м волшебным  образом.  Сразу  стало
понятно,  что  Олесе Константиновне нет еще и тридцати,  что
она  очень  хороша  собой,  смешлива  и  приветлива.  Просто
служебное положение обязывает ее быть неприступной.
- Видите, как просто? - спросила Олеся. Я кивнула.
- Скажите, а можно принести еще одну рукопись?
Улыбка на губах редакторши испарилась.
- Несите, - сказала она, - отдадим на рецензию.
Добежав  до метро, я уставилась на книжный ларек. Эх,  жаль,
забыла  спросить,  когда выйдет моя книжечка!  Ладно,  потом
соберусь с духом и позвоню.
-  Девушка, - послышался слева тихий, вкрадчивый голосок,  -
помогите на храм, спаси вас господь.
Я обернулась. Высокая худощавая женщина, замотанная с головы
до  пят  во  все  черное, протянула мне  нечто,  похожее  на
железное  ведро  с крышкой. Вверху имелась  прорезь,  а  бок
"церковной кружки" украшала фотография покосившегося  здания
с куполами.
- Подайте, сколько сможете...
Рука  потянулась  к  кошельку. Вообще  говоря,  я  перестала
раздавать  милостыню. Когда первый десант нищих высадился  в
столичной  подземке, я, как, наверное, и остальные москвичи,
пришла  в  ужас. Дети-сироты, инвалиды афганской и чеченской
".)-,  бабки, собирающие копейки на похороны дочерей, -  все
вызывали острую жалость. Глотая горький комок, я протягивала
им   с  трудом  заработанные  деньги,  успокаивая  бунтующую
жадность:   ладно,  ты  еще  на  ногах  и  вполне   прилично
получаешь, а этим-то каково?
Но  спустя некоторое время наступило отрезвление. Я  поняла,
что  это  бизнес. Бабушки, с несчастным видом выклянчивающие
"на  хлебушек",  имеют родственников,  и  никаких  ветеранов
среди  калек  нет. Их привозят из бывших союзных  республик,
чтобы  выколачивать  из людей деньги. Поэтому  теперь  я  не
подаю никому, кроме тех, кто сидит на ступеньках в окружении
разномастных собак с табличкой "Содержу приют". Тоже  глупо,
скорей  всего дворняги просто приведены с улицы,  а  рублики
пойдут попрошайке на выпивку. Но ничего поделать с собой  не
могу.  И еще всегда опускаю монетки в "церковную кружку".  С
одной  стороны,  я  атеистка,  но  с  другой...  Вдруг  там,
наверху, кто-то есть?
-  Зря ты этой мошеннице потакаешь, - сурово сказала женщина
в темном платке, торгующая книгами.
- Так на храм! Торговка ухмыльнулась:
-  Это  на  глупеньких и рассчитано. Да  хочешь  знать,  сам
патриарх   по   телевизору  недавно   говорил:   никого   не
благословляли деньги собирать. По улицам ходят самозванцы  и
мошенники.  Что же касается этой особы, так она нам  отлично
известна. Галка Мамонова, пьяница, хороша монашка...
Продавщица  продолжала бубнить, но я  уже  бежала  к  метро,
полная энтузиазма. Монашка! Завтра же поеду к сестре  Ежи  в
монастырь. Может, Ляля все-таки там? Правда, матушка Евдокия
не  захотела  отдать девочку Аське, но я очень  хорошо  знаю
Бабкину. Небось влетела к женщине в келью и заорала:
- Где моя дочь? Сейчас же верните Лялю!
Представляю,   как   переполошилась   матушка.    Во-первых,
совершенно  неизвестно, что сказал ей брат, когда  передавал
Лялю. Может, велел:
-  Никому  ни  слова  о ребенке! Кто  бы  ни  приехал  и  ни
потребовал, не вздумай показывать девочку!
Вот  Евдокия  и  держалась, словно  Брестская  крепость  под
натиском врагов, и не вернула Лялю матери. Монастыри стоят в
уединенных местах, ни телевизора, ни радио там, как правило,
нет,  скорей всего, отсутствует и телефон. Наверное, Евдокия
еще  не знает о смерти брата. И мне придется стать вестницей
несчастья...  Хотя глубоко верующие люди относятся  к  факту
кончины ближайшего родственника по-другому, чем атеисты.
Скорбя  о тех, кого никогда более не встретят на земле,  они
тем  не  менее  уверены,  что  не  расстаются  навеки,  ждут
свидания  в  ином  мире,  за  гробовой  доской.  Иногда  мне
делается  тоскливо:  ну  отчего с самого  детства  никто  не
вложил мне в голову элементарные постулаты веры? Вот Женечка
Громова  выросла  в семье, где все ходят  в  церковь,  и  ей
намного  легче  жить. Неприятности Женька принимает  стойко,
считая,  что  господь посылает испытания  только  тем,  кого
любит. Я же начинаю убиваться и расстраиваться, задавая себе
бесконечно  вопрос:  ну почему именно со  мной  приключилась
незадача? А Женя с радостным лицом восклицает:
- Мне ниспослано испытание, и я должна его достойно пройти!
Я ей завидую, что, между прочим, является грехом.

                          Глава 14

К  поездке  в  монастырь я подготовилась тщательно.  Сначала
сказала Томочке:
- Голова третий день болит.
-  Немудрено,  - вздохнула подруга, - вон погода  какая,  то
дождь, то снег, то солнце, давление скачет...
- В городе дышать нечем, - фальшиво вздохнула я.
-  Да  уж, - покачала головой Томочка, - мегаполис не лучшее
место для проживания, но куда же деться!
- Вон Алка Калашникова купила дом в деревне и уехала.
-  Так  они с мужем художники, на работу им не ходить, разве
Сеня с Олегом могут себе позволить не пойти в присутствие? -
грустно сказала Томуська.
- Кстати, Алка звала меня в гости.
-  Съезди,  -  обрадовалась подруга, - и  голова  на  свежем
воздухе пройдет, вот прямо завтра и отправляйся. Давай сумку
с антресолей достану!
Глядя  на  ее  оживленное  лицо, я подавила  тяжелый  вздох.
Когда,   по  счастью,  очень  редко,  приходится  обманывать
Томусю,  я  всегда  чувствую себя гадко,  словно  отнимаю  у
ребенка  игрушку. Томочка никогда не врет и наивно  считает,
что и другие постоянно говорят правду.
Неведомое мне село Тартыкино оказалось, в общем-то,  не  так
далеко от Москвы, но добираться пришлось целый день. Сначала
на   электричке   до  Коломны.  На  небольшой  привокзальной
площади, где бойко торговали всякой всячиной, я протолкалась
почти  два часа, поджидая, пока можно будет сесть в рейсовый
автобус, следующий до местечка со смешным названием  Большие
Козлы.
Наконец  одышливо  кашляющий агрегат  потрюхал  по  сельским
дорогам.  Останавливался он буквально у  каждого  столба,  и
внутрь   влезали  деревенские  жители  с  самым   диковинным
багажом. Кто-то вез инструменты, кто-то деревяшки,  а  потом
появился  дядька  с  огромным мотком колючей  проволоки,  но
пассажиры не стали ругаться, а просто отодвинулись  подальше
от  ржавых шипов. Вместе с людьми путешествовали и животные:
собаки,  куры, кошки, козы... Четвероногие вели себя  мирно.
Сначала  возле  меня  стояла девочка,  держащая  на  поводке
лохматую  дворнягу, через пару остановок возле нее появилась
женщина  с кошкой. Пушистый хвост перса качался перед  самым
носом  двортерьера, кот, свесив голову, наблюдал за  врагом,
не  издавая  ни  звука. Собачища нехорошим взглядом  окинула
мурлыку и отвернулась, тоже ничего не "сказав". Встретившись
на  воле,  они  бы мигом подрались, но в автобусе  сохраняли
нейтралитет, словно понимая: ехать надо всем, свары здесь ни
к  чему. Не вызвала ажиотажа и присоединившаяся чуть позднее
к  компании  курица.  К слову сказать, безмозглая  птица  не
принялась  суматошно кудахтать и размахивать крыльями.  Нет,
она нахохлилась и погрузилась в сон. Я оглядела мирно едущий
триумвират.   Может,  животные  вовсе  не  так   глупы?   Да
!.+lh(-ab".  людей,  встретив в транспорте  своего  злейшего
врага, мигом бы затеяли выяснения отношений.
-  Большие  Козлы, - рявкнула кондуктор, - есть  кто?  Живей
вылазьте, опаздываем, ну, давайте, чего телитесь!
Я  протолкалась к двери и выскочила на дорогу. "ЛиАЗ" укатил
прочь.
Начинало  темнеть. Автобусная остановка находилась  в  поле,
народу  не было никого, я сошла одна. Более того, вокруг  не
стояли  дома, а до уха не доносились мирные сельские  звуки:
не  лаяли собаки, не кричали петухи, не пели пьяные.  Царила
могильная тишина. Мне стало страшно, со всех сторон к дороге
подступал лес, в разные стороны бежали тропинки, они  лучами
расходились   от  остановки  и  терялись   в   чаще.   Я   в
растерянности топталась на шоссе. Куда идти? У кого спросить
дорогу? Потом глаз зацепился за небольшую табличку, прибитую
на березе. "Тартыкино - 2 км, Малое Дорохово - 5 км, Вязники
-  7  км".  Стрелка  указывала  в  лес.  Тихо  радуясь,  что
неведомое  Тартыкино  оказалось ближе всего,  я  побежала  в
указанном  направлении.  Если потороплюсь,  дойду  минут  за
двадцать.  Интересно, отчего это чистое поле носит  название
"Большие  Козлы"?  Может, тут пасутся  стада  этих  полезных
сельскохозяйственных животных, дающих нам шерсть  и  молоко?
Хотя молока-то от козлов не дождаться.
В лесу было совсем темно, похолодев от ужаса, я понеслась по
тропинке, стараясь не смотреть по сторонам. Надеюсь, тут нет
волков  и не бродят дровосеки. Честно говоря, встретиться  с
суровым  дядькой, за поясом у которого торчит топор, хочется
еще меньше, чем с зубастым "санитаром леса".
Неожиданно  тропинка,  вильнув,  вывела  на  пригорок,  и  я
радостно  вздохнула.  Внизу  виднелась  деревенька,   совсем
крохотная. Штук шесть покосившихся избенок теснились друг  к
другу,  в окнах не горел свет. Но меня этот факт не  смутил.
Селяне   прижимисты,   небось   не   хотят   тратиться    на
электричество.
Но  дойдя до околицы, я сразу поняла, отчего в избах  темно.
Двери  стояли  нараспашку, в разбитые окна задувал  холодный
ветер.  Деревня оказалась брошенной, жители разбежались  кто
куда.
Осознав  сей  факт, я поежилась. Да уж, хуже некуда.  Может,
пойти   назад   и   дождаться  какую-нибудь   машину?..   Из
близкостоящего  леса наползла чернота, от тишины  звенело  в
ушах,  я ощущала себя последним человеком на земле, выжившим
в мировой катастрофе. Из глаз чуть было не полились слезы, и
я  обозлилась,  только  в истерику  впасть  не  хватало!  Ну
заблудилась,  подумаешь! Вот сейчас  зайду  в  эту  избенку,
похоже,  она  совсем целая, и пересижу в ней ночь,  а  утром
поглядим,  как  поступить. Может, наломать в  лесу  веток  и
затопить  печь? Кажется, она работает, потому что  из  трубы
идет дым. Дым! Я понеслась к воротам и забила в них кулаком:
- Откройте, пожалуйста, откройте!
- Кто там? - прошелестел тихий женский голос. - Чего хотите?
-  Бога ради, не бойтесь, - заорала я, - заблудилась в лесу,
ищу  монастырь и случайно забрела в вашу деревеньку, пустите
переночевать, со мной никого нет.
Загремел  засов,  приоткрылась калитка. Я влетела  во  двор,
увидела стоящий чуть поодаль дом, вполне целый, ряд сараев и
перевела дух. Ночевать в пустой избе на полу не придется.
- Идемте, - тихо сказала впустившая меня женщина.
Потом  она  развернулась  и,  подметая  длинной  юбкой  пол,
двинулась к дому. Голова ее была повязана темным платком.
В  тесной прихожей на гвоздях висела верхняя одежда - сплошь
поношенные  пальто  черного цвета, а  на  подставках  стояли
ботинки, старые, довольно разбитые, но аккуратно вычищенные.
Я  стащила  куртку,  сапоги,  встала  ногами  на  домотканый
половик  и  сглотнула слюну - из комнат плыл  восхитительный
аромат гречневой каши.
Хозяйка оказалась сообразительной, потому что она крикнула:
- Марфа!
Появилась женщина неопределенного возраста, одетая в  нечто,
больше всего напоминающее черный халат, на голове Марфы  был
повязан темный платок. Она молча глянула на нас.
- Покорми и уложи, - велела хозяйка.
-  Идите  сюда, - поманила меня пальцем Марфа.  На  большой,
чисто  вымытой  кухне меня усадили за длинный,  выскобленный
добела  деревянный стол и угостили кашей.  Гречку  дали  без
ничего, пустую, сваренную на воде, ее не сдобрили ни  луком,
ни  маслом,  ни  салом, а вместо чая налили  отвар  какой-то
травы.  Но  я  проглотила  угощенье  разом,  рассчитывая  на
добавку.   Марфа   спокойно   забрала   пустую    миску    и
поинтересовалась:
- Что за нужда к нам привела? Вы ведь неверующая.
-  Отчего вы так решили? - попыталась я завязать разговор. -
Может,  я  хочу у вас остаться! Слабая улыбка  озарила  лицо
поварихи:
-  Есть  сели и лба не перекрестили, да и после  трапезы  не
помолились.
Поняв, что мне лучше не прикидываться богомолкой, я кивнула.
-   Да,  я  даже  некрещеная,  так  уж  вышло,  родители  не
озаботились,  а самой вроде как неудобно креститься,  уж  не
девочка.
-  К  господу  можно  прийти в любом  возрасте,  -  ответила
стряпуха, - как позовет, услышите. Значит, не пора вам  пока
церковным человеком становиться.
- Мне надо поговорить с матушкой Евдокией.
- Завтра.
- А сейчас нельзя?
- Никак нет, ступайте спать.
Меня привели в крохотную, дико холодную комнату и указали на
лежанку. Полночи я провертелась на неудобном ложе. В  какой-
то  момент подняла грубую холстину, заменявшую тут простыню,
и обнаружила, что тоненький, словно блинчик, матрац лежит на
деревяшках.   Подушка  была  плоской,  а  одеяло   байковым,
совершенно  не  греющим, но в конце концов я  провалилась  в
сон.
-  Вы  хотели  меня видеть? - раздался из темноты  спокойный
голос.
Я раскрыла глаза и, клацая зубами, села. За окном колыхалась
темнота.  Возле  жесткой  лежанки стояла  довольно  высокая,
.b-.a(b%+l-. молодая женщина, облаченная во все черное.  Лет
ей  было  около сорока, и на старуху она совсем не походила.
Большие  голубые глаза смотрели приветливо, но  на  лице  не
было улыбки.
- Который час? - глупо спросила я.
- Уже поздно, семь, - ответила женщина, - я не хотела будить
вас  утром, с дороги вы устали, но более спать нельзя, ежели
желаете поговорить со мной.
- Уже семь вечера, - ужаснулась я. Евдокия мягко улыбнулась:
- Нет, день настал, семь пробило, пойдемте, позавтракаете.
Семь утра у нее день?! Да еще уверяет, что разбудила поздно,
дала поспать? С ума сойти! Когда же они сами встают?
-  Около  четырех, - неожиданно ответила на не произнесенный
вслух  вопрос Евдокия, - в монастыре поднимаются рано, иначе
всех  дел не переделать, сестры сами ведут хозяйство, мужчин
в обители нет. Да и видите, где живем, помните, как у Гоголя
в  "Ревизоре"  городничий говорит:  "Отсюда  хоть  три  часа
скачи,  ни  до  какого  государства не доехать".  Вы  любите
Гоголя?
Я слегка растерялась.
-  Ну,  в  общем... честно говоря, не знаю. Помню только  по
школьной программе "Мертвые души" и "Ревизор". Тогда комедии
показались мне скучными, а потом я их не перечитывала.
- А вы возьмите Николая Васильевича, - улыбнулась Евдокия, -
удивительно   современный  писатель.  Знаете,  меня   всегда
удивляло, отчего коммунисты запретили Войновича? Его  Чонкин
просто  грубая  поделка, ничего привлекательного.  Я  бы  на
месте  прежних властей велела изъять из библиотек Салтыкова-
Щедрина  и  Гоголя  с их едкой сатирой, актуальной  в  любые
времена. Стоит хотя бы вспомнить про губернатора, у которого
в голове играл органчик.
- Вы читаете светскую литературу? - изумилась я.
-  Почему же нет? - удивилась, в свою очередь, матушка. -  У
нас тут отменная библиотека: Чехов, Бунин, Куприн, Тургенев.
Что за дело привело вас сюда?
С  этими  словами  она распахнула дверь,  и  я  очутилась  в
небольшой комнатке. Возле стены стояла узкая кровать, больше
похожая  на  койку новобранца, чем на ложе женщины:  никаких
кружевных  наволочек, бесчисленного количества  подушечек  и
пледов.   Просто   ровная  поверхность,  застеленная   синим
застиранным одеялом. Из угла сурово поглядывали на меня лики
святых,  перед иконами на цепях свисала лампада, возле  окна
высился  письменный  стол,  заваленный  книгами.  Еще  здесь
стояли два потрепанных стула и допотопный гардероб, пузатый,
тяжелый, смахивающий на носорога. Пахло в комнатушке  чем-то
странным, но приятным.
Евдокия села на один стул и сказала:
- Прошу, рассказывайте, что за печаль вас привела сюда?
У матушки были странные глаза, прозрачные, словно леденцы, с
большими черными зрачками. Они пробежались по моему лицу,  я
откашлялась и спросила:
- Вы давно видели Ежи Варфоломеевича?
-  Не  так  давно заглядывал, - без тени удивления  ответила
Евдокия,  -  привозил эскиз вышивки. У  нас  сестра  Анна  -
`c*.$%+l-(f   ,   художественные   работы   делает,   иконы,
благословясь,  вышивает. Но надобно нам и денег  заработать,
поэтому  берем светские заказы. Белье шьем, постельное,  вот
Ежи  Варфоломеевич иногда и приводит клиентов, помогает нам.
Он в миру человек известный, с обширными связями.
- Ежи умер, - сказала я.
Глаза  матушки из голубых сделались синими, зрачки сузились,
но  лицо не дрогнуло. Она быстро перекрестилась и достаточно
равнодушно повторила:
-  Умер? Что за беда случилась? Он ведь молод, хотя  на  все
божья воля.
- Ежи покончил с собой, повесился.
Евдокия  моргнула, потом встала со стула,  опустилась  перед
иконами  на колени и принялась тихо шептать молитвы, изредка
кланяясь и осеняя себя крестным знамением.
Неожиданно из моей души ушло напряжение и тревога,  в  груди
словно  лопнул туго натянутый канат. В комнате  было  тепло,
незнакомый  запах  дурманил  голову,  мерный  шепот  Евдокии
убаюкивал,  и я почувствовала, как сон начинает  подбираться
ко мне на мягких лапах.
Наконец  матушка перекрестилась последний  раз  и  встала  с
колен.
-  Спасибо,  что  не посчитали за труд приехать  и  сообщить
скорбную весть.
- Где Ляля?
- Кто?
- Девочка, которую ваш брат велел спрятать в обители.
Евдокия опять перекрестилась.
- Тут детей нет.
- А приют?
- Какой?
- Разве вы не воспитываете сирот?
- Нет, нас не благословляли на призрение.
- Но как же так...
-  Сюда  приезжала женщина, - сказала монашка, - тоже искала
девочку.
- Ася Бабкина! Это моя подруга, она сейчас лежит в больнице.
Разрешите, я расскажу, что произошло?
-  Сделайте одолжение, - кивнула матушка, - введите  в  курс
дела.

                          Глава 15

Выслушав мой сбивчивый рассказ, Евдокия покачала головой.
-  Экое  дело  выдумал! Хотя он всегда был  затейник,  такое
творил! Иному человеку и в ум не придет, что Ежиремия делал.
- Кто?
- Полное имя моего брата Ежиремия.
- Странное очень.
-  Просто редкое, теперь подобным образом детей не называют,
но  наш  отец  был человек верующий, церковный  староста,  -
вздохнула Евдокия, - строгий, даже угрюмый. Вера у него была
не светлая, а мрачная, в доме у нас никогда не смеялись.
Настоятель   местного  прихода  иногда   пытался   урезонить
Bарфоломея.
-  Уж больно ты свиреп, - говорил он церковному старосте,  -
вера   дозволяет  и  радоваться,  на  то  специальное  время
отведено:  Масленая  неделя, Красная  горка,  Святки.  Своди
своих в театр.
- Грех, - качал головой Варфоломей.
-  Я  разрешаю, - уговаривал его настоятель, - что ж у  тебя
дети растут, ничего не повидав, неладно это.
-  К  чему их миром искушать, - бурчал Варфоломей,  -  им  в
монастырь дорога!
Однажды священник не выдержал и брякнул:
- А ты ребяток своих спросил? Может, не чувствуют они в себе
сил  идти  по  предложенному  тобой  пути?  Нельзя  человека
поперек воли в обитель. Сам-то ты женат, двух дочерей и сына
родил,  зачем  земных радостей их лишать? Не угодно  господу
такое поведение.
Варфоломей  покраснел,  но  спорить  со  святым   отцом   не
осмелился, только нехотя буркнул:
-  У  меня  глаза  поздно открылись, дурак в молодости  был,
пусть дочери и сын грехи семьи отмаливают.
Пока была на ногах Анна, жена Варфоломея, детям жилось более
или   менее  сносно.  Мать  хоть  как-то  пыталась  скрасить
существование ребят. Денег на игрушки отец не давал. Но Анна
шила  кукол  из тряпок и сделала из бычьего пузыря  отличный
мячик  для сына. Тайком от фанатика-мужа, запретившего  дома
строго-настрого  по постным дням, два раза в  неделю,  кроме
великих  постов,  есть скоромное, она поила  детей  молоком.
Корова  стояла в сарайчике, там же кудахтали куры и  хрюкали
поросята.  Варфоломей  приказывал Анне  торговать  сметаной,
творогом,  мясом, но ставить эти продукты на  стол  в  своем
доме  не разрешал. И дочери и сын боялись отца панически,  а
когда умерла мать, их страх перешел в ужас.
-  Он  бы  и  в  школу  нас не пустил, -  грустно  улыбалась
Евдокия, - только времена стояли социалистические. По  домам
ходили  всяческие комиссии, прове