генеалогическое древо своей семьи. Рагозин долго  колебался,  потом  все  же
взялся за дело и неожиданно увлекся. Как настоящий ученый, Стас педантичен и
въедлив. У приятеля не нашлось данных о предках.  Но  мало  кто  знает,  что
церковные книги, в  которые  заносятся  сведения  о  всех,  прошедших  обряд
крещения,  не  уничтожаются.  Патриархия  обязывает  хранить  их  вечно,   и
священники берегут документы. Стас разослал запросы в разные  города,  потом
систематизировал сведения... Словом, на работу ушло  полгода.  Рагозин  даже
придумал приятелю герб.
   Бизнесмен остался страшно доволен и отвалил Стасу пятьсот  долларов.  Для
человека, чей  оклад  едва  превышал  четыреста  рублей,  -  это  совершенно
фантастическая сумма. Рагозин решил себя побаловать и отправился к  Большому
театру.
   В тот вечер давали "Аиду". Билетов в кассе не оказалось.  Разочарованный,
Стас вышел к фронтону, и тут к  нему  подошла  хрупкая  девушка  в  скромном
черном платье.
   - Не хотите лишний билетик? - спросила она.
   Рагозин обрадовался, купил у незнакомки  билет,  и  они  вместе  пошли  в
театр. Девушка назвалась Верой.
   Так начался их страстный, безумный роман. Честно говоря, до этой  встречи
прекрасный пол не слишком волновал Стаса. У него было несколько  скоротечных
связей в студенческие годы, но, попав в архив,  он  перестал  интересоваться
дамами. На работе были одни тетки, всем хорошо  за  пятьдесят,  а  на  улице
знакомиться Стас не умел. Верочка покорила  его  сразу.  Молодая,  красивая,
умная  и  вместе  с  тем  тихая,  скромная,  малоразговорчивая,  талантливая
художница. Именно такой Стас и представлял свою будущую жену.
   Вера рассказала ему, что не имеет никаких родственников, живет на съемной
квартире и сильно нуждается. Но сколько Стас ни просил,  своего  телефона  и
адреса она ему не дала. Рагозин даже обиделся, но Верочка спокойно пояснила:
   - Квартиру снимаю за копейки, плачу  всего  тридцать  долларов  в  месяц.
Хозяйка живет рядом, на одной лестничной клетке.  Она  поставила  условие  -
никаких гостей и компаний. Целыми днями в "глазок" подглядывает. Если нарушу
договор, выставит на улицу. Ну где еще такое жилье найду?
   - А телефон?
   - Она его отключила, чтобы я по межгороду не болтала.
   Стас предложил Верочке переехать  к  нему.  Девушка  охотно  приходила  в
гости, даже навела кое-какой уют в его  холостяцкой  однокомнатной  берлоге.
Купила красивую клеенку на кухню, новые занавески и  коврик  в  ванную.  Она
оставалась  иногда  на  ночь,  но  совсем  переехать  отказалась,   выдвинув
аргумент: "Мы пока плохо знаем друг друга!"
   И связь у них была односторонней. Верочка сама звонила Стасу,  он  с  ней
связаться  не  мог.  Подобное  поведение  смущало  Рагозина,  и   он   начал
подозревать, что у любовницы, наверное, есть муж, и  она  скрывает  от  него
правду. Будучи человеком бесхитростным, прямым, Стас  однажды  выложил  Вере
эти свои домыслы. Девушка рассмеялась, вынула паспорт и показала  любовнику.
На страничках документа не было ни штампов загса, ни сведений о детях.
   - Успокойся и не ревнуй, - улыбнулась Вера. - Мы  обязательно  поженимся,
но только не сейчас. Ну подумай сам, как станем жить? У тебя  копейки,  и  у
меня гроши. А если родится  ребенок?  Нет,  сначала  надо  встать  на  ноги.
Кстати, у меня есть знакомый, ему в офис требуется  помощник.  Оклад  тысяча
долларов, пойдешь?
   Стасу стало неприятно. В словах Веры был резон, он понимал, что  обрекает
будущую жену на нищенское существование. Но, честно  говоря,  ему  хотелось,
чтобы Верочка со словами "с милым рай и в шалаше" кинулась ему  на  шею.  От
заманчивого предложения стать секретарем при богатом боссе он отказался.
   - Пойми, - втолковывал любовник Вере, - мне не слишком нужны деньги, и  я
не хочу носить чемодан за богатым Буратино. Моя  жизнь  -  изучение  древних
текстов, все остальное меня просто не интересует, даже геральдика. Знаешь, я
мог бы зарабатывать кучу денег, придумывая гербы для "новых русских".
   - И почему тогда ты этого не, делаешь? - спросила Вера.
   - Говорю же, неинтересно, - терпеливо пояснял  Стас,  -  ну  не  мое  это
занятие.
   После этого  разговора,  ставшего  их  единственной  размолвкой  за  год,
Верочка исчезла на неделю, а потом позвонила Стасу и как ни в чем не  бывало
сообщила:
   - Нашла чудесное место для отдыха, санаторий Академии наук, "Барвинково",
тебе понравится. Кругом великолепная  природа,  тихие  люди,  все  работают.
Стоит два доллара в день. Правда, душ и туалет в конце коридора. Поедешь  на
апрель? - Стас согласился. Верочка все сделала  сама,  он  просто  отдал  ей
шестьдесят долларов за тридцать дней. Они поселились в  соседних  номерах  и
чудесно  проводили  время.  Вера   писала   пейзажи,   Стас   трудился   над
кандидатской. Месяц пролетел как  одно  мгновение.  Потом  Рагозин  уехал  в
Москву, а Верочка осталась на май. У  Стаса  не  хватило  денег  для  оплаты
второго срока. Но он часто приезжал в "Барвинково" и  оставался  ночевать  у
любовницы.
   А потом Вера просто-напросто исчезла.  Сначала  Стас  безуспешно  звонил,
затем приехал в санаторий. В ее  комнате  было  пусто,  пропало  все:  вещи,
картины, краски... Портье сказал, что Соловьева ушла  утром  с  чемоданом  в
руке. Проходя мимо стойки, Вера сказала дежурному:
   - Через пару дней вернусь, брат заболел.
   - Конечно, конечно, - закивал портье, - номер оплачен и будет вас  ждать.
Если хотите, можете кого-нибудь вместо себя прислать на какое-то время. Чего
деньгам зря пропадать?
   - Спасибо, я подумаю, - ответила Вера и уехала.
   И все. Словно в  воду  канула.  Стас  пытался  найти  любовницу.  Сначала
кинулся в Строгановское училище. Вера говорила, что учится на  пятом  курсе.
Но там ему вежливо, но твердо ответили: студентки с таким именем и  фамилией
в учебном заведении нет. Тогда  Рагозин  снова  помчался  в  "Барвинково"  и
заглянул  в  книгу   регистрации   отдыхающих.   Верочка,   заполняя   графу
"местожительство", написала: Москва, улица Академика Николаева, дом 1..
   Стас схватился за атлас Москвы. Магистралей, название которых  начиналось
со  слов  "академик",  было  полным-полно,  но  Николаева   среди   них   не
наблюдалось. В столице просто-напросто не существовало такой улицы.
   Полный отчаяния, Рагозин метнулся в "Мосгорсправку", но там он понял, что
ни отчества, ни точного года рождения  Веры  не  знает.  Он  даже  сходил  в
милицию  и  попытался  подать  заявление  о  розыске  пропавшей   жены.   Но
милиционеры подняли его на смех:
   - Во-первых, парень, она тебе не  жена,  а  сожительница,  -  втолковывал
плохо выбритый капитан. - Во-вторых, ты даже не знаешь, где  она  проживает.
Небось бросила тебя баба, надоел ты ей, вот и сидит теперь  дома.  Мой  тебе
совет: заводи другую!
   Стас  еле  сдержался,  чтобы  не  треснуть  мента  по  башке   телефонным
аппаратом.  С  тех  пор  он  каждый  день  по  несколько  раз  названивал  в
"Барвинково",  надеясь  услышать  Верочкин  голос.  Но  дежурные  все  время
равнодушно отвечали: "Трубку не снимают".
   И только сегодня его огорошили известием: "Сейчас подойдет".
   Я   внимательно   смотрела   на   мужика.   Впечатление   он   производил
неоднозначное. Вполне симпатичный внешне, даже красивый, и,  кажется,  любит
Верочку по-настоящему, вон как волнуется. С другой  стороны,  совершенно  не
собирается менять ради любимой женщины привычный образ  жизни  и,  предлагая
той выйти за него замуж, обрекает женщину на нищенское существование. Может,
он просто слишком увлечен своими манускриптами и не замечает ничего вокруг?
   Вот Верочка наврала ему, что номер стоит с  трехразовой  едой  всего  два
доллара в день, а он и  поверил.  Правда,  теперь  становится  ясно,  отчего
девушка поехала в  "Барвинково".  Бедной  студентке  не  по  карману  всякие
излишества, вроде домов отдыха с бассейнами  и  саунами.  Знаю  я  и  почему
Верочка прикидывалась нищей. Имея такой огромный капитал,  невольно  начнешь
думать, что мужчин интересуют твои деньги, а не ты сама. Скорей всего,  Вера
придерживалась  постулата:  "Полюби  меня  бедную,  а  богатой  меня  всякий
полюбит". И потом она явно не собиралась сообщать о своем романе  никому  из
домашних. Скорей всего, старший брат и  думать  бы  не  велел  о  мужчине  с
копеечным окладом.
   - Ну, - поторопил меня Стас, - едем.
   - Куда?
   - Как это? К Верочке, конечно.
   - Нет, - помотала я головой, -  сначала  спрошу,  хочет  ли  она  с  вами
встретиться.
   Рагозин раскрыл рот, но промолчал. Мы спустились в  метро,  и  я  увидела
будку моментальной фотографии. Тут же в голову пришла мысль.
   - Стас, пойдите сфотографируйтесь и отдайте мне снимки.
   - Зачем? - удивился историк.
   - Покажем Вере. А то ведь любой может назваться Стасом Рагозиным, как еще
я могу проверить ваши слова?
   - Можно поехать ко мне домой за паспортом, - пробормотал историк.
   - Нет уж,  лучше  сфотографируйтесь.  Стас  покорно  подошел  к  женщине,
сидящей у будочки, перебросился с ней парой слов и вернулся.
   - Ну, в чем дело? - нетерпеливо спросила я.
   - Четыре фото стоят сто десять рублей, - пояснил мужчина, - а  у  меня  с
собой только двадцать.
   Ей-богу, с каждой минутой он нравился мне все меньше и меньше.
   Я открыла кошелек и вытащила розовенькую бумажку.
   - Держите.
   - Сто десять, - повторил Рагозин.
   Он явно не собирался  тратить  свою  двадцатку.  Я  хмыкнула  и  добавила
червонец.
   Фотографии получились жуткие, больше всего они подходили для  стенда  "Их
разыскивает милиция", но Стаса узнать было можно. Я записала его  телефон  и
велела ждать звонка. Рагозин повернулся и  быстрым  шагом  пошел  в  сторону
выхода, я же села в  подошедший  поезд  и  без  особых  проблем  доехала  до
"Пушкинской".  Но,  пересаживаясь  на  "Тверскую"  и  поднимаясь  вверх   по
короткому эскалатору, я, сама не зная почему, обернулась. В клубящейся внизу
толпе мелькали длинные светлые волосы Стаса. Мужчина решил перехитрить  меня
и тайком проводить до дома. Я страшно обозлилась, но виду не подала.  Вместо
того, чтобы сесть в поезд, отправлявшийся в  сторону  "Речного  вокзала",  я
вышла на улицу и моментально остановила  левака.  Выбежавший  за  мной  Стас
растерянно наблюдал, как объект слежки уносится прочь. Поехать за мной мужик
не мог - денег-то у него кот наплакал. Правда, и я добралась только до метро
"Белорусская", а там пересела  в  подземку.  Я  тоже  не  люблю  выбрасывать
заработанное на ветер.

ГЛАВА 16

   Домой  я  влетела  страшно  усталая,   с   больной   головой.   Очевидно,
переполнилась кислородом в "Барвинкове". Москвичу вреден свежий  воздух,  он
привык дышать смесью выхлопных газов. И вообще, жители больших  городов  уже
наполовину мутанты. Я, во всяком случае, совершенно точно. Чуть  погуляю  по
лесу - и тут же получаю дикую мигрень. Чувствуя,  как  толстая  тупая  палка
втыкается в правый глаз и начинает там ворочаться, я вошла на кухню.
   - Купила помойное ведро? - спросила Тамара.
   - Нет, опять забыла.
   - Ничего, - поспешила ответить Томуся. - С мешком даже удобнее. Выбросил,
и конец, ничего мыть не надо!
   В этом высказывании вся Тамара. Она неисправимая оптимистка, ухитряющаяся
найти хорошее во всем.
   Этой зимой к нам прибежала в  слезах  десятилетняя  Леночка  из  двадцать
пятой квартиры. Ее старший брат Сергей вот уже целый год сидит  в  Бутырской
тюрьме, ждет суда. Парень с пьяных глаз подрался  с  милиционером,  решившим
проверить у Сережки документы, и, по несчастью,  выбил  тому  передний  зуб.
Цеховая солидарность - страшная вещь. Вмиг было создано дело о нападении  на
сотрудника правоохранительных органов при исполнении служебных обязанностей.
Бедная Марья Ивановна, одна вытягивающая на плечах  сына  и  дочь,  похудела
ровно вдвое, мотаясь  с  сумками  по  очередям,  нося  оболтусу  передачи  -
продуктовую, вещевую, медицинскую.
   Собственно говоря, именно из-за передачи Леночка и примчалась к нам вся в
слезах. Продукты в Бутырке можно сдать только раз в месяц,  день  фиксирован
жестко. В Сережином случае это тридцатое число. Двадцать девятого не примут,
а тридцать первого, пожалуйста. Но  в  январе  всего  тридцать  дней.  Марья
Ивановна   свалилась   с   гипертоническим   кризом,   и    завтра    тянуть
многокилограммовую сумку на Новослободскую улицу некому. А там уже  начнется
февраль, и получится, что в феврале Сережка остался без харчей.
   - И чего же ты от нас хочешь? - спросила я.
   - Сдайте за маманю передачку, - зарыдала Леночка.  -  Она  неделю  ходила
отмечаться, у ней очередь пятая...
   - Конечно, поедем, - моментально выпалила  Тамара.  -  Только  объясните,
куда и во сколько идти.
   - Новослободская улица, - всхлипывала Лена, - надо к семи приехать!
   На следующий  день,  еле  поднимая  тридцатикилограммовый  баул,  набитый
пряниками, карамельками, сигаретами и другими полезными вещами, мы прыгали в
крохотном дворике среди мрачных теток с  гигантскими  сумками.  Холод  стоял
страшный. Очередь переминалась с ноги  на  ногу  и  сердито  переругивалась.
Какая-то баба с тетрадкой в руках стала выстраивать народ. Кто-то матерился,
кто-то пытался пролезть поближе к  закрытым  дверям.  Мне  было  тоскливо  и
противно. Внезапно Тамара подняла вверх бледное лицо и сказала:
   - Погляди, какие  звезды!  А  какой  отличный  воздух!  Все-таки  здорово
подняться рано и прогуляться по морозцу.
   Я не нашлась, что ей ответить.
   - Мешок гигиеничней ведра, - продолжала Томочка.  -  Не  думай  больше  о
помойке. Лучше посмотри, что мы тебе  покажем.  Спорю,  в  жизни  такого  не
видала. Кристя, тащи ящик!
   Кристина притащила картонную упаковку от бананов. Я  заглянула  внутрь  и
ахнула:
   - Бог мой!
   На уютной подстилочке, сделанной из моего старого халата, нежилась  кошка
Клеопатра, а рядом сосредоточенно чмокал беззубым ротиком  довольно  крупный
рыжий котенок. Передние лапки новорожденного  мерно  мяли  живот  кошки.  Из
груди Клеопатры доносилось громкое урчание.
   - Но откуда взялся котенок?
   - Вылез из Клеопатры, - радостно сообщила Кристина. - Мы так удивились!
   Еще бы, кошка казалась такой тощей и плоской, что никому и  в  голову  не
пришла мысль о ее
   Беременности.
   - Что же теперь делать?
   - Как что? - удивилась Тамара. - Подрастет, устроим в хорошие руки.
   Дзынь, дзынь - донеслось  из  прихожей.  Я  поглядела  на  часы  -  почти
одиннадцать. Нет, в нашем
   Доме покоя не жди. Ну, что на этот раз? Кто засунул голову между прутьями
и выпил шампунь?
   Чеканным шагом я  подошла  к  двери  и  без  лишних  вопросов  распахнула
створку. На пороге покачивался плюгавенький мужичонка ниже меня ростом. Одет
незваный гость был самым экзотическим образом. Несмотря на  теплый  май,  на
нем красовалась жуткая засаленная овчинная кацавейка, из  которой  в  разные
стороны торчали клочки желтой шерсти. На голове у  дядьки  была  нахлобучена
сильно помятая кепка, одна нога обута в  страшно  грязный  ботинок,  другую,
обмотанную тряпками, он просто засунул в пластиковый мешок.
   И   пахло   от   него   соответственно.   Должно   быть,    даже    около
рыбоперерабатывающего завода во Владивостоке так не воняет.
   Я с тоской оглядела чудесное явление. Наши соседи - дикие  люди.  Сколько
раз предлагала установить  в  подъезде  домофон,  но  нет,  никто  не  хочет
выложить один раз двести рублей, а потом платить ежемесячно еще  десять.  "У
нас красть нечего" - такой аргумент выдвигался  всеми  на  мое  предложение.
Зато теперь к нам запросто заходят бомжи, гадят  на  лестничных  клетках,  а
один раз чуть не устроили пожар на чердаке. Жильцы других  подъездов  нашего
дома давным-давно с домофоном, а в третьем подъезде даже наняли лифтершу,  и
только мы живем с настежь открытой дверью.
   - Тебе чего? - спросила я, стараясь не дышать. - Денег не подаю, иди себе
спокойно откуда пришел.
   - Слышь, дочка, - прохрипел бомж. - Раису позови.
   - Какую? - глупо спросила я, тревожно вглядываясь в незваного гостя.
   В его опухшем, почти потерявшем человеческий облик лице  мелькнуло  нечто
странно знакомое.
   - Раису Никитину, - продолжал хрипеть мужик. - Жена она моя.
   В полном ужасе я отступила в глубь прихожей и чуть не упала, запнувшись о
Дюшку.
   - Так вы э...
   В памяти быстро пронеслось имя Ленинид. Дело в том,  что  моего  папеньку
зовут совершенно по-идиотски. Его отец, никогда мною не виданный дедушка, из
крайне патриотических чувств назвал сыночка  Ленинид,  что  расшифровывается
как  Ленинские  идеи.  Была  такая  дурацкая   мода   давать   детям   новые
революционные прозвания типа Электрификация или Октябрь. Правда, потом  этих
несчастных детей, когда они сами стали родителями, занесло в другую  сторону
и  своих  отпрысков  они  начали  называть  "красиво"  -  Анжелика,  Эдмонд,
Вальтер...  Наверное,  поэтому  я  и  получила  имечко  Виола.  И   никогда,
представляясь, не произношу своего  отчества.  Представляете  себе  -  Виола
Ленинидовна Тараканова, мрак и ужас.
   - Ленинид... Э-э, - бормотала я, - простите, отчество забыла.
   - Доча моя, - зарыдал бомж, втягиваясь в квартиру, - кровь родная,  слава
богу, нашел! Сколько лет искал, мыкался!
   Я глядела на него во все глаза. Чего, спрашивается, было тратить  столько
времени на мои поиски? Да всю жизнь живу на одном месте! И потом, что же это
творится на белом свете? Сначала невесть откуда взялась  сестрица  Раисы,  а
теперь, пожалуйста, появился  родной  папенька,  которого  давным-давно  все
считают покойником.
   На шум вылезли все  -  Тамара,  Вера,  Кристя,  Дюша  и  даже  Клеопатра,
оставившая ради такого случая своего котенка.
   Впрочем, кошка, расчихавшись, моментально убежала в спальню. Я ее  хорошо
понимала: запах в прихожей стоял отвратительный.
   - Слава богу, дошел до дома, - ликовал бомж, оглядывая домашних. -  Райка
где?
   - Умерла много лет тому назад, - ответила Тамара.
   - Да ну? - изумился папенька. - Значит, зря злился.
   - Из-за чего? - машинально поинтересовалась подруга и раскашлялась.
   - Слушай, - решительно взяла я ситуацию в свои руки,  -  разговаривать  с
тобой просто невозможно, мы рискуем задохнуться. Иди в  ванную,  брось  свои
шмотки в мешок, вымойся хозяйственным мылом, и тогда начнем выяснять, что  к
чему.
   - Дык другой одежи нет, - развел руками папуля, - только то, что на мне.
   - Иди, иди, - приказала я, подталкивая его в спину ручкой  от  швабры,  -
найдем сменный прикид. Только воду погорячей сделай, а голову вымой шампунем
из красной бутылки. Стоит на бортике ванны с этикеткой: "Для собак. От  блох
и кожных паразитов".
   Вновь обретенный папочка послушно отправился на санобработку. Видя, что я
близка  к  обмороку,  Томуся  моментально  накапала  мне  валокордин,  потом
притащила бутылку "Аса" и ловко вымыла пол в прихожей.
   Примерно через час отдраенный до блеска мужик, одетый  в  мой  спортивный
костюм, жадно глотал куски хлеба,  щедро  накладывая  на  них  сразу  сыр  и
колбасу.  Он   оказался   маленьким,   щуплым,   даже   тощим,   с   редкими
светло-каштановыми, совсем не тронутыми сединой волосами. Я глядела на  него
во все глаза, пытаясь пробудить детские воспоминания.  Но  ничего  хорошего,
как назло, не лезло в голову.
   Вот папуля спит посреди гостиной, прямо на полу, в луже блевотины, а  вот
швыряет в Раису кухонную утварь, я же сижу под  столом,  теряя  сознание  от
ужаса. Потом он, озверевший оттого, что Раиса не дала ему денег на  выпивку,
тащит на продажу мои новенькие зимние ботиночки...
   Тряхнув головой, чтобы отогнать рой не слишком приятных  видений,  я  зло
спросила:
   - Ну, дорогой батенька, где же вы обретались все эти годы?
   Ленинид испуганно отложил кусок.
   - Да так, туда, сюда...
   - Паспорт давай, - велела я.
   - Зачем? - окончательно перепугался мужичонка и стал еще меньше ростом.
   - Давай любой докумен