х. В те дни отколоться от каравана было равноценно
верной гибели,  и  Тамасп  смело  мог  не  угрожать  дезертирам  немедленной
смертью. Охотников остаться один на один с йездами не находилось.
   Несколько позднее римляне могли бы легко  сбежать  от  Тамаспа,  если  бы
только захотели. Но к тому времени они успели не раз  разделить  смертельную
опасность с другими охранниками каравана  в  жестоких,  отчаянных  схватках;
провели немало  ночей  в  караулах,  в  бесконечных  разговорах  у  походных
костров. Тревоги и трудности  кочевой  жизни  привязали  римлян  к  каравану
Тамаспа сильнее самых крепких цепей. Так легко бросить и забыть незнакомцев;
куда труднее расставаться с друзьями.
   И вот, подумал Скавр, теперь мы в самом сердце Йезда - и вс„ из-за  нашей
дурацкой преданности Императору. Странно.  И,  если  вдуматься,  не  слишком
справедливо.
   Тамасп обменялся горячим рукопожатием с Гаем Филиппом и своей здоровенной
ручищей хлопнул Марка по спине. Как всегда, трибун постарался  не  качнуться
от этого своеобразного выражения привязанности и, как всегда, покачнулся.
   - У вас обоих мозги как у глупых ослов, коли вы решились на  такое  дело,
но я все равно желаю вам удачи. Уцелеете - встретимся!
   После чего караванщик повернулся к римлянам спиной. Отныне они  были  для
него уже в прошлом.
   Они вывели своих лошадей из сарая, скрывающегося в глубокой тени, которую
отбрасывали высокие горы Машиза. Солнце еще  ярко  пылало  на  небе,  но  от
высоких скалистых пиков Дилбата на город уже легли густые тени. В своем роде
это было благословением в знойном климате Йезда.  По  сравнению  со  здешним
пеклом жара центрального плато Видесса могла показаться приятной прохладой.
   - Ну а теперь что? - осведомился Гай Филипп.  -  Лично  я  хочу  убраться
отсюда как можно скорее. Если  Тамаспу  так  нравится  в  Машизе,  он  может
оставаться тут хоть навеки.
   Марк медленно кивнул. Машиз странно тревожил его. На город опускалось все
больше теней, и падали они не только с гор.
   Трибун  осмотрелся  по  сторонам,  пытаясь  определить   причину   своего
беспокойства. Тревогу вызывали не здания, в этом Марк был уверен. Глаза  уже
привыкли  к  башням  с  остроконечными  луковками  и  винтовыми  лестницами;
стрельчатым аркам, более высоким, чем двери,  расположенные  в  их  проемах;
квадратным колоннам, покрытым геометрической мозаикой...
   Машиз казался трибуну фантастически странным городом. Однако само по себе
градостроительное искусство макуранцев выглядело для  римлянина  всего  лишь
чужим и непривычным. В архитектуре как таковой  Марк  не  усматривал  ничего
жуткого и дьявольского.
   Иезды захватили Макуран всего два поколения назад. От  природы  кочевники
не были строителями. Тем не менее они успели наложить на облик  Машиза  свое
клеймо, отпечаток - если можно так выразиться - своего стиля. Любопытно, как
же выглядел этот  несчастный  город,  когда  только  что  пал  под  натиском
захватчиков?
   Казалось, нет  квартала,  где  не  нашлось  бы  по  крайней  мере  одного
разрушенного здания. Каждый второй дом, на взгляд Марка, нуждался в ремонте.
В  самом  воздухе  Машиза  явно  застыла  гнетущая   атмосфера   разрухи   и
заброшенности. Вероятно, в этом  ощущении  и  крылась  причина  подавленного
настроения Скавра.
   Впрочем, помимо этой причины имелась и другая. Среди  разрушенных  зданий
больше всего было поруганных святынь и храмов, посвященных Четырем Пророкам.
К исконной религии Макурана йезды проявляли такую же  жестокость,  как  и  к
вере Фоса.
   Из множества храмов  Четырех  Пророков  уцелели  лишь  два.  Оба  здания,
небольшие и  довольно  непритязательные  на  вид,  некогда  были,  вероятно,
частными особняками.
   У самой стены  Машиза  находился  еще  один  храм,  когда-то  посвященный
Четырем, - величественная пирамида из великолепного  красного  гранита.  Вне
всяких сомнений,  то  был  макуранский  эквивалент  Собора  Фоса  в  столице
Видесса.
   Однако йезды превратили главную святыню Четырех в место поклонения своему
темному божеству. Искусно изваянные  барельефы,  некогда  покрывавшие  стены
пирамиды, были бесжалостно сбиты и изуродованы, а  прямо  поверх  них  грубо
начерчены двойные молнии Скотоса.
   Над зданием поднимались клубы густого  бурого  дыма.  Когда  порыв  ветра
донес до римлян едкий запах, Марк и Гай Филипп закашлялись.
   - Ошибиться невозможно. Мясо, вот что это такое, - мрачно сказал  старший
центурион. A жители Машиза, подумал Марк, видят это бурое облако  ежедневно.
Ничего удивительного, что они так запуганы.
   При виде римлян макуранцы прятались в  глубокие  тени  у  стен  и  оттуда
поглядывали на чужеземцев  краешком  глаз,  негромко  переговариваясь  между
собой. Ничего удивительного, что гордый, независимый  Тамасп  большую  часть
своей жизни проводит в странствиях.
   В Машизе безраздельно царствовали  йезды,  самоуверенные  и  наглые,  как
всякие захватчики. Пешими и конными они двигались прямо по  середине  улицы,
ожидая, чтобы всякий встречный убирался с их пути.
   Впервые  в  жизни   римляне   увидели   жрецов   Скотоса.   Те   казались
отвратительной и страшной пародией на  служителей  Фоса.  Они  носили  плащи
цвета засохшей крови - вероятно, для того,  чтобы  кровь  жертв,  приносимых
Скотосу, не была  видна  на  одежде.  На  груди  у  них  красовалось  черное
изображение божества, а волосы их были выстрижены в двойные молнии.
   Местные жители кланялись каждый раз, когда красные жрецы проходили  мимо;
даже йезды, казалось,  чувствовали  себя  далеко  не  столь  уверенно  в  их
присутствии.
   К облегчению Марка, на рыночной площади Машиза путников  встретило  нечто
похожее на нормальную  городскую  жизнь.  Крики  торговцев,  разложенные  на
продажу товары, толпы покупателей и купцов - эта столь  обычная  для  любого
большого города картина несколько ободрила римлян. Марку не нужно было знать
макуранский язык, чтобы понять: вот  этот  покупатель  считает,  что  мясник
обжуливает его; тот  хочет  поторговаться  с  продавцом  шерсти,  даже  если
препирательство займет целый день.
   Марк поначалу  боялся,  что  ему  придется  объясняться  на  пальцах,  но
большинство торговцев знали по-видессиански  несколько  слов:  числа,  "да",
"нет" и пару-другую достаточно красноречивых ругательств и жестов,  которыми
можно сдобрить "да" и "нет".
   Скавр купил круг твердого желтого сыра, большую жесткую ячменную лепешку,
тесто и маленькую походную жаровенку, на которой можно в пути печь  лепешки.
Потом приобрел целый мешочек васпураканскнх булочек, выпеченных из  сладкого
теста с миндалем и присыпанных маковым зерном.
   - "Яйца принцев", -  усмехнулся  булочник,  завязывая  мешочек  веревкой.
Марку уже приходилось слышать эту шутку, но  он  счел  своим  долгом  громко
захохотать. Этот смех, кстати, снизил цену за булочки на несколько медяков.
   - Что-нибудь еще нам нужно? - спросил он Гая Филиппа.
   - Новую флягу, - ответил старший центурион. - Моя течет.  Может,  удастся
хотя бы запаять ее. Потеря воды запросто укокошит  тебя  в  этом  пекле.  Не
стоит спешить без особой нужды.
   - Тогда давай поищем лудильщика или медника.
   К своему удивлению, Марк не видел  на  площади  ни  одного  лудильщика  -
обычно те всегда бродили в рыночной толчее. А  булочник  не  понимал  Марка,
когда тот спрашивал его о лудильщиках, - познании макуранца в  видессианском
на это уже не хватало.
   - Похоже, здесь лудильщиков нет. Что ж, сойдет и медник.
   Квартал  медников  находился  недалеко  от  рыночной   площади.   Римляне
двинулись вверх по узкой улице, как вдруг до них донесся шум драки.  Слышали
его и местные жители, однако никто из них не обратил  на  это  ни  малейшего
внимания.
   Свернув в тесный переулок, Скавр  и  Гай  Филипп  увидели,  как  какой-то
мужчина, прижавшись спиной к глинобитной стене, отчаянно вращает дубинкой  в
попытке отогнать наседавших на него бандитов.
   Друзья переглянулись.
   - Ну что, может, нам сравнять силы? - спросил Марк. Не дожидаясь  ответа,
он вскочил в седло.
   Гай Филипп уже карабкался на своего коня. Сейчас  у  старшего  центуриона
была лошадка получше, чем  бедный  серый  коняга.  Это  был  крепкий  гнедой
жеребец с белым пятном на лбу.
   Услышав громкий цокот копыт, один из бандитов тут же удрал. Другой метнул
в трибуна длинный кинжал, но в спешке промахнулся. Лошадь  Скавра  железными
подковами втоптала его в пыль.
   Третий бандит замахнулся на  Гая  Филиппа  булавой  с  железными  шипами.
Старший центурион отразил нападение своим гладием и  точным  выпадом  вонзил
меч в горло негодяя.
   Последний из нападавших прыгнул на центуриона сзади и  попытался  стащить
его с седла, однако  тут  незнакомец  пришел  на  помощь  своим  неожиданным
спасителям. Метнувшись вперед, он обрушил дубинку на шею бандита.
   Марк бросился было в погоню за тем, который удрал в самом начале, но  тот
уже затерялся в лабиринте узких улочек и  переулков,  совершенно  незнакомых
трибуну.
   Когда  Марк  вернулся,  спасенный  наклонился  над  оглушенным  бандитом.
Вытащив из-за пояса короткий меч, он откинул  голову  побежденного  назад  и
перерезал ему горло. Эта скорая  и  беспощадная  расправа  заставила  Скавра
нахмуриться, однако трибун тут же подумал, что бандиту,  вероятно,  повезло.
Мгновенная смерть куда лучше правосудия  йездов.  О  том,  что  представляет
собой это правосудие, Марк старался вообще не думать.
   Незнакомец низко поклонился сначала одному римлянину, потом  другому.  Он
был примерно одного возраста с Марком и почти такого же роста,  как  трибун,
но гораздо более худощав. У него  было  длинное  сухое  лицо,  впалые  щеки,
глубоко посаженные, запавшие глаза, темные и мрачные. Поклонившись еще  раз,
он произнес фразу на макуранском языке.
   Марк знал на этом языке достаточно, чтобы объяснить, что не понимает. Без
особой надежды на успех трибун задал другой вопрос:
   - Вы говорите по-видессиански?
   - Немного. - Акцент незнакомца звучал резче, чем у Тамаспа.  -  Позволено
ли знать имена спасителей?
   Римляне переглянулись, пожали плечами и назвались.
   - Я - должник навсегда, твой и твой. Мое имя - Табари.
   Незнакомец произнес это  таким  тоном,  словно  римляне  непременно  были
должны знать, кто такой Табари.  Марк  сделал  попытку  изобразить  глубокое
душевное потрясение. Гай Филипп просто издал неопределенный звук.
   Как раз в этот миг появился отряд лучников. Солдаты  бежали  так  быстро,
как только могли. Видимо, кто-то, в конце концов,  дал  стражникам  знать  о
неравной схватке.
   Командир йездов увидел труп бандита, плавающий в  луже  крови,  и  что-то
рявкнул. Солдаты мгновенно наставили стрелы на римлян и Табари. Скавр и  Гай
Филипп замерли, боясь сделать  неловкое  движение,  которое  могло  быть  не
правильно истолковано.
   Табари уверенно шагнул  вперед  и  проговорил  несколько  фраз  на  языке
йездов. Городские стражники опустили оружие так поспешно, что  один  из  них
даже выронил стрелу. Их командир низко поклонился.
   - Я же сказал, я - Табари,  -  произнес  незнакомец,  обращаясь  к  своим
спасителям. - Министр правосудия моего повелителя, великого кагана Вулгхаша.
   Внезапно темные глаза Табари перестали казаться  Марку  просто  мрачными.
Сейчас они выглядели опасными.
   Табари продолжал:
   - Малая толика бесконечной благодарности - позвольте сегодня  представить
вас повелителю. Господин мой Вулгхаш - велик. Только он умеет  по-настоящему
оценить мужество  и  щедро  наградить  вас.  Думаю:  чтобы  воздать  вам  по
заслугам, моего влияния и богатства - мало. Я  хочу,  чтобы  вы  знали:  моя
признательность за спасение моей скромной жизни границ не имеет.
   - Вулгхаш? О, это просто великолепно, черт подери! Вот чего нам только  и
не хватало! - проворчал Гай Филипп - по-латыни.
   - Это слишком высокая честь для нас, - сказал Марк, изо всех сил  пытаясь
выразить вежливый отказ. - Мы простые солдаты... Как же мы при дворе...
   - Мой господин Вулгхаш не требует, чтобы  соблюдался  строгий  придворный
этикет. Верьте: он  будет  рад  наградить  людей,  которые  спасли  министра
правосудия. Хотя они не подозревали даже,  за  кого  заступаются.  -  Тут  в
голосе Табари послышалась ирония. Затем он снова заговорил с офицером отряда
стражников, и тот опять поклонился. - Радзат проведет вас во  дворец.  Я  бы
сам проводил вас туда, но, жаль, у меня остались неотложные дела. Этот пес и
его сообщники задержали меня. Ну что ж,  увидимся  вечером!  До  встречи  во
дворце, друзья мои.
   - До встречи во дворце, - эхом отозвались Марк и Гай Филипп. В их голосах
единодушно прозвучало уныние.

***

   В отличие  от  дворцового  комплекса  Видесса,  разбросанного  по  целому
кварталу, резиденция  владык  Машиза  помещалась  в  одном  большом  здании.
Громадные каменные блоки, из которых оно было сложено, выглядели так, словно
какие-то великаны вырвали их из самой  толщи  гор.  Внимательно  разглядывая
мощные внешние стены дворца, Марк предположил,  что  в  стародавние  времена
этот дворец был цитаделью.
   Оказавшись за крепостными стенами, несколько  йездов  из  отряда  Радзата
взяли за поводья коней и отвели их в конюшню. Зная, какой заботой  кочевники
обычно окружают своих коней, Скавр был уверен, что  их  лошадей  ждет  самый
внимательный  уход.  Но  это  лишь  усилило  тревогу  Скавра.  Лошади  будут
находиться слишком далеко, а это только  затруднит  римлянам  бегство  (если
дойдет до такого).
   Радзат провел трибуна и старшего центуриона к входу во дворец. Привратник
воззрился на них с откровенным отвращением. Это был макуранец  -  худощавый,
темнокожий, изящный. Он был облачен в кафтан с золотыми  серебряным  шитьем.
Из-под подола выглядывали бархатные туфли с серебряной оторочкой и  золотыми
застежками.
   Его надменности, однако, не осталось  и  следа,  когда  Раздат  объяснил,
зачем явились сюда столь  непритязательные  гости.  Грациозный,  как  кошка,
слуга поклонился римлянам, затем распахнул  дверь  и  крикнул,  вызывая  еще
одного прислужника.
   Тот немедленно появился и бойко заговорил с  римлянами  на  своем  языке.
Марк беспомощно развел руками. Легкая  презрительная  улыбка  снова  тронула
губы привратника.
   - Пожалуйста, надлежит следовать за ним, - выговорил он  по-видессиански,
очень медленно и скрипуче, но вполне внятно.
   Их провожатый знал только макуранский язык. Это, впрочем, не  мешало  ему
болтать, не слишком заботясь о том, понимают ли его слушатели.
   Римляне шли за ним по залу, пол которого был выложен зелеными  мраморными
плитами, отполированными почти до зеркального блеска. Свет факелов, горевших
на стенах в позолоченных бронзовых гнездах, бесконечно дробясь, отражался  в
плитах пола.
   Мягкие туфли слуги куда лучше были приспособлены  к  ходьбе  по  гладкой,
скользкой поверхности, нежели солдатские  сапоги  римлян.  Макуранец  громко
засмеялся, когда Гай Филипп поскользнулся и чуть не упал.
   Макуранец отвел гостей в  небольшой  зал  и  усадил  на  диваны,  набитые
гусиным пухом и обтянутые мягкой замшей.
   Слуги внесли сладости на серебряных подносах. Рот Марка наполнился легким
привкусом слабых духов. За тяжелым;, богато  расшитыми  занавесями  мелькали
какие-то тени. Марк чувствовал себя мухой в липкой шелковой паутине.
   Уже стемнело, когда тот же слуга возвратился, чтобы  проводить  гостей  в
тронный зал. У входа он передал своих подопечных пожилому  макуранцу-евнуху,
одетому в кафтан из почти прозрачного  шелка.  Этот  слуга  немного  говорил
по-видессиански.
   - Будете приветствовать кагана Вулгхаша - можно обойтись без  проскинезы.
Поклон - этого довольно. - Дворецкий  неодобрительно  фыркнул  при  мысли  о
варварской простоте своего повелителя. - Каган все  еще  держится  дедовских
обычаев. Как  будто  обычаи  кочевников,  питающихся  в  пустыне  ящерицами,
чего-то стоят! - Макуранец фыркнул вторично. - Владыка даже позволяет  своей
старшей жене сидеть рядом с ним. - И фыркнул в третий раз, еще громче.  Марк
пропустил эту тираду мимо ушей. Тронный зал владыки  Машиза  был  длинным  и
узким. Римские  сапога  непривычно  утопали  -  почти  вязли!  -  в  толстом
шерстяном ковре, пока оба римлянина шагали  к  далекому  трону  из  слоновой
кости. Кося глазами, Марк пытался найти Табари. Но в  дрожащем  свете  огней
каждый придворный казался копией сидящего рядом с ним соседа.
   Зал был полон колеблющихся теней. В неверном,  тусклом  свете  факелов  и
свечей куда отчетливее, чем на  солнце,  выделялись  объемные  барельефы  на
стенах за спинами вельмож Иезда. Резные украшения тронного зала были созданы
в причудливом  макуранском  стиле,  столь  непохожем  на  тот  лаконичный  и
строгий, что присущ видессианскому искусству. Один из  барельефов  изображал
охотничью сценку: какой-то давно  забытый  макуранский  царь  убивает  мечом
дикого льва. На другом - коленопреклоненный пленник  в  одеянии  Автократора
Видессиан перед макуранским владыкой,  конным  и  вооруженным.  Глаза  Марка
стали круглыми от изумления.
   За спиной трибуна еле слышно усмехнулся Гай Филипп:
   - Интересно, что написали видессиане в своих хрониках об этом?
   Когда римляне приблизились к трону, к  ним  подошел  глашатай.  С  трудом
воздев над их головами обе руки (слуга был ниже обоих сантиметров на  пять),
он выкрикнул какую-то фразу, сперва на языке  Йезда,  а  затем  -  Макурана.
Скавр  уловил  только  имена  -  свое  и   Гая   Филиппа.   Грянули   шумные
рукоплескания. Несколько макуранских вельмож, увидев, что гости - чужеземцы,
громко выкрикнули по-видессиански: "Хорошо сделано!"
   В конце концов трибун нашел Табари. Тот сидел ближе к середине зала. Он и
несколько других макуранцев кричали в знак приветствия громче и дольше,  чем
йезды.
   Почти против воли Марк испытывал удовольствие. Он попытался думать о том,
что многие из тех, кто сейчас рукоплещет ему, недавно  командовали  армиями,
вторгшимися в Империю.
   Глашатай подвел виновников торжества к тронам. Справа восседал сам каган.
Его сиденье было выше и богаче  украшено.  Голову  Вулгхаша  венчала  шапка,
похожая на ту, что некогда носили макуранские владыки, оставшиеся жить  лишь
на барельефах дворцовых стен. Это был высокий, конический головной  убор  из
жесткого белого войлока. Длинные полосы спускались с  него  почти  до  плеч.
Белую шапку украшал вертикальный ряд  нашитых  на  нее  крупных  драгоценных
камней.
   Марк  с  любопытством  разглядывал  Вулгхаша.  Каган   оказался   смуглым
человеком лет пятидесяти. Его густая борода, подстриженная  прямоугольником,
была  понизана  многочисленными  нитями  серебра.  Суровое,  даже   жестокое
выражение угловатого лица слегка смягчалось  усталым  взглядом  умных  глаз.
Вулгхаш был очень  широк  в  плечах  и  крепко  сложен.  Пожалуй,  чуть-чуть
полноват в поясе, но только чуть-чуть.
   - Будь осторожен, - прошептал Гай Филипп. - Это человек, с которым  лучше
не связываться.
   Скавр еле заметно кивнул. Гай Филипп в точности выразил то,  что  подумал
он сам.
   Глашатай  велел  римлянам  остановиться  у  кромки  ковра  перед  камнем,
отполированным  за  многие  столетия  тысячами  ног.  Гости   кагана   низко
поклонились. И снова раздались  рукоплескания,  которые  стали  еще  громче,
когда Вулгхаш сошел с трона и пожал им руки. Ладонь  повелителя  Йезда  была
тяжелой, сухой и мозолистой - рука воина. Затем  каган  крепко  обнял  обоих
римлян.
   - Вы спасли очень важного для меня человека,  чем  заслужили  мою  вечную
дружбу, - произнес Вулгхаш. Его видессианский звучал столь же изысканно, как
речь любого придворного Туризина. - Позвольте представить  вам  мою  старшую
жену Атоссу.
   Он неспешно кивнул в сторону женщины, восседавшей на более низком  троне.
Внимание трибуна было  полностью  поглощено  Вулгхашем.  Марк  едва  заметил
супругу владыки Йезда. Она была примерно того же возраста, что  и  каг