постучалась хозяйка.
   - Митя, выгляни, к тебе пришли.
   - Кто? - весьма недовольно спросил жилец.
   - Евреи какие-то, - ответила хозяйка, - фамилия их Кацман.
   Недоумевая, Митя  вышел  и  в  полутемном  коридоре  увидел  типичную
рабоче-крестьянскую парочку. Парня в  черной  тужурке,  лохматой  шапке,
валенках с калошами и  девицу  в  длинной,  суконной  юбке,  потрепанном
полушубке из грязной овчины и платке, закрывающем лоб и часть щек.
   -  Что  вам  угодно?  -  весьма  нелюбезно  процедил  Митя.  -   Если
прослышали, что я врач, так пока права на практику не имею.
   -  Сделайте  милость,  -  нежным,  очень  хорошо   знакомым   голосом
произнесла девушка, - впустите нас. Гостинец вам от папеньки из  деревни
привезли.
   Парень молча указал на мешок, лежавший  у  его  ног.  У  Мити  внутри
что-то щелкнуло.
   - Входите, - дрогнувшим голосом проговорил он и посторонился.
   Пара прошла  в  комнату.  Девушка  размотала  платок,  парень  стащил
клочкастый треух. Митя, чтобы не закричать, зажал себе руками рот. Перед
ним, бледные, исхудавшие, но живые, стояли Анечка и Андрюша.

Глава 30

   Когда Митя опомнился, на него обрушился целый шквал новостей.
   Аню и  Андрюшу  спасло  провидение,  оно  же,  очевидно,  помогло  им
добраться до Москвы и добыть новые документы.
   - Мы теперь Кацман, - сообщила другу детства Аня, - Лев и Сара.
   Митя никогда не был антисемитом, но с его уст сорвался вопрос:
   - Что же русскую фамилию не взяли?
   - Слава богу, хоть такие документы  достали,  -  вздохнул  Андрей,  -
ладно, слушай, зачем мы пришли. Пока бандиты родителей  убивали  да  дом
жгли,  мы  у  Федора,  конюха,  прятались.  Когда  же  негодяи  убрались
восвояси, здание еще полыхало. Оно с парадного хода  занялось,  а  отец,
Иван Сергеевич, если ты помнишь, во флигельке жил.
   Пока огонь пожирал парадные комнаты, Аня и Андрюша успели спасти  все
семейные документы.
   Их,  людей  благородного  происхождения,  волновали  не  материальные
ценности, не коллекция  картин,  не  столовая  посуда  и  драгоценности,
которые утащили бандиты, а история семьи, рода. Ее следовало во  что  бы
то ни стало сохранить даже в огне революции.
   - Ужас закончится, - тихо сказал Андрей,  -  все  вернется  на  круги
своя, и тогда мы расскажем детям о Глебкиных. Нам есть чем гордиться!
   - Ждать недолго, -  с  жаром  воскликнула  Аня,  -  год,  два,  и  от
большевиков ничего не останется!
   - Точно, - подхватил Андрей, - вот увидите, лет этак через десять  мы
снова в нашем имении встретимся.
   - Непременно, - кивнул Митя, - а я у вас буду домашним врачом...
   Повинуясь единому порыву, друзья детства обнялись, и Андрей попросил:
   - Помоги нам.
   - Говори, сделаю все, - поклялся Митя.
   - Ты должен сохранить наши бумаги, нам их с собой возить опасно.
   - Вот этот мешок?
   - Нет, конечно, - усмехнулся  Андрей,  -  там  тебе  муки  немного  и
сахара, скажешь хозяйке,  от  родичей  посылочку  привезли.  Ну-ка,  дай
листок, сейчас план нарисую, где мы все спрятали, недалеко от  дома.  Да
ты это место хорошо знаешь. Змеиная Горка.
   Митя кивнул:
   - Конечно, деревня в пяти километрах от усадьбы, там еще на  кладбище
родовой склеп Глебкиных.
   - Прямо в точку, - сказала Аня, - именно в нем они и хранятся.
   - А не сгниют? - всполошился Митя.
   - Нет, - хором ответили Аня и Андрюша, -  в  железном  ящике  все,  в
тайнике.
   - Ты нашу родовую печать знаешь? - спросил Андрей.
   - Конечно, - удивился Митя, - сто раз видел.
   - Есть еще одна, тайная. Аня, покажи.
   Аннушка расстегнула кофту, сняла с шеи простую серебряную цепочку, на
которой висел медальон.
   - Вот, оборотная сторона и есть печать.
   - Разница-то в чем? -  не  понял  Митя,  вертя  в  руках  безделушку,
которая хранила тепло тела Ани.
   - Вот сюда смотри, - объяснил Андрей, - видишь.
   - А.., а.., а, - протянул Митя, - хитро придумано.
   - Значит, так, ты получаешь диплом, - сказал  Андрей,  -  и  едешь  в
Змеиную Горку, устраиваешься на работу. Бумаги вынешь и укроешь в  своем
доме, хоть они и в специальном ящике лежат, да все равно истлеть  могут.
Береги их и жди нас. Мы обязательно приедем в Змеиную Горку.
   - И вообще, этот  ужас  скоро  кончится,  -  воскликнула  Аня,  -  мы
восстановим свою фамилию!
   - Впрочем, - внезапно оборвал ее Андрей, -  всякое  случиться  может.
Коли судьба нам сгинуть, ты все равно документы стереги, до них никто не
должен добраться, тайник хитро устроен.  Со  стороны  надгробия  бабушки
печать наша сделана, надо вот так повернуть, тогда механизм  в  действие
придет. Отец за ним следил, теперь твой черед. Никому об этом не говори,
скажешь лишь тому, кто тебе тайную печать предъявит. Причем имей в виду,
саму печать потерять можно или отнимут ее.., так вот, у наших  настоящих
наследников татуировка будет на внутренней  стороне  бедра.  И  ты  безо
всякого стыда тому, кто  свои  права  заявит,  должен  сказать:  "Покажи
знак".
   - И женщине тоже? - покраснел Митя.
   - Да, - кивнула Аня, - смотри, Митенька, мы на тебя надеемся.
   Митя - человек слова, поэтому, получив  диплом  врача,  он  поехал  в
Змеиную Горку и выполнил просьбу тех, кого  теперь  считал  единственной
родней.  Папки  он  положил  на  книжные  полки  и  стал  ждать  падения
большевиков.
   Но шли годы, а коммунистический режим не собирался рушиться,  Митя  с
тоской понял: варвары пришли навсегда.
   Аня и Андрей пропали, от них многие годы не было ни  слуху  ни  духу,
потом началась Отечественная война. Митя  ухитрился  сберечь  бумаги  во
время всех пертурбаций, он не обзавелся семьей, жил  с  тремя  собаками,
считался лучшим врачом в округе и был по-своему счастлив. Доверенные ему
документы он хранил по велению сердца, потому что умом  хорошо  понимал:
Ани и Андрея Глебкиных, или, как их теперь звали, Сары и Льва Кацман, на
свете уже нет. Митя исправно ходил два раза в  месяц  к  склепу,  чистил
памятник, ставил свечи и  молился  за  упокой  всех  горячо  любимых  им
Глебкиных.
   Но потом  случилось  невероятное.  Душным  июньским  вечером  к  нему
постучали в окно. Несмотря  на  то,  что  неподалеку  от  Змеиной  Горки
разросся городок, где  имелась  больница,  местное  население  с  каждой
болячкой ломилось  к  Мите,  вернее,  Дмитрию  Дмитриевичу.  "Митрыч,  -
колотил народ в избу, - помоги, жена рожает". Митя брал чемоданчик и шел
на зов, поэтому стук в окно его не  удивил,  не  поразила  и  незнакомая
женщина, стоявшая на пороге.
   К опытному врачу приходили со всей округи.
   - Что стряслось? - деловито осведомился Митя.  -  Рожаем  или  другая
напасть? Говорите четко, я должен взять все нужное.
   - Меня зовут Сирена Львовна Кацман, - тихо произнесла  женщина,  -  я
дочь Сары Кацман, впрочем, вы знаете ее под именем Ани Глебкиной.
   У Мити закололо в висках.
   - Входите, - велел он.
   Сирена Львовна вошла в избу и сказала:
   - Мама велела вам печать показать.
   Не успел Митя опомниться, как нежданная гостья сняла юбку.
   - Мама жива, - вдруг сказала она, - шлет вам привет.
   - Аня? - воскликнул Митя.
   - Да, - кивнула Сирена, - отец скончался.
   Я вам все расскажу.
   Митя испытал приступ всепоглощающей радости. Дождался!  Анечка  жива!
Господи, вот счастье.
   Неожиданно старик замолчал.
   - Дальше-то что было, - торопил его заинтригованный Антон,  -  почему
бумаги у вас остались?
   Почему Сирена Львовна их не забрала?
   Только что бодро описывающий события  Митрич  начал  нечленораздельно
бубнить:
   -  Так  времена  были  коммунистические,   страшные,   в   дворянском
происхождении не признавались, вот и остались у  меня  документы,  да-с,
храню их для Анечки и дочери ее, Сиреночки, имя-то  ей  в  честь  матери
Андрюши дали.
   - И вы больше никогда не видели Аню?  -  воскликнул  Антон,  которого
история потрясла до глубины души.
   Митрич закашлялся.
   - Приезжала она ко мне, - наконец вымолвил он, - раза два-три  в  год
являлась, на могилках плакала, меня благодарила.
   - Она же вдовой была?
   - Да, умер Андрюша, друг мой сердечный.
   - Почему же вы не поженились?
   Митрич вскинул на Антона неожиданно яркие,  совсем  не  поблекшие  от
времени глаза.
   - Аня Андрея и после его кончины любила, меня же братом считала, я  и
не предлагал ей супружество. Жизнь  наша  так  сложилась,  переехало  ее
колесом, измяло. Ты, парень, вот что... Сделай мне доброе дело. Старый я
совсем стал, ума не растерял, а телом слаб. Есть у  меня  адрес  Сирены,
только мне не доехать. Окажи божескую милость, поезжай к ней,  денег  на
дорогу я тебе дам... Скажи.., пусть заберет все да перепрячет. Не  ровен
час, я умру, а вороны уже тут, кружат, в стаю сбиваются...
   Антон с жалостью покосился на Митрича, похоже, все-таки у него беда с
головой. Какие вороны, при чем тут стая?
   Но Митрич мгновенно понял мысли Крокова.
   - Я еще не выжил из ума, - сердито сказал он, - помнишь, говорил тебе
про Павла, брата Ивана Сергеевича, ирода, который своих же убил?
   К большевикам он подался, до больших вершин дослужился, посты высокие
занимал.  Уж  не  знаю,  как  ему  удавалось  дворянское   происхождение
скрыть...
   Слава богу, ко мне он не наезжал. Небось не догадался,  что  семейная
история в двух  шагах  от  пепелища  спрятана.  Впрочем,  меня  он  лишь
ребенком видел. А вот теперь хочет все отнять, приезжали...
   - Господь с вами, - замахал руками Антон, -  он  же  не  Вечный  Жид!
Сколько лет Павлу? Двести?
   Умер давно ваш враг.
   - Ясное дело, преставился, - сердито заявил Митрич, - а вот семя  его
гадючье сюда заявилась.
   - Да ну?
   - Вот тебе и ну, - рассердился старый  доктор,  -  прихожу  в  склеп,
смотрю, чужая бабенка тряпкой по надгробию елозит...
   Естественно, Митрич устроил ей  допрос  с  пристрастием,  но  она  не
испугалась, а спокойно заявила:
   - Тут мои кровные родственники похоронены,  близкие  люди,  прабабка,
прадед и другие. Отца моего Дмитрием звали, деда Павлом  Сергеевичем,  я
же Лариса Дмитриевна Глебкина, прямой потомок древнего рода. Теперь свое
происхождение, слава богу, можно не скрывать.
   В первый момент Митя испытал огромное желание выгнать вон ту, в  чьих
жилах течет кровь убийцы Ивана Сергеевича и его жены, но  потом,  сделав
над собой огромное усилие, он спросил:
   - Откуда же вы узнали про склеп? Неужто ваш дедушка жив?
   - Павел Сергеевич давно умер, - ответила Лариса, - я с ним и  знакома
никогда не была, а о семейной могиле мне рассказала Сирена Львовна, мы с
ней, похоже, одни из Глебкиных остались. Хотя, по сути, только я фамилию
сохранила. Родители Сирены-то испугались и взяли фамилию Кацман.
   Митрич только хлопал глазами. Ну, Сирена, зачем же она выболтала  все
врагам? Или Аня не рассказала ей, что к чему? Лариса Дмитриевна очень не
понравилась Мите. В особенности его испугало то,  что  она  явно  хотела
остаться в склепе  одна,  под  разными  предлогами  пытаясь  выпроводить
оттуда старика, но тот упорно не уходил, пока она не уехала.
   - Ты поезжай к Сирене, - просил Митрич, - расскажи ей все про  Павла,
небось  Анечка,  светлая  душа,  не  поставила  в  свое  время  дочь   в
известность.
   Предупреди, что эта Лариса тут рыщет,  пусть  Сиреночка  у  меня  все
заберет и в надежное место спрячет. Всю жизнь стерег, а теперь устал.
   Антон выполнил просьбу старика. В ближайший же выходной он  поехал  в
Москву, держа в руках бумажку с адресом. Квартиру открыла хмурая девочка
и мрачно сообщила:
   - Сирена Львовна умерла две недели тому назад.
   - А вы ей кто? - робко спросил Антон.
   Девчонка окинула его взглядом и ответила вопросом на вопрос.
   - А вам чего надо?
   - Вот, - сбивчиво начал объяснять Кроков,  -  я  приехал  из  Змеиной
Горки, ваш адрес мне дал Дмитрий Дмитриевич Иванов,  он  Сирене  Львовне
родственником приходится, дальним, сказал, что я...
   - У нас не гостиница, - злобно гаркнула  девица,  -  ступайте  прочь!
Если денег нет, могли на вокзале  переночевать,  чего  сюда  приперлись?
Сирена Львовна на кладбище, туда и проситесь пожить.
   Дверь с треском захлопнулась. Антон не рискнул позвонить  еще  раз  и
отправился восвояси. По дороге он и так и этак прикидывал, каким образом
сообщить старику о смерти Сирены, но ничего путного не  придумал.  Чтобы
оттянуть начало тяжелого  разговора,  Антон,  добравшись  до  райцентра,
сходил в кино, потом, пошлявшись по местному рынку, купил себе рубашку и
только вечером заявился в Змеиную Горку.
   В окнах избушки света не было. Антон, проживший  около  Митрича  пару
недель, знал, что старик полуночник,  любит  читать  почти  до  утра,  и
удивился. Войдя в дом, он обнаружил старого доктора  за  столом,  Митрич
сидел спиной к двери, уронив голову на  альбом  с  дорогими  его  сердцу
фотографиями.
   Смерть была милостива к нему, забрала его сразу, не мучая.
   Кроков похоронил старика в родовом склепе Глебкиных. Местные  власти,
призванные следить за порядком на старом сельском кладбище, сначала было
заартачились, но, получив взятку,  мигом  закрыли  глаза  на  нарушение.
Антон же рассудил так:
   Митенька считал себя родней Глебкиных, пусть  лежит  вместе  с  ними.
Ларису Дмитриевну он разыскивать не стал,  памятуя  о  том,  что  Митрич
считал ее вражеским отребьем. Фотографии  и  документы  семьи  Глебкиных
забрал себе. После смерти Митрича  архив  был  обречен  на  уничтожение.
Наследников у бездетного старика не имелось, ценностей в избе  не  было,
фотографии бы мигом сволокли на помойку.
   Антон привез документы к себе домой и, непонятно почему чувствуя себя
обязанным Митричу, написал  книгу  о  Глебкиных.  Рукопись  он  отнес  в
"Марко",  но  там  посчитали,  что  материала  для  отдельного   издания
маловато, и решили соединить произведение Крокова с трудом некоего Олега
Минкина, написавшего об истории двух семей - Ранзиных и  Вольпиных.  Вот
так и получилась книга "Маленькие секреты больших  фамилий".  Встреча  с
Митричем сильно повлияла на Антона,  и  теперь  он  взялся  за  большой,
фундаментальный труд, темой которого стало предательство. Может  ли  сын
идти против отца? Преступно ли, преследуя благие  цели,  выдавать  врагу
брата?..
   Понимая, что Антона сейчас унесет невесть куда, я перебила его:
   - Это все? Про Глебкиных.
   - Нет, конечно, - воскликнул  Антон,  -  история  их  рода  изобилует
казусами! Вот, например, в 1719 году один из...
   - Спасибо, - прервала его я, - это уже  неинтересно.  Значит,  Митрич
умер, бумаги у вас и никто на них не претендовал?
   - Нет.
   - В Змеиную Горку вы больше не ездите?
   Антон заморгал.
   - Раз в году катаюсь. Получилось, что некому, кроме меня, за  склепом
следить.
   - Можете мне объяснить, где кладбище и как найти захоронение?
   - Конечно, только зачем вам?
   - Если помните, я из пресс-отдела "Марко", мне поручено рекламировать
вашу книгу. Пиар-компания пойдет под лозунгом: "В  произведении  Крокова
все правда".
   - Это верно, - кивнул Антон, - ни слова лжи...
   - Хотим раздать журналистам,  которые  работают  с  нами,  фотографии
склепа, чтобы убедить всех - Кроков не слукавил.
   -  Да,  -  снова  подтвердил  Антон,  -  повествование  основано   на
документах и словах свидетеля, Митрича, в нем нет ни малейшей фальши.
   Я молча записала координаты  погоста.  Будучи  женой  милиционера,  я
очень хорошо знаю поговорку:  врет,  как  свидетель.  Ладно.  Митрич  не
солгал,  он  просто  не  рассказал  наивному  Крокову  всей  правды.  Ну
подумайте сами, зачем Митричу преданно ухаживать за  склепом?  Бумаги-то
он давно перетащил к себе в дом. Из-за любви к Ивану  Сергеевичу  и  его
жене? Может, и так. Только я знаю об этой истории чуть больше Антона,  а
еще очень хорошо помню "червя" Нику, показавшую  мне  тайник  в  могиле.
Помнится, девушка, посвятившая себя разграблению захоронений,  прочитала
мне целую лекцию, рассказав, что  наши  предки  считали  семейный  склеп
лучшим из сейфов. Иван Сергеевич не был исключением, скорей всего Андрей
и Аня знали о секрете, ведь они имели при себе тайную печать.
   В  могиле  их  родственников  лежали  деньги  или  драгоценности,   а
новобрачные дополнили клад  документами.  Митрич,  естественно,  знал  о
сокровищах, он берег их и отдавал богатство по частям Ане, потом Сирене.
Вот откуда у последней средства на хорошую жизнь, вот почему  у  нее  на
ноге татуировка.
   Да, Аня, носившая имя Сары  Кацман,  родила  дочь  в  тюрьме.  Только
татушку  на  ноге  младенца  она  сама  попросила  сделать  кого-то   из
уголовниц. И, кроме имени с фамилией,  там  имелось  еще  и  изображение
тайной  печати.  Перед  тем  как  отправить  заключенного  в  камеру,  у
арестованного отнимают все, что  можно  использовать  для  самоубийства:
ремни, шнурки, цепочки... Скорей всего отобрали  и  медальон-печать,  но
Анечка хорошо помнила изображение. Интересно, что она  дала  уголовницам
за работу? Как рискнула подвергнуть жизнь малютки опасности?
   Татуировка, сделанная в антисанитарных  условиях,  могла  повлечь  за
собой заражение крови и смерть младенца. Боюсь, ответа  на  эти  вопросы
мне никогда не узнать. Думаю,  правда,  что  бедной  Ане-Саре  в  голову
пришла одна простая мысль: ребенка отберут, отправят в детдом под другой
фамилией. Девочка потеряется навсегда. А  с  татуировкой  есть  шанс  ее
найти. Наверное, были у Ани и иные мысли.
   В лагере может  погибнуть  она  сама.  Девочка,  нареченная  странным
именем Сирена, вырастет, изучит свою  татуировку,  заинтересуется  ею  и
попытается узнать, что она означает. Наверное, Аня надеялась,  что  дочь
станет рыться в архивах... Впрочем,  не  знаю,  так  ли  это  и  что  бы
случилось, сгинь Аня-Сара в казематах. Но судьба оказалась  милостива  к
бедной матери, она перенесла все тяготы, нашла дочь, потом обрела мужа и
прожила свои последние годы счастливо. С Анечкой случилось  то,  что,  к
сожалению, редко происходит с людьми: она получила награду за  страдания
и праведную жизнь.
   Но я теперь очень хорошо знаю, о каком ключе говорила  Лиза.  Ключ  -
это ее дочь Маша,  правнучка  Сирены,  получившая  семейную  татуировку.
Бабушка рассказала Лизе про клад, малышке сделали тату, при  взгляде  на
которое Митрич беспрекословно выдал  бы  сокровища.  Да  уж!  Интересный
поворот событий! Сирена Львовна полагала, что старый доктор  будет  жить
вечно? Ладно, на эту тему я подумаю потом. Сейчас же мне понятно, что..,
что мне ничего не понятно.

Глава 31

   Выйдя от Антона, я глянула на часы,  ужаснулась  и  понеслась  домой.
Ничего  себе,  стрелки  подобрались  к  полуночи.  Небось   Олег   опять
задержался на службе, иначе он обозлится на меня, и  будет,  между  нами
говоря, прав!
   Но мне  всегда  не  везет.  Муж  был  дома,  стоял  в  спальне  возле
раскрытого шкафа.
   Я посмотрела на сумку, куда он укладывал свои вещи, и удивилась:
   - Ты едешь в командировку?
   - Нет, - сухо обронил Куприн.
   Я изумилась еще больше:
   - Тогда куда?
   - В никуда.
   Волна ревности захлестнула меня и ударила в голову:
   - Ты меня бросаешь?!
   - Просто ухожу!
   - К толстой, лысой, мерзкой, хромой, косой Лесе Комаровой?
   - К кому? - с неподдельным изумлением воскликнул Олег.
   - Не ври, - заорала я, - к своей любовнице!
   - С ума сошла, -  вдруг  завопил  всегда  невозмутимый  Куприн,  -  с
больной головы на здоровую валишь! Сама любовника завела! Уйди  с  глаз,
скройся!
   - Я? Любовника?
   - Ну не я же!
   - Именно ты любишь чужую бабу.
   - А ты в ресторане дерешься!
   - Ну, Леша! Обещал же молчать, а сам продал, - возмутилась я.
   - Ты дрянь! - вдруг заорал Олег.
   - А ты потаскун! - не осталась в долгу я.
   Внезапно муж подлетел ко мне и  отвесил  пощечину,  я,  не  ожидавшая
нападения, свалилась на пол, но, падая, ухитрилась дернуть Олега за ноги
и обрушить его на себя. Пару  минут  мы  молча  дрались,  потом  Куприн,
больно заломив мою руку за спину, ткнул п