, раз и навсегда. Желая облегчить совесть,  грек  сделал  заметку  о
солдатских способах приготовления пищи в степи.
   Виридовикс был необыкновенно молчалив. Он ехал на лошади в хвосте  отряда
и крутил головой, озираясь по сторонам.
   - Там никого нет, - сказал  ему  Горгид,  подумав,  что  галл,  возможно,
тревожится, не преследуют ли их.
   - О, как ты прав, грек, как ты прав! Совсем никого и ничего! - воскликнул
Виридовикс. - Я чувствую себя  жуком  на  тарелке.  Небольшое  удовольствие,
согласись. В лесах Галлии так легко увидеть, где заканчивается мир, если  ты
только  меня  понимаешь.  Здесь  нет   ни   начала,   ни   конца.   Сплошная
бесконечность.
   Грек наклонил голову в  знак  понимания.  Он  чувствовал  себя  не  менее
несчастным. Как и галл, он  вырос  в  маленькой  стране.  В  степи  тщета  и
ничтожность жизни представали человеку слишком уж наглядно.
   Ариг решил, что оба его товарища сошли с ума.
   - Да я только тогда и чувствую себя  живым,  когда  попадаю  в  степь,  -
заявил аршаум, еще раз повторив то, что говорил уже  в  Присте.  -  Когда  я
впервые приехал в Видесс, я боялся даже пройтись по улице. Мне все казалось,
что эти дома вот-вот обрушатся мне на голову. До сих пор не понимаю, как это
люди могут жить в подобных муравейниках.
   - Как говорил Пиндар, привычка управляет всем, -  сказал  Горгид.  -  Дай
время, Ариг. Мы тоже привыкнем к бесконечным просторам твоей степи.
   - Да уж. Наверное, - проворчал Виридовикс. - Но пусть меня повесят,  если
я их полюблю.
   Ариг пожал плечами, выражая полное безразличие.
   По крайней мере, в одном широкий горизонт имел неоспоримое  преимущество:
все было видно на большом расстоянии.
   Испуганные лошадьми, взлетели серые куропатки. Они летели низко, едва  не
задевая людей, быстро  взмахивая  маленькими  крылышками.  Несколько  солдат
положили стрелы на тетиву и  пришпорили  лошадей,  чтобы  догнать  улетающих
птиц. Двойные луки, сделанные из рогов антилопы,  посылали  стрелы,  которые
летели быстрее стремительного ловчего сокола.
   - Нам не помешали бы силки  или  сети,  -  заметил  Скилицез,  когда  три
стрелы, одна за другой, просвистели мимо цели.
   Однако солдаты Псоя с детства держали в руках луки. Далеко не все  стрелы
были посланы бесполезно. Они подстрелили восемь птиц. Горгид проглотил слюну
при мысли о темном, нежном мясе.
   - Хорошая стрельба! - сказал Виридовикс одному из солдат.
   Его собеседник, имевший почти чисто хаморскую внешность, держал  за  ноги
двух куропаток. Он дружески ухмыльнулся кельту.
   Виридовикс продолжал:
   - Твои стрелы летели так быстро, так прямо. Интересно, какой у тебя лук?
   Солдат подал кельту свой лук. По сравнению с длинными луками,  к  которым
привык Виридовикс, этот казался маленьким и невзрачным. Но  кельт  удивленно
хмыкнул, потянув за тугую тетиву. Мышцы его рук вздулись буграми, прежде чем
ему удалось натянуть лук кочевника.
   - Да, это тебе не детские игрушки, - молвил Виридовикс, возвращая  оружие
всаднику.
   Довольный  произведенным  на   чужеземца   впечатлением,   солдат   хитро
улыбнулся.
   - Твой щит! Дай! - сказал он.  Он  говорил  по-видессиански  с  таким  же
сильным акцентом, что и кельт.
   Виридовикс, который обычно носил щит за спиной, снял ремешок  и  протянул
щит собеседнику.
   Это был типичный щит кельтского  воина:  круглый,  покрытый  бронзой,  со
спиральными полосами металла, украшенный эмалью красного и  зеленого  цвета.
Виридовикс держал свой щит в отличном состоянии. Кельт был до  педантичности
аккуратен в обращении с доспехами и оружием.
   - Недурной, - оценил солдат и установил щит  Виридовикса  возле  колючего
кустарника. Затем отъехал метров на сто. С диким воплем солдат поднял лошадь
на дыбы и помчался к щиту, пустив на всем  скаку  стрелу  с  очень  близкого
расстояния. Щит качнулся и завертелся на месте. Когда Виридовикс поднял его,
в нем не было стрелы.
   - Конечно, это лошадь его опроки... - начал было кельт, но остановился  в
изумлении. Ближе к краю щита виднелась аккуратная дырочка. Стрела пробила не
только древесину, но и бронзу.
   - Клянусь  головами  моих  врагов!  -  воскликнул  Виридовикс,  покачивая
головой.
   Солдат поднял с земли  стрелу,  которая,  пробив  щит,  отлетела  еще  на
несколько метров, и положил ее в колчан со словами:
   - У тебя недурной щит, да. Если бы я целился в свой,  стрела  улетела  бы
намного дальше.
   Щит хамора был совсем маленьким - деревянным, обтянутым кожей. Он годился
лишь на то, чтобы отбить рубящий удар меча.
   Виридовикс проговорил:
   - А я-то еще  думал,  дурак  такой,  что  кочевники  вооружены  дрянью  и
плетутся, бедные, на заморенных  клячонках,  которым  не  выдержать  тяжести
хорошего меча и длинного лука.
   - Разве не так? - спросил Горгид.
   - Ты болван! - ответил кельт, махнув своим щитом у Горгида перед носом. -
Раскрой глаза пошире. С такими луками  они  сделают  из  тебя  решето  и  не
поглядят, в доспехах ты или голый. Какой же смысл  таскать  на  себе  лишнее
железо?
   К удивлению вконец разозлившегося  Виридовикса,  Горгид  вдруг  взорвался
смехом.
   - Не вижу ничего смешного! - резко сказал кельт.
   - Прости, - отозвался грек, записав что-то на  табличке.  -  Просто  сама
мысль об оружии  настолько  эффективном,  что  защита  от  него  невозможна,
никогда не приходила мне в голову. Но  знаешь,  этот  степной  лук  тоже  не
всесилен. Намдалени в своих кольчугах неплохо стояли под стрелами, и  ничего
с ними не случилось. Но как абстрактная идея эта мысль восхитительна.
   Пытаясь засунуть мизинец в дырочку от стрелы, Виридовикс пробормотал:
   - Чума на твои "абстрактные идеи"!

***

   Большое коричневое пятно, появившееся  вдали,  медленно  росло  прямо  на
глазах. И вот отчетливо  стало  видно  стадо  коров.  Рога  возвышались  над
животными, как голые ветви деревьев в  зимнем  лесу.  Рядом  со  стадом  шли
пастухи, судя по облику - хаморы.
   Заметив приближающийся отряд, несколько кочевников вырвалось  вперед.  Их
предводитель выкрикнул несколько фраз на своем языке, а затем, заметив среди
всадников имперцев, добавил на ужасном видессианском:
   - Кто? Что делаете? Зачем здесь? - Он даже не ждал  ответа.  Его  крепкое
лицо почернело  от  гнева,  когда  он  увидел  Арига.  -  Аршаум!  -  Хаморы
схватились за оружие. - Что делать тут вместе с аршаум? -  спросил  кочевник
Гуделина, возможно выбрав бюрократа потому, что тот был великолепно разодет.
- Аршаум  заставили  все  заморские  кланы...  Как  по-вашему?  Он  заставил
страдать. Ваш Император ест свиные кишки, раз иметь с ними дело.  Я  Олбиоп,
сын Вориштана! Я говорю вам это! Я говорю правду!
   - Мы убиваем! - крикнул один из хаморов Олбиопа.
   Солдаты посольства схватились за мечи. Ариг уже держал  наготове  стрелу.
Виридовикс и Ланкин Скилицез положили руки на рукояти, застыв в  напряжении.
Римский гладий Горгида все еще оставался  в  мешке.  Грек  молча  ждал,  что
уготовит ему судьба.
   В этот критический миг Пикридий Гуделин показал, чего он стоит.
   - Остановись, о  знатный  Олбиоп,  сын  Вориштана!  Если  не  хочешь,  по
неведению, свершить ужасную ошибку -  остановись,  молю!  -  изрек  бюрократ
драматическим голосом. Горгид подумал, что  кочевник  понял  в  этой  пышной
фразе только  свое  имя,  но  и  этого  оказалось  достаточно,  чтобы  хамор
обернулся к Гуделину.
   - Переведи это, ладно?  -  прошептал  чиновник  Скилицезу.  Офицер  молча
кивнул.
   Гуделин принял торжественную позу и начал вещать по-видессиански:
   - О вождь хаморов, если  ты  прервешь  нити  жизней  наших,  то  свершишь
злодеяние, подобного коему не свершалось, и будет оно печальнее самой  твоей
смерти! Воистину...
   - Я не смогу этого даже повторить,  не  то  что  перевести,  -  изумленно
вымолвил Скилицез, распахнув глаза.
   - Заткнись, солдафон, - прошипел Гуделин и сделал грациозный жест, словно
находился в толпе придворных.
   Скилицез худо-бедно принялся толмачить. Гуделин разливался соловьем.
   - Злодеяние  сие  запомнится  вовеки,  оно  останется  в  памяти  степных
народов, ибо подобного зла никогда доселе не творилось и  не  ведали  такого
минувшие времена. Никто, о, никто не решался на  такое,  прежде  чем  ты,  о
вождь,  отважился  преступить  высокие  законы  человечности.  Всем   станет
известно: Олбиоп, сын  Вориштана,  поднял  руку  на  послов.  Ужасная  слава
превзойдет само убийство!
   Перевод  был  весьма  жалкой  копией  оригинала,  ничтожным  подражанием,
лишенным пышных оборотов, отступлений, смены грамматических времен и  прочих
ораторских  ухищрений.  Но  это  не  имело   значения.   Гуделин   заворожил
кочевников, несмотря на то, что те не понимали  ни  слова.  Как  большинство
необразованных, темных людей, они высоко чтили тех, у кого  хорошо  подвешен
язык. Чиновник  же  мог  считаться  мастером  в  старейшей  школе  виртуозов
словоплетения.
   - Позвольте мне посему напомнить вам, что до нынешнего дня отношения наши
были незапятнанно-чистыми и незамутненно-дружескими. Конечно  же,  пристойно
нам сохранять их в духе любви и братства! Ведомо мне, что в ином  случае  не
сможете вы наслаждаться благами спокойной совести. Дружба и понимание -  вот
что предлагают вам ныне те,  кто  предстал  пред  вашим  взором!  Понимание,
которое, разумеется, не может быть отброшено, словно  хлам,  внезапной  злой
переменой человеческой воли, мимолетной, как...
   Гуделин поклонился  хаморам.  Они  кивнули,  загипнотизированные  пышными
словесами.
   - О чем он говорит? - недоумевая, спросил Виридовикс Горгида.
   - Вся эта болтовня означает: "Не убивайте нас!" - ответил грек.
   - А, - протянул кельт. - Я сперва так и  подумал,  но  не  был  до  конца
уверен.
   - Не беспокойся, кочевники тоже ни хрена не понимают.
   Цветистая видессианская речь,  шедевр  имперского  витийства,  уснащенная
всякими фокусами, не слишком подавляла  воображение  Горгида.  Он  привык  к
чистому, лаконичному и деловому стилю. Некоторые  речи  требовали  несколько
часов для произнесения - и все  ради  того,  чтобы  изречь  нечто  абсолютно
бессодержательное.
   Но искусство Гуделина сделало свое дело. Хаморы проглотили все его пышные
фразы, не поперхнувшись.
   - А, Серебряный Язык! - сказал Олбиоп Гуделину. - Ты придешь наша деревня
с нами! Ты - есть, ты - провести ночь, ты - веселиться!
   Он наклонился и поцеловал видессианина в щеку. Гуделин принял  этот  знак
внимания, не изменившись в лице, но когда Олбиоп  отвернулся,  чтобы  отдать
приказания  остальным  хаморам,  чиновник  испуганно   поглядел   на   своих
спутников.
   - В дипломатии есть некоторые вещи, к которым я никогда  не  привыкну,  -
прошептал он в ужасе. - Неужели в степях никогда не моются?
   Он потер щеку и несколько раз вытер руку об одежду.  Большинство  хаморов
возвратились к стаду. Человек пять  остались  с  Олбиопом,  желая  проводить
посольство.
   - Иди со мной, ты - и вы все! - сказал вождь.
   Агафий  Псой  вопросительно  взглянул  на  Скилицеза.  Тот  утвердительно
кивнул.
   - Как это - у варваров что, есть поселки? - спросил Горгид, когда  Олбиоп
отъехал от него на достаточное расстояние. - Я думал, они постоянно  кочуют,
следуя за своими стадами.
   Скилицез пожал плечами:
   - Когда-то владения Видесса простирались далеко за  Присту.  Существовали
крестьянские поселения в степи. Некоторые сохранились до сих пор.  Кочевники
смотрят на крестьян как на своих рабов.  Настанет  время,  и  эти  последние
крестьяне погибнут или тоже станут кочевниками. Большинство уже забыло  веру
Фоса.
   Незадолго  до  заката  экспедиция  достигла  поселка.  Всадники  миновали
несколько  полуразвалившихся  зданий  -  свидетелей  лучших  времен,   когда
поселение было куда больше. Один из хаморов пустил стрелу в собаку,  которая
гавкала громче других. Стрела скользнула по ноге пса, и он умчался с громким
воем. Товарищи хамора громко завопили.
   - Они насмехаются над ним за то, что он не попал точно в цель, - объяснил
Скилицез, зная, что Горгид все равно спросит.
   - Староста!  -  позвал  Олбиоп  по-видессиански,  когда  они  выехали  на
центральную улицу, заросшую  травой.  После  этого  хамор  выпалил  какое-то
ругательство на своем языке.
   Пожилой мужчина в грубом домотканом халате  вышел  из  полуразвалившегося
дома. Остальные жители поселка не показывались.
   Староста отвесил Олбиопу низкий поклон и распростерся перед ним на траве,
словно подданный Империи перед Туризином Гавром. При виде такого преклонения
перед варваром, да еще столь невысокого происхождения, Скилицез стиснул зубы
- однако промолчал.
   - Нам еда, где спать и... как по-вашему? Да, защита от холода, - приказал
Олбиоп, загибая пальцы. Затем добавил что-то на своем  языке.  Задал  вопрос
Псою; тот охотно кивнул.
   Горгид поклялся себе, что научится говорить на  этом  языке.  Он  слишком
много упускал и чересчур зависел от друзей, которые ему переводили. Псой все
еще ухмылялся.
   - Я думаю, мы разобьем лагерь  прямо  на  улице.  А  вы,  господа  послы,
веселитесь. Желаю хорошо провести время.
   Младший офицер коротко переговорил со своими солдатами. Те начали ставить
палатки на деревенской площади. По приказанию вождя хаморы Олбиопа пошли  за
ними. Сам Олбиоп остался с послами.
   Староста отвесил низкий поклон послам.
   - Вам это  доставит  удовольствие,  -  сказал  он.  Староста  говорил  на
довольно архаичном видессианском языке с резким  степным  акцентом.  Поселок
слишком давно был отрезан от Империи и ее живой, изменчивой речи.
   Дом, к которому староста подвел  путешественников,  был  когда-то  храмом
Фоса. Деревянный шпиль все еще венчал крышу, хотя позолоченный шар уже давно
упал. Сама крыша была залатана соломой. Куски белой глины  покрывали  стены,
сложенные из грубого пористого местного камня. Двери в храме не  было  -  ее
заменяла кожаная занавеска.
   - Что ж, вот дом для путешественников, - показал староста. Он  не  вполне
понял  причины  колебания  некоторых  видессиан.  -   За   вашими   лошадьми
присмотрят. Берите для костра что нужно. Топлива здесь хватает. Я  пойду  за
едой и другим. Сколько вас будет? - Он дважды пересчитал путешественников  и
вздохнул:
   - Шестеро. Что ж...
   - Прими нашу благодарность, исходящую из самой глубины  сердца  при  виде
столь щедрого гостеприимства, - вежливо изрек Гуделин и спрыгнул  с  лошади,
испытывая явное облегчение. - Если нам понадобится  вдруг  еще  какая-нибудь
небольшая услуга, не позволишь ли ты узнать твое имя?
   Староста уныло посмотрел на бюрократа. Угрозы и проклятия -  к  этому  он
уже давно привык. Какую новую опасность таили сладкие слова? Но не обнаружив
в пышной фразе на первый взгляд ничего страшного, нехотя ответил:
   - Меня зовут Плинтий.
   - Великолепно, дорогой Плинтий. Еще раз прими нашу благодарность.
   Окончательно сбитый с толку, староста увел лошадей.
   - Фос милостивый, какое ужасное  имя!  -  воскликнул  Гуделин,  едва  тот
скрылся. - Что ж, посмотрим, что тут у нас?
   Судя по его тону, он ожидал увидеть кошмар.
   В здании бывшего храма застоялся запах пыли и  сырости.  Путешественники,
похоже, нечасто бывали здесь.  Скамьи,  когда-то  окружавшие  алтарь,  давно
исчезли. В степи древесина была слишком дорога, чтобы бросить ее покрываться
пылью. Все равно храм давно уже никто не посещал. Что толку сидеть здесь  на
скамьях?  В  поселке  много  лет  назад  забыли  о  почитании  Доброго  Бога
видессиан.
   Алтарь тоже давным-давно куда-то делся.  Вместо  него  был  сложен  очаг.
Скилицез прав, подумал Горгид. Даже самая память о Фосе ушла из этих краев.
   Видессианский офицер достал трут и кресало и быстро разжег огонь. Послы с
наслаждением растянулись на кошмах, постеленных на грунтовом  полу.  Гуделин
вздохнул с нескрываемым  удовольствием.  Из  всех  видессиан  он  был  самым
никудышным наездником и здорово  натер  себе  седалище.  Его  мягкие  ладони
покрылись пузырями и мозолями.
   - У тебя  не  найдется  чего-нибудь  от  этого?  -  спросил  он  Горгида,
показывая свои израненные руки.
   - Боюсь, я взял с собой очень немного лекарств, - ответил грек, не  желая
подробно вдаваться в причины, по которым решил  бросить  ремесло  врача.  Но
увидев чужую боль, добавил:
   - Масло и мед в равных частях помогут тебе, мне кажется. Попроси Плинтия.
   Огонь вспыхнул ярче, когда новый брусок спрессованной  соломы  полетел  в
костер. Горгид заметил на стене небольшое голубое пятно. Он  подошел  ближе,
желая взглянуть. Это было все, что осталось от  фрески,  некогда  украшавшей
стену. Равнодушие, сырость и плесень, сажа и немилосердное время  уничтожили
роспись. Как и сам поселок, храм превратился в жалкие руины великой мечты.
   Кожаная занавеска отодвинулась. Гуделин открыл было рот, желая  попросить
Плинтия, чтобы тот дал ему мазь для рук. Но в бывшую святыню, превращенную в
караван-сарай, вошел не староста. Шесть девушек несли  еду,  ножи,  вилки  и
мягкие матрасы, а последняя шла, сгибаясь под тяжестью бурдюков с напитками.
Горгид был уверен, что она несла кумыс.
   Олбиоп радостно зарычал, вскочил, схватил одну из девушек, крепко сжав ее
в объятиях, и тут же начал шумно целовать. Она едва успела передать  подруге
сковородку и бутылку с соусом. Грубые пальцы кочевника гладили ее по  рукам,
развязывали завязки длинной свободной туники.
   - Хамор - свинья, конечно, но незачем так ужасаться,  -  сказал  Скилицез
Горгиду.  -  Дать  гостям  на  ночь  женщин  -  просто  проявление   обычной
вежливости.  А  вот  если  ты  откажешься  от  женщины,  то  это  будет  уже
непростительная грубость по отношению к степнякам.
   Грек был чрезвычайно смущен, но вовсе не по той причине, что  предположил
Скилицез. Он уже не мог припомнить, сколько лет прошло с тех пор, как  он  в
последний раз спал с женщиной. Не меньше пятнадцати. И тогда это предприятие
отнюдь не увенчалось успехом. Но теперь, как выясняется, выбора  нет.  Отказ
(видессианин объяснил это с предельной ясностью) невозможен.
   Горгид попытался не думать о цене провала и о том, как он будет выглядеть
в глазах своих товарищей.
   Виридовикс, напротив, весело завопил, услышав слова Скилицеза, и  тут  же
нежно обнял одну из девушек. Более прихотливый в выборе подруги, чем  хамор,
кельт мгновенно нашел самую красивую из шести. Она  была  невысокого  роста,
худенькая, с вьющимися каштановыми волосами и большими голубыми  глазами.  В
отличие от остальных, она украсила тунику большой  брошью  из  полированного
нефрита.
   - И как же тебя зовут, моя славная малышка? - спросил  кельт  с  улыбкой,
глядя на нее сверху вниз: он был почти на голову выше.
   - Эвантия, дочь Плинтия, - ответила она застенчиво.
   - То есть ты хочешь сказать, что  староста  -  твой  отец?  -  Когда  она
кивнула, Виридовикс усмехнулся:
   - В таком случае, ты, наверное, похожа на свою мать, потому что отец твой
далеко не красавец.
   Девушка наклонила голову, улыбнувшись  в  ответ.  Горгиду  уже  и  прежде
доводилось видеть, как кельт пускает в ход свои чары. Лишь немногие  девушки
оставались к ним равнодушны.
   - Я никогда не знала, что бывают люди с волосами цвета  меди,  -  сказала
Эвантия. - И речь твоя тоже необычна. Из каких далеких краев ты прибыл?
   Виридовикс приступил к рассказу, словно нырнул в пучину. Он задержался на
несколько мгновений, чтобы взять матрас из рук Эвантии и расстелить  его  на
полу.
   - Садись рядом, моя милая, тебе будет удобнее слушать.
   Он подмигнул через ее плечо Горгиду.
   Остальные быстро выбрали себе подруг. Девушки из поселка были не  слишком
огорчены своей долей - за исключением той, которая досталась Олбиопу,  грубо
и немилосердно тискавшему ее.
   Подумав, Горгид пришел к выводу, что возможности избежать неизбежного  не
имеется. Местные жители лишь следуют  старому  обычаю  своего  народа.  Сами
греки лишь недавно отказались от той же практики.
   Подруго