память сохранится лучше,  чем  в
имени ребенка. А Вараз погиб, не успев показать всем, на что способен в этой
жизни. Он тоже заслуживает, чтобы о нем помнили, и наилучший способ добиться
этого - сохранить его имя.
   - Понятно. - Рошнани кивнула, касаясь его груди. - Ты  так  часто  укорял
меня в здравомыслии. О муж мой, должна сказать, что среди присутствующих  не
я одна страдаю этим недугом.
   -  Укорял?  Недугом?  -  Абивард  фыркнул.  -  Ты  говоришь  так,   будто
здравомыслие - это что-то нехорошее. А по-моему, нехорошо в нем  только  то,
что недостаточно много людей им наделены...  В  частности,  приходят  на  ум
некоторые мои бывшие жены, - прибавил он с некоторым злорадством.
   Но Рошнани не дала отвлечь себя этой колкостью.
   - Так это и есть самое плохое. Или нет?  -  спросила  она  и,  по  своему
обыкновению, заставила Абиварда искать ответ в потемках.

***

   Зимнее  солнцестояние  пришло  и  ушло.  В  прошлом  году,  в   Серрхизе,
видессийцы отмечали этот день шумными, иногда излишне  буйными  торжествами.
Здесь же оно прошло тихо, почти незаметно. С одной стороны, это было хорошо,
привычно.  С  другой  стороны,  Абивард  с  тоской   вспоминал   о   веселом
видессийском празднике.
   Снежные бури накатывали с севера одна за другой; эти  северные  налетчики
были не лучше хаморов, к тому же их атаки было не отразить. В бурях  погибал
скот, а иногда и пастухи; Абивард, как и все обитатели  крепости  и  деревни
под горой, опасался, что топлива,  столь  старательно  собранного  в  теплое
время года, не хватит до весны. Каждый  порыв  ледяного  ветра,  сотрясавший
ставни в окне его опочивальни, лишь усиливал его опасения.
   Но  в  один  день,  когда,  согласно  календарю,  приближалось   весеннее
равноденствие, хотя  заснеженная  земля  наводила  на  мысль,  что  зима  не
кончится никогда, такие обыденные заботы, как топливо,  моментально  исчезли
из его головы: с женской половины выбежала служанка и, закутавшись в толстую
овчину, поспешила в деревню. Вскоре она вернулась  с  повитухой,  седовласой
женщиной по имени Фаригис.
   Абивард встретил повитуху  во  дворе,  сразу  за  воротами.  Она  вежливо
поклонилась ему и сказала:
   - Прошу прощения, повелитель, но мне не  хотелось  бы  тратить  время  на
пустые разговоры. Сейчас я нужнее твоей жене, чем тебе.
   - Разумеется, - сказал Абивард и шагнул в сторону, пропуская ее.
   Она прошла мимо не оглянувшись. Подол ее шубы волочился по земле. Абивард
нисколько не обиделся. он был даже доволен: по его суждению, тот, кто ставил
дело выше разговоров, скорее всего, знал свое дело хорошо.
   Он  не  пошел  на  женскую  половину  вслед  за  Фаригис.  Во-первых,  он
подозревал, что она приказала бы попросту  выставить  его  вон,  а  в  таких
случаях законом было ее слово, а не его.  А  во-вторых,  роды  были  женской
тайной, которая пугала его больше, чем любой копейщик в доспехах, с  которым
он сталкивался на войне. На этом поле брани он сражаться не мог.
   Он расхаживал по коридору возле своей опочивальни и бормотал:
   - Преподобная Шивини, если ты слышишь смиренную молитву мужа, помоги моей
жене пережить испытание. -  Произнеся  это,  он  вновь  принялся  беспокойно
расхаживать.  Ему  хотелось  повторять  молитву  вновь  и   вновь,   но   он
воздержался, боясь рассердить пророчицу назойливостью.
   Через некоторое время Фрада взял его за руку, отвел на  кухню,  усадил  и
поставил перед ним кружку с  вином.  Абивард  механически  выпил,  почти  не
сознавая, что делает.
   - Что-то они очень долго там, - произнес он некоторое время спустя.
   - Так бывает, знаешь ли, - ответил Фрада, хотя знал об  этом  еще  меньше
Абиварда, что,  учитывая  степень  невежества  будущего  отца,  было  крайне
нелегко.
   Он взял у Абиварда пустую кружку, унес ее и через  мгновение  вернулся  с
полной, неся в другой руке такую же для себя.
   Всякий раз, когда на кухне появлялась  служанка,  Абивард  вскакивал,  то
принимая ее за Фаригис, то ожидая услышать  вести  от  повитухи.  Но  солнце
село, и на крепость покрывалом  опустилась  тьма,  и  лишь  тогда  появилась
Фаригис. Абивард вскочил на ноги. Улыбка на лице повитухи сказала  все,  что
ему следовало знать, но он, запинаясь, выпалил:
   - Она?.. Ребенок?..
   - Оба в порядке. У тебя сын. Думаю, Таншар уже сказал тебе,  что  у  тебя
будет сын, - ответила Фаригис. - Крупный парнишка, орет оглушительно, и  это
хорошо. Но думаю, что твоя супруга будет другого  мнения,  когда  он  начнет
будить ее среди ночи своим воем. Она говорит, что ты  назвал  его  в  память
брата. Дай Господь твоему сыну долгой и счастливой жизни.
   - Можно повидаться с ней? - спросил он и тут же поправился:
   - С ними?
   - Да, хотя она очень устала, - сказала повитуха. - Не  знаю,  захочет  ли
она, чтобы ты побыл у нее подольше, а сейчас, повелитель, будет лучше,  если
желания твоей жены возобладают над твоими.
   - Желания моей жены преобладают чаще, чем ты думаешь, - сказал Абивард.
   Похоже, это не произвело на нее большого впечатления; у Абиварда возникло
такое чувство, что она вообще не из впечатлительных.
   Однако сладкий звон серебряных аркетов, которыми он рассчитался с ней  за
ее труды, определенно вызвал ее  полное  одобрение  и  всецело  завладел  ее
вниманием.
   - Поздравляем, повелитель!  -  Эти  возгласы  сопровождали  его  по  всей
крепости до самых дверей опочивальни и возобновились на женской  половине  в
более высокой тональности.
   Он зашел в комнату  Рошнани,  и  она  подняла  на  него  взгляд.  Фаригис
предупредила его, что она устала, но ее  совершенно  измученный  вид  потряс
его.
   Ее от природы смуглая кожа была мертвенно-бледной. В комнате пахло потом,
будто весь день она трудилась в поле.
   -  Ты...  ты  здорова?  -  встревоженно  спросил  он.   Уголки   ее   рта
приподнялись.
   Это могло бы походить на улыбку, если бы было  не  так  заметно,  сколько
усилий Рошнани в нее вложила.
   - Если бы я теперь могла проспать всю неделю, то  потом  была  бы  совсем
здорова. Только я сомневаюсь, что Вараз даст мне такую  возможность.  -  Она
чуть подвинула укутанный в одеяло кулек, который обнимала левой рукой.
   - Дай мне взглянуть на него, - сказал Абивард, и Рошнани откинула  уголок
мягкого одеяльца с лица младенца.
   И вновь он испытал потрясение  и  опять  постарался  не  показать  этого.
Больше всего Вараз  походил  на  сморщенную  красную  обезьянку  с  нелепыми
редкими волосенками, как  у  лысого  старика.  Глаза  его  были  так  плотно
прикрыты, что все личико стянулось в гримасу. Он дышал часто,  похрюкивая  и
время от времени беспричинно дергаясь.
   - Симпатичный мальчишка, - заявил Абивард. Так искренне лгать ему в жизни
не доводилось.
   - А как же! - с гордостью подхватила Рошнани. Либо она тоже  лгала,  либо
материнская любовь - или тяготы родов? - ослепили ее.
   Абивард решил, что второе вероятнее: чем дольше он смотрел на Вараза, тем
симпатичнее выглядел младенец.
   - Можно подержать его? - спросил он, сглотнув от волнения. Он  знал,  как
надо  держать  новорожденных  щенят,  но  младенцы  -  особенно  этот,   его
собственный ребенок - это нечто совсем другое.
   - Держи. - Рошнани протянула ему запакованного в одеяло Вараза. -  Только
не забудь положить свою руку под головку - сам он пока не умеет ее держать.
   - Он, бедняжка, в этом не виноват, - отозвался Абивард. - Голова  у  него
покрупнее  всего  прочего.  -  Когда  Рошнани  передавала  ему  сына,  Вараз
зашевелился  и,  не  просыпаясь,  задрыгал  ручками   и   ножками.   Абивард
старательно поддерживал головку. - Когда-то и я был такой маленький, и  отец
держал меня на руках. Разве такое возможно?
   - Если бы ты родился такого размера, как ты сейчас, твоя бедная мать была
бы... нет, "огорчена" не то слово, - заметила Рошнани. - Нет уж, даже  такую
кроху родить - дело нелегкое.
   Абивард моргнул и рассмеялся:
   - Если ты уже можешь шутить, значит, поправишься скорее, чем думаешь.
   - Ох, хорошо бы. - Рошнани зевнула и сказала:
   - Положи его в колыбельку, будь добр. Я хочу проспать столько, сколько он
мне позволит.
   Абивард уложил Вараза так,  будто  тот  был  сделан  из  самого  хрупкого
стекла.
   Младенец уголком рта задел  одеяло,  положенное  в  колыбель,  и  тут  же
зачмокал губами. Абивард поцеловал Рошнани и сказал:
   - Отдыхай. Надеюсь, он даст тебе такую возможность.
   - Я тоже надеюсь, - сказала Рошнани. - Но это  зависит  от  него,  не  от
меня.
   - Она вновь зевнула. - Я использую все возможности, которые он мне даст.
   Когда он направлялся в опочивальню  в  ночь  сразу  после  возвращения  в
Век-Руд, выпив слишком много вина, ему казалось,  что  его  ноги  парят  над
землей.
   Сегодня он тоже пил вино, в тревоге дожидаясь, когда  Рошнани  произведет
на свет Вараза, но был практически трезв. И тем не менее  сегодня  он  парил
гораздо выше. чем тогда.

***

   Зима  уступила  место  весне  как  всегда  неохотно  и  ворчливо.   Вараз
расцветал, как весенний цветок. Все восторженно ахали по поводу  его  роста,
внешности, аппетита, с которым он сосал грудь. Он рано  научился  улыбаться.
Он и до  того  покорил  сердце  Абиварда,  но  теперь  отец  был  им  сражен
полностью.
   На полях появились первые ростки, когда  пропыленный  и  покрытый  грязью
всадник поднялся к воротам крепости Век-Руд и попросил вызвать Абиварда.
   Стражники побежали за дихганом - ведь гонец  прибыл  от  Шарбараза,  Царя
Царей.
   Когда Абивард вышел к гонцу, тот с поклоном сказал:
   - Повелитель, мне приказано передать тебе два сообщения. Первое - это то,
что сестра твоя, госпожа Динак, еще до моего отправления сюда  родила  дочь,
царевну Джарирэ. Когда я покидал Машиз, и  она,  и  малышка  были  в  добром
здравии.
   - Спасибо за добрую весть, - сказал  Абивард  и  вручил  гонцу  несколько
аркетов. Он надеялся, что Динак не пришлось просить у Шарбараза прощения  за
то, что родила ему дочь. Сам он посчитал бы весть еще более доброй, если  бы
у Динак родился мальчик, но, раз роды прошли хорошо, такая возможность у нее
будет и позже. - А второе сообщение Царя Царей?
   - Повелитель, оно может не обрадовать тебя. - Гонец  в  волнении  облизал
губы. - Шарбараз, Царь Царей, повелевает тебе  прибыть  в  Машиз  как  можно
скорее.
   - Что? - спросил Абивард. - А почему, он не сказал?
   - Не сказал, - ответил гонец. - Но приказ тебе передан. Осмелишься ли  ты
ослушаться Царя Царей?
   - Ни в коем случае, - мгновенно ответил Абивард. Он  вдруг  осознал,  что
положение зятя Шарбараза чревато не только благами, но и опасностями.
   Ослушавшись Царя Царей даже в мелочи, он  рискует  быть  заподозренным  в
измене или чрезмерных амбициях  -  что,  с  точки  зрения  Шарбараза,  почти
равнозначно.
   Если  какой-то  неприметный  дальний  родственник  мог  претендовать   на
престол, что же говорить об отнюдь не столь неприметном зяте?
   Абиварду  хотелось  стать  Царем  Царей  не  больше,  чем  забраться   на
крепостную стену и прыгнуть с нее вниз. Но он  чувствовал,  что  чем  больше
стал бы убеждать в этом Шарбараза, тем меньше тот бы ему поверил. Он спросил
гонца:
   - Желает ли величайший, чтобы я отправился в Машиз сегодня же?
   -  Да,  повелитель,  -  отозвался  царский  гонец.   -   Мне   предписано
сопровождать тебя в пути и Доставить как можно  быстрее.  -  Из  футляра  на
поясе он достал два куска пергамента:
   - Вот его письменный приказ, который я только что передал тебе на словах.
Этот приказ позволяет нам  менять  лошадей  во  всех  наделах  по  дороге  в
столицу, что ускорит наш путь.
   - Да, значит, он  настроен  серьезно,  -  кивнул  Абивард  и  полушутливо
добавил:
   - Ты позволишь мне попрощаться с близкими перед дорогой?
   - Повелитель, я твой  слуга,  -  сказал  гонец.  -  Но  мы  оба  -  слуги
Шарбараза, Царя Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство.
   - Прекрасно сказано, - ответил Абивард.  -  Ступай-ка  на  кухню,  поешь,
выпей. Я выйду к тебе, как только смогу. - Он приказал одному из своих людей
отвести гонца в жилую часть крепости, а сам отправился искать Фраду.
   Брат захлопал глазами от возбуждения, когда Абивард сообщил ему новости.
   - Что это, по-твоему, значит? - спросил Фрада. - Думаешь, мы уже воюем  с
Видессией?
   - Не представляю себе, как это может быть, - сказал Абивард. - Без веских
оснований Шарбараз не станет нападать на Ликиния, а Ликиний слишком  недавно
приложил столько сил, чтобы посадить Шар-бараза на трон,  чтобы  давать  ему
такие основания уже сейчас.
   Фрада зацокал языком.
   - Я бы с тобой поспорил, только не знаю  как.  Но  ты  опять  уезжаешь  и
оставляешь меня следить за наделом. Это несправедливо.  -  Увидев  выражение
лица Абиварда, он засмеялся:
   - Нет, не смотри так. Это я просто из вредности. Чего бы ни хотел от тебя
Шарбараз, я полагаю, ты дашь мне знать, найдется ли там местечко и для меня.
А может, это касается Динак?
   - Вполне возможно, - согласился Абивард. - Не случайно же он почти ничего
не сказал гонцу. - Он и сам почувствовал,  что  у  него  обеспокоенный  вид.
Надеюсь, ничего плохого... Нет, это вряд  ли,  судя  по  второй  вести,  что
передал гонец.
   - Скоро узнаешь, - сказал Фрада. - Машиз отсюда далеко, но  в  этом  году
тебе не нужно сражаться, чтобы попасть туда.
   - Не дай Господь! - со смехом воскликнул Абивард и  тут  же  посерьезнел.
Значит, ты снова остаешься за хозяина, братец. Я  знаю,  что  управляться  с
наделом ты можешь - у тебя было больше времени доказать это, чем у  меня.  Я
оставлю тебе указания лишь относительно одного места...
   - Женской половины, я надеюсь, - сказал Фрада.
   - Почему-то я догадывался, что ты  так  и  скажешь.  -  Абивард  невесело
усмехнулся. - Кстати, ты прав. Пусть мои жены  по-прежнему  пользуются  теми
привилегиями, которые я им дал,  но  ничего  нового  им  не  позволяй.  Если
понадобится совет, то совсем неглупо будет обратиться к матери, Рошнани  или
к обеим сразу.
   Если они сойдутся  во  мнениях,  значит,  так  и  поступай.  Если  же  не
сойдутся, решай сам. Лично я более  склонен  соглашаться  с  Рошнани.  Фрада
кивнул:
   - Буду иметь в виду. Но  не  это  меня  по-настоящему  беспокоит.  Вопрос
несложный: что мне делать; если у одной из твоих жен начнет расти живот?
   - Об этом я позабочусь, - мрачно сказал Абивард.  Он  покопался  в  земле
дворика и поднял три черных камешка, а  потом  вызвал  трех  свидетелей.  Он
выбрал людей, чья репутация  сомнений  не  вызывала,  среди  них  и  кузнеца
Ганзака - уж  ему-то  никто  и  не  подумал  бы  не  поверить.  Абивард  при
свидетелях передал камешки Фраде и сказал:
   - Передаю их моему брату вместе с правом использовать от моего имени  для
развода  с  любой  из  моих  жен,  которая,  нарушив  супружескую  верность,
забеременеет во время моего отсутствия в крепости.
   - Я буду хранить эти камешки на тот день, который,  надеюсь,  никогда  не
наступит, - торжественно сказал Фрада.
   - Мы слышали  твои  слова,  повелитель,  и  подтвердим  их,  если  в  том
возникнет нужда, - сказал Ганзак. - Я тоже надеюсь, что такой  день  никогда
не наступит. Остальные свидетели закивали.
   - Я тоже, - сказал Абивард. - Но надежды - это одно, а жизнь... -  Он  не
стал договаривать. И брат, и свидетели знали, о чем он.
   Когда он вошел на женскую половину, вести о прибытии гонца  уже  проникли
туда. Он не  стал  предупреждать  жен,  что  оставил  камешки  у  Фрады;  он
сомневался, что такая угроза удержит их на узкой и прямой стезе добродетели,
если они склонны пойти по другой дорожке. А если  при  этом  они  не  сумеют
догадаться, что он мог оставить подобное распоряжение, значит,  они  слишком
глупы и на женской половине им не место даже в качестве  украшений.  Рошнани
сказала:
   - На этот раз, муженек, я не стану докучать тебе просьбами взять  меня  с
собой. Вараз  еще  совсем  маленький.  Я  буду  молить  Господь,  чтобы  Она
побыстрее вернула тебя домой живым и здоровым.
   - И я буду молить Его о том же, - ответил Абивард.
   Рошнани начала было  что-то  говорить,  но  тут  же  замолчала,  а  потом
осторожно предприняла вторую попытку:
   - Мы, то есть я и другие твои жены, будем сидеть под замком, пока  ты  не
вернешься в крепость?
   - Нет, - ответил  Абивард.  -  Я  сказал  Фраде,  чтобы  ваши  привилегии
оставались прежними.
   В ответ на это она обняла его, да так страстно, что  он  и  вздохнуть  не
мог, только пожалел, что посланец Шарбараза в нетерпении ждет его на  кухне.
Рошнани сказала:
   - Воистину Господь была ко мне милостива и дала мне самого великодушного,
самого добросердечного мужа на свете. За это я благодарю  Ее,  и  за  это  я
люблю его.
   Абивард намеревался сказать какую-нибудь банальную глупость о том, что не
следует злоупотреблять предоставленными привилегиями, но осекся и  изумленно
воззрился на жену. Они были женаты уже почти три года, и за все  это  время,
насколько он помнил, никто из них и словом  не  обмолвился  о  любви.  Браки
устраивались  для  укрепления  межсемейных  связей.  При  удачном   стечении
обстоятельств муж находил  с  женой  общий  язык,  мог  на  нее  положиться,
онадавала ему полезные советы... и наследников, конечно. Все  это  у  них  с
Рошнани было. Но помимо этого...
   Она с опаской наблюдала за ним, должно быть, беспокоясь,  не  сказала  ли
чего лишнего... Через мгновение он задумчиво заметил:
   - Знаешь, женушка, пока ты не произнесла это слово, я и не понимал, что у
нас есть то, что этим словом называется. Это же чудо, на которое даже Таншар
вряд ли способен. И еще знаешь что? Я за это очень сердит на тебя.
   - Сердит? Но почему? - озадаченно спросила Рошнани.
   - Потому что теперь я с еще большей неохотой покину тебя и буду тосковать
каждый день, пока не вернусь домой. - Он обнял ее так  же  крепко,  как  она
обнимала его.
   - И для меня эти дни будут пусты, - сказала  Рошнани.  Но  потом,  будучи
человеком   практичным,   она   посмеялась   над   собственным   поэтическим
преувеличением и сказала:
   - Ну, не совсем пусты. Их заполнит Вараз. Но скучать по тебе я буду  так,
что и слов не подберу.
   - Я понимаю тебя, потому что чувствую то же самое, - сказал он и  несмело
добавил:
   - Я тоже тебя люблю. - И снова обнял ее. - А теперь мне пора.
   Он поцеловал ее и поспешил к выходу с женской половины. Поскольку  каждый
шаг давался ему  с  таким  трудом,  Абивард  постарался  как  можно  быстрее
проделать этот путь, пока он не стал ему совсем не под силу. Гонец Шарбараза
допивал вино, когда Абивард вошел  на  кухню.  Он  поднялся  со  скамьи,  на
которой сидел.
   - Поехали, повелитель, - сказал он. - Если  ты  будешь  любезен  показать
мне, как пройти к конюшне...
   - Конечно, хотя мне хотелось бы подготовить вьючную лошадь, пока  мы  еще
не уехали, - ответил Абивард. - Здесь, на северо-западе, крепости и  деревни
стоят далеко друг от друга, а земли между ними зачастую очень  плохи.  Если,
не дай Господь, с нами произойдет  что-то  непредвиденное,  я  не  хотел  бы
застрять в пустыне без припасов. Так и жиреют стервятники.
   Гонец пробурчал что-то себе под нос, но вынужден был  согласиться.  Слуги
принесли  в  стойла  мешки  с  лепешками  и  бараньей  колбасой,  начиненной
чесноком, мятой и кардамоном, и бурдюки с резким  красным  вином,  а  конюхи
погрузили их на крупного, выносливого мерина.
   За два часа до заката гонец  Шарбараза  с  явным  облегчением  вскочил  в
седло.
   Абивард тоже сел на коня, ведя в поводу вьючную лошадь. Вместе  с  гонцом
он выехал из крепости Век-Руд, спустился с крепостного холма и направился на
юго-восток.
   Как и предсказывал Абивард, поездка к Машизу проходила несравненно глаже,
чем два года назад, когда он пробивался вместе с Шарбаразом к столице. Никто
и не думал выходить против него с оружием в руках, наоборот, мелкая знать из
кожи вон лезла, предлагая ему само