стал заметно грубее.
   Будь погода лучше, Фостий неторопливо вышел бы  во  внутренний  дворик  и
помочился на стену, однако сейчас во дворике воды и так с избытком хватало.
   Поэтому Фостий направился в гардероб. <В оригинале - garderobe. В словаре
такого слова я не нашел. Это, конечно, не гардероб в привычном смысле, но  и
не уличный сортир (см. ниже). Возможно, это нечто вроде  караулки  у  входа,
объединенной  с  зимним  туалетом,  но  как  это   назвать   одним   словом,
затрудняюсь. А.Н.> Это помещение, соединенное с выгребной ямой  под  башней,
было настолько шумным, что он избегал его когда мог. Но сегодня,  однако,  у
него выбора не было.
   Отверстия в длинной каменной скамье находились внутри деревянных кабинок,
предоставляя непривычную возможность уединения, которая пришлась  Фостию  по
душе. Когда он вошел, три кабинки оказались заняты, пришлось воспользоваться
четвертой, самой дальней от двери.
   Облегчаясь, он услышал, как  следом  за  ним  вошли  двое.  Один  из  них
недовольно хмыкнул.
   - Все занято, - сказал он. По легкому акценту Фостий узнал  личного  мага
Ливания.
   Вторым из парочки оказался сам Ливаний.
   - Не дергайся, Артапан, - весело произнес он. - Ты ведь не лопнешь,  если
немного потерпишь, да и я тоже.
   - Не называй мое имя! - рявкнул чародей.
   - Клянусь благим богом, - рассмеялся Ливаний, - если  бы  у  нас  даже  в
сортирах сидели шпионы, то мы были бы обречены на поражение, еще  не  начав.
Ну вот, парень уже выходит. Иди первый, я подожду.
   Фостий уже привел  свою  одежду  в  порядок,  но  из  кабинки  не  вышел,
дожидаясь, пока Ливаний войдет в другую и закроет за собой дверь. Когда  это
произошло, он выскочил из своей кабинки и торопливо вышел из гардероба.
Он не желал, чтобы Ливаний или Артапан знали, что он их подслушал.
   Теперь, узнав имя чародея, он распознал и столь  долго  не  дававший  ему
покоя акцент. Артапан был из Макурана,  и  Фостий  задумался  над  тем,  что
делает в лагере Ливания маг из страны, ставшей вечным врагом Видесса.  Разве
не мог Ливаний отыскать мага среди фанасиотов?
   Через несколько секунд все сомнения отпали. Для  человека,  выросшего  во
дворце и волей-неволей впитавшего немало исторических знаний, ответ на  этот
вопрос оказался очевиден:
   Артапан служит здесь интересам Царя царей  Рабиаба.  А  как  можно  лучше
услужить интересам Рабиаба, чем поддерживать войну Видесса с самим собой?
   Этот  вопрос  немедленно  породил  два  других.  Во-первых,  понимает  ли
Ливаний, что его используют? Или не знает, или добровольно согласился  стать
марионеткой Макурана, или использует помощь Рабиаба точно так же, как Рабиаб
использует его.  Фостий  попросту  не  мог  представить  Ливания  безмозглым
идиотом. Но из оставшихся альтернатив выбирать оказалось труднее.
   Фостий решил отложить эту проблему в сторону. Второй  вопрос  значил  для
него гораздо больше: если фанасиоты процветают благодаря помощи Макурана, то
что же они тогда твердят об истинности своего учения? Вонзив в такой  вопрос
зубы, немудрено их и сломать. Стала бы фанасиотская интерпретация веры расти
и распространяться без иностранной - да нет, что тут играть словами?  -  без
вражеской помощи? Религиозное ли это по  сути  своей  движение,  или  скорее
политическое? Но если оно чисто политическое, то почему оказалось  настолько
привлекательным для большого числа видессиан?
   Не потрудившись даже раздобыть огарок,  Фостий  поднялся  по  лестнице  и
вошел в свою каморку. Сейчас ему было все равно, насколько здесь  темно.  Он
этого фактически не заметил. Фостий уселся на колченогий стул. Ему  придется
о многом поразмыслить.
   Где-то среди шестеренок и рычагов за стеной Тронной палаты стоял слуга, с
отчаянием воспринимая свою бесполезность.
   Крисп, огорчив его до глубины души, приказал  не  поднимать  трон,  когда
перед ним ляжет ниц посол Хатриша.
   - Но таков обычай! - простонал слуга.
   - Смыслом этого обычая  было  приводить  в  изумление  иноземных  послов,
ответил ему Крисп. - А Трибо этот фокус не  приводит  в  изумление,  а  лишь
заставляет хохотать.
   - Но таков обычай, - повторил слуга.  Для  него  смысл  обычаев  не  имел
значения. Он всегда поднимал трон, поэтому будет поднимать его всегда.
   Даже сейчас, когда Трибо приблизился к трону и  распростерся  на  животе,
Крисп продолжал гадать - а вдруг слуга все же ослушается и поднимет трон.
   Обычаи в империи умирали медленно и тяжело, если умирали вовсе.
   К облегчению Криспа, трон не шелохнулся. Когда посол  Хатриша  встал,  то
первым делом осведомился:
   - Что, механизм сломался?
   "Нет, мне не выиграть", - подумал Крисп. Казалось, хатриши существуют  на
свете исключительно для того, чтобы осложнять жизнь своих соседей-видессиан.
   Отвечать послу он не стал, храня императорское достоинство, хотя  у  него
появилось чувство, что от молчания окажется столь  же  мало  проку,  как  от
прежде поднимающегося трона.
   И точно. Поняв, что ему не будут  отвечать,  Трибо  понимающе  фыркнул  и
сказал:
   - Да возрадуется ваше величество, но нас продолжают тревожить фанасиоты.
   - Они продолжают тревожить и нас, если ты этого еще не  заметил,  -  сухо
отозвался Крисп.
   - Да, ваше величество,  но,  видите  ли,  для  вас,  видессиан,  ситуация
выглядит иначе. Чума завелась на вашей территории, так что она, само  собой,
распространяется среди вашего скота.
   А нам вовсе не нравится, что зараза перекидывается и на наших коров, если
вы поняли меня правильно.
   Видессианин использовал бы сравнение из области сельского хозяйства, а не
скотоводства, но Крисп без труда понял Трибо.
   - Так чего ты от меня ждешь? -  спросил  он.  -  Чтобы  я  перекрыл  нашу
границу и запретил всякую торговлю?
   Как Крисп и предполагал,  посол  Хатриша  вздрогнул:  Хатриш  нуждался  в
торговле с Видессом гораздо больше, чем Видесс в торговле с Хатришем.
   - Не надо крайностей, ваше величество. Я  хочу  лишь  вновь  услышать  из
ваших уст, что ни вы, ни ваши  священники  не  имеют  никакого  отношения  к
распространению проклятой ереси, и передать ваши слова хагану.
   Перед троном стояли Барсим и Яковизий. Крисп мог видеть лишь их  спины  и
краешек лица. Он часто играл в своеобразную игру, пытаясь по столь  немногим
признакам угадать, о чем они думают.
   Яковизий наверняка веселился - его восхищали нахалы, - а Барсим  пребывал
в ярости: обычно невозмутимый евнух сейчас мелко дрожал. Через секунду Крисп
понял  причину  его  негодования  -  Барсим  счел  за  оскорбление  то,  что
императору приходится отрицать что-либо более одного раза.
   Его собственные понятия о том, что есть оскорбление, были  более  гибкими
даже после двадцати с лишним лет на троне. Если  посол  хотел  получить  еще
одну гарантию, то он ее получит.
   - Можешь передать Нобаду сыну  Гумуша,  -  сказал  Крисп,  -  что  мы  не
насылаем эту ересь на Хатриш специально. Мы хотим покончить с  ней  здесь  и
пытаемся от нее избавиться.  Но  у  нас  нет  обычая  раздувать  сектантские
склоки, даже если они могут оказаться для нас выгодны.
   - Я в точности передам ваши слова блистательному хагану, ваше величество,
и благодарю вас за ободрение, - сказал Трибо. Он взглянул  на  трон,  и  его
лохматая борода тревожно встрепенулась:
   - Ваше величество? Вы слышите меня, ваше величество?
   Но Крисп молчал, потому что слушал не посла,  а  мысленно  повторял  свои
слова. Видесс устыдился бы подстрекать своих соседей к религиозной войне,  а
Макуран? Разве не использовал маг, спрятавший Фостия, заклинания, от которых
попахивало Машизом? Неудивительно, что у Рабиаба подрагивали кончики усов!
   Яковизий  повернулся  лицом  к  Криспу,   и   придворные   неодобрительно
забормотали при виде столь откровенного нарушения этикета. У  Яковизия  было
поразительное чутье на интригу, и его поднятая  рука  и  встревоженное  лицо
свидетельствовали о том, что нюх не подвел его и сейчас. Крисп  поставил  бы
фальшивый медяк против годового дохода империи, если Яковизий не ощутил  тот
же запах, что наполнял его собственные ноздри.
   До него дошло, что Трибо необходимо что-то ответить, и  Крисп,  промолчав
еще несколько секунд, выдавил:
   - Да, я буду рад, если ты заверишь своего суверена в том, что  мы  делаем
все  возможное  для  борьбы  с  фанасиотской  доктриной,   а   не   для   ее
распространения.
   Аудиенция закончена.
   - Но ваше величество... - возмущенно начал Трибо,  но  тут  же,  сверкнув
глазами, склонился перед неумолимыми видесскими обычаями.  Когда  Автократор
произносит эти слова,  у  посла  нет  другого  выбора,  кроме  как  еще  раз
простереться перед ним, отойти, пятясь,  на  достаточное  расстояние,  потом
повернуться  и  покинуть  Тронную  палату.  Трибо  так  и  поступил,  но   с
демонстративной обидой на  лице;  очевидно,  он  собирался  сказать  гораздо
больше, чем ему удалось.
   "Надо  было  все-таки  его  выслушать  до  конца",  -  подумал  Крисп;  в
последующие месяцы будет все  важнее  и  важнее  поддерживать  дружественное
отношение Хатриша к империи. Но сейчас даже важность этой  задачи  померкла.
Едва Трибо покинул Тронную палату, следом вышел и  Крисп,  причем  настолько
торопливо, что языки многочисленных вельмож, прелатов и священников  тут  же
заработали.
   В Видессе  политика  была  самостоятельной  религией;  вскоре  многие  из
царедворцев догадаются, что именно произошло. А что-то явно произошло, иначе
Автократор  не  покинул  бы  Тронную  палату  столь  откровенно  позабыв   о
церемониях.
   Но пока что придворные терялись в догадках.
   Яковизий едва поспевал за  размашисто  шагающим  Криспом.  Он  знал,  что
происходит в голове императора, а Барсим этого  откровенно  не  понимал,  но
евнух скорее отправился бы к затянутым в красную кожу пыточникам, чем  задал
бы Криспу вопрос в таком  месте,  где  их  могли  услышать.  А  то,  что  он
собирался высказать Криспу по поводу прерванной аудиенции хатришского посла,
не имело к его молчанию никакого отношения.
   Крисп промчался по блестящим после дождя плитам  дорожки,  ведущей  через
вишневую рощу ко входу в императорскую  резиденцию.  Ветви  вишен  были  еще
голыми, но вскоре на них появятся листья, а  затем  и  бело-розовые  цветки,
которые на несколько коротких недель наполнят рощу своим ароматом.
   - Сволочь! - взорвался  Крисп,  едва  оказавшись  внутри.  Пронырливый  и
подлый сын змеи, чтоб ему вечно дрожать во льду!
   - Неужели Трибо  настолько  оскорбил  вас  замечанием  по  поводу  трона?
удивился Барсим. Он так и не понял, почему Крисп выбежал из Тронной палаты.
   - Я говорю не о Трибо, а о Рабиабе, этом долбаном Царе царей, -  процедил
Крисп. - Или я выжил из ума, или он использует фанасиотов в качестве  темной
лошадки. Разве может Видесс надеяться на противостояние  Макурану,  если  мы
завяжем империю узлами?
   Барсим  прожил  во  дворце  дольше  Криспа  и  в  хитроумных   махинациях
чувствовал себя как рыба в воде.  Едва  ему  прояснили  суть,  он  энергично
закивал:
   - Не сомневаюсь, что вы правы, ваше величество. Но  кто  мог  ожидать  от
Макурана столь изощренной подлости?
   Яковизий поднял руку, призывая собеседников подождать, пока он  пишет  на
табличке, потом передал  ее  Криспу.  "Мы,  видессиане,  гордимся  тем,  что
считаемся самым хитроумным народом на свете, но нам всегда следует  помнить,
что макуранцы способны сравняться с нами. Они не варвары, которых  мы  можем
обмануть, шевельнув пальцем. И в прошлом, к нашему сожалению, они доказывали
это не раз".
   - Верно, - согласился Крисп, передавая табличку Барсиму.
   Вестиарий  быстро  прочитал  написанное  и  кивнул.  Криспу   вспомнились
прочитанные хроники. - Но на сей раз, как мне кажется, они  придумали  нечто
новенькое. Да, Царь царей и его народ много раз  обманывали  нас,  но  обман
касался намерений Макурана. А сейчас Рабиаб словно заглянул  нам  в  души  и
понял, как сделать нас злейшими врагами самим себе. А  это  гораздо  опаснее
любой угрозы Макурана.
   Яковизий написал: "Было время, примерно сто пятьдесят  лет  назад,  когда
люди из Машиза были ближе к тому, чтобы осадить  столицу,  чем  хотелось  бы
думать любому видессианину. До этого мы, разумеется, вмешивались в их  дела,
так что, полагаю, они решили нам отомстить".
   - Да, я тоже читал эти хроники, - сказал Крисп, кивнув. - Вопрос, однако,
в том, что нам делать сейчас. - Он посмотрел на Яковизия. -  Предположим,  я
отправлю тебя обратно в  Машиз  с  официальной  нотой  протеста  Царю  царей
Рабиабу?
   "Предположим, вы этого не сделаете, ваше величество", - написал  Яковизий
и подчеркнул слова.
   - Но кое-что нам следует сделать - распространить эту новость  как  можно
шире, - сказал Барсим. - Если каждый чиновник и каждый  священник  в  каждом
городе даст людям понять, что за фанасиотами стоит Макуран, они станут менее
склонны перейти на их сторону.
   - Некоторые переметнутся в  любом  случае,  -  заметил  Крисп.  -  Другие
слышали столько заявлений с церковных кафедр и на городских площадях, что не
обратят особого внимания еще на одно.  О,  не  огорчайтесь  так,  почитаемый
господин. Ваш план хорош, и мы им воспользуемся. Просто  я  не  хочу,  чтобы
кто-либо из присутствующих ожидал чуда.
   "Что бы ни говорили чиновники и священники, нам нужна победа,  -  написал
Яковизий. - Если мы  сумеем  остановить  фанасиотов,  люди  увидят,  что  мы
сильнее их, и сделают вид, будто никогда в жизни и не помышляли о ереси.  Но
если мы проиграем, то силы бунтовщиков  вырастут  независимо  от  того,  кто
стоит за их спинами".
   - Да и весна уже близится, - сказал Крисп. - Да пошлет нам владыка благой
и премудрый победу, которая, как  ты  верно  сказал,  нам  требуется.  -  Он
повернулся к Барсиму. -  Будьте  любезны  пригласить  во  дворец  святейшего
патриарха Оксития.
   Пусть слова сделают то, что смогут.
   - Как скажете, ваше величество. - Вестиарий  повернулся  и  направился  к
двери.
   - Подождите, - остановил его Крисп на полпути. - Пока вы еще не  написали
записку патриарху, не могли бы вы  принести  нам  троим  кувшин  чего-нибудь
сладкого и крепкого? Сегодня, клянусь благим богом, у нас есть повод выпить.
   - Есть, ваше величество, - подтвердил  Барсим  с  едва  заметной  улыбкой
большего вестиарий себе не позволял. - Я сам выполню вашу просьбу.
   Кувшин вина  сменился  вторым,  затем  третьим.  Крисп  знал,  что  утром
наступит расплата. Еще  юношей  он  обнаружил,  что  не  может  пьянствовать
наравне с Анфимом.
   Став старше, он мог позволить себе еще меньше,  чем  в  молодости,  да  и
поводов для обильных возлияний стало меньше. Но все же иногда, раз или два в
году, он доставлял себе удовольствие и  отпускал  вожжи,  не  задумываясь  о
последствиях.
   Барсим, умеренный в удовольствиях, как во всем остальном,  откланялся  на
половине второго  кувшина  -  вероятно,  чтобы  написать  Окситию  письмо  с
просьбой явиться во дворец.
   Яковизий остался и пил: он всегда был не прочь подебоширить, да и выпитое
переносил лучше Криспа.  Единственным  признаком  того,  что  вино  на  него
действует, становились  более  крупные  и  размашистые  буквы.  Синтаксис  и
ехидство фраз оставались неизменными.
   - Почему ты не пишешь, как пьяный? - спросил его  Крисп  через  некоторое
время после обеда; к тому времени он уже успел позабыть, что ел на обед.
   "Ты пьешь ртом, а потом им же пытаешься говорить; неудивительно,  что  ты
начинаешь запинаться. А моя рука не выпила и капли".
   Ближе к ночи в дом Яковизия отправили посыльного, и вскоре оттуда прибыли
два мускулистых грума - сопровождать хозяина домой. Яковизий нежно  пошлепал
обоих и вышел, насвистывая скабрезную песенку.
   Крисп проводил его до выхода.  Когда  он  шел  обратно,  коридор  качался
вокруг него; ему казалось, что он корабль с распущенными  парусами,  который
пытается подстроиться под быстро меняющийся ветер.  В  такой  шторм  спальня
показалась ему самой надежной гаванью.
   Он закрыл за собой дверь и лишь через несколько секунд  заметил,  что  из
постели ему улыбается Дрина. Ночь была прохладной, и девушка лежала, натянув
одеяло до подбородка.
   - Барсим снова взялся за свои старые трюки, - медленно произнес Крисп,  -
и думает, что я вспомню про свои.
   - Почему бы и нет, ваше величество? -  сказала  служанка.  -  Никогда  не
узнаешь, пока не попробуешь. - Она откинула одеяло.
   Кроме улыбки на ней ничего не было.
   Несмотря  на  винные  пары,  Криспа  пронзило  воспоминание:  Дара  имела
привычку спать обнаженной.  Дрина  была  крупнее  ее,  мягче  и  проще  -  а
императрица  колючая,  как  дикобраз.  Ныне  Крисп   редко   позволял   себе
воспоминания о Даре, но сегодня подумал, как ему ее не хватает.
   Увидев, как  Дрина  откинула  одеяло,  он  мысленно  перенесся  почти  на
четверть столетия назад - к той ночи, когда он и  Дара  слились  в  этой  же
постели. Даже после стольких лет он вспомнил,  какой  страх  на  него  тогда
накатил, - если бы их застукал Анфим, то Криспа бы сейчас здесь не было, или
же он лишился бы весьма важной детали  своего  тела.  И  вместе  со  страхом
пришло воспоминание о том, как он был тогда возбужден.
   Памяти о  прошлом  возбуждении  -  и  ожидающей  его  Дрины  -  оказалось
достаточно, чтобы вызвать возбуждение и сейчас, по крайней мере, для начала.
   Крисп разделся и стянул красные сапоги.
   - Посмотрим, что из этого выйдет, - сказал он. - Но ничего не  обещаю:  я
сегодня выпил много вина.
   - Что выйдет, то и выйдет, ваше величество, - рассмеялась Дрина. -  Разве
я вам уже не говорила, что мужчины слишком много из-за этого волнуются?
   - А женщины, наверное, говорят так с начала времен,  -  отозвался  Крисп,
ложась рядом. - Думаю, если и найдется мужчина, который этому поверит, то он
станет первым.
   Как ни странно, знание того, что Дрина ничего особенного от него не ждет,
помогло Криспу  проявить  себя  лучше,  чем  он  сам  ожидал.  Вряд  ли  она
притворялась, когда стонала и извивалась под ним, потому что он сам  ощутил,
как сжалось ее секретное место, потом еще раз и еще. Подстегнутый  этим,  он
тоже через несколько секунд завершил свое дело.
   - Ну... вот видите, ваше величество! - торжествующе произнесла Дрина.
   - Вижу. У меня сегодня был удачный день, а ты сделала его еще лучше.
   - Я рада, - отозвалась Дрина и внезапно пискнула. - Я лучше пойду,  а  то
на простыне останутся пятна, и прачки начнут хихикать.
   - А они что, хихикают? - спросил Крисп и заснул, не дослушав ее ответа.
   С приближением весны Фостий изучил в Эчмиадзине каждую его кривую улочку.
   Теперь он знал, где живут и работают каменотесы, шорники и пекари.  Знал,
на какой улице стоит домик умирающих Лаоника и Сидерины, и держался  от  нее
подальше.
   Все чаще и чаще ему подворачивалась возможность бродить  где  угодно  без
Сиагрия. Окружавшая Эчмиадзин стена была слишком высокой, чтобы спрыгнуть  с
нее, не сломав шеи, а единственные ворота слишком хорошо  охранялись,  чтобы
пробиться сквозь них силой. К тому же, когда погода стала лучше, Сиагрий все
чаще уединялся с Ливанием, планируя предстоящую летнюю кампанию.
   Фостий из всех сил старался держаться от Ливания подальше. Чем меньше  он
станет напоминать ересиарху о своем присутствии, тем менее вероятно, что тот
вспомнит  про  него,  задумается  об   опасности,   которую   Фостий   может
представлять, и избавится от него.
   Бесцельное блуждание по городу уже не доставляло ему прежней радости.
   Когда Сиагрий день и ночь ходил за ним по пятам, Фостий был уверен, что в
его душе наступит покой, избавься он от Сиагрия хотя бы ненадолго. Так оно и
вышло... ненадолго.
   Вкус свободы, пусть даже ограниченной, лишь разбудил его аппетит. Он  уже
не был радостным исследователем закоулков Эчмиадзина и  расхаживал  по  ним,
больше похожий на дикого кота, отыскивающего дыру в клетке.
   Пока что он ее не нашел. "Быть может