он
слепо рубил всадника, напиравшего прямо на него. Вдруг Скавр  ощутил  слабое
сопротивление металла, которое означало, что  меч  вошел  в  тело.  Брызнула
теплая кровь, и Марк услышал стон. Он  так  никогда  и  не  узнал,  был  это
человек или конь.
   Трибун вытер лицо рукавом, чтобы лучше  видеть,  и  быстро  огляделся  по
сторонам. Здесь и там йезды  пробили  глубокие  бреши  в  рядах  легионеров,
однако настоящего прорыва  не  произошло.  Повзводно  и  манипулами  римляне
быстро передвигались в самые горячие места боя, чтобы отразить натиск  врага
там, где давление было сильнее всего. В ближнем бою у  римлян  имелось  куда
больше преимуществ, чем у кочевников, несмотря на то что  те  были  конными.
Колющие  мечи,  прочные  доспехи,  тяжелые  щиты  и   железная   дисциплина,
помноженная на гибкость и маневренность манипулярного  строя,  имели  сейчас
большее значение, чем умение рубить с седла.
   Марк увидел, как Тит Пулион вступил в яростную схватку с  йездом,  громко
крича  и  насмехаясь  и  нанося  врагу  удар  за  ударом.  Пока  разъяренный
противник,  поглощенный  боем,  желал  только  одного  -  зарубить  дерзкого
римлянина, один из легионеров незаметно наклонился и  распорол  живот  коня.
Животное рухнуло на землю, жалобно заржав.  Пулион  тотчас  же  подскочил  к
йезду и пронзил его мечом.
   - Правильно! Лежачего не бьют, лежачего убьют! - засмеялся Луций Ворен. -
Заставляй их спешиваться!
   Ворен сражался с йездом, который  потерял  своего  коня  и  вынужден  был
рубиться пешим. Римский  гладий  наносил  короткие  колющие  удары,  которым
обучали легионеров учителя фехтования  на  тренировках.  Никакая  ярость  не
могла устоять перед отточенностью  римского  фехтовального  искусства.  Йезд
рухнул на землю, схватившись руками за живот. Скавр уловил гнилой запах. Это
означало, что у йезда пробиты кишки.
   Пулион уже бился с другим всадником. Они с Вореном давно позабыли о своих
прежних распрях, но Пулион отнюдь не  собирался  позволить  товарищу  обойти
себя в бою.
   Йезд нацелился копьем на Зеприна Красного,  который  легко  уклонился  от
удара. Огромный халогай был гибок и ловок  в  движениях.  Со  страшным  воем
северянин обрушил свой громадный  топор  на  голову  вражеского  коня.  Удар
пришелся  животному  между  глаз.  Мозги  забрызгали  всех  вокруг,  и  конь
свалился, как громом пораженный. Второй удар подверг той же участи всадника.
   Слева от легионеров сверкали боевые топоры - гвардейцы-халогаи уничтожали
лучших солдат Авшара. Но макуранские  копейщики,  которые  стояли  в  центре
вражеской армии, сражались с не меньшим мужеством и искусством.  Все  больше
северян бросались вперед, чтобы заменить в строю своих товарищей,  павших  в
бою.
   - Закройте брешь! - закричал Марк. - Помогите им!
   Он отправил одну манипулу на  левый  фланг,  чтобы  не  дать  возможности
макуранцам увеличить брешь между халогаями и легионерами. В армии, собранной
из разномастных отрядов, подобная опасность была вполне вероятной. В битве у
Сангария намдалени Дракса научили трибуна думать об этом. Скавр заплатил  за
урок дорогую цену.
   Хотя Виридовикс не подчинялся никому на свете,  он  придвинулся  ближе  к
трибуну. Кельт был рад помочь халогаям. Суровые, мрачные люди, - куда  более
пессимистичные,  чем  его  соплеменники-кельты,  -  халогай  чем-то  все  же
напоминали Виридовиксу его народ.
   Один  макуранец  попытался  ударить  кельта  по  голове  обломком  копья.
Виридовикс нагнулся и отбил удар. Металлический панцирь,  защищающий  лошадь
макуранского копейщика, спас ее от ранения.  Она  взвилась  на  дыбы,  чтобы
ударить Виридовикса копытами, однако тот увернулся. Мгновение враги смотрели
друг другу в глаза, тяжело дыша. Под  коническим  шлемом  с  плюмажем  кельт
видел смуглое лицо, покрытое маслянистыми каплями пота; густо навощенные усы
грозно топорщились, как рога. Рыжие усы Виридовикса были влажными и обвисли.
Поглядев на Виридовикса настороженно, макуранец хлебнул вина из  бурдюка,  с
уважением отсалютовал кельту и повернул коня в другую сторону.
   - Пусть ты выйдешь из боя невредимым, - бросил ему вслед  Виридовикс.  Он
не имел ни малейшего понятия, услышал ли его макуранец, а если и услышал, то
понял ли слова, произнесенные по-видессиански.
   Новая атака йездов чуть было не отбросила Марка с его манипулой назад, но
Гай Филипп и Гагик Багратони остановили напор кочевников.
   Васпуракане  бились  с  захватчиками  с  такой  исступленной  яростью   и
презрением к смерти, что это ужасало даже привычного ко всему  Гая  Филиппа.
Старший  центурион  содрогнулся,  увидев,  как  один  из  "принцев"  и  иезд
одновременно пронзили друг друга саблями и упали  на  землю,  схватившись  в
предсмертном объятии.
   - Болваны! - заревел Гай Филипп. - Не бросайтесь  своей  жизнью  впустую!
Один за одного - плохая сделка с этими ублюдками!
   Солдаты Багратони, похоже, не обратили на него внимания.
   Спустя миг старший центурион заметил пехотинца, который, кажется, не знал
своего места в строю. Гай Филипп яростно выдохнул:
   - Ты!..
   Солдат повернулся к нему лицом.
   - А, это ты, - произнес старший центурион - уже совсем другим тоном.
   Горгид не ответил ему. Как раз в этот момент один из  римлян  пошатнулся,
схватившись за локоть, из которого хлынула кровь от косого удара саблей.
   - Стой! - громко крикнул врач. Легионер,  привыкший  повиноваться,  замер
как вкопанный. Горгид оторвал длинную полосу от солдатской туники,  соединил
края раны и туго ее забинтовал.
   - Иди в тыл, - приказал грек.  -  С  такой  рукой  ты  больше  не  можешь
сражаться.
   Легионер пытался было протестовать, но Горгид рявкнул:
   - Делай, как я велю!  Ты  больше  не  сможешь  защитить  себя.  Здесь  не
произойдет прорыва только потому, что в строю не будет тебя.
   Солдат  заковылял  прочь.  Горгид   надеялся,   что   повязка   остановит
кровотечение. Рука солдата была рассечена до кости.
   Он поднял меч, который отложил в сторону, когда перевязывал  раненого,  и
вздрогнул, когда кто-то схватил его за локоть.
   - Эй, тихо, тихо, - сказал Гай Филипп. - По-моему, это мой меч!  Отдай-ка
его мне.
   - Нашел время вспоминать об этом, - возмущенно сказал Горгид. - Чем же я,
по-твоему, должен защищать себя?
   -  Позволь  уж  нам  позаботиться  об  этом,  -   ответил   ветеран.   Он
удовлетворенно хмыкнул, ощутив в ладони рукоять своего старого  меча.  -  Из
всего увиденного я сделал такой вывод: как  врач  ты  принесешь  значительно
больше пользы, чем  как  солдат.  Ты  совсем  неплохо  владеешь  мечом,  но,
по-моему, тебе лучше делать то, что ты умеешь лучше всего.
   Грек подумал и быстро склонил голову в знак согласия.
   - Дай мне хотя бы тот меч, что висит у тебя на поясе. Все же  это  лучше,
чем ничего.
   Но Гай Филипп уже бежал к легионерам. Бой разгорелся с прежней яростью.
   - Вперед, Муниций! - заревел старший центурион. - Мне нужно здесь еще два
взвода!
   Двое йездов пробились через ряды  отчаянно  сопротивляющихся  легионеров.
Центурион отразил сабельный удар и прыгнул на кочевника, повалив его с седла
на землю. Затем одним прыжком он подскочил к другому йезду и  пронзил  врага
со спины прежде, чем тот сообразил, что к чему.  Но  первый  йезд  был  лишь
оглушен. Он сумел вскочить на ноги и бросился на Гая Филиппа.
   Горгид пришел на помощь  центуриону.  Грек  ухватился  обеими  руками  за
правое запястье кочевника и не отпускал его, покуда  они  не  покатились  по
земле. Жилистые сильные руки грека удерживали врага до  тех  пор,  пока  Гай
Филипп осторожно, боясь промахнуться, не вонзил свой меч в горло иезда.
   - Смело проделано, - сказал старший центурион, помогая Горгиду  подняться
на ноги. - Но почему ты не ударил его кинжалом?
   - Я забыл, что у меня есть нож, - тихо сказал Горгид
   - Дилетант! - Гай Филипп превратил это слово в ругательство. - Постарайся
хотя бы не убить себя этим оружием, договорились?  -  добавил  он,  протянув
Горгиду меч который тот у него просил.
   Только нехватка времени спасла грека от смущения.
   Ветеран направил подкрепление из отряда Муниция в наиболее слабое место в
цепи солдат, где просачивались йезды.
   Давление на легионеров  немного  ослабло,  когда  слева  затрубили  рога.
Намдалени бросились вперед с общим для армии Туризина боевым кличем: "С нами
Фос!"
   Поначалу тяжелое вооружение и сильные, крупные лошади намдалени давали им
большое преимущество. Макуранцы Авшара замедлили  атаку  островитян,  но  не
смогли их остановить. Тяжелые  всадники  шли  сквозь  ряды  легковооруженных
степняков, как нож сквозь мягкое масло. Будь у Туризина побольше  намдалени,
островитяне могли бы в эту минуту решить исход битвы в пользу Видесса.
   Но йезды были  куда  многочисленнее.  Они  облепили  островитян  со  всех
сторон, как мухи, осыпали их градом стрел. Даже прочные кольчуги и  защитные
панцири лошадей не могли послужить надежной защитой от  этого  смертоносного
дождя. Атака намдалени замедлилась.
   Однако, пытаясь остановить лавину намдаленских  латников,  йезды  оголили
свои фланги. Увидев впереди щель в боевых  порядках  врагов,  Провк  Марзофл
бросился вперед с  присущим  ему  дерзким  мужеством,  которое  однажды  уже
отличило его в одном из сражений  и  обратило  на  себя  внимание  Туризина.
Громко крича и нанося удары, он повел в тыл врагов конных  видессиан,  таких
же сумасбродно-отчаянных рубак, как и он сам. И снова: будь  армия  Туризина
вся такой же, как отряд  Марзофла,  видессиане  смогли  бы  разрезать  армию
йездов пополам и уничтожить правое крыло врагов.
   Но йезды тоже заметили  эту  опасность.  Их  крики  зазвучали  испуганно.
Легионеры приветственно завопили, не зная в точности, что именно  произошло,
но уверенные в том, что случившееся не принесло ничего хорошего их врагам.
   Однако, несмотря на отчаянные призывы Марзофла и его проклятия, остальные
видессиане медлили. Несколько долгих секунд сыграли свою роковую роль. Йезды
залатали брешь, и в ловушке оказались не  они,  а  сам  Марзофл.  Кавалерист
повернул свой отряд прямо на Авшара, однако этот путь был уже  блокирован  -
слишком много йездов и макуранцев бросилось