ндировки, и мы с Людмилой спокойно поболтаем.
     Томочка встретила меня с расстроенным видом.
     - Ты небось есть хочешь? - воскликнула она.
     - Очень! - призналась я. - Просто до обморока.
     - Извини, - пробормотала она, - но я могу предложить лишь бутерброды или творог, горячего нет.
     Я вздохнула. Иногда с Томочкой приключается такая малоприятная штука, как мигрень. Болезнь укладывает мою несчастную подружку в кровать, иногда на два часа, иногда на сутки. Очевидно, сегодня случился приступ, вот Тома и не сумела приготовить обеда. Конечно, я ужасно проголодалась и замерзла. Пока бежала от станции к деревне, представляла себе, как ем суп, горячий, со сметаной, или быстро глотаю исходящую паром картошечку, посыпанную зеленью.
     Ее хорошо еще полить растительным, как говорит Кристя, "вонюченьким", то есть нерафинированным, ароматным маслом, посыпать укропчиком, поставить рядом селедочку, украшенную колечками репчатого лука... Но ничего такого сегодня не будет. Главное, ни в коем случае не показать Тамаре своего разочарования, она очень расстраивается и нещадно ругает себя, мучаясь еще и от мигрени.
     - Бутерброды? - старательно изображая радость, воскликнула я. - Прекрасно! Просто обожаю их, с "Докторской" колбаской!
     - Ее нет, - грустно сообщила Тамара.
     - Отлично! Мясо вредно! С сыром еще вкуснее.
     - Он закончился.
     - Не беда, съем хлеб с маслом! А ты лучше приляг, сон лучшее лекарство при мигрени.
     - У меня голова не болит, - вздохнула Тома.
     Я хотела было воскликнуть: "Что же случилось?", но не успела, Томочка добавила:
     - Газа нет.
     - Газа? - несказанно удивилась я.
     - Угу.
     - Такое разве бывает? - За всю жизнь я могу припомнить лишь один такой случай, и то потому, что нам меняли трубы. Уж что-что, а газ, слава богу, в этой стране есть всегда, он не переставал подаваться ни при каких волнениях и пертурбациях. В стране царил голод, полыхали революции, случались перевороты, телевизор часами показывал "Лебединое озеро", но на кухне всегда весело горели огоньки на плите. - Ты уверена, что газ иссяк?
     - Да.
     - Это немыслимо!
     - Он тут не центральный.
     - А какой?
     - Из баллонов, - объяснила Тома.
     - Но вот же труба, - я стала бестолково тыкать пальцем в железную штуковину, уходящую в стену.
     - Труба, - согласилась Томочка, - но это как с водой. И кран висит, и подведено все, только воду следует сначала в бачок залить. Вот и с газом та же история. Можешь посмотреть, во дворе, под окном, железный короб имеется, а в нем баллон. Их нужно время от времени менять.
     - Где и как это сделать?
     - Завтра к магазину придет машина.
     - Ну и хорошо, - обрадовалась я, - а сегодня чаю попьем, чайник-то у нас электрический!
     Томочка открыла холодильник, я принялась резать хлеб.
     - Никитос, - крикнула Кристя, - иди есть.
     Мальчик прибежал на зов.
     - Кушать, - заявил он.
     - Сейчас, подожди минутку, вот, держи, - сказала я и поставила перед малышом пиалу с творогом, - лопай.
     - Неть.
     - Варенье положить?
     - Неть.
     - Сахарком посыпать?
     - Неть.
     - Сметаной полить?
     - Неть.
     - Ты не хочешь творога?
     - Неть.
     Я залпом опрокинула в себя чашку чая. Никита очень категоричный ребенок. Первое слово, которое он выучил, было: "Неть". Не "нет", а именно "неть", с мягким знаком на конце. Конечно, сейчас Никитос очень хорошо разговаривает, на мой взгляд, даже слишком хорошо и громко. Он тараторит целый день, рот у него не закрывается ни на минуту, даже во сне он бормочет какие-то слова.
     - Вот ведь что странно, - сказала как-то Томочка, с трудом уложив сына в кровать, - ты ждешь не дождешься, пока ребенок заговорит, учишь его словам, а как только он начинает спокойно изъясняться, с нетерпением ждешь, когда же он замолчит.
     Если Никита чем-то недоволен, он на все вопросы коротко отвечает: неть. Неть и все тут. Хоть тресни!
     Переубедить малыша невозможно. Упрямство появилось на свет раньше Никитоса.

Глава 19

     - Ладно, - сдалась я, - неть так неть. Не ешь творог. Возьми бутерброд.
     - Неть.
     - С маслом!
     - Неть.
     - Сверху посыплю сахаром.
     - Неть.
     - Тогда чего ты хочешь?
     - Оладушки.
     - Завтра пожарю, - пообещала Томочка, - сейчас ешь, что дают.
     - Неть. Оладушки.
     Следующие десять минут мы хором пытались уговорить Никитоса сменить гнев на милость. В конце концов ребенок зарыдал:
     - Оладушки-и-и.
     - Ну придумайте что-нибудь! - возмутилась Кристя. - Совсем малыша расстроили. Разве можно мелкого до слез доводить, и вообще, что, вам трудно ему пару оладий сгоношить? На две минуты дел! Не надо опару ставить! На кефире сделайте!
     - Тесто замесить недолго, - согласилась Томочка, - только на чем я их пожарю? Газа-то нет!
     - Действительно, - пробормотала Кристина и повернулась к брату:
     - Кукис, знаешь, бутерброды намного вкусней.
     - Оладушки!
     Кристина вздохнула.
     - А что, если тесто влить в тостер?
     - Глупости, - рассердилась я, - ничего хорошего не выйдет, придется тебе, Никитцын, ложиться спать голодным.
     Последняя фраза была сказана явно зря. Малыш сморщился и залился отчаянным плачем. Вообще-то он совсем не капризный, но, видно, перемена погоды повлияла и на него.
     - Знаю! - воскликнула Кристя. - Давайте ставьте тесто. Ну чего тормозите, видите, мелкий в истерике колотится.
     - Где же ты газ добудешь? - поинтересовалась Томочка.
     - А у Альфреда небось есть, сейчас спрошу, - закричала Кристина и понеслась на улицу.
     Я схватила Никитоса и стала вытирать его пухлощекое личико посудным полотенцем.
     - Успокойся, милый, видишь, мама уже готовит оладьи, но надо подождать, сразу они не сделаются.
     Мальчик моментально замолчал. Я давно заметила, если просто запретить ребенку что-либо, скорей всего, он не послушается, но стоит ему нормально объяснить, по какой причине не следует совершать тот или иной поступок, то вы мигом достигнете цели.
     Только ведите себя умно, если ваша тринадцатилетняя дочь заявляет, что прямо сейчас отправится в парикмахерскую, где ей соорудят из роскошных белокурых волос зеленый ирокез, не стоит бросаться запирать дверь и вопить: "Нет, только через мой труп! Изуродуешь себя!"
     Подобные доводы для подростка не аргумент, и в конце концов в вашем доме разгорится феерический скандал. С ребенком нужно говорить на понятном ему языке.
     - Зеленый ирокез? Да сколько угодно, вперед и с песней. Только имей в виду, это уже отстой. Сейчас самые тормозные перцы ходят с ирокезами, глянь-ка в журналы. Нынче крутые носят совсем иное, дреды, к примеру.
     На мой взгляд, что ирокез, что дреды одинаково гадко, но девяносто детей из ста не пойдут в цирюльню. Одни, потому что неинтересно делать прическу, которой удастся шокировать взрослых, другие побоятся показаться отсталыми, третьи, настроенные постоянно спорить с родителями, тут же изменят свою позицию. Потому мой вам совет, на большинство просьб подростков вместо "нет" говорите "да" - и добьетесь сногсшибательного результата.
     - У него нет газа, - проорала Кристина, влетая на кухню, - говорит, что не готовит ничего и баллоны не покупает.
     Поняв, что оладий не будет, Никитос завопил с новой силой. Мы принялись утешать его, но мальчик орал все громче и громче.
     - Что у вас происходит? - спросила Лена. - Крик на всю деревню стоит.
     Мы объяснили соседке суть проблемы.
     - Экие вы нехозяйственные, - покачала головой Лена, - кто же в деревню без плитки ездит?
     Мы с Томочкой переглянулись.
     - И не подумали о ней, - протянула я, - как-то в голову не пришло.
     - Моя-то сломалась! - объяснила Лена, - ну ничего.
     Она высунулась в окно и завопила с такой силой, что Никитос икнул и замолчал:
     - Семеныч!
     - Чаво? - донеслось издалека.
     - Выпить хочешь?
     - Чаво делать надоть?
     - Плитку сюда неси.
     Втянув голову назад, Лена деловито спросила:
     - Бутылку мне купили, ну ту, что за кипятильник ему отдала?
     - Нет, - растерялась я.
     - Ничего, - утешила соседка, - завтра беги в магазин и бери сразу несколько поллитровок. Я сейчас еще одну приволоку. А вы, растяпы, на будущее имейте в виду, в Пырловке водка - валюта.
     - Чего это вам к ночи плитка понадобилась? - прохрипел Семеныч. - Людям спать пора, а они за ремонт взялись.
     Продолжая бубнить себе под нос, мужик вытащил из мешка несколько кафельных плиток.
     - Ты че припер? - налетела на него Лена.
     - Так плитку, - спокойно ответил Семеныч.
     - Какую?
     - Кабанчик, черный, качественная вещь, но у меня его мало, всего шесть штук.
     - Ты, Семеныч, последний ум пропил, - обозлилась Лена, - за каким фигом нам твои оббитые куски?
     - Они совсем целые, - оскорбился тот и рукавом грязной куртки начал протирать кафель. - Вот и я думаю, а за фигом он вам? Никак сортир замостить решили?
     - Сдурел совсем, - уперла кулаки в боки Лена, - электрическая плитка нам требуется, дурень! Идиотина безмозглая!
     - Сами вы дуры, - обиделся Семеныч, - по-человечески объяснять надо! А то орут: плитка, плитка!
     Вот я и припер кабанчик.
     - Теперь при нужную вещь, - велела Лена.
     Семеныч почапал домой. Очевидно, ему очень хотелось выпить, потому что назад он вернулся быстро, держа в руках агрегат самого причудливого вида.
     Черный кругляшок на трех ножках в середине имел отверстие, прикрытое белым материалом, похоже, это был давно запрещенный в России асбест. Поверх изоляционного материала лежали две тоненькие железные спирали. Стоит ли говорить, что от плитки тянулись длинные-предлинные провода, заканчивающиеся оголенными концами.
     - Давайте водяру, - велел он.
     Мы совершили обмен. Семен мигом с жадностью ополовинил бутылку, крякнул и спросил:
     - Ну че? Подсоединить?
     - Начинай, - кивнула я.
     Мужик полез по лестнице на столб. На этот раз я уже не испугалась, глядя, как он, покачиваясь, "врезается" в линию. Опять раздался треск, волосы гореэлектрика стали дыбом, глаза вывалились из орбит почти на щеки. Но ни Томочка, ни Кристя, ни я не заорали.
     - Во, - встряхнулся Семеныч, - ну плохо!
     - Что на этот раз? - спросила я.
     - Так опять шандарахнуло, - грустно сообщил он, - снова тверезый стал. Нет, теперь сначала к току подключаться буду, а потом уж отдыхать начну. Иначе какой смысл водку переводить! Зря, выходит, пью.
     С вас, девки, еще поллитра.
     - Обойдешься, - фыркнула Лена, - за две бутылки огород копают, плитка вообще один стакан стоит, мы просто добрые.
     - У тебя еще полбутылки осталось, - отметила я, - сейчас слезешь и отдохнешь. А теперь сделай милость, включи плитку!
     Семеныч сделал быстрое движение руками, и на всей улице, кроме нашего дома, погас свет.
     - Во! - изумился мужик. - Эффект! Идите, девки, готовьте, пока вой не пошел.
     Мы понеслись в кухню. Томочка быстро помазала сковородку маслом, налила тесто и повернулась к Никитке.
     - Чуть-чуть подождешь?
     - Да, - кивнул малыш и прижался к Кристине.
     Наступила тишина.
     - Странно, что никто не возмущается, - удивилась я, - света-то нет.
     - Здесь народ привычный, - улыбнулась Лена, - вечно электричество выключают. Небось, думают, снова Мосэнерго бузит.
     Прошло минут десять. Семеныч, допив бутылку, задремал на нашем крыльце.
     - Может, оладьи переворачивать пора? - воскликнула Крися.
     Томочка наклонилась над сковородкой.
     - Да они даже жариться не начали. Э, плитка почти холодная.
     - Вот гад! - с чувством произнесла Лена. - Ща я его будану. Семеныч, Машка идет!
     - Где? - тот моментально вскочил на ноги. - Машка!
     - Успокойся, - хмыкнула Лена, - твоя жена уже три года как померла, никто тебя больше вилами за пьянку не гоняет. Пошутила я.
     - Ну и шуточки у тебя, - вздрогнул алкоголик.
     - Сам хорош! Что ты нам принес?
     - Плитку.
     - Она не фурычит.
     - Значит, сломали, у меня здорово работает, я на ней чайник кипячу, - объяснил Семеныч, - газ-то дорогой, а за свет платить не надо, он от столба, дармовой.
     - И долго чайник закипает? - поинтересовалась Томочка.
     - А за ночь, - ответил Семеныч.
     - Это как? - не поняла я.
     - Так просто, - заморгал он, - вечером, перед сном, часов в девять воды налью и на плитку ставлю, как раз к шести утра поспевает. Любо-дорого, быстро и бесплатно.
     - Значит, оладий не будет, - заключила Кристина.
     - Тише, - шепнула я и глянула на Никитоса.
     Сейчас бедный ребенок зарыдает с утроенной силой, но никакого крика не последовало. Малыш, так и не дождавшись вожделенных оладушек, спал, положив голову на стол. Кристина взяла брата и, приговаривая: "Ты мой кисик сладенький, котик пушистенький", унесла мальчика в комнату.
     - Забирай свою плитку, отдавай нашу водку, - велела Лена.
     - Мне ее че, выплюнуть? - заржал Семеныч.
     - Нет, - растерялась я, - можешь при себе оставить, но завтра привезут баллон с газом, ты его подключишь, и в расчете будем.
     - Лады, - крякнул Семеныч, - еще стакан, и хорошо.
     - Сначала баллон, потом стакан, - решительно заявила я.
     - Во злыдня, - поморщился Семеныч, - будь по-твоему, вы, девки, все стервы.
     Утром опять шел дождь. Вспомнив, как мерзла вчера весь день, я натянула на себя куртку и осенние ботиночки.
     - Ты куда? - зевая, спросила Томочка.
     - В издательство.
     - Вчера же там была, неужели все дела не переделала?
     - Ну.., сегодня фотокорреспондент приедет, из журнала.
     - Какая ты, Вилка, у нас знаменитая, - покачала головой Томочка, - а для какого издания тебя снимать станут?
     Я вздохнула, честному человеку намного легче жить, чем вруну. Стоит сказать ложь один раз - потом не остановишься. Вот сейчас, например, я солгала про фотографа, теперь нужно продолжать.
     - Для "Космополитен".
     - Ой, как здорово! Тебя оденут в шикарную одежду, да?
     Я кивнула, надеясь, что Тома закроет тему, но она не успокаивалась. Увидев, что на веранду входит Кристя, она сказала:
     - Вилку сегодня снимают для "Космо".
     Глаза девочки вспыхнули огнем.
     - Возьми меня с собой!
     - Куда?
     - Ну Вилка! - заныла Кристя. - Я всегда мечтала посмотреть, как фотки для "Космо" делают. Это же мой любимый журнал, я его фанатка. Что тебе стоит, а?
     - Э.., э.., да.., а... - замямлила я, пытаясь сообразить, как поступить, - ну.., того, нельзя!
     - Нельзя?
     - Категорически, - принялась я вдохновенно врать, - нас строго-настрого предупредили: никаких детей с собой не брать!
     - Детей?! Но я же не Никитос! - возмутилась Кристина.
     - То есть я имела в виду школьниц, - быстро поправилась я, - фотограф решительно настроен против того, чтобы на съемках присутствовали граждане моложе восемнадцати лет!
     Кристина замолчала, я перевела дух. Слава богу, нашла нужный аргумент!
     - Знаешь, Вилка, - протянула Кристя, - ты в другой раз ври более убедительно! Если не хочешь брать меня с собой, так и скажи.
     - Что ты, - я попыталась оправдаться, - я рада бы, да не могу. Условие такое поставили - никаких несовершеннолетних.
     - Вилка, - очень серьезно сказала девочка, - многим моделям сейчас по пятнадцать-шестнадцать лет, а кое-кто еще моложе. Никаких фотографов не смутит даже десятилетняя девочка, если у нее есть соответствующие фигура и лицо!
     - Да? - изумилась я. - Думала, что приглашают к работе на подиуме лишь совершеннолетних.
     - Так вот, - закончила Кристя, - ври, но не завирайся. Ладно, не стану навязываться. Спасибо, сто лет мне поездка с тобой не нужна!
     Хлопнув дверью, она вынеслась во двор, я осталась сидеть над чашкой кофе в самом скверном расположении духа.
     Мерзкое настроение стало еще хуже, когда я прибежала на станцию. Над кассой трепыхался на ветру листок, вырванный из школьной тетради. Корявым почерком кто-то нацарапал на нем "Электропоезда на Москву отменяются до полудня, идет ремонт путей".
     Обозлившись, я хотела идти назад, но тут мимо платформы с ревом пронесся товарный состав. Я вернулась к кассе.
     - Один до Москвы.
     - Поезд будет в двенадцать десять, - меланхолично ответила кассирша.
     - Почему?
     - Объявление гляди.
     - Уже видела.
     - Чего спрашиваешь тогда?
     - Почему электрички не ходят?
     - Так написано же! Путя ремонтируют.
     Тут мимо платформы опять просвистел поезд, на этот раз пассажирский, скорый.
     - Но странно получается! - возмутилась я. - Товарные идут, экспрессы тоже!
     - Правильно, грузы пропускают и скорые, - кивнула кассир.
     - А электрички нет?
     - Да.
     - По какой причине?
     Тетка потеребила воротник кофты.
     - Груз оплачен, экспресс по расписанию следовает, все верно! Для электричек ремонт.
     - Идиотство!
     - Ты тут не ругайсси, это не мы придумали.
     - А кто? - закричала я, полная решимости разорвать в клочья "автора" замечательной идеи.
     Кассирша подумала мгновение и сообщила:
     - Министр путей, ему жалуйсси.
     - Но мне срочно в Москву надо.
     - Садись в автобус, - посоветовала баба, - и ехай до следующей станции...
     Она не успела договорить. Издавая отчаянные вопли, мимо пролетела электричка.
     - Почему она не остановилась? - затопала я ногами.
     - Так ремонт путя!
     - Но электричка идет!
     - Верно, к Москве.
     - Как же так, она едет, а пути чинят?
     - Ага.
     Нет, "умом Россию не понять". Объявлен ремонт железнодорожного полотна, но составы идут.
     - Простите, - поинтересовалась я, - объясните, в чем суть починки? Вы ведь только что посоветовали мне добраться на перекладных до другой станции, следовательно, там электричка остановится, я в нее сяду и доберусь до Москвы?
     - Да, - кивнула кассир.
     - Тогда в чем суть ремонта? - взвыла я.
     - В Пырловке до полудня посадки не будет.
     - Почему???
     - Ремонт путя.
     Я открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба.
     - Тьфу, пропасть, - рассердилась кассирша, - чего пристала? Русским языком талдычу: ремонт путя!
     Жди двенадцати. Меньше пить вечером надо, тогда утром шибче соображать будешь!
     Окошечко с треском захлопнулось, перед моим носом закачалась табличка "Закрыто"!

Глава 20

     В столицу я попала к часу и в полном унынии приехала к дому Людочки. Навряд ли она сидит в квартире, скорей всего, что и сегодня придется весь день шляться по городу, прижимая к себе пачку стодолларовых купюр. В шикарном подъезде дорогу мне опять преградил охранник. Но не успела я раскрыть рта, как знакомый голос произнес:
     - Арина, свет очей моих, плюшевый котик, с какой стати ты тут толкаешься?
     Я попятилась, есть только один человек на свете, разговаривающий подобным образом: милейший Федор, начальник отдела рекламы издательства "Марко".
     - Козленочек мой, - вещал рекламщик, - что ты здесь потеряла?
     - А ты? - пошла в атаку я.
     - Ну у меня тяжкая обязанность, выразить заклятому другу "Марко", хозяину "Нодоба" Алексею Мирскому соболезнования в связи с трагической кончиной жены. Эй, ты чего так в лице изменилась?
     - Людмила умерла? - в полном ужасе воскликнула я. - Когда? Позавчера она выглядела совершенно здоровой, бодрой!
     Федор нахмурился.
     - Ну-ка цыпа-дрипа, колись. Откуда знаешь Людмилу? Что связывает тебя с "Нодобом"? Очень интересно.
     - Я просто была знакома с Людой.
     - Да?
     - Да.
     - Ой, врешь.
     - Вовсе нет.
     - Зачем тогда сегодня к ней явилась? Не знала о ее смерти?
     Глаза Федора вспыхнули нехорошим огнем. Я испугалась. На первый взгляд рекламщик кажется идиотом, на второй - грубияном, на третий - шутом, человеком, для которого нет ничего святого. Но, пообщавшись с ним некоторое время, я очень хорошо поняла:
     Федор великолепный актер, старательно играющий роль хамоватого дурака. На самом деле он хитер, умен и расчетлив. И еще, ради "Марко" Федор готов на