, но офицер оборвал его:
   - Чума могла убить стада кочевников, могла оставить  их  нетронутыми.  Но
она не прогнала бы их прочь.
   - Ты прав, человек Империи, - подтвердил Ариг. - Чума  заставляет  бежать
только людей.
   Узкие глаза аршаума насмешливо оглядели Гуделина.
   - Как хотите, - ответил чиновник, безуспешно принимая невозмутимый вид. -
Если чума охватит мою бренную плоть,  я,  по  крайней  мере,  буду  тешиться
мыслями о том, что умираю в компании мужественных людей.
   Оставаясь неуклюжим наездником, Гуделин тем не менее пришпорил  лошадь  и
поскакал к кочевью. Ариг  перестал  ухмыляться  и  припустил  за  Гуделином.
Остальные двинулись следом.
   Логика Скилицеза успокоила  Горгида  только  отчасти.  Что,  если  зараза
попала в лагерь уже  давно,  а  стада  просто  разбрелись,  оставленные  без
присмотра? Но когда товарищи грека испуганно  вскрикнули  при  виде  четырех
воронов  и  большого  черного  грифа,  поднявшегося  в   воздух   при   виде
приближающихся людей, Горгид откинулся в высоком седле с облегчением.
   - Когда это птицы смерти вдруг стали приятным зрелищем? - спросил Псой.
   - Объясню, - ответил Горгид. - Их присутствие  означает,  что  здесь  нет
чумы. Стервятники обычно обходят трупы  стороной,  если  те  стали  жертвами
болезней. Либо же, поедая их, сами погибают от заразы.
   Если только, прошептал тревожный голос, Фукидид не ошибся.
   Однако лагерь поразила не эпидемия. Здесь прошла другая,  более  страшная
напасть: война. Телеги с шатрами были пусты, многие валялись перевернутые. У
одной обгорело колесо. Колья, на  которых  когда-то  стояли  шатры,  одиноко
торчали среди полного безмолвия, и только остатки обгоревшей ткани, когда-то
прикрывавшей их, слабо  шевелились.  Тонкие  полосы  ткани  сухо  шуршали  в
мертвом лагере, как пальцы скелета, лишенные плоти. Смерть правила здесь  не
первый день.
   Когда всадники приблизились, в воздух поднялось еще несколько воронов. Их
было мало.  Лучшая  трапеза  уже  закончилась.  Запах  смерти  почти  исчез.
Путников встретили одни кости, плоть уже истлела. Все здесь будто  отвергало
вторжение жизни в этот мертвый, безмолвный мир.
   Трупы мужчин,  женщин,  детей,  животных  лежали  у  шатров.  Кочевник  с
обломком сабли в руке... Половина ее валяется поблизости.  Сломанная,  сабля
не стоила  того,  чтобы  забирать  ее  как  добычу.  Топор  разрубил  голову
мужчины... Рядом с ним лежало то,  что  когда-то  было  женщиной.  Труп  был
раздет, ноги раскиданы в стороны, как у куклы...  Горгид  понял,  что  горло
женщины было перерезано.
   Проходя с легионом поля битв и разоренные войной города  и  села,  Горгид
видел столько смерти и жестокости, что вряд  ли  мог  бы  сейчас  припомнить
многое из  пережитого.  Но  здесь  он  впервые  встретил  упорную,  холодную
ненависть к жизни, разрушение ради разрушения. Это было настолько чудовищно,
что холодок пробежал по коже.
   Горгид окинул взглядом  лица  своих  товарищей.  Гуделин,  который  почти
ничего не знал о войне, побледнел и еле  держался  в  седле.  Но  изнеженный
чиновник не был одинок в своем ужасе. Солдаты Псоя, Скилицез  и  даже  Ариг,
всегда гордившийся своей суровостью, - все они  были  одинаково  ошеломлены.
Увиденное потрясло их до глубины души. Никто, казалось, не решался  нарушить
молчание.
   Наконец Горгид проговорил, как бы обращаясь к самому себе:
   - Так вот как они воюют здесь, в степях.
   - Нет!
   Голоса Скилицеза, Агафия Псоя и трех его солдат прозвучали  одновременно.
Еще один ворон, возмущенный криком, поднялся в воздух, но тут  же  опустился
на землю и неуклюже запрыгал вбок. Он был слишком сыт, чтобы летать.
   Псой умел говорить складнее, чем Скилицез.
   - Это не война, чужеземец. Это безумие.
   Грек только наклонил голову в знак согласия.
   - Даже йезды не могут быть хуже, - сказал Горгид и быстро добавил:
   - Но ведь йезды тоже пришли из степи.
   - В Макуране научились поклоняться Скотосу,  -  проговорил  Псой,  и  все
видессиане плюнули на землю в знак презрения к темному богу. -  Кочевники  -
язычники, это правда. Но они чисты, как любые язычники.
   В Видессе Горгиду доводилось слышать совершенно противоположное мнение. С
другой стороны, Псой был куда ближе хаморам, чем те, кто жил в самом  центре
Империи. Грек задумался на миг: сделала ли  эта  близость  степнякам  Агафия
Псоя более надежным? Или - наоборот?.. Грек покачал головой.  История  умела
быть еще более неопределенной, чем медицина...
   Острые глаза Горгида  зацепили  какой-то  знак,  вырезанный  на  разбитом
дубовом сундуке. Слишком часто он  видел  эти  три  параллельные  молнии  на
руинах видессианских городов и монастырей.  Слишком  часто.  Он  не  мог  не
распознать символ Скотоса.
   Когда грек показал на него рукой, Псой вздрогнул, как от укуса  змеи.  Он
тоже узнал эти зловещие три молнии и снова плюнул в знак отрицания  Скотоса,
а  затем   очертил   возле   сердца   круг   Фоса.   Скилицез,   Гуделин   и
солдаты-видессиане повторили этот жест. Ариг и хаморы, однако,  недоумевали:
чем это так расстроил их попутчиков грубо вырезанный знак  на  куске  дерева
посреди развалин и трупов.
   - Я даже не подумал об этом, - одновременно проговорили Псой и Скилицез.
   Скилицез спрыгнул с седла и наклонился над испоганенным сундуком.  Офицер
истово плюнул, уже в третий раз, на этот раз прямо на знак.  Выхватив  из-за
пояса кресало, он стал выбивать искры, чтобы сжечь обломок. Но огонь  упорно
не желал разгораться. Трава и дерево были еще влажны после дождя.
   - Ублюдки Варатеша. Это могли быть только они, - снова и  снова  повторял
Псой.
   Скилицез пылал от гнева, чего, увы, нельзя было  сказать  о  его  костре.
Офицер, казалось, поник от свалившейся на него тяжести. Он нашел  объяснение
той бойне, что произошла в этих местах, и это угнетало его.
   - Бандиты Варатеша, - еще раз сказал Псой.
   Скилицез наконец сумел разжечь огонь. Он положил  сундук  в  костер.  Как
только пламя охватило доски, знак Скотоса тоже стал гореть  и  вскоре  исчез
окончательно, превратившись в угли.
   - Пусть так же в конце великой битвы света и тьмы свет  навсегда  одолеет
тьму, - сказал Скилицез. Видессиане снова очертили знак солнца у груди.
   Когда посольский отряд оставил мертвый, оскверненный лагерь, Горгид вслух
полюбопытствовал:
   - Где это кочевники научились вере Скотоса?
   - Жестокий бог для жестокого народа, - ответил  Гуделин  афоризмом  тоном
человека, читающего мораль.
   Для грека такой ответ был хуже бесполезного. До того как  они  наткнулись
на этот ужас, Горгид видел в кочевниках таких же людей, как все другие.  Да,
они были варварами, но в их натуре, как и  у  всех,  смешивалось  хорошее  и
плохое.
   С другой стороны, Скотос не был старым исконным божеством  степняков.  Ни
солдаты Псоя, ни хаморы, ни Ариг не узнали знак темного бога.  Однако  же  в
Иезде кочевники погонялись этому дьяволу с яростным  дикарским  энтузиазмом,
что, кстати говоря, тоже не слишком характерно для варваров...
   Давным-давно Иезд был Макураном, имперским соперником Видесса. Соперником
- да, но цивилизованным соперником. Макуране имели свою религию, поклонялись
Четырем Пророкам. Четыре  Пророка  не  имели  никакого  отношения  к  культу
Скотоса.
   И какая связь  между  отдаленным  Иездом  и  этим  разоренным  лагерем  в
степи?..
   Ланкин Скилицез без труда соединил эти разорванные звенья.
   - Авшар, - сказал он, будто объясняя что-то неразумному дитяте.
   Это объяснение удовлетворило его полностью. Грек покраснел. Мог бы и  сам
догадаться.
   Но йезды, припомнил грек,  вторглись  в  Макуран  больше  пятидесяти  лет
назад. Холодок пробежал у него по спине. Кем же, в таком случае, был  Авшар?
Кто он такой, этот загадочный колдун?..

***

   Валаш галопом мчался назад, крича что-то на своем языке. Остальные хаморы
что-то прокричали в ответ. Радость появилась на  их  бородатых  лицах.  Даже
мрачный Рамбехишт выдавил из себя улыбку, хотя взгляд, который он бросил  на
Виридовикса, истолковать было трудно.
   - Наконец-то лагерь, где  я  смогу  отдохнуть.  Кстати,  давно  пора  это
сделать, - сказал кельт. - Что ж, пошли.
   Он уже четыре дня помогал кочевникам перегонять стадо. Замасп  отправился
к становищу, чтобы прислать замену. Работа была довольно скучной:  коровы  и
лошади  были  глупы.  И  чем  больше  их  было,  тем  глупее  они,   похоже,
становились.
   Виридовикс все еще не мог в полной мере насладиться  свободой  и  покоем,
поскольку его жизнь до сих пор зависела от этих хаморов - а они пока что  не
успели стать его друзьями.
   Ярамна ехал рядом с кельтом на одной из лошадей, подаренных Виридовиксом.
   - Хорошая лошадь,  -  сказал  он,  ласково  хлопнув  животное  по  крупу.
Виридовикс  понял  второе  слово  (оно   входило   в   некоторые   хаморские
ругательства), а жест подсказал значение первого.
   - Я рад, что она тебе нравится, - отозвался кельт.
   Ярамна тоже понял его. По крайней мере - главное из сказанного.
   Лагерь хаморов широко раскинулся в степи. Шатры и телеги были  разбросаны
где попало. Увидев это, Виридовикс громко расхохотался.
   - У Гая Филиппа открылось  бы  кровохарканье,  если  бы  он  увидел  этот
кавардак. Да, мало похоже на римский лагерь, где  все  по  линейке.  Совсем,
прямо скажем, не похоже. Что ж, свобода!.. Делай что  хочешь,  поступай  как
знаешь, - это мне всегда было по душе.
   И все же годы, проведенные с легионерами, не  пропали  втуне.  Виридовикс
нахмурился, когда увидел (и понюхал) кучи отбросов у каждого шатра.  Ему  не
нравилось, что люди пускали струйку там, где им  приспичило,  причем  делали
это так же невозмутимо, как и  лошади,  лениво  бродившие  по  лагерю.  Даже
кельты были  куда  более  чистоплотным  народом,  хотя,  конечно,  не  таким
организованным и дисциплинированным, как римляне.
   При  виде  незнакомца,  да  еще  столь   необычного,   многие   кочевники
принимались  вопить  от  удивления  и  тыкать  пальцем.  Некоторые  отходили
подальше, другие, наоборот, подбегали, желая рассмотреть получше.
   Один малыш, куда более отчаянный, чем иные воины, бросился  к  кельту  от
костра, возле которого сидел, и коснулся  сапожком  незнакомца.  Виридовикс,
всегда любивший детей, остановил лошадь и набычился:
   - Бу-у...
   Глаза мальчика расширились. Он повернулся и убежал. Виридовикс засмеялся:
штанишки мальчика были похожи на  взрослые,  но  зато  не  закрывали  малыша
сзади.
   - Какая хитрая штука! - воскликнул кельт.
   Мать малыша подхватила его на руки и надавала ему шлепков. Вот и еще одно
назначение разреза на штанишках. Кельт даже не подумал об этом.
   - Бедняга!.. - сказал он, слыша горький плач.
   Валаш привел своих товарищей и Виридовикса  в  круглый  купольный  шатер,
который был куда больше остальных и куда богаче  украшен.  Волчья  шкура  на
шесте была знаком того,  что  шатер  принадлежал  вождю  клана.  На  это  же
указывали и двое часовых у входа - в данный момент они закусывали брынзой.
   Демоны и животные длинной полосой опоясывали зеленый шатер.  Подобные  же
сценки были изображены и на ткани,  покрывающей  телегу,  на  которой  шатер
перевозили с места на место. Ряд за рядом стояли сундуки с вещами, обувью  и
оружием,  выстроенные  позади  телеги.  Сундуки  были  большими,   покрытыми
блестящим лаком, что предохраняло их от влаги.
   Но таким богатством наслаждался только вождь клана,  как  отметил  кельт.
Большинство шатров было куда меньше, их покрывала скромная ткань, достаточно
легкая, чтобы лошадь без труда перевозила ее вместе с кольями и каркасом.
   Пожитки кочевников были немногочисленны. В то время  как  вождь  имел  не
менее полутора десятков телег и лошадей, многие  люди  его  племени  владели
тремя-четырьмя лошадьми и зачастую - ни одной телегой. Виридовикс  пришел  к
выводу, что первоначальное мнение оказалось ошибочным:  степная  жизнь  была
свободна, но отнюдь не легка.
   Один из часовых дожевал сыр и взглянул на Валаша и других.  Указав  рукой
на  Виридовикса,  он  что-то  спросил.  Несколько  секунд  часовой  и  Валаш
перекрикивались на своем языке. Кельт  уловил  имя  "Таргитай",  повторенное
несколько раз, и сообразил, что это,  вероятно,  имя  вождя.  Затем  часовой
удивил кельта, заговорив на ломаном видессианском:
   - Ты - ждать. Я говорить ему - ты здесь.
   Когда кочевник наклонился, чтобы пройти в шатер, Виридовикс спросил:
   - А вождь говорит на языке Империи?
   - Да. Ходить Приста - много раз. Обмен, торговать.  Один  раз  -  грабить
Приста. Много лет назад.
   Часовой исчез. Виридовикс вздохнул с облегчением.  По  крайней  мере,  не
придется объясняться через толмача. Переводить бурную эмоциональную  речь  -
все равно что кричать под водой. Какой-то шум достигает  ушей,  но  большого
смысла в нем все равно нет.
   Появился часовой. Заговорил по-хаморски, потом обратился к Виридовиксу:
   - Ты - идти сейчас. Видишь Таргитая - поклониться, понял?
   - Хорошо, - обещал кельт. Он соскочил  с  коня.  Второй  часовой  остался
сторожить лошадей. Первый придержал полог шатра.
   Вход в шатер был обращен на запад, в сторону от ветра.  С  умом  сделано,
отметил Виридовикс. Но самая мысль о том,  что  придется  провести  в  шатре
суровую степную зиму, заставила его рыжие волосы на руках встать дыбом,  как
будто кельт, подобно белке, начал загодя отращивать себе густой  подшерсток,
чтобы защититься от предстоящих холодов.
   Вход был низким даже для невысоких хаморов. Когда кельт поднял голову, то
даже присвистнул от восхищения. Римляне, как он теперь понял,  были  жалкими
новичками в оборудовании палаток.
   Этот шатер был больше четырех легионерских палаток. В диаметре он был  не
менее двенадцати больших шагов. Изнутри его обтягивала белая материя, отчего
он зрительно казался еще просторнее. Свет  костра,  горящего  посередине,  и
масляных ламп, стоящих по кругу, отражался от белой ткани.
   Кожаные мешки у северной стороны шатра были  наполнены  добром  Таргитая.
Домочадцы вождя вешали над ними свои луки и мечи на  стены  шатра.  Кухонная
утварь, ложки, посуда находились на южной стороне.  Напротив  входа  имелась
большая постель  -  груда  матрасов,  набитых  пухом  и  покрытых  звериными
шкурами.
   Ни один клочок пространства не расходовался здесь впустую, и вместе с тем
помещение не казалось переполненным. Это само по себе могло  рассматриваться
как небольшое чудо, поскольку в шатре было полно народу. На северной стороне
сидели мужчины, на южной - женщины.
   Между костром и постелью стоял низенький  диван  (единственная  мебель!).
Помня о том, что говорил часовой, Виридовикс поклонился человеку,  сидевшему
на диване, облокотясь на подушки, - кельт  догадался,  что  это  и  был  сам
Таргитай.
   - Так. Тебе потребовалось немало времени, чтобы заметить меня, -  заметил
вождь.
   Валаш и остальные хаморы уже поклонились ему.
   Видессианский язык Таргитая был куда более беглым, чем у часового. Но  до
Варатеша в этом отношении Таргитаю было все-таки далеко. Однако  не  похоже,
чтобы Таргитай рассердился.
   Кельт внимательно  посмотрел  на  человека,  который  должен  решить  его
судьбу. Таргитаю было около сорока лет. Красавцем его никак не назовешь. Его
лицо  покрывали  шрамы,  а  длинный  кривой  нос   был,   вероятно,   сломан
давным-давно и теперь торчал вправо. Длинная седая борода  и  густые  волосы
под меховой  шапкой  напоминали  пух  густого  одуванчика.  Узкие  глаза  на
морщинистом лице светились умом, властностью, глубоким чувством собственного
достоинства.
   Виридовикс, который и сам когда-то был вождем, сразу признал  в  Таргитае
настоящего повелителя.
   - Ты похож на алуга, - заметил Таргитай. Кельту  потребовалось  несколько
секунд, чтобы понять: гортанный акцент хамора превратил  слово  "халогай"  в
"алуг".
   - Подойди поближе к огню. Хочу разглядеть тебя лучше, - продолжал хамор.
   В сопровождении Ярамны, Рамбехишта  и  других  Виридовикс  приблизился  к
мужской половине шатра. Кочевники, сидящие на подушках или круглых циновках,
обитых войлоком, наклонились в стороны, давая им пройти.
   - Большой человек, - проговорил Таргитай, когда верзила кельт вырос перед
ним. - Почему такой большой? Утомишь любую лошадь.
   - Что верно, то верно. Зато девочки жаловаться не будут, а это главное, -
пробормотал Виридовикс.
   Таргитай усмехнулся. Кельт улыбнулся самому  себе:  он  правильно  оценил
своего собеседника.
   Слова Таргитая  и  ответ  Виридовикса  перевел  всем  остальным  человек,
сидевший на полу справа от дивана. Это был первый хамор  с  выбритым  лицом,
которого увидел  Виридовикс.  Красные  щеки  толмача  поблескивали  в  свете
костра. Голос звучал мягко - то ли тенор, то ли контральто.  Толстую  фигуру
толмача плотно обтягивал халат.
   - Это Липоксай, энари клана.
   - Шаман, как вы говорите по-видессиански, - добавил Липоксай.  Он  владел
языком Империи почти идеально. Виридовикс вдруг подумал: а не был  ли  энари
евнухом? Или же у него просто женственное лицо... На кельта  Липоксай  вдруг
глянул очень странно.
   - Шаман, да, - нетерпеливо кивнул Таргитай. - Мы говорим не об именах.  -
Он осмотрел Виридовикса сверху вниз, задержался  взглядом  на  длинном  мече
кельта. - Ты скажи мне свою историю. Мы увидим, что надо делать.
   Кельт принялся  рассказывать  обо  всем,  что  случилось  с  момента  его
похищения.
   Вождь остановил его.
   - Нет. Зачем вообще пришел в Пардрайю? Ты не человек Империи.  Не  хамор,
не аршаум, я вижу - клянусь Духами Ветров!..
   И рассмеялся - немного сипло.
   Не в силах избавиться  от  тяжелого  предчувствия,  Виридовикс  рассказал
хаморам правду. Липоксай переводил. И чем дольше рассказывал Виридовикс, тем
громче и возмущеннее бормотали кочевники, сидевшие вокруг костра.
   - Ты пришел провести аршаум через Пардрайю и хочешь моей благодарности  и
помощи! - зарычал Таргитай и коснулся своей сабли - как бы напоминая себе  о
том, где она находится.
   - Почему бы и нет? Я заслужил их - и твоей благодарности, и твоей помощи.
   Таргитай ошеломленно уставился на наглеца-пришельца.  Липоксай  удивленно
приподнял выщипанную тонкую бровь.
   "Будь мужественным и стой крепко, - завещал сам себе Виридовикс.  -  Если
они увидят, что ты сдался, пусть даже в малом... то все пропало".
   Выпрямившись во весь рост, кельт нахально глянул сверху вниз  на  длинный
нос хаморского вождя.
   - Чем  больше  аршаумов  отправится  воевать  в  Видесс,  тем  меньше  их
останется здесь, чтобы гонять вас по степи. Так?
   Таргитай поскреб бороду. Высокий певучий голос Липоксая  передавал  слова
кельта на языке степняков. Виридовикс  не  решался  поглядеть  по  сторонам,
чтобы увидеть, как кочевники примут эти дерзкие речи. Но враждебное ворчание
стихло.
   - Хорошо. Ты - продолжай, - сказал наконец Таргитай.
   Тяжелый момент был позади. Виридовикс продолжил свой рассказ. Известие  о
том, что они с Варатешем были врагами, обрадовало хаморов.
   - Братоубийца! - сказал Таргитай, сплюнув в пыль перед своим  диваном.  -
Несколько лет назад хотел войти в наш клан. Его история хуже, чем  твоя.  Ты
забываешь иные вещи. Варатеш - лжет.  -  Таргитай  посмотрел  прямо  в  лицо
Виридовиксу, и тот покраснел. - Продолжай. Что дальше?
   Виридовикс заговорил было об Авшаре, желая  предостеречь  кочевников.  Но
они не знали имени князя-колдуна и потому не  боялись.  Пусть  боги  сделают
так, чтобы они и не узнали о нем никогда, подумал кельт.
   Не без гордости он поведал о том,  как  вырвался  из  лап  Варатеша.  Это
вызвало возбужденные крики. Таргитай кратко заметил:
   - Недурно.
   Виридовикс ухмыльнулся;  он  уже  понял,  что  хаморский  вождь  скуп  на
похвалу.
   - В темноте и спешке я поехал на восток, вместо того чтобы  двинуться  на
запад. И вот, наткнулся на твоих людей, - заключил кельт. - Пусть  они  сами
тебе все расскажут.
   Перебивая друг друга, кочев