дьми? Лечить эту напасть  не  умеют,
просто  пытаются притормозить процесс, но итог, как правило,
один:  полный паралич, потеря разума и смерть, что в  данном
случае, на мой взгляд, является не горем, а избавлением.  Не
всем ведь так везет, как Поле.
- Хорошо везение! Заведующая посмотрела в окно.
-  Трудно  осуждать  людей, жить с инвалидом  тяжело,  да  и
дорого. Всякие памперсы, лекарства... Много денег уходит,  и
они  не  у  всех есть, вот и стараются избавиться  от  таких
родственников. Впрочем, больным тоже несладко. Все на работу
убегут  и бросят одного. Хорошо еще, если до воды дотянется,
а  то  лежит до вечера голодный. А у Полины условия царские,
лучшая  сиделка  при ней. Ежи Варфоломеевич для  жены  любые
лекарства  приносит,  чуть в каком медицинском  журнале  про
новейшее средство напишут, тут же оно у Поли на столике.  Из
Америки,   Германии,  Франции...  Надеется  жену   на   ноги
поставить. Только толку!
Она  махнула  рукой. Я лихорадочно пыталась сообразить,  как
поступить, потом для себя неожиданно ляпнула:
-  Уж  извините,  обманула вас! Аккуратно накрашенные  брови
Вероники Глебовны взметнулись вверх.
- В чем?
- Мне не надо пристраивать тетю...
- Тогда зачем вы к нам?
Я собралась с духом и выпалила:
-  Живу в соседней с Ежи Варфоломеевичем квартире, знаю  про
ситуацию с Полиной, вот и решила предупредить...
- О чем? - недоумевала Вероника Глебовна.
- Господи, Отрепьев умер.
-  Бог мой! - воскликнула заведующая. - Ужасно. Инфаркт, да?
Я  ему  говорила: "Ежи, нельзя так рваться! Давай  переведем
Полину  в  обычную комнату". Ей ведь по большому  счету  без
разницы, где лежать. Все равно с кровати не встанет!  Ну  за
каким  чертом паралитику кухня и санузел? Помыться  в  общую
ванную  свезем!  Но  нет!  Платил  бешеные  деньги!  И   вот
результат!
Я  хотела  было сказать, что кардиолог покончил с собой,  но
потом передумала и тихо спросила:
- Что же теперь будет с несчастной? Вероника Глебовна тяжело
вздохнула:
-  Мне  очень  жаль Полину, как, впрочем, и всех  остальных,
вынужденных жить в Репневе, но, сами понимаете, держать ее в
люксе  не  смогу.  Эксклюзивные условия оплачены  до  января
будущего года, а потом...
- Выкинете на улицу?
-  Нет,  конечно, - возмутилась заведующая, - у  нас  бывают
подобные   случаи,  когда  у  платных  пансионеров   умирают
единственные  родственники. Тогда их содержат в  Репневе  на
.!i(e основаниях.
- На первом этаже?
-  Да,  -  сухо  ответила заведующая  и  добавила,  помолчав
секунду:  - Не могу же я из собственного кармана платить  за
всех,  да и нет у меня таких средств, на зарплату бюджетницы
живу!
Я  вспомнила  железные  кровати без белья,  столы,  накрытые
газетой,  почувствовала  в  носу  запах  тухлой  капусты   и
вздохнула:
- Бедная Полина! После люкса на первый этаж.
-  Может,  еще мать Ежи Варфоломеевича где деньги найдет,  -
сказала Вероника Глебовна.
- А у Ежи есть мать? - удивилась я. Заведующая кивнула:
-  Да,  пару  раз  сюда приезжала, правда, раньше,  а  потом
перестала, наверное, постарела.
- Может, умерла!
-  Да  нет, - покачала головой Вероника Глебовна,  -  звонит
иногда,   спрашивает:  "Как  там  Полина?"  Небось  надеется
услышать,  что  умерла и сына освободила. Надо  связаться  с
ней, пусть попробует деньги раздобыть.
- А заплатить может любой? Даже не родственник?
- Конечно, нам без разницы. Передаете в бухгалтерию сумму, и
все. У нас тут есть "группа миграции": Анна Севастьяновна  и
Ольга  Сергеевна. У их дочек нет средств на то,  чтобы  весь
год  оплачивать, вот и помещают в платное отделение на  три,
два,  а  то  и на один месяц, как получится. Мы всегда  идем
навстречу.
-  Дайте  мне  телефон  матери  Ежи.  Вероника  Глебовна  не
удивилась и не стала задавать вопросов, а просто ответила:
- В карточке Полины только адрес.
- Можно посмотреть?
Заведующая  встала,  подошла к большому  сейфу,  порылась  и
вытащила листок учета.
- Пожалуйста.
Я  уставилась на бумажку: "Борисова Полина Марковна, Девятая
улица   Ямского  Поля,  дом  восемнадцать,  строение  шесть.
Ближайшие   родственники:  Костоломова   Таисия   Федоровна,
Отрепьев Ежи Варфоломеевич, проживают там же, телефона нет".
Напротив  фамилии покойного кардиолога ручкой другого  цвета
был приписан адрес и два номера: мобильный и домашний, очень
похожий  на  хорошо  знакомый мне номерок  Бабкиной,  только
последние две цифры оказались другими.

                          Глава 11

Я  спустилась  вниз  и налетела на привезенную  из  больницы
старушку.  Та  несла  железную кружку, в которой  плескалась
горячая вода.
-  Вы  тут  еще?  - спросила бабка. - А я чаю  захотела,  да
опоздала!  Заварку расхватали, хорошо, кипятку досталось,  а
еще  гляди...  -  И  она с гордостью показала  одно,  слегка
надломленное  печенье. - Вон как мне сегодня свезло!  Лишнее
оказалось! Уж по какой такой причине сами не съели, не знаю,
только угостили на кухне. Припрячу на черный день.
Внезапно мне стало жаль бабушку до слез. Больная, никому  не
нужная, собирающаяся прятать в тумбочке печенье, потому  что
не  знает, получит ли еще одно... Господи, за что  ей  такая
старость? В желудке стало горячо, и я резко спросила:
- Вас как зовут?
-  Степанида  Петровна  Власенко, - с достоинством  сообщила
бабуся,  -  тысяча девятьсот двадцать первого года рождения.
Или, думаешь, совсем разум потеряла и ничего не помню?
Но я, не ответив, понеслась вновь наверх, в кабинет Вероники
Глебовны, вытаскивая по дороге из сумочки деньги, полученные
в  издательстве за детектив. Конечно, я намеревалась  купить
на  эту  сумму всем подарки, но ведь никто их не  ждет.  Две
тысячи словно с неба свалились, и жалеть их не стоит.
Процесс  оформления бумаг продлился почти  два  часа,  и  на
улице   я   оказалась  около  семи,  голодная,  уставшая   и
растрепанная.  Ехать к этой Костоломовой  Таисии  Федоровне?
Пока доберусь, натикает все девять, а многие пожилые женщины
рано  ложатся спать. Нет, лучше завтра, а сейчас надо домой,
хотя, учитывая тот факт, что у нас поселились Маринка,  баба
Клава и Ванька, спешить в квартиру совсем не хочется. Небось
в комнатах опять стоит крик.
Но в коридоре меня встретила тишина.
-  Наши  постояльцы умерли? - поинтересовалась я у открывшей
дверь Томуськи. Подруга усмехнулась:
- Марина и Клавдия Васильевна уехали!
- Насовсем?!
- Нет, только на три дня.
- И куда? Отчего нам такая радость?.
- На свадьбу их позвали, к родственникам.
-  Вот  счастье,  -  ликовала  я,  -  повезло  так  повезло!
Бракосочетание  -  дело обстоятельное,  с  большой  гульбой.
Рассчитывают  на  пару  дней,  а  там,  глядишь,  и   неделю
пропляшут! Надо Ленинида поторопить...
-  Ты  особо не прыгай, - охладила меня Томуся, -  Ваню  нам
оставили.
Я чуть не села мимо табуретки.
- Зачем? Вернее, почему? Томочка пожала плечами:
- Сказали, он им там помешает.
- И ты согласилась?
Тамара кивнула. Я всплеснула руками:
- Ну как тебя угораздило?
Хотя  странный вопрос. Томуська, с ее желанием вечно сделать
всем  хорошо, небось сама предложила проследить за шкодливым
мальчишкой.
- Тогда отчего в доме тихо?
Тамара засмеялась.
-  Только  что замолчал, потому что дала ему конфет.  Сейчас
съест...
-  А-а-а,  -  донеслось из кухни, - ложись, стреляю!  Умирай
быстро!
Я вздохнула, Ванька слопал сладкое.
- Сдохни живо.
- Сделай милость, замолчи, - ответил голос Олега.
- Куприн дома? - изумилась я и побежала в кухню.
Мрачный  супруг  сидел  у  стола, уставившись  в  тарелку  с
нетронутым ужином.
- Привет, как дела?
- Как сажа бела, - буркнул муж, - лучше некуда.
- Случилось что?
-  Кругом  одни  идиоты! - взвился мой майор.  -  Ты  только
представь, что Севка Лапин отмочил.
- Ну?
-  Приехали  на  труп, - принялся объяснять  Олег,  -  мужик
повесился,   прямо   в   комнате,  в   крохотной   гостиной.
Пятиэтажка, потолок на голове... Он ногами до пола чуть-чуть
не  достал.  И  правда, на первый взгляд  выглядело,  словно
парень  посередине  комнаты  стоит,  но  это  совершенно  не
извиняет   Севку,   хоть   он  и  "пашет"   вместо   Василия
Сергеевича...
Прихлебывая сладкий крепкий чай, я слушала мужа.  Постоянная
нехватка квалифицированных сотрудников - бич МВД. Поработает
человек   пару  лет  за  копеечный  оклад  и  сбежит.   Один
пристраивается в сыскное агентство, другой идет в охрану,  а
третий...  Третьи начинают служить криминальному бизнесу,  и
из  них,  к  сожалению, получаются настоящие профи,  отлично
знакомые с "кухней" районных отделений, умные, изворотливые,
безжалостные.
Вот  у  Олега сегодня и произошел казус. Криминалист Василий
Сергеевич заболел, и Севке Лапину пришлось разрываться между
двумя  группами. Сначала он помчался в Чертаново осматривать
девчонку,  выпавшую из окна, потом, свесив  язык  на  плечо,
полетел в Северное Бутово, где его поджидал Олег.
Внесясь  в комнату, где тихо покачивался на бельевой веревке
удавленник,  Лапин вытер рукавом потный лоб, не отдышавшись,
начал здороваться, пожимая коллегам руки.
- Привет, Олег, здорово, Мишка, салют, Генка...
Окончательно закрутившись, он поручкался с женой самоубийцы,
его матерью, сыном, затем подошел к висельнику... потискал у
него   ладонь  и,  бормотнув:  "Добрый  вечер,  парень",   -
осведомился у Куприна:
- И где ваш жмурик?
Оперативники   не  удержались  от  смеха.   Вдова   и   мать
распсиховались,   что  и  понятно.  Потом  обозленные   бабы
накатали  жалобу, и Олегу придется теперь принимать  по  ней
меры.
-  И  как  поступить? - злился муженек,  отпихивая  от  себя
полную тарелку. - Всем же понятно, что у Севки просто голова
кругом пошла.
-  Объяви ему порицание, - посоветовала Томочка, - и  теткам
приятно, и Севке ерунда. Ты лучше ешь!
- Не могу!
-  Сделай  милость,  поужинай, - попросила  я,  доставая  из
холодильника бутылочку пива, - Томуся потушила кролика.
- Не могу, зуб очень болит, - буркнул Олег и ушел к себе.
Мы  с  Тамарой  остались  смотреть  телевизор,  стараясь  не
замечать  носящегося по гостиной Ваньку. Паренек,  сжимая  в
руке пистолет, орал:
- Сдавайтесь, суки, терминатор пришел! Ложись, покемоны!
В   голове  у  несчастного  ребенка  была  дикая   каша   из
просмотренных фильмов. Потом я услышала, что  Олег  пошел  в
ванную,  и  заглянула туда. Муж, держась за  щеку,  рылся  в
аптечке.
- Так больно?
- Сейчас умру!
- Поехали к врачу!
- Ни за что!
Следующие  полчаса мы уговаривали Олега на поход к  доктору,
пугая    его   страшными   последствиями.   Наконец   супруг
согласился.
- Ладно, но только посмотреть! Никаких уколов и бормашины.
-   Конечно,  -  поспешила  согласиться  я,  -  эй,  Ванька,
одевайся, поедем на метро кататься!
- Что ты, - замахала руками Томочка, - одиннадцать натикало!
Ему спать пора!
-  Он  раньше  часа  не ложится и тебе  отдохнуть  не  даст.
Ничего,   прогуляется  с  нами!  -  пробурчала  я,  доставая
Ванькину куртку.
В  вагоне, несмотря на поздний час, оказалось много  народа.
Мрачный  Куприн  встал у двери, а мы с  Ваняшей  уселись  на
диванчик. Мальчишка качнул ногой и выпалил:
-  Твою мать, ботинок развязался! Сидящая около меня дама  с
элегантной сумкой поморщилась и сказала своей спутнице:
- Да уж, теперь детей не воспитывают, нарожают, и ладно.
Красная от злости, я дернула Ваню за рукав:
- Сделай милость, разговаривай нормально!
- Это как? - опешил паренек.
- Не употребляй плохих слов.
- Каких?
- Ну, вроде "жопа".
- Почему?
- Такого слова нет!
- Жопа есть, а слова нет? - бесхитростными глазами уставился
на меня Ваня, и я поняла, что он не издевается.
Ну откуда ребенку научиться нормальной речи, если и мать,  и
бабка  матерятся,  словно бомжи? Да и я сама  в  свое  время
набралась  от  мачехи  Раисы  "выражансов".  Правда,   Раиса
употребляла  их только в пьяном виде и, услыхав  на  трезвую
голову  от  падчерицы несколько глаголов и  существительных,
мигом выдрала меня ремнем, приговаривая:
- Не учись плохому, учись хорошему.
- Говори, как дядя Олег, - велела я.
- Так он молчит.
- И ты молчи! Если перестанешь ругаться, куплю подарок.
- Какой?
- Шоколадку.
- Ну...
Я решила простимулировать ребенка.
-  Вот  что,  Ваняша. Когда вернемся домой,  я  напишу  тебе
список   слов,  которые  говорить  нельзя,  и,   если   меня
послушаешься,  получишь на Новый год  железную  дорогу.  Сам
выберешь в магазине, любую.
- Суперски, - взвизгнул мальчик и осекся. - Так можно?
-  Пожалуйста,  - милостиво кивнула я. Ваня замолчал,  потом
ткнул пальцем в тетку, сидящую напротив.
-  Вилка, глянь, у тетки шуба из леопарда. Женщина, одетая в
манто из синтетики, улыбнулась.
- Правильно, - ответила я, - это леопард.
- А у той тигр.
- Верно.
- У двери из овечки.
- Точно.
Господи, он что, никогда не молчит? Обрадованный собственным
умом,  Ваняшка  крутил  головой в разные  стороны  и  громко
вещал:
- Опять леопард, овечка, кролик...
Люди  улыбались.  Потом мальчик притих. Я уже  обрадовалась,
что  ему надоело, но тут он вытянул вперед руку и указал  не
слишком   чистым   пальцем  на  даму,  на   плечах   которой
красовалось мохнатое пальто ядовито-зеленого цвета.
- А это из кого?
Чтобы отвязаться, я ответила:
- Понятия не имею.
- А я знаю, - заорал Ваняша, - из кикиморы болотной, из „...
кикиморы!
Народ грохнул, Куприн покраснел, дама, наоборот, посинела  и
весьма злобно прошипела:
-  Лексикон у вашего сынишки весьма обширен. Впрочем, яблоко
от яблоньки...
Но  тут  поезд подкатил к нужной нам остановке, я  вытолкала
Ваньку на перрон.
- Глагол „... говорить нельзя, понял?
-  ‚...  не  глагол,  - влез Куприн, -  а,  на  мой  взгляд,
прилагательное. Я обозлилась.
- Какая разница! Нельзя, и все!

                          Глава 12

В  поликлинике оказалась очередь. Ванька начал сновать между
креслами,  задевая  подлокотники.  Люди  вздрагивали.  Потом
мальчишка  придумал  иную забаву. Он разбегался  и  с  диким
визгом  скользил  по кафельному полу. Издавая  оглушительный
звук, Ваняша ухитрялся перекрывать неумолчный вой бормашин и
вопли  висящего  под потолком телевизора.  У  меня  заболела
голова.  Старуха с раздутой щекой, сидевшая через два  стула
от Куприна, недовольно поморщилась:
-  Зачем  ребенка с собой притащили? И так тошно, а  тут  он
мельтешит. Я промолчала.
-  Наверное, оставить не с кем, - ответила девушка, стоявшая
у двери в кабинет.
-  Один  посидит,  - ринулась в бой бабка, в  силу  возраста
ненавидящая всех здоровых, веселых и счастливых, - эка беда!
Нас  родители  с  года  бросали, и в поле.  Так  мы  и  избу
убирали, и коров доили, и щи варили! Я замуж выходила -  все
умела, а нонешние! Тьфу, только ноют: "Баба, купи конфетку".
Накось выкуси! У меня-то не было ничего, и тебе не дам!
-  Поэтому  вы такая злая, - вздохнула девушка,  -  понятно,
*.,/+%*a нереализованных желаний!
- Сама ты проститутка! - обиделась ничего не понявшая бабка.
- Одела юбку по самую не хочу и стоит, сесть боится!
-  Идите  вперед  меня, - предложила нам девушка,  когда  из
кабинета вышел пациент, - что мальчишку мучить.
Я  быстро втащила Куприна внутрь и всунула в кресло. Бледный
до   синевы,   муж   уставился  на   аккуратно   разложенные
никелированные железки и стиснул покрепче зубы. Врач,  милая
женщина лет тридцати пяти, сказала мне усталым голосом:
-  Лучше  в  коридоре подождите, мужчины  при  женах  всегда
капризничают.
Я пошла к двери, слушая, как она приговаривает:
-  Ну, ну, откроем ротик, только посмотрю, вот, видите, руки
без  инструментов. Дергаться не надо, вас плотно  привязали,
мы мужчин всегда к креслу привязываем, деваться некуда...
В  коридоре  продолжали  ругаться девушка  и  бабка.  Ванька
нарезал  круги по залу. Его круглая смышленая мордашка  была
до  ушей  перемазана  шоколадом.  Кто-то  угостил  ребятенка
конфетами.  Я  втиснулась в кресло и попыталась отключиться.
Время   тянулось,   словно  скучный  урок,   каждая   минута
превращалась   в   час.  Наконец  дверь   приотворилась,   и
высунулась медсестра.
- Следующий!
- Ты их пропустила, - взвилась бабка, - ступай взад.
- Сама туда иди!
- Проститутка!
- Старая карга, чего сюда заявилась?
- Зубы лечить, - неожиданно мирно ответила старуха.
-  Зачем  они тебе, злыдня, манную кашу жевать? -  хихикнула
девушка и проскользнула в кабинет.
- А где мой муж? - удивилась я. - Он не выходил.
-  На топчанчике лежит, - насмешливо пояснила медсестра, - в
обморок  упал.  Ему  Нинель Митрофановна  укольчик  сделала,
чтобы  зуб  вырвать,  а он и грохнулся после  этого!  Да  не
волнуйтесь,  у нас мужики частенько чувств лишаются.  Слабые
они  очень, нежные, не то что бабы. Нам аборт без наркоза  -
тьфу!
Не слушая глупые речи, я отпихнула ее и вбежала в кабинет.
Куприн цвета обезжиренного молока полулежал на кушетке.
- Тебе плохо!!!
-  Ужасно,  - прошептал муж, потом поднес руку к губам  и  в
страхе воскликнул: - Ой, кровь идет!
-  Естественно, - успокоила его докторица, - зуб  я  все  же
успела удалить.
- Кровь течет, - затравленно повторил муж, вновь устраиваясь
на кушетке.
- Потом перестанет.
- Я умру.
- Вы боитесь крови? Кем работаете? - спросила врач.
- Он служит в милиции, - ответила я, - и ничего не боится!
-  О  господи, - вздохнула медсестра, - вечно одно и то  же!
Будешь жить!
-  Нет,  мне  очень плохо, - прошептал Олег, - ноги  дрожат,
руки не слушаются, спина онемела... Отвезите в больницу.
-   Лена,   дай  ему  нашатырь,  -  приказала  врач,   потом
повернулась ко мне. - Уводите супруга.
- Но ему плохо!
-  Это от страха. Будет лежать здесь - еще хуже станет, а на
улице в себя придет.
Сгибаясь  под тяжестью стокилограммового Олега, я  выволокла
его в коридор и крикнула:
- Ваняша, пошли!
-  Чего  с ним? - засуетился мальчик, как всегда, выкрикивая
слова во весь голос. - Напился, да? Нажрался, как свинья?
Все сидевшие в зале мигом повернули головы в нашу сторону. Я
волокла Олега к двери.
-  Ой,  как напился, - причитал Ванька, - давай его по балде
„...,  он  в  себя придет. Бабка так всегда с дедом  делала,
пока тот не помер!
Сами  понимаете,  что  больше всего  мне  хотелось  надавать
Ваньке оплеух, но руки были заняты Олегом.
На  улице  я  прислонила  Куприна  к  стенке  поликлиники  и
принялась   ловить   машину.   Но   водители,   притормозив,
наталкивались  взглядом  на  "стекшего"  Куприна   и   мигом
нажимали на газ. Издали Олег смахивал на пьяного, и никто не
хотел  иметь  с  ним  дело.  Наконец  остановились  разбитые
"Жигули".
- Куда? - деловито осведомился небритый мужик.
Я обрадованно сообщила адрес.
- Не, - протянул дядька, - далеко, и потом, он чего, пьяный?
-  Домой хочу, - заныл Ванька, - жрать охота, замерз весь...
А-а-а, спать... а-а-а, жрать...
- Садись, - буркнул водитель, - двести рублей!
Он  заломил,  на мой взгляд, большую сумму, но  делать  было
нечего.  Я втолкнула в салон Олега, посадила Ваньку, рухнула
около  него на заднее сиденье и вздохнула... Кошмарный вечер
подходил к концу, зуб удален, скоро окажемся дома.
Внезапно Олег захрапел.
-  Эк  твоего  папку разбирает, - ухмыльнулся  шофер,  вертя
баранку, - здорово погулял, отдохнул на славу.
- Это не мой папка, - возмутился Ваняша.
- А кто? - полюбопытствовал водитель.
- Сосед мамкин.
-   Понятненько,  -  хмыкнул  дядька,  -  а  папка  где?   В
командировке небось?
- Не знаю, - грустно ответил Ваняша, - он от нас сбег, бабка
говорит, что папанька у „... матери за углом живет!
Водитель  чуть не въехал в угол дома, потом покачал головой,
но  ничего не сказал, и дальнейший путь мы проделали  молча.
Притомившийся  Ваняша навалился на меня всем телом,  изредка
бормоча:
- Спать охота.
Когда я протянула мужику две розовые бумажки, он буркнул:
- С тебя полтинник.
- На двести договаривались.
-  Ладно,  стану я с бабы-одиночки рубли сшибать, на  других
доберу.
Потом он помог дотащить Олега до лифта, всунул моего мужа  в
* !(-c и вздохнул.
-  Эх,  бабы!  Дуры  вы!  За фигом тебе  алкоголик?  О  сыне
подума