ома, а служащие Союза литераторов мирно занимались своими делишками.
     Уже ни на что не надеясь, я пнула очередную лакированную дверь и внезапно увидела крохотную комнатенку, заваленную папками. За столом сидела девушка лет двадцати.
     - Вы ко мне? - удивилась она.
     - Нет, в отдел кадров, - ответила я.
     То, что мне сообщила девушка, повергло меня в полное уныние. Оказалось, что заведующая уехала в отпуск, одна из сотрудниц заболела, вторая взяла отгулы за свой счет, мне к папкам не подобраться.
     - Ну беда! - воскликнула в сердцах я.
     - А вы откуда? - поинтересовалась девушка.
     - Из газеты, - на автопилоте соврала я, - велели материал сделать про писателя Леонида Фомина. Съездила к фантасту, а он в маразме, ничего не помнит, я хотела в его документах порыться.
     - Я на журфаке учусь, - оживилась девушка, - ладно, помогу вам, как коллега коллеге. Ступайте сейчас налево, до конца, там дверь найдете.
     - И кто там сидит?
     - Циля Яковлевна, она про всех всю подноготную знает, в особенности про старперов, только спросите, такое выложит Циля всю жизнь в Союзе работает, ее многие боятся, заискивают, лебезят, да и кому охота нарваться на неприятности. А уж как ее жены писателей ненавидят, - девушка захихикала, - мрак. Есть такой литератор, Крюков-Озерский, слышали?
     - Нет.
     - Ну не важно, он из тех, из старых, из советских.
     Супруга его, Мария Семеновна, один раз Цилю задела, сказала громко при всех в буфете: "Некоторые дамы нацепят на себя брюлики размером с колесо, а замуж-то, как ни старались, выйти не смогли!"
     Циля отреагировала мгновенно, отставив чашечку с кофе в сторону, она воскликнула:
     "Твоя правда, Машенька, в загс я не ходила, мне не повезло так, как некоторым. Были б... и, которые обслуживали посетителей в гостиницах, так наш Крюков-Озерский, человек наивный, не разобравшись, что к чему, одной из них руку предложил. Давно, правда, дело было, еще до войны. Но не надо думать, что все свидетели умерли. Я-то хоть и в девятьсот семнадцатом родилась, памятью не обижена, в маразм не впала!.."
     - Спасибо, - обрадовалась я и полетела искать Цилю Яковлевну.
     Будущая журналистка меня не обманула. В конце коридорчика нашлась крохотная дверца. Я деликатно постучала.
     - Да, да, - донеслось из-за нее хрипловатое меццо, - прошу.
     Я вошла в комнату.
     - Вы ко мне? - спросила сухощавая дама, стоявшая возле шкафа.
     Циля Яковлевна выглядела потрясающе: черные вьющиеся волосы были уложены умелым парикмахером. Лицо дамы покрывал ровный слой косметики, на щеках ее играл персиковый румянец, губы пламенели, в ушах висели тяжелые бирюзовые серьги, ожерелье из таких же камней украшало блузку, пальцы, изуродованные артритом, были унизаны кольцами.
     - Вы кто? - нетерпеливо спросила Циля Яковлевна.
     - Разрешите представиться, Виола Тараканова.
     - Очень приятно, садитесь, - царственным жестом хозяйка кабинета указала на деревянный стул.
     Я умостилась на жестком сиденье - Что за дело привело вас ко мне? - поинтересовалась Циля Яковлевна, вытаскивая из кармана пачку сигарет.
     - Я представляю издательство "Марко".
     - Прекрасно.
     - Мы сейчас запускаем серию "Забытые кумиры прежних лет".
     - - Великолепно.
     - Будем издавать книги советских писателей. Были ведь среди них те, кто и сейчас может обрести поклонников.
     - Безусловно, - кивнула дама.
     - Но существует одна проблема: авторское право.
     - Да, да, понимаю.
     - Мы на данном этапе договорились со всеми родственниками, но вот никак не можем найти жену Леонида Фомина.
     - Лени?
     - Вы его знали?
     Циля Яковлевна засмеялась.
     - Деточка, глупее вопроса в своей жизни не слышала. Леня Фомин ухаживал за мной, осыпал цветами, подарками. В то время он выпустил лишь одну книгу, но его рано приняли в Союз писателей, словом, перед Фоминым открывалась великолепная карьера, однако я его отвергла.
     - Почему?
     - Леня пил, а алкоголики меня не привлекали.
     Кстати, Фомин понял меня правильно, быстро женился на другой, мы остались добрыми знакомыми.
     Но дальнейшие события показали, насколько я была права, когда не захотела связываться с ним. Это дикая история! Меня бы стопроцентно выгнали из Союза, а Соня! Ну и стерва! Господи, жизнь Лени - это настоящий роман! Хотите расскажу?
     - Послушаю с огромным удовольствием! - воскликнула я.
     Циля Яковлевна закурила новую сигарету и начала рассказ.
     Когда молодой, подающий надежды фантаст Леонид Фомин стал ухаживать за Цилей Яковлевной, та решительно отвергла его.
     Было в Леониде что-то ненадежное, и еще он любил выпить. Нет, алкоголиком тогда Фомин не был, но пару бокалов коньяка вливал в себя с большой охотой, а Цилечка с детства не выносила запаха спиртного.
     Услыхав отказ, Леня огорчился.
     - Жениться мне надо, - разоткровенничался он с Цилей, - а на ком? В Дом литераторов, что ли, почаще ходить?
     - Э, нет, - предостерегла его Циля, - там не те девушки кучкуются. Зачем тебе избалованная дочь писателя или вдова? Давай познакомлю тебя с милой, простой, бедной девочкой, порядочной, интеллигентной, из хорошей семьи.
     Леня согласился.
     И Циля привела ему Соню, свою дальнюю родственницу.
     Спустя пару месяцев сыграли свадьбу, потом очень быстро у Фомина родились дети.
     Он тогда много работал, и вскоре появились его новые книги. О Леониде заговорили как о надежде советской фантастики, Циля даже пожалела, что не захотела выйти за парня замуж. Фомин много зарабатывал, получил дачу в Подмосковье, приобрел кооперативную квартиру.
     Но потом его благополучие разом лопнуло. Последняя из опубликованных книг Фомина называлась "Борьба за счастье". Фантаст в ней описывал чужую планету. Там людьми руководила кучка престарелых правителей, придумавших свою религию. Главным богом был президент. Ему поклонялись, считали все его слова гениальными. Верхушка жировала, имела все, а народ вкалывал. В качестве развлечения простым людям предлагался одуряющий напиток и спортивные состязания. Фомин красочно описал быт несчастных инопланетян: крохотные каморки, жалкая еда, примитивные радости, в основном сексуальные и зрелищные. Но тут из недр Галактики на планету прилетели другие люди, свободные, творческие, желавшие изо всех сил помочь своим, как им казалось, обездоленным собратьям, и началось нечто невообразимое. Разгорелась война, затем то, что мы бы назвали перестройкой. Пришельцы установили свои порядки. Они, наивные, полагали, что освободили затюканных братьев, но вспомним гениальную фразу: хотели как лучше, а получилось как всегда.
     Оказалось, что коренное население планеты было счастливо в своем убожестве, поднялось восстание, пришлось прогрессивным освободителям улететь восвояси. Последняя фраза книги звучала, словно эпитафия: "Не радуй другого своими радостями, - вздохнул Грэг и надел шлем, - все, ребята, улетаем, этих, увы, не разбудить, да и зря мы хотели их силой отвести в рай, им хорошо и в аду".
     Самое интересное, что книгу издали. Ни редактор, ни корректоры, ни цензура не усмотрели в романе никакой крамолы, у всех словно затмило глаза. Но стоило книге появиться на прилавках магазинов, как поднялся такой крик! Многие читатели увидели в романе пародию на советский строй, тираж моментально разошелся. На какое-то время Фомин стал самым популярным писателем в СССР. Одни восхищались его смелостью, другие гневно плевались и требовали наказать литератора. Естественно, победили вторые.
     Леонида торжественно, с шумом исключили из Союза писателей. Фомин пытался робко оправдаться, во время судилища он бормотал:
     - Я ничего такого не имел в виду, это случайно получилось.
     Но его, естественно, не захотели слушать. В советские времена с теми, кто проявлял инакомыслие, расправлялись быстро.
     Сначала Леонида лишили членства в писательской организации, потом выселили с дачи. Фомин с детьми и женой перебрался в крошечную "хрущобу", а вырученные за писательский кооператив деньги они прожили. Леонид испугался и буквально за месяц написал новую книгу, очень просоветскую, патриотическую, воспевающую социализм. Схватив рукопись, он побежал по издательствам, коих в Москве в те годы было по пальцам пересчитать: "Советский писатель", "Московский рабочий", "Детская литература", "Советская Россия"... Но везде его ждал отказ. Бедный Леонид бился в закрытые двери. Потом его вызвали в горком партии и объяснили обстановку. Круглощекий мужчина, одетый в темный костюм, заявил:
     - Мы понимаем, что вы в отличие от некоторых не являетесь классовым врагом Советской власти.
     Поэтому, гражданин Фомин, живите спокойно. Вы проявили политическую незрелость, написав вредную книгу, но, похоже, глубоко раскаялись в содеянном.
     - Да, - закричал Леонид, - вот другая работа, она...
     - Лучше идите на службу, - перебил Фомина мелкий партийный функционер, - выучитесь рабочей профессии, например, токаря, слесаря, столяра, и выберите себе дело по душе.
     - Но я умею только писать, - расстроился прозаик.
     - Нам такие авторы не нужны, - отрезал "шестерка", - идите на производство, Советская власть умеет прощать оступившихся, в какой-нибудь Америке вас бы давно на электрический стул посадили.
     В те годы в стране действовал закон о тунеядцах.
     Человека, не ходившего без серьезных причин на службу, могли либо посадить в тюрьму, либо выселить за сотый километр. Фомин устроился работать дворником, потом он запил, а Соня ушла от него вместе с детьми.
     Циля Яковлевна снова полезла за сигаретами.
     - Мне было жаль Леонида, - сказала она. - Однажды я встретила на улице Толю Брусилкина, и он рассказал, что Фомин окончательно опустился.
     Цилечка очень расстроилась и совершила героический по тем временам поступок: взяла и поехала к Лене. Старый приятель встретил ее на удивление трезвым. Более того, на кухне, на колченогом столе лежала стопка исписанной бумаги.
     - Ты работаешь? - осторожно спросила Циля.
     - Да, - кивнул Фомин, - не могу не писать. Вот, смотри.
     Он распахнул буфет и показал ей папки.
     - Представляешь, - засмеялся Фомин, - раньше я имел огромный кабинет. Сонька мне кофе на подносе таскала, бутерброды икрой мазала, а работалось с трудом. Еле-еле книгу писал, с трудом из себя выдавливал. А сейчас живу в норе, жрать нечего, кофе даже не нюхаю, хаваю крупу "Артек" на воде, а вдохновение просто прет! Циля, я наваял за двенадцать месяцев восемь повестей! Восемь! Одна лучше другой, уж поверь мне!
     - Ты не пьешь? - уточнила Циля.
     - Закончу книгу, - вздохнул Леонид, - посмотрю на рукопись, пойму в очередной раз, что ее никогда никто не опубликует, и ухожу в запой, недели на две. Потом прихожу в себя и опять к столу.
     - На что же живешь?
     Леня пожал плечами:
     - Книги продаю из библиотеки, запонки в скупку снес, да мне много не надо.
     - А Соня где? Дети как?
     Фомин усмехнулся:
     - Живут себе. Сонька уборщицей работает. Она же от меня ушла.
     Циля мысленно увидела Соню в красивой каракулевой шубке и ошарашенно переспросила:
     - Уборщицей? Где?
     - В детском доме, - ответил Леня, - в Подмосковье.
     - Но почему же в таком ужасном месте?
     - Так больше никуда не брали, - вздохнул Фомин. - В Москве нечего было думать на работу пристроиться. Куда ни придет - везде анкета. Чуть укажет: мужа исключили из Союза писателей, сразу слышит:
     "Вы нам не подходите". В дворники она идти не пожелала, стеснялась лопатой махать, на завод тоже не пойти, вот и прибилась к приюту. В Козюлине устроилась.
     - В Козюлине? - воскликнула я, мигом вспоминая поездку в это место.
     Развалившийся на части персик, прадедушка "Мерседесов", Лизочек, лихо управлявшаяся на заднем сиденье с веревками, ее папа Назар...
     - В Козюлине, - повторила Циля, - забыть такое название невозможно! Представляете, я решила к Соне съездить, знаете, чувствовала какое-то неудобство! Дело в том, что Соня моя родственница, очень-очень дальняя. Я ведь ее с Леней сосватала, думала, Фомин удачливый прозаик, станет жить моя троюродная племянница в достатке, а вышло черт-те что!
     Циля поехала в Козюлино, нашла детский дом и обратилась к одной из сотрудниц:
     - Простите, где можно найти Соню Фомину?
     Вместо того чтобы спокойно ответить на ее вопрос, служащая нахмурилась и рявкнула:
     - А вы ей кто?
     - Тетка, - выпалила от неожиданности Циля.
     Она на самом деле не могла точно назвать своего родства. У матери Цили имелась сестра, а у той сводный брат - отец Сони, который женился три раза...
     В общем, без бутылки не разобраться, но Цилина мать поддерживала родственные связи с пятой водой на киселе, поэтому на праздники у них за столом собирались все родичи, и Циля по непонятной причине величала Соню своей племянницей.
     - Ах тетя! - перекосилась служащая. - Вы зайдите к нашей директрисе, к Ольге Ивановне, она вам все и объяснит!
     Недоумевая, Цилечка нашла кабинет начальницы, а в нем довольно молодую женщину, скорей всего, недавнюю выпускницу педагогического вуза. Девица, услыхав: "Мне нужна Ольга Ивановна", - спокойно ответила: "Слушаю".
     Узнав, что перед ней родственница Сони, Ольга Ивановна тяжело вздохнула и сказала:
     - Я никого не осуждаю, хорошо понимаю, иначе Соне просто не выжить!
     - Что случилось? - напряглась Циля.
     Директриса поправила волосы и рассказала жуткую историю. Цилечка сидела ни жива ни мертва, такого поворота событий она никак не ожидала.
     Соня устроилась в детский дом от безысходности.
     Ольга Ивановна просто пожалела ее, это с одной стороны. С другой, Соня ей казалась порядочной женщиной, и еще у нее имелись детки, близнецы, мальчик и девочка. Когда Оля впервые увидела ребят, ее прошибла слеза. Несчастные явно недоедали. Крошечные, худенькие, не говорящие ни слова. И одеты они оказались хуже детдомовских.
     - Господи, - всплеснула руками Оля, - вы же вроде недавно в нищету впали! Неужели от прежней, сытой жизни ничего не осталось?
     - Все продала, - мрачно сказала Соня, - мне их кормить надо, а муж в алкоголика превратился.
     Оля только качала головой. Вот уж горе! Дети были похожи на узников концлагеря, при этом сама Соня выглядела вполне прилично. У ребят светились дырками ботинки, а на ногах у мамаши были вполне приличные туфли. Впрочем, наверное, кто-то подарил ей обувь, решила Оля.
     Не знаю, как сейчас, но в советские времена сдать сына или дочку в детский дом было очень легко. Вы писали заявление, ну типа: "Прошу в связи с трудным материальным положением временно оставить моего ребенка в государственном учреждении". И все. Усыновить такое дитя было нельзя, мать же не отказывалась от него, просто на время отдавала, и многие женщины, решив свои проблемы, забирали потом детей домой. Вот Оля, человек жалостливый, и сказала Соне:
     - Жить вам, похоже, негде.
     - Да, - кивнула Соня, - ушла от алкоголика и из милости по людям скитаюсь.
     - Давай оформим твоих детей к нам, они получат еду, одежду, а ты сама можешь ночевать здесь в кладовке, - предложила директриса.
     Соня с радостью согласилась. Три месяца она исправно работала нянечкой, шесть дней в неделю, и на воскресенье уезжала в Москву. Оля нарадоваться не могла на новую служащую.
     - Вот, - ставила она всем в пример Соню, - не пьет, не курит, не ругается.
     Хвалила, хвалила и сглазила. Однажды Соня не вернулась из Москвы. Оля сначала решила, что санитарка опоздала вечером на электричку, и не стала особо беспокоиться. Но Соня не приехала утром, в обед ее не было и в ужин тоже. Через день Оля забила тревогу, она стала искать Соню, но та словно под землю провалилась. По месту ее прописки жил невменяемый пьяный мужик, который на вопрос: "Где ваша жена?" - ответил: "Ушла, не знаю куда".
     Обескураженная Оля обратилась в милицию.
     - Она что-то украла? - зевая, поинтересовался дежурный, к которому Оля попала, просидев час в очереди.
     - Нет, - ответила она, - наоборот, зарплата завтра, это я ей должна осталась.
     - Ну и чего тогда? - начал сердиться милиционер. - Может, она нахулиганила? Стекла побила?
     - Нет.
     - От меня тогда чего хотите?
     - Она пропала!
     - Найдется. Небось запила.
     - Соня не алкоголичка.
     - Все пьют, - философски заметил лейтенант, - прочухается и придет.
     - Она детей оставила!
     - Так, насколько я понял, они у вас на воспитании?
     Оля кивнула.
     - Вот и воспитывайте, - отрезал мент.
     Циля вернулась домой потрясенная. Целую неделю она думала, каким образом преподнести новость матери, но потом в ее семье случилось несчастье. У мамы заболело сердце, врачи диагностировали инфаркт. Циля осела в больнице, про Соню она напрочь забыла.
     После смерти мамы Циля перестала встречаться с родственниками. Судьба Сони ее не волновала, да и, честно говоря, Циля Яковлевна не испытывала к ней никаких светлых чувств.
     - Я и про Леонида забыла, - сказала она мне, - только когда его книги снова выходить начали, тогда и вспомнила. Все-таки он очень талантлив!
     - Вы хотите сказать, что Фомина начали переиздавать, - уточнила я.
     - Да, - кивнула собеседница, - старые вещи выпустили и новых много. Он еще штук пятнадцать повестей написал, судя по всему, активно работает!
     - Вы ничего не путаете? - осторожно поинтересовалась я, вспоминая безумного алкоголика, не способного вспомнить, сколько у него детей и как зовут его бывшую жену.
     - Вы зайдите в книжный магазин, - посоветовала собеседница, - посмотрите на отдел фантастики!
     - Цилечка, пошли обедать, - донеслось из коридора.
     - Большое вам спасибо, - быстро ответила я, - еще два вопроса.
     - У меня есть только пять минут, - недовольно протянула пожилая дама.
     - Да, да, я вас не задержу. Вы говорили, что детский дом находится в Козюлине?
     - Верно.
     - А директор Ольга Ивановна.
     - Совершенно справедливо.
     - Нет ли у вас ее телефона?
     В глазах Цили Яковлевны запрыгали чертенята.
     - Любезнейшая, - сладко проворковала она, - вы считаете, что можно хранить столько лет записи?
     А? К тому же, учтите, сия Ольга Ивановна мне никто.
     Нет, координат ее я Не имею.

Глава 30

     Каждое утро у меня теперь начинается одинаково: беру баклажку и покорно, словно старая кляча, волокусь за водой. Путь до колодца прям и прост, назад крив и непредсказуем и кончается всегда одинаково: мы с бидоном тараним изгородь, и я, вспахав носом грядки, становлюсь чумазой, как трубочист. Я даже перестала нервничать по этому поводу, просто поняла: умываться, причесываться и чистить зубы лучше после того, как сделала запас воды на день. Все равно потом придется переодеваться, вытряхивать из волос ветки и выплевывать набившуюся в рот землю.
     Вот и сегодня, снабдив домашних водой, я побежала к станции, путь предстоял не слишком далекий, но извилистый: Пырловка - Москва - Козюлино.
     Народу ни в той, ни в другой электричке не оказалось, и я с полным комфортом доехала до конечной цели, читая замечательный криминально-игровой роман доселе неизвестного мне автора Антона Леонтьева. Вообще говоря, я не слишком люблю произведения, авторами которых являются мужчины. Как правило, в этих книгах слишком много секса и насилия, а мне такие сцены не по душе, но сегодня, торопясь на электричку, я забыла взять очередную Смолякову, и пришлось покупать томик на лотке, прямо на вокзале.
     - Леонтьев, - орал продавец, - восходящая звезда, Леонтьев!
     - Мне бы Смолякову, - робко заикнулась я.
     - Бери Леонтьева.
     - Спасибо, хочу Смолякову.
     - Нету, хватай, что даю, тут вокзал, через пять минут лоток будет пустой.
     Пришлось купить произведение незнакомого автора, но оно меня не разочаровало, даже понравилось. Конечно, мужчина никогда не напишет так же хорошо, как женщина, но, поверьте мне, этот Леонтьев очень даже ничего. Хотя, может, под мужской фамилией скрывается дама? Слишком уж лихо и непредсказуемо был закручен сюж