аны.  Неужели  это  тебя  так  удивляет?   Не
удивляйся. Он и в самом деле князь,  дальний  родственник  Автократора.  Это
было в те великие годы, когда Видесс простирался от  макуранских  границ  до
холодных вод Халогайского залива. Авшар происходил из знатной семьи, он  был
необычайно талантлив - предрекали, что  когда-нибудь  он  станет  Патриархом
Видесса, воистину великим Патриархом.
   - Руины, Татагуш... - Марк внезапно связал воедино  разорванные  нити.  -
Так это случилось в те годы, когда хаморы вторглись в Империю, не так ли?
   - Да. - По взгляду Бальзамона можно  было  предлоложить,  каков  ход  его
мыслей: не исключено, что у этого незадачливого  студента  имеются  неплохие
задатки и из  него  еще  выйдет  толк,  если,  конечно,  он  постарается.  -
Гражданская война  ослабила  границы,  и  кочевники  хлынули  в  бреши,  как
муравьи.  За  каких-нибудь  девять  лет  они  разрушили  плоды   терпеливого
трехвекового труда,  уничтожили  целую  цивилизацию.  Как  и  многие  другие
города, Скопензана пала. В какой-то степени Авшару повезло.  Он  уцелел.  Он
добрался до реки Алгос и пошел вниз по течению,  до  самого  моря.  В  конце
концов он возвратился в столицу. Но ужас увиденного и  пережитого  во  время
войны искалечил его дух, исказил мысли, направил по иному пути.
   Трибун вспомнил слова Авшара, произнесенные в тот страшный день в тронном
зале Машиза.
   - И тогда он отвернулся от Фоса и обратился к Скотосу, не так ли?
   "Оценка"  экзаменуемого  стала  еще  выше,  судя  по  довольному  взгляду
Патриарха.
   - Именно, - подтвердил Бальзамон. - Он решил,  что  у  Добра  больше  нет
никакой силы в мире, где существует такое страшное зло,  и  что  темный  бог
является  единственным,  истинным  повелителем  нашего  мира.  Когда   Авшар
добрался до  столицы,  он  уже  знал,  что  его  прямой  обязанностью  будет
обращение в свою черную веру всей священнической иерархии.
   Даже в своем последовательном фанатизме Авшар был истинным видессианином,
подумал Скавр. Но сказал трибун следующее:
   - Чрезвычайно глупые и очень опасные воззрения!  Если  твой  дом  сгорел,
неужели после этого нужно прожить остаток своих дней в кустах? Куда разумнее
восстановить все, что можно, и продолжать нормальную жизнь.
   - Так говоришь ты, так  утверждаю  и  я.  Но  культ  Скотоса  -  это  как
отравленное  вино,  сладкое,  пока  не  увидишь  дно.  Видишь  ли,  если  не
существует Добра, то не существует и  сознания  вины.  Почему  бы  не  убить
мужчину, не изнасиловать женщину, не ограбить дом?
   Безнаказанность и вседозволенность - это и вправду крепкое вино. В  своем
роде это напомнило Марку вакхические оргии в Риме,  запрещенные  Сенатом  за
столетие  до  его  рождения.  Но  даже  в  самых  своих  диких   проявлениях
вакхические ритуалы были временным освобождением от  реального  мира  с  его
жесткими законами. Авшар же собирался сделать беззаконие основой вселенной.
   - Неужели люди не осознали этого? - спросил трибун, закончив  рассказ  об
оргиях. - Ведь если не будет законов, традиций  и  обычаев,  каждый  человек
попадет в зависимость от милости самого сильного и самого жестокого.
   - Именно так объявил Синод, который осудил Авшара, - кивнул Бальзамон.  -
Я читал  заключения  Синода.  Это  были  самые  страшные  слова,  какие  мне
когда-либо приходилось читать. Даже предавшись злому богу,  Авшар  оставался
ослепительным и жутким, как молния. Его доводы и аргументы до сих пор живы -
на пергаменте. В них звучит страшная  убежденность,  от  которой  и  сегодня
стынет кровь  в  жилах.  И  если,  -  задумчиво  проговорил  Патриарх,  -  в
поклонении злу и темноте он нашел возможность победить даже само Время, если
он сумел дожить до сегодняшних дней, если он и  сейчас  пытается  повергнуть
Империю на колени - страну, которая сперва оценила его способности и знания,
а потом осудила его...
   - Не повергнуть на колени, а победить, завоевать и править  ею,  как  ему
захочется, - перебил Скавр.
   - Это еще хуже. Но  теперь  многое  из  того,  что  случилось  за  долгие
столетия, прояснилось и стало куда более  осмысленным.  Например,  странное,
варварское, почти звериное поведение халогаев, которые пересекли  Астрис  во
время правления Анфимия Третьего пятьсот лет назад.  В  немалой  степени  их
удачный поход объясняется дряхлостью Анфимия,  однако  затем,  тремя  годами
позднее, на престол сел Крисп...
   - Боюсь, все эти имена мне  неизвестны,  -  сказал  Марк.  Это  признание
опечалило его. Даже после стольких лет жизни в Видессе он все  еще  был  так
невежествен во многом, что касалось Империи и ее древней истории!
   Марк хотел добавить что-то еще, но Бальзамон больше  не  -  замечал  его.
Глаза Патриарха затуманились. Казалось, старик вперился взором куда-то вдаль
и не может отвести взгляда.
   Скавр однажды уже видел это выражение на  лице  Патриарха,  и  волосы  на
голове  трибуна  встали  дыбом,  а  по  коже  побежали   мурашки.   Страшные
пророческие видения были для Бальзамона ловушкой. Наконец  Патриарх  очнулся
от своего жуткого сна.
   - Все то же, то же, - проговорил он с мукой в глухом голосе. - Все то  же
самое. Все повторяется.
   Он произнес эти слова несколько раз, прежде  чем  окончательно  пришел  в
себя. Марк не посмел спросить Патриарха, что именно тот увидел. Трибун  ушел
так тихо и незаметно, как только мог.
   День выдался теплый, но на протяжении  всего  пути  в  лагерь  легионеров
Марка пробирала ледяная дрожь. Он слишком хорошо помнил, что сказала  Алипия
о видениях Патриарха: на Бальзамоне лежало проклятие видеть  только  гибель.
Теперь же, когда расстояние между Авшаром и Видессом таяло  с  каждым  днем,
трибуну становилось страшно при одной только мысли о том, что он  знает,  из
какой бездны явился колдун.

Глава двенадцатая

   Донесение разведчиков Туризина оказалось точным. Судя по количеству огней
походных  костров,  мерцающих  на  краю  степи,  армия  йездов   значительно
превышала ту, что стояла у них на пути. Порывы западного ветра  доносили  до
трибуна бесконечное  скандирование:  "Авшар!  Авшар!  Авшар!"  Глухие  удары
барабанов сопровождали эти крики, и от рокота у  любого,  кто  сражался  при
Марагхе, мурашки бежали по спине. Трудно было забыть о той  кошмарной  ночи,
когда йезды окружили видессианский лагерь.
   Однако Гай Филипп только презрительно фыркал:
   - Пускай себе стучат. Они могут не спать и драть глотку всю ночь, если им
так нравится. Лично я собираюсь хорошенько выспаться.
   Скавр кивнул:
   - Гавр не очень любит стоять в обороне, но при  необходимости  он  знает,
как это делать.
   Император двигался от Амориона на северо-запад, покуда нашел  нужное  ему
поле битвы - степь, резко  обрывающуюся  оврагом.  Здесь  высилась  одинокая
скала с острыми камнями.  Видессиане  разбили  наверху  укрепленный  лагерь.
Несколько отрядов и две легкие катапульты  прикрывали  более  незначительные
подходы к вершине.
   Авшар даже и не пытался атаковать их.  Он  бросил  свою  армию  прямо  на
основную часть имперского войска. В отличие от Туризина, князь-колдун рвался
в бой.
   Разведчики уже  обменивались  ударами  сабель  и  стрелами  на  "ничейной
земле", и дикое ржание раненой лошади прорезало вопли йездов.
   - Значит, завтра, - рассеянно говорил Гай Филипп,  примеряя  легионерский
шлем, который он одолжил у солдата. Удовлетворившись  результатом  примерки,
старший центурион повернулся спиной к костру и уставился в темноту,  пытаясь
прикинуть, кто  же  победил  в  ночной  стычке.  Но  в  такой  темени  почти
невозможно было это узнать.
   Спустя  некоторое  время  на  лице  Гая  Филиппа   проступило   выражение
замешательства.
   - Насколько я понимаю, - сказал он, - Гавр делает  все,  как  полагается.
Почему же мне это так не нравится?
   - Потому что мы сидим на месте, - тут же  отозвался  Виридовикс.  Горячий
нрав кельта заставлял его жаждать действий еще больше, чем Туризина.
   - Это не имело бы значения, будь армия уверена в себе, - возразил Горгид.
- Однако наша армия... - Он не закончил фразы и выразительно замолчал.
   Марк знал, что имел в  виду  грек.  Некоторые  отряды  армии  Туризина  -
пестрой, собранной с миру по нитке  -  были  вполне  крепки  и  боеспособны.
Легионеры  всегда  сражались  с  йездами  до  последнего,  как  и   хатриши,
действовавшие с римлянами бок о бок, начиная с  Марагхи.  Гвардейцы-халогаи,
постоянно сопровождавшие Императора, вообще не страшились никого  на  свете.
Что касается аршаумов, то йезды для них были всего лишь еще одним  хаморским
племенем. Конники Арига составляли большую  часть  кавалерийского  прикрытия
Туризина.
   Однако видессиане - основа и ядро боевых сил Гавра - были далеко  не  так
едины. Несколько подразделений были  укомплектованы  ветеранами,  такими  же
опытными профессионалами, как и наемники. Однако для  других  -  гарнизонных
солдат из маленьких городков, вроде Серреса, для бойцов местной  самообороны
- эта битва была первой в их жизни. И никто  не  мог  предвидеть,  насколько
хорошо будут сражаться неопытные новобранцы.
   Кроме того, каждый знал, хотя и не говорил об этом вслух,  что  Авшар  со
своим дьявольским колдовством сам по себе стоит целой армии. И эта  страшная
невысказанная мысль шевелилась в каждой голове, в равной степени устрашая  и
новичков, и ветеранов.
   - Завтра, - пробормотал Скавр и подумал: было то молитвой или проклятием.
***

   Солдат успели накормить прежде, чем они заняли свои места в строю. Выбрав
место для боя, Император одновременно с  тем  заранее  рассчитал  и  порядок
расположения частей. Он сам и гвардейцы-халогаи заняли центральную  позицию.
Северяне  выступили  вперед,   и   их   могучие   боевые   топоры   заиграли
кроваво-золотым светом в лучах восходящего солнца.
   На левом фланге,  манипула  за  манипулой,  как  на  параде,  выстроились
легионеры. Перед каждой манипулой находился присвоенный  ей  значок-сигна  -
две сжатые руки,  поднятые  венком.  Позолоченные  значки  ярко  сверкали  в
утреннем свете. Острия легионерских копий казались двигающимся лесом,  когда
римляне шагали к своей позиции на поле.
   То и дело в строю легионеров  можно  было  заметить  солдат,  вооруженных
вместо традиционных римских  копий  и  коротких  мечей-гладиев  иным,  более
привычным для этих боицов оружием. Виридовикс, разумеется,  не  расставаться
со своим галльским мечом. Зеприн Красный с боевым топором на  плече  мог  бы
сейчас находиться среди своих соотечественников  в  гвардии  Императора.  Но
халогай все еще не считал  себя  достойным  служить  в  их  рядах  и  потому
оставался рядовым легионером.
   На  левом  крыле  рядом  с  императорскими   гвардейцами   стояла   сотня
намдаленских латников - Туризин  решился  довериться  им,  несмотря  на  все
раздоры  между  Княжеством  и  Видессом.  На  головах   намдалени   сверкали
конические шлемы с металлическими накладками,  закрывающими  переносицу.  Их
кольчуги доходили до колен; в руках намдалени держали длинные тяжелые копья,
мечи, предназначенные для  нанесения  рубящего  удара,  прямоугольные  щиты,
раскрашенные во всевозможные цвета. Сильные, крупные лошади  намдалени  были
также защищены конским доспехом из плотной кожи и металла.
   Ракио, вооруженный с головы до ног, в доспехах, вышел из рядов  римлян  и
подъехал к отряду намдалени, желая присоединиться к ним.
   - Не бойся за меня, - сказал он Горгиду. -  Будет  лучше,  если  я  стану
сражаться рядом с солдатами, которые воюют так же, как я.
   Он склонился в седле и на прощанье обнял Горгида, Легионеры  заулюлюкали.
Ракио выпрямился.
   - Все вы просто ревнуете, -  заявил  он,  вызвав  новую  волну  воплей  и
свистков. Однако ирмидо ничуть не разозлился; он  привык  к  обычаям  своего
народа и не собирался от них отступать. Махнув рукой, он поскакал вперед.
   Горгид мог только позавидовать простодушию своего друга. Снова оказавшись
среди  легионеров,  грек  почувствовал,  что  опять  возвращается  к  старой
привычке тщательно скрывать свою личную жизнь. Но, оглядевшись по  сторонам,
он обнаружил, что римляне ухмыляются вполне беззлобно. Возможно,  доброта  и
доверчивость Ракио подействовали на них таким благотворным образом.
   - Эй, кто-нибудь, дайте мне точильный камень, - сказал  Горгид,  желая  в
последний раз перед боем привести в порядок свой гладий.
   Два или три легионера протянули ему свои бруски; один из них усмехнулся:
   - Тот парнишка на лошади  находит  твое  лезвие  и  без  того  достаточно
острым.
   Горгид  вздрогнул,  как  от  удара.  Однако  замечание   легионера   было
обыкновенной солдатской шуткой; в нем не было той злобной издевки, с которой
несколько лет назад столкнулся Квинт Глабрио.  Горгид  ответил  непристойным
жестом. Солдат громко засмеялся.
   Лаон Пакимер поднял коня на дыбы, развернулся  и  повел  своих  хатришей,
чтобы прикрыть фланги легионеров. Марк поднял  шлем  и  махнул,  отвечая  на
приветствие Пакимера.
   - Да, неплохие солдаты, хотя дисциплиной у них и не пахнет,  -  проворчал
Гай Филипп, словно прочитав мысли трибуна.
   Видессианские  солдаты,  более  легко  вооруженные,  но  зато   и   более
подвижные, чем бойцы центра армии, заняли позиции на левом и  правом  крыле.
Часть из них была вооружена луками, у других были сабли или копья.
   Один из видессианских офицеров тоже поднял  на  дыбы  своего  породистого
тонконогого коня. Обычно имперцам не было свойственно проявлять  боевой  дух
так браво и откровенно.  По  правде  говоря,  очень  немногие  из  них  были
по-настоящему отважны.
   И вдруг  Марк  узнал  этого  офицера.  Провк  Марзофл!  Трибун  не  желал
признавать за своим врагом мужества.
   Кочевников  Туризин  расположил  на  обоих  флангах   своей   армии,   за
видессианами. Слева стояли хаморы, нанятые Туризином  в  Пардрайской  степи.
Любопытно, откуда они были -  из  краев,  что  неподалеку  от  реки  Астрис,
естественной  границы  между  Видессом  и  степью?  А   может   быть,   друг
Виридовикса, Батбайян, прислал их на помощь Империи через Присту?
   Справа находились аршаумы Арига.  Римлянин  уже  хорошо  различал  глухие
удары военного барабана аршаумов, которые  звучали  глуше  и  резче,  чем  у
йездов. Они заглушали даже рожки и дудки, протрубившие сигнал к выступлению.
   Армия Авшара,  управляемая  железной  рукой  колдуна,  тоже  продвигалась
вперед. Похоже, вся она состояла из кавалерии. Самые сильные, отборные бойцы
князя-колдуна занимали  центр,  выстроенные  прямо  напротив  видессианского
стяга, голубого с золотым солнечным диском.
   У самого Авшара было два гигантских  знамени:  поменьше  -  знамя  Иезда,
черная пантера в прыжке на фоне полотна цвета засохшей  крови;  и  побольше,
красное. Имперцы не сразу разглядели изображенные на нем символы;  когда  же
люди в конце концов поняли, что это такое, многие  из  них  быстро  очертили
круг солнца у своего сердца. На знамени Авшара развевался символ  Скотоса  -
три параллельные молнии.
   Князя-колдуна окружали отряды тяжелых макуранских копейщиков. У многих на
верхушках шлемов, украшенных острыми шпилями,  колыхались  плюмажи,  которые
делали всадников еще выше.
   Но куда большая мощь Авшара заключалась в  йездах.  Слишком  часто  Скавр
видел их в действии, чтобы презирать этих  воинов  за  беспорядок  и  плохую
дисциплину. Бросаясь в бой всей  своей  массой,  они  соединяли  бесстрашный
варварский дух с  удесятеренной  жестокостью,  которой  научились  у  своего
повелителя.
   В строю кочевников колыхались знаки  множества  кланов  -  здесь  зеленый
флаг, там волчий череп или человеческая голова, воздетая на копье.
   Авшар приучил их и к покорности себе - когда знамя  Скотоса  четыре  раза
качнулось вперед-назад, они резко, хотя и несколько неуклюже, остановились.
   Армии все еще разделяло расстояние в два-три  полета  стрелы.  Подозревая
какую-то ловушку с применением колдовства, Туризин тоже подтянул вперед свои
силы и остановился. Его задачей было задержать врагов, а  не  атаковать  их.
Пусть Авшар сам бежит в атаку, если хочет.
   Из рядов йездов выехал всадник и медленно двинулся вперед по  нейтральной
полосе между армиями. По имперскому строю пробежал гул,  когда  он  подъехал
так близко, что можно было разглядеть его лицо. Это  ужасное,  мертвое  лицо
могло принадлежать только самому князю-колдуну.  Авшар  заговорил,  применив
небольшое заклинание, так что все солдаты Императора хорошо  расслышали  его
голос:
   - Псы! Свиньи! Последние жалкие прихвостни издыхающей  религии!  Есть  ли
среди вас хоть один, кто осмелится сразиться со мной?
   - Я! - заревел громовым голосом Зеприн Красный. Его лицо  побагровело  от
гнева, и он как никогда оправдывал в этот миг свое прозвище.
   Высоко подняв над головой тяжелый топор, звеня кольчугой, великан-халогай
пробился вперед сквозь ряды римлян и бросился на колдуна,  который  сделался
объектом его неугасимой ненависти со времен битвы при Марагхе.
   - Остановите его! - резко крикнул Марк, и несколько легионеров  бросились
за халогаем.
   Один, пеший, Зеприн недолго продержался бы против конника. У него не было
шансов одолеть Авшара даже в  честном  бою,  а  трибун  знал,  что  честного
поединка с колдуном никогда не будет.
   Однако Авшар даже не обратил внимания на Зеприна. Еще один  видессианский
всадник пришпорил свою лошадь и  помчался  навстречу  князю-колдуну,  громко
крича:
   - Да оградит меня Фос от зла!
   Он натянул тетиву до уха и пустил  стрелу.  Засмеявшись  своим  страшным,
ледяным смехом, Авшар сделал  быстрое,  неуловимое  движение  рукой.  Стрела
вспыхнула, как молния, и исчезла в воздухе.
   - Можешь призывать на помощь своего жалкого божка, - сказал князь-колдун.
- Увидишь, как он поможет тебе!
   Авшар еще раз  быстро  проделал  несколько  замысловатых  движений.  Сноп
оранжево-красного пламени вырвался из его тонких, костлявых, как у  скелета,
пальцев, и метнулся к видессианину. Всадник и его конь  отчаянно  закричали,
охваченные ослепительным пламенем. Их обугленные тела  рухнули  на  землю  у
копыт Авшарова жеребца, который осторожно отступил на шаг. В воздух поднялся
запах паленого мяса.
   Наступила гробовая тишина.
   - Есть ли еще желающие? - спросил Авшар.
   К этому времени римляне сумели обуздать Зеприна и  затащить  его  в  свой
строй.
   Повелитель  Йезда  снова  засмеялся,  и  в   голосе   прозвучала   жуткая
уверенность в скорой гибели его врагов.
   Виридовикс поймал взгляд Скавра. Трибун кивнул в ответ. Лучшего случая не
представится. Вдвоем они, возможно, окажутся более удачливы, чем  безвестный
отважный видессианин.
   - Есть ли еще кто-нибудь? - снова сказал Авшар. Он явно ожидал  молчания.
Скавр уже набрал в легкие воздуха, чтобы крикнуть в ответ, но прежде, чем он
успел это сделать, в центре видессианской армии началось какое-то  движение.
Ряды халогаев расступились и пропустили вперед одинокого всадника.
   В горле трибуна встал комок от недоброго предчувствия. Не думал  он,  что
Туризин окажется настолько безумным, чтобы выйти на бой  по  вызову  Авшара.
Император был хорошим  воином,  но  князь-колдун  превосходил  силой  любого
смертного человека.
   Однако тот, кто вышел на бой, не  был  Автократором.  Это  был  старик  в
поношенном голубом плаще. Он сидел верхом на скромном  ослике.  Увидев  его,
Авшар отшатнулся.
   - Уходи, - проговорил Бальзамон.  Та  же  магия,  которой  воспользовался
Авшар, заставила голос Патриарха зазвенеть сотнями колоколов.  -  Много  лет
назад Святейший Синод предал тебя анафеме. Уходи же отсюда навек! В  Видессе
нет больше места для тебя и твоих деяний.
   Потрясенный, Марк уставился в спину Бальзамона. Ему и  раньше  доводилось
видеть, как Бальзамон, обычно такой смешливый, жизнерадостный  и  простой  в
общении с близкими людьми, в одно мгновение обретал суровость и достоинство,
подобающие его сану. Однако в  этот  миг  Патриарх  прев