Горловой
васпураканский акцент стал заметнее. - Фос совершил ошибку,  не  дав  Криспу
родиться "принцем".
   Жители Васпуракана тоже поклонялись Фосу, но еретически; они верили,  что
благой бог  создал  их  первыми  из  всех  людей,  и  потому  называли  себя
"принцами" и "принцессами". Анафемы, которые  обрушивали  на  них  видесские
прелаты, сыграли немалую роль в желании многих васпуракан видеть свой горный
край под властью Макурана, для которого любые  формы  поклонения  Фосу  были
равно  ложными  и  который  не  выделял   для   религиозного   преследования
исключительно васпуракан. Тем не менее, немало уроженцев Васпуракана  искало
счастья в Видессе в роли купцов, музыкантов и воинов.
   - Саркис, отец просил тебя  когда-нибудь  подчиниться  видесским  обычаям
веры? - спросил Фостий.
   - Что? - Саркис поковырял пальцем в ухе. - Подчиняться, говорите? Нет, ни
разу. Если мир не подчиняется нам, "принцам", то  с  какой  стати  мы  будем
подчиняться ему?
   -  По  той  же  причине,  почему  он  стремится  вернуть   фанасиотов   к
ортодоксии?
   - Уловив сомнение в собственном голосе, Фостий понял, что  задает  вопрос
не только Саркису, но и себе. Но ответил на него Саркис:
   - Он не преследует "принцев",  потому  что  за  исключением  веры  мы  не
доставляем ему неприятностей. И, если хотите знать мое мнение, то  фанасиоты
религией прикрывают откровенный разбой. А это явное зло.
   "Нет, если материальный мир сам по себе есть зло", - подумал  Фостий,  но
не высказал свое сомнение вслух, а вместо этого сказал:
   - Я знаю нескольких васпуракан, которые ради карьеры  стали  ортодоксами.
На вашем языке вы называете таких "цатами", верно?
   - Да, - подтвердил Саркис. - А вы знаете, что означает это  слово?  -  Он
подождал, пока Фостий покачает головой, потом ухмыльнулся и гаркнул:
   - Это значит "предатели", вот что!  Мы,  васпуракане,  народ  упрямый,  и
память у нас долгая.
   - Видессиане во многом такие же,  -  сказал  Фостий.  -  Когда  мой  отец
отправился заново завоевывать Кубрат,  разве  не  достал  он  из  имперского
архива карты, которые лежали там невостребованными триста лет?
   Он моргнул, поняв, что привел отца в качестве примера. Если Саркис это  и
заметил, то вида не подал.
   - Да, ваше младшее  величество,  он  это  сделал.  Когда  мы  планировали
кампанию, я видел эти карты собственными глазами  -  выцветшие,  погрызенные
крысами, но тем не менее полезные.
   Но триста лет... ваше младшее величество, триста лет есть  лишь  блошиный
укус на заднице времени. Прошло уже триста тысячелетий с того дня, когда Фос
сотворил Васпура Перворожденного.
   И он взглянул  на  Фостия  бесстыжими  глазами,  словно  подзуживая  того
закричать о ереси. Фостий не раскрыл рта; стычки  с  отцом  приучили  его  к
сдержанности.
   - Для меня триста лет кажутся достаточно долгим сроком.
   - А, это потому что вы молоды! - воскликнул Саркис. - Когда я был в вашем
возрасте, годы тянулись, как смола,  и  мне  казалось,  что  каждый  из  них
никогда не кончится. Но сейчас в моих часах осталось совсем немного песка, и
я сожалею о каждой упавшей песчинке.
   - Да, - отозвался Фостий, хотя едва не  перестал  слушать,  когда  Саркис
заговорил о своей молодости. Его удивляло, почему пожилые люди так часто  ее
вспоминают; он же не виноват, что моложе. Но  если  бы  ему  давали  золотой
всякий раз, сказав "Это потому что ты молод", он не сомневался, что смог  бы
вернуть годовой налог каждому крестьянину в империи.
   - Ладно, я и так вас задержал, ваше младшее величество, - сказал  Саркис.
Когда вам надоедает болтовня, так и скажите.
   Знаете, это одно из преимуществ высокой должности: совсем не  обязательно
выслушивать людей, которых ты считаешь скучными.
   "Кроме  моего  отца",  -  мелькнуло  в  голове  у  Фостия:   единственное
исключение, но весьма значительное. Но мысль эта была  не  из  тех,  которой
можно поделиться с Саркисом, да и  вообще  с  кем  угодно.  Кроме,  пожалуй,
Дигена. Фостий был почему-то уверен, что священник его поймет, хотя для него
любой вопрос, не связанный прямо  с  Фосом  или  будущей  жизнью  становился
второстепенным.
   Получив повод уйти, он им незамедлительно воспользовался.
   Даже теперь, когда прибывшая  армия  запрудила  улицы,  Наколея  казалась
крошечным городком для любого, привыкшего  к  столичным  масштабам.  Жалким,
унылым, провинциальным... уничижительные определения сами собой всплывали  в
голове Фостия. Истинны они или нет, но они подходили.
   В Наколее все было буквально перевернуто вверх ногами.
   Возвращаясь к отцу в сгущающихся сумерках,  Фостий  с  трудом  пробирался
между запрудившими улицы солдатами. Криспу отвели покои в резиденции эпарха,
расположенной на городской площади  напротив  главного  храма  Фоса.  Как  и
большинство храмов в империи, он тоже был  построен  по  образцу  столичного
Собора.
   Первое, что пришло при виде его в голову Фостия - жалкая и дешевая копия.
   Вторая мысль, противоположная  первой  -  жаль,  что  на  его  возведение
потратили слишком много золотых.
   Фостий резко остановился посреди площади.
   - Клянусь благим богом! - воскликнул он, даже не заботясь о том, что  его
могут услышать. - Еще немного, и я сам стану фанасиотом.
   Он даже удивился, почему эта мысль не пришла к нему раньше.
   Многие проповеди Дигена не отличались от доктрин  еретической  секты,  за
тем лишь исключением,  что  после  слов  священника  эти  доктрины  казались
добродетелью, а Криспу они представлялись подлыми и  злобными.  Когда  же  у
Фостия появлялась возможность выбирать между мнением отца и чьим-то  другим,
он автоматически склонялся к последнему.
   Неожиданно его поразила и вся ирония ситуации. Зачем он бросился в бой со
злобными еретиками, если сам практически полностью согласен с их учением? Он
представил, что сейчас  пойдет  к  Криспу  и  все  это  ему  скажет.  Трудно
вообразить более быстрый способ избавления от всех материальных благ.
   По крайней мере, наследником престола ему тогда точно не быть.
   Это внезапно стало для него  очень  важным.  Автократор  обладал  большой
властью  среди  духовной  иерархии.  Если  бы  он  стал   Автократором,   то
распространил бы в Видессе учение Дигена. Но  если  красные  сапоги  наденет
какой-нибудь зануда  и  ортодокс  -  ему  сразу  представился  Эврип,  -  то
преследования будут продолжаться. Значит, нельзя давать Криспу любого повода
отодвинуть его в сторону.
   Утвердившись в этом решении, он торопливо зашагал  по  брусчатке  к  дому
эпарха. Халогаи, недавно  вставшие  на  охрану  возле  входа,  подозрительно
уставились на него, пока не узнали, потом взмахнули топорами, отдавая честь.
   Когда он вошел в комнату Криспа, тот, как обычно, просматривал документы.
   Он поднял голову и раздраженно нахмурился:
   - Что ты здесь делаешь? Неужели успел вернуться? Я же посылал тебя...
   - Я знаю, с каким поручением ты меня посылал,  -  бросил  Фостий.  -  Все
сделано. Вот. - Он достал из мешочка на поясе свиток пергамента и бросил его
на стол. - Это подписи офицеров, которым я передал твой приказ.
   Крисп откинулся на спинку кресла и просмотрел  список.  Когда  он  поднял
взгляд на сына, вся его хмурость исчезла:
   - Хорошая работа. Спасибо, сын. Можешь заняться чем хочешь; у меня больше
нет для тебя поручений.
   - Как скажешь, отец, - ответил Фостий и повернулся, собираясь уйти.
   - Подожди, - остановил его Автократор. - Не  уходи  рассерженным.  Скажи,
как, по-твоему, я задел тебя на сей раз?
   Формулировка вопроса лишь еще больше вывела Фостия из себя, и он, позабыв
о намерении поддерживать с отцом хорошие отношения, рявкнул:
   - Мог бы проявить и побольше радости от того, что  я  сделал  нужное  для
тебя дело.
   - С какой стати? - удивился Крисп. - Ты хорошо сделал порученное дело,  я
так и сказал. Но дело-то не требовало от тебя чего-то  выдающегося.  Неужели
ты ждешь особой похвалы всякий раз, когда справишь нужду, не обмочив сапог?
   Отец и сын уставились друг на друга, гневно сверкая глазами.
   Фостий пожалел, что отдал отцу пергамент, - надо было только показать его
издалека, а потом  порвать  на  клочки  и  швырнуть  ему  в  лицо.  Пришлось
удовольствоваться меньшим - уходя, хлопнуть дверью.
   Когда он вновь вышел на площадь, было уже совсем темно.
   Халогаи у входа взглянули на  него  с  любопытством,  но  выражение  лица
Фостия не возбуждало  желание  задавать  вопросы.  Когда  резиденция  эпарха
осталась далеко позади, до Фостия внезапно дошло, что ему  некуда  идти.  Он
остановился,  потеребил  бороду  унаследованным  от  отца  жестом   и   стал
размышлять, что же делать дальше.
   Одним из очевидных  ответов  было  надраться  до  бесчувствия.  Он  видел
несколько таверн с горящими перед  входом  факелами,  и  еще  немало  других
таверн было на других улицах. Интересно,  запаслись  ли  кабатчики  вином  у
окрестных  крестьян,  не  надеясь  на  привезенные  армейскими  интендантами
запасы?  Наверняка  для  этих  приземленных  материалистов  прибытие  такого
количества страдающих от жажды солдат воистину оказалось подарком небес.
   Немного поразмыслив, он решил в таверну не идти. Фостий  не  имел  ничего
против вина, как такового; его было пить безопаснее, чем воду, которая могла
одарить и  лихорадкой.  Но  пьянство  отвращало  душу  от  Фоса,  превращало
человека в грубое животное и легкую жертву искушений Скотоса. В  тот  момент
состояние собственной души значило для Фостия многое. Чем бережнее он  будет
с ней обходиться, тем вероятнее окажется на небесах.
   Он взглянул через площадь на храм. Вход в него  тоже  был  освещен,  люди
заходили помолиться. Некоторые, судя по походке, уже успели напиться. Фостий
презрительно оттопырил губу - у него  не  было  желания  молиться  вместе  с
пьяными.
   И вообще он не  хотел  молиться  в  храме,  имитирующем  Собор.  Особенно
теперь, когда понял, что симпатизирует фанасиотам.
   После наступления темноты со стороны Видесского моря потянул легкий бриз,
но не этот ветерок вызвал у него его в легкую дрожь. До тех пор,  пока  отец
сидит на троне, Фостию грозит серьезная опасность. Он сам навлек ее на себя,
как только осознал, что подразумевают проповеди Дигена. А Крисп  никогда  не
отречется от материализма - скорее на ячменных колосьях вырастут апельсины.
   Родившись ни с чем - и он не уставал это повторять, - Крисп верил в  вещи
не меньше, чем в Фоса.
   Так что же ему остается? Напиваться Фостию не хотелось, молиться тоже.
   Как, кстати, и трахаться, хотя шлюхи Наколеи  сейчас  наверняка  трудятся
упорнее кабатчиков - и, возможно, меньше дурят своих клиентов.
   В конце концов он вернулся на борт "Торжествующего" и съежился на койке в
своей крохотной  каютке.  После  нескольких  часов  на  берегу  даже  легкое
покачивание стоящего у причала корабля показалось странным,  но  вскоре  оно
его убаюкало. Фостий заснул.
   Взревели горны, взвизгнули флейты, глухо зарокотали барабаны.
   Видесское знамя -  лучистое  солнце  на  синем  фоне  -  высоко  и  гордо
развевалось во главе армии,  выходящей  из  главных  ворот  Наколеи.  Многие
всадники привязали к гривам  лошадей  желтые  и  голубые  ленточки,  которые
теперь весело развевались на дующем с моря ветерке.
   Забравшись на  городские  стены,  жители  Наколеи  радостными  возгласами
провожали уходящую в поход армию. Некоторые из  этих  возгласов,  подумалось
Криспу, были искренними, а некоторые - сожалеющими: благодаря солдатам купцы
и трактирщики неплохо набили свои кошельки. А некоторые  -  Крисп  надеялся,
что таких  окажется  совсем  немного,  -  вылетали  из  глоток  фанасиотских
шпионов.
   Крисп повернулся к Фостию, который сидел на лошади рядом с ним,  наблюдая
за проходящими мимо войсками.
   - Отыщи Ноэтия, который командует арьергардом. Передай,  чтобы  его  люди
особенно внимательно выслеживали всех, кто тайком покидает Наколею.  Нам  не
нужно, чтобы еретики имели точные сведения о наших силах.
   - Не все, покидающие город, делают это тайком, - ответил Фостий.
   - Знаю, - хмуро промолвил Крисп.  Как  и  за  всякой  армией,  следом  за
солдатами шли и ехали обозники, женщины и даже мужчины легкого поведения,  а
также гораздо больше маркитантов и торговцев, чем устроило бы Криспа.  -  Но
что я могу поделать?
   Наши базы в Харасе и Рогморе сгорели, и  теперь  мне  нужен  всякий,  кто
поможет прокормить войско.
   - Харас и Рогмор? - переспросил Фостий, удивленно приподняв бровь. - Я об
этом не знал.
   - Тогда ты, должно быть, последним во всей армии узнал эту новость. Крисп
метнул в сына осуждающий взгляд. - Ты  вообще  замечаешь,  что  вокруг  тебя
происходит? Оба склада были уничтожены, еще  когда  мы  находились  в  море.
Клянусь благим богом, они словно раньше нас знали, куда мы направимся.
   - И как, по-твоему, им удалось узнать, где мы  храним  армейские  запасы?
спросил Фостий странно равнодушным тоном.
   - Я ведь  сколько  раз  повторял,  -  ответил  Крисп,  вновь  намекая  на
невнимательность Фостия, - что среди нас есть предатели.
   Эх, если бы я знал их имена, то заставил бы пожалеть об измене.
   Но в этом-то и заключается проклятие гражданской  войны:  враг  ничем  не
отличается от друга и способен затаиться рядом с тобой. Понимаешь?
   - Гм-м? О да. Конечно, отец.
   Крисп фыркнул. Судя по отвлеченному и задумчивому выражению лица,  Фостий
опять слушал его вполуха. Если он не обращает внимания даже на то, что может
его погубить, то что вообще способно привлечь его внимание?
   - Мне очень хочется узнать, как еретики пронюхали о моих планах. Им  ведь
потребовалось время на подготовку  нападений,  поэтому  они,  скорее  всего,
узнали о будущем маршруте армии сразу, как только я его  утвердил...  может,
даже быстрее, чем я принял решение.
   Он надеялся, что сын хоть как-то откликнется на  шутку,  но  Фостий  лишь
кивнул, потом развернул лошадь:
   - Поеду передам твой приказ Ноэтию.
   - Но сперва повтори его, -  велел  Крисп,  желая  убедиться,  что  Фостий
прислушивался к его словам.
   Услышав  это,  старший  сын  скривился,  но  все  же  монотонно  и  точно
пересказал приказ и отъехал. Крисп смотрел ему вслед - ему  не  понравилось,
что Фостий как-то понуро сидел в седле. В конце концов он решил, что это ему
лишь кажется.
   Он и так оскорбил сына, заставив его повторить  приказ,  словно  тот  был
новобранцем из крестьян, у которого на сапогах еще навоз не обсох.
   Но, конечно же,  у  крестьянина-новобранца  больше  стимулов  в  точности
запомнить порученное, чем у человека, который не может претендовать на более
высокое общественное положение, чем то, которое он уже занимает.  Фактически
ниже крестьянина-новобранца по общественному  положению  может  быть  только
крестьянин. Крисп это прекрасно знал. Иногда ему хотелось, чтобы это знали и
его сыновья.
   Армия двигалась вперед,  а  Фостий  ехал  назад.  Поэтому  до  Ноэтия  он
добрался  вдвое  быстрее,  чем  при  других  обстоятельствах,  а  время  для
размышлений сократилось наполовину.  Он-то  прекрасно  знал,  как  фанасиоты
узнали, где имперская армия разместит резервные склады:  он  сам  сказал  об
этом Дигену. Он вовсе не собирался ставить под удар предстоящую кампанию, но
разве Крисп этому поверит?
   Фостий ни секунды не сомневался, что Крисп про это узнает. Он не  обладал
отцовской проницательностью, но и не склонен был его недооценивать.  Бездарю
не просидеть более двадцати лет на  видесском  троне.  И  если  Крисп  решит
что-то выяснить, то  рано  или  поздно  своего  добьется.  И  когда  он  все
узнает...
   Какими окажутся последствия, Фостий не знал, но не  сомневался,  что  они
будут неприятными - для него. И выволочкой дело не обойдется -  это  слишком
легкое наказание за провал военной кампании. За такие дела кладут голову  на
плаху, если только человек не наследник престола. Но если учесть  склонность
отца к  справедливому  правосудию,  голова  Фостия  и  в  самом  деле  может
оказаться на плахе.
   Он задумался над тем, следует ли передавать Ноэтию приказ отца. Если он и
в самом деле считает себя последователем Фанасия, то как он может  предавать
интересы своих собратьев по вере? Но  если  он  хоть  на  грош  заботится  о
собственной безопасности, то как он может не передать  приказ?  Гнев  Криспа
обрушится на него лавиной. К тому же, если у отца зародятся  подозрения,  то
роль Фостия в  уничтожении  военных  складов  всплывет  на  свет  с  большей
вероятностью.
   Так что же делать? Думать уже некогда - вот  уже  видно  знамя  командира
арьергарда, синее солнце на золотом фоне,  и  прямо  под  ним  едет  Ноэтий,
крепкий офицер средних лет, похожий на многих  других,  служащих  Криспу,  -
скорее невозмутимый, чем блистающий умом. Отдав Фостию честь, Ноэтий  звонко
крикнул:
   - Чем могу служить, ваше младшее величество?
   - Э-э... - протянул Фостий, потом еще раз; он  так  и  не  успел  принять
решение. Кончилось все тем, что ответил его рот, а не разум:
   - Отец велит особенно внимательно присматриваться ко всем, кто уезжает из
Наколеи - на тот случай, если путник окажется фанасиотским шпионом.
   Фостий возненавидел себя, едва слова сорвались с его  губ,  но  было  уже
поздно. Как оказалось, все его терзания были напрасными. Ноэтий вновь  отдал
честь, прижав к сердцу кулак, и сказал:
   - Можете передать его императорскому  величеству,  что  я  уже  обо  всем
позаботился. - Ноэтий подмигнул. -  Передайте  также  Криспу,  чтобы  он  не
пытался учить старого лиса, как надо воровать кур.
   - Я... передам оба сообщения, - пробормотал Фостий.
   Вид у него был, наверное, немного ошарашенный, потому что Ноэтий, откинув
голову, громко и по-мужски расхохотался.
   Фостий терпеть не мог такого хохота.
   - Вы сделаешь это, ваше младшее величество,  -  прогрохотал  он.  -  Это,
наверное, ваша первая кампания, да? Конечно, первая. Тогда вам повезло -  вы
научитесь кое-чему, чего во дворце не найдешь.
   - Да, я это уже понял, - ответил Фостий и  поехал  обратно,  к  авангарду
армии. Ехать ему предстояло гораздо дольше, потому что теперь он двигался  в
том же направлении, что и солдаты, и у него появилось время для размышлений,
которое ему весьма  пригодилось  бы  совсем  недавно.  Покинув  дворец,  он,
несомненно, узнал кое-что новое, в том числе и то, что значит  находиться  в
постоянном страхе. Вряд ли Ноэтий имел в виду именно это.
   Обоз двигался в центре растянувшейся армейской колонны - самом безопасном
на случай атаки месте. С мычанием волочили ноги быки и коровы.  Громыхали  и
скрипели фургоны; от пронзительного и громкого  визга  несмазанных  колесных
осей у Фостия даже заломило зубы. В одних фургонах везли  сухари,  в  других
фураж для лошадей, стрелы, аккуратно связанные в  пучки  по  двадцать  штук,
чтобы их было легко вставить в опустевшие колчаны, и металлические  части  и
бревна для осадных машин - из них, под руководством военных  инженеров,  уже
на месте изготовят и подгонят по размеру необходимые деревянные детали.
   Вместе с обозом путешествовала и та часть  армии,  которая  не  принимала
непосредственного участия в сражениях.
   Жрецы-целители в синих рясах восседали на мулах, время от времени  пуская
их с шага на рысь, чтобы поспеть за длинноногими лошадьми.  Немногочисленные
купцы с дорогими  товарами  для  офицеров,  которым  они  были  по  карману,
предпочитали ехать в колясках, а не в седле. Так же поступали и некоторые из
женщин легкого поведения, которых притягивает любая  армия,  хотя  остальные
ехали верхом, не уступая апломбом любому мужчине.
   Кое-кто из куртизанок одаривал Фостия профессиональной улыбкой.
   Он к этому привык и  ничуть  не  удивлялся.  В  конце  концов  он  молод,
занимает неплохое положение, едет не на  кляче  и  богато  одет.  И  раз  уж
женщина от отчаяния или по собственному  желанию  торгует  своим  телом,  то
вполне логично видит в нем клиента.