Перина зашевелилась, из-под нее показалось маленькое, с кулачок, личико, похожее на мордочку старой обезьянки.
     - Зачем вы кричите? - тихо спросила больная. - Лекарство вон там, на столике, а шприцы вы должны с собой принести. Чего так рано пришли? Обычно к вечеру укол делают.
     - Вы Ольга Ивановна? - тихо спросила я.
     - Ну да, - кивнула женщина и с большим трудом села.
     Выглядела бывшая директриса просто ужасно: высохшее тело, обтянутый кожей череп, и только глаза, большие, блестящие, свидетельствовали, что она еще жива.
     - Вы новенькая? - спросила больная. - Вроде я всех из диспансера знаю.
     - Извините, я не имею никакого отношения к медицине, мне нужно поговорить с вами.
     - Кто вы? Откуда? - Ольга Ивановна принялась лихорадочно задавать вопросы. - Зачем я вам понадобилась?
     Я осторожно села на колченогий стул и попыталась спокойно объяснить суть дела, но отчего-то взгляд Ольги Ивановны, горячий, лихорадочный, мешал мне сосредоточиться, и я бессвязно залепетала:
     - Яна... Леонид Фомин... Соня...
     Ольга Ивановна покраснела, потом вдруг сказала:
     - Жить мне два дня осталось!
     - Что вы! - я попыталась разуверить больную. - Вы ошибаетесь.
     - Врут все, - шептала умирающая, - вот доктор приходит и бубнит: "Милая, операция прошла чудесно", - но я знаю, он просто меня разрезал и снова зашил, уже ничем мне не помочь, скоро каюк. И что делать? В бога я не верю...
     Я растерянно замолчала. Попытаться убедить бедняжку в том, что она скоро встанет на ноги, было невозможно, уж очень плохо выглядела Ольга Ивановна. Но я все равно попыталась собраться с духом, открыла рот и...
     - Лучше молчите, - предостерегла меня Ольга Ивановна, - уж и не знаю, что вас ко мне привело.
     Я вот последнюю неделю, как поняла, что помираю, лежала и мучилась: ну кому правду-то рассказать, кому? Две подруги у меня есть, да им не покаяться. Священника позвать? Так я некрещеная, а тут вы появились. Может, бог-то и есть, коли он вас послал? Наверно, господь решил дать мне возможность излить душу. Может, мне покреститься?
     Я невольно поежилась, глаза женщины словно прожигали меня насквозь, даже голова слегка закружилась.
     - Вы меня сейчас выслушаете, - неожиданно твердым голосом сказала больная, - не отказывайте, иначе потом всю жизнь мучиться станете, что умирающей не помогли, хорошо?
     Я кивнула.
     - Вот и отлично, - Ольга Ивановна откинулась на подушку, - вот и ладно. Дело давно случилось, я ведь из хороших побуждений действовала, а вышло вон чего. Значит, слушайте. У моей мамы была лучшая подруга по имени Людмила Михайловна, а у той дочь Соня, она меня старше на несколько лет. Мама моя рано умерла, и Людмила Михайловна мне очень помогала. Они с Соней бедно жили, но мне всегда кусок давали, а тетя Люда порой и деньги совала... Я закончила педагогический и оказалась в Козюлине, воспитательницей в детдоме, по распределению отправили на два года, отказаться никак нельзя было.
     Оля начала работать в Козюлине и буквально через пару месяцев, неожиданно для самой себя, стала заведующей. Спустя полгода после назначения к ней приехала совершенно неожиданная гостья - Соня, да не одна, а со своими детьми. Оля очень удивилась. Во-первых, тесной дружбы между девушками не было, Соня всегда снисходительно относилась к дочери подруги матери.
     Во-вторых, Оля знала, что Сонечка очень удачно устроила свою судьбу, она стала женой известного писателя и ни в чем не знала нужды. Поэтому при виде Сони, дурно одетой и изможденной, Оля изумилась.
     - Что с тобой? - воскликнула она.
     Соня заплакала и рассказала невероятную историю. Ее муж-писатель наваял ужасную книгу, его выгнали из Союза, он запил... В общем, теперь Соне нечего есть и некуда податься с детьми.
     - А мама? - только и сумела спросить Оля.
     - Говорит, что пустит меня назад лишь одну, без детей, - всхлипнула Соня, - сделай милость, поговори с ней, а пока пригрей нас.
     Оля хорошо помнила добро. Когда она осталась без матери, Людмила Михайловна с распростертыми объятиями принимала ее у себя дома, поэтому Соню и детей Ольга пристроила у себя. Соню взяли уборщицей, детей оформили на воспитание. Потом, выбрав свободный денек, Оля поехала к Людмиле Михайловне.
     - Вы не волнуйтесь, - прямо с порога закричала она, - Соня у меня.
     И тут Людмила Михайловна вылила на голову Оли ведро невероятных сведений.
     - Соня - дура, - кричала она, - поломала жизнь и себе, и мне.
     Олечка, разинув рот, слушала всегда вежливую Людмилу Михайловну, а та, даже не пытаясь справиться с собой, выплескивала семейные тайны.
     Людмила воспитывала Соню одна, нахлебалась досыта нищеты и своей подрастающей дочери старательно вкладывала в голову простую мысль: любовь хорошо, но материальное благополучие лучше. Замуж нужно выходить за такого человека, который сможет обеспечить тебя и маму. Сонечка подросла и превратилась в красавицу. Мама была на страже ее чести, она старательно приглядывала за дочуркой и подбирала ей подходящего жениха, но глупая Сонечка неожиданно разбила все планы Людмилы. Она влюбилась в абсолютно неподходящего человека, начинающего писателя Леонида Фомина, и вышла за него замуж. Людмила Михайловна настолько осерчала на дочь, что даже не пришла на ее свадьбу. Жить молодые стали у Леонида. Теща не собиралась знакомиться с зятем-голодранцем, да еще глупая дочь, потерявшая от любви всякий разум, забеременела и родила двойню. Но тут вдруг Фомин внезапно стал популярен и богат, Людмила Михайловна мигом пересмотрела свои позиции и позвонила Соне. Теперь уже дочка, закусив удила, ответила:
     - Вот оно как! Были бедные, ты нас корила, а как завелись деньги - полюбила?
     Отношения опять прервались, обе женщины, затаив друг на друга обиду, не общались. А затем случилась беда, Леонид покатился вниз, и Сонечка, взяв детей, приехала к маме.
     Людмила Михайловна встретила дочь сурово.
     - Сама оставайся, - разрешила она, - разводись со своим писателем и живи дома, но детей твоих видеть не хочу. У меня нет ни денег, ни сил, чтобы поднимать их! Я предупреждала тебя! Ты не послушалась...
     Соня, плача, ушла от нее и решила обратиться к Ольге за помощью.
     Несколько часов Оля потратила на то, чтобы смягчить Людмилу Михайловну. Вернувшись в детдом, она сказала Соне:
     - Ты поезжай к маме, поживи с ней, авось все и наладится. Оформишь развод спокойно, поменяешь фамилию Фомина на девичью и на работу хорошую устроишься.
     - А дети? - спросила Соня.
     - Они пока тут побудут, в детском доме, ничего с ними не случится, - растолковывала Оля, - ребята тебе сейчас обуза.
     Соня уехала, Оле показалось, что она с явным облегчением оставила малышей, но упрекать Фомину было нельзя. Оля же, человек благодарный, хотела угодить Людмиле Михайловне.
     Уехав, Соня пропала. Она не возвращалась в Козюлино, не интересовалась, что с двойняшками, и Ольга снова подалась в Москву.
     Едва увидав ее на пороге, Людмила Михайловна перекосилась и, быстро шепнув: "Жди меня за углом, в булочной", захлопнула дверь.
     Оля покорно пошла в магазин. Туда вскоре примчалась Людмила Михайловна и огорошила девушку:
     - Ты, Олечка, к нам больше не ходи.
     - Почему? - изумилась директриса.
     Людмила Михайловна, нервно оглядываясь по сторонам, ввела ее в курс дела.
     - Соня взялась за ум, - вещала она, - развелась с этим мерзавцем Фоминым, с этой сволочью, дрянью, чуть не поломавшей ей всю жизнь! Она решила теперь слушаться меня! Да! Наконец-то до нее дошло: мама плохого не посоветует! Я свела Соню с изумительным мужчиной, он, уж поверь, далеко пойдет!
     Сделает блестящую карьеру. Короче, Соня выходит замуж! Дети ей не нужны! Пусть живут в приюте!
     Оля захлопала глазами:
     - Но ее будущий муж, он что, не знает о предыдущем замужестве?
     - Знает, конечно, - кивнула Людмила Михайловна, - но ему нравится Соня, наша семья, а пост Сережи пока невелик, однако я уверена, он достигнет небывалых высот!
     - Про то, что Соня выходит замуж за карьериста, я уже поняла, - буркнула Оля, - но что будет с детьми?
     - Естественно, мы о них Сергею не рассказали, - взвилась Людмила Михайловна, - кто же женится на женщине со спиногрызами. Пусть остаются в приюте. А ты сделай все, чтобы они не узнали, кто их мать, ясно?
     - Я не... - начала было Оля, но тут Людмила Михайловна решительно перебила ее.
     - Сколько я тебе помогала! - воскликнула она. - Извини, долг платежом красен! На, вот бумага, Соня написала отказ от двойни.
     Оля проглотила приготовленный монолог. Больше всего в жизни она боялась показаться неблагодарной.
     - Хорошо, - в конце концов выговорила она, - ребятишек воспитает государство, но Соня-то! Она не станет вспоминать их, мучиться?
     - Нет! - отрезала Людмила Михайловна.
     - Вы уверены?
     - Абсолютно. И потом, Сонечка беременна, - торжественно закончила Людмила Михайловна, - от Сергея. Будет воспитывать ребеночка и забудет про тех, от алкоголика.
     - Можно мне поговорить с Соней? - робко попросила Оля. - Все-таки хочется услышать ее мнение.
     - Соня у Сергея, - отрезала Людмила Михайловна, - и тебе туда не следует ходить. Лучше сделай так, чтобы отпрысков Фомина воспитывало государство, а Соню не таскали по кабинетам. Ты должна это сделать!
     С тяжелым сердцем Оля вернулась в Козюлино.
     С одной стороны, она понимала Соню, каждому ведь хочется благополучия и счастья. С другой - осуждала ее: ну как нормальная женщина может забыть детей от предыдущего брака, родить себе еще одного ребенка и быть счастливой?
     Довольно долго от Людмилы Михайловны и Сони не было слышно никаких известий. Оля решила, что женщины навсегда порвали с ней, дети спокойно подрастали в детдоме. Но тут неожиданно случилось непредвиденное. Людмила Михайловна сама заявилась в Козюлино. Оля просто обомлела, увидав ее на пороге.
     - Олюшка, дорогая, помоги, - кинулась к ней Людмила Михайловна.
     - Что случилось? - попятилась Оля и услышала новую историю про Соню.
     Та благополучно вышла замуж за Сергея, родила девочку, названную в честь бабушки Людмилой, и зажила с новым супругом. Сергей, как и предполагала Людмила Михайловна, стремительно шагал по карьерной лестнице, вернее, он летел по ней, перепрыгивая через ступени. Ей бы радоваться невероятным успехам супруга, но дура Соня влюбилась в шофера мужа, забеременела, и теперь счастье и материальное благополучие семьи поставлены под угрозу.
     - Дурее моей дочери не сыскать, - рыдала Людмила Михайловна, отталкивая стаканчик с валерьянкой, который подсовывала ей Оля, - нет бы вовремя рассказать мне, тихонько уладили бы дело! Так дотерпела бог знает до какого месяца и мужу призналась!
     Нет, ну не кретинка ли! И теперь у Сергея, у моего бедного несчастного зятя, два выхода: либо разводиться и этим поставить крест на своей карьере, либо воспитывать ребенка от шофера! Да! Ужасно!
     - Похоже, вы любите Сергея больше, чем Соню! - вырвалось у Оли.
     - Он меня из нищеты вытащил, - окрысилась женщина, - одел, обул, кормит, поит. А от Соньки одни неприятности, ничего хорошего! Безмозглая девка! С кем спать ляжет, от того и рожает! Крольчиха! - заорала Людмила Михайловна, потом, чуть поостыв, попросила:
     - Ты лучше помоги уладить дело тихо, без шума. Не сомневайся, я тебе заплачу, теперь-то деньги есть!
     Последняя фраза больно щелкнула Олю, но, памятуя о том, как Людмила Михайловна в детстве угощала ее тем, что имела, Оля сказала:
     - Хорошо. Работает у меня Антонина, у нее есть сестра Олимпиада, врач, акушер-гинеколог. Поговаривают, что она берется такие ситуации разруливать.
     Не за так, конечно.
     - Олечка, - взмолилась Людмила Михайловна, - век тебе благодарна буду.
     Антонина с Олимпиадой взялись за дело. Ребеночка, плод преступной любви, Оля должна была потом пригреть в приюте...
     "Ничего себе, - подумала я, - да ведь Антонина скрыла от меня то, что инициатива в этом деле исходила от нее. Мол, муж Сони неизвестно как узнал про Олимпиаду. Ну теперь мне все ясно!"
     - И как бы вы взяли к себе ребенка? - удивилась я.
     Ольга Ивановна вздохнула:
     - А просто. Утром пришла бы на работу и обнаружила на крыльце сверток с малышом, такое случается.
     Так и сделали. Оля внесла мальчика в дом, поскольку никаких документов при новорожденном не имелось, его назвали Алешей и дали ему фамилию Мирский.
     - Алексей Мирский? - подскочила я.
     - Ну да, - кивнула Оля, - дело было в мае, первого числа, в праздник мира и труда, отсюда и фамилию придумали - Мирский. Хотели сначала Майским записать, но доктором у нас Евгения Сергеевна служила, жутко в, приметы верила, она и не дала это сделать. Сказала, всю жизнь маяться будем.
     - Алексей Мирский, - потрясение произнесла я, - владелец издательства "Нодоб". Значит, он родной брат Яны и сводный брат своей жены? Господи, как же такое получилось?
     Но Ольга Ивановна, похоже, не заметила моего вопроса.
     - Двойня опять у Сони родилась, бывают женщины, запрограммированные на двойняшек, - продолжила она, - но ей об этом не сказали. Мальчика ко мне привезли... Девочку же Олимпиада себе оставила.
     Справку сама о рождении ребенка выписала, никто и не удивился. Толстая она была, Липа, словно носорог, у такой и беременность незаметна.
     Ольга Ивановна закашлялась, а потом продолжила:
     - Вот так в моем детдоме и оказалась куча детей Сони. Двое от Фомина и один от шофера. Первых звали Катя и Роман Фомины, а второго Алексей Мирский, ну а затем произошел пожар. Горе страшное, Катя погибла, задохнулась в огне, а Рома и Алеша выжили.
     Ольга моментально соединилась с Людмилой Михайловной и, плача, сообщила ей:
     - Девочка умерла.
     - А мальчик? - быстро спросила та.
     - Роман жив.
     - Ну, вот что, - протянула Людмила Михайловна, - я Соне скажу, что все померли, ей спокойней будет! Значит, имей в виду: оба сгорели.. Вот как все славно получилось! Прямо лучше не бывает.
     - Эй, погодите! - воскликнула я. - Людмила Михайловна не знала про Яну? И про Алексея?
     - Олимпиада подружилась с Соней, - объяснила Ольга Ивановна, - та решила забрать Яну себе. Людмиле Михайловне сообщили, что младенец умер при родах, то же самое сказали и Сергею, мужу Сони.
     Кстати, он очень непрозрачно намекнул Олимпиаде, когда договаривался обо всем, что ребеночку хорошо бы живым на этом свете не быть. Поэтому и Людмила Михайловна, и Сергей были уверены: плод преступной страсти погиб. А о том, что детей родилось двое, не знала даже Соня... Кстати, Олимпиада небось за смерть новорожденного много денег огребла.
     Собственно говоря, на этом одна история заканчивалась и начиналась совсем другая, не менее интересная.

Глава 32

     Шло время. Ольгу Ивановну осудили, лишили права когда-либо работать в детских учреждениях и отправили отбывать срок. Правда, на зоне она провела немного времени, попала под амнистию. Вернувшись в Козюлино, Ольга Ивановна стала работать в библиотеке, много лет она старательно обходила тот край городка, где располагался отстроенный заново детдом. Потом, постепенно, боль утихла, но все равно в район Магистральной улицы Ольга Ивановна старалась без необходимости не соваться. Ей очень хотелось забыть прошлое, она никогда более не встречалась с Людмилой Михайловной и Соней, но с Олимпиадой и Антониной сталкиваться приходилось. Козюлино-то невелико. Ольге почти удалось похоронить воспоминания о детях и пожаре, но тут вдруг на свет явился призрак и постучал в ее дверь, вернее, он позвонил.
     Ольга Ивановна открыла и удивилась. На крыльце стояла худенькая, хорошенькая девочка.
     - Это вы были директором детского дома? - с места в карьер поинтересовалась она. - Давно, когда он погорел?
     - Да, - оторопела Ольга Ивановна.
     - Вы-то мне и нужны, - хмыкнула девушка и весьма бесцеремонно, не спросив разрешения у хозяйки, вошла в дом.
     - В чем дело? - возмутилась Ольга Ивановна.
     - Меня зовут Яна Гостева, - представилась незнакомка, - я дочь Олимпиады Гостевой, она умерла, теперь я живу у Тони, ее сестры. Но на самом деле моя мать, я имею в виду настоящую маму, жива. Вы-то хорошо знаете всю историю. Ну-ка расскажите ее мне!
     - Ты о чем толкуешь? - залепетала Ольга Ивановна.
     - Ой, - скривилась Яна, - только не надо врать, мне Антонина все рассказала. Ладно. Значит, так. Мне дико нравится один парень, Алеша Мирский, у нас с ним роман, да только тетка, как услыхала его имя, прямо взбесилась. Прицепилась к Алеше, допрос натуральный устроила: кто он, откуда, где его родители, потом заорала: "Я тебя великолепно по детдому помню!"
     Алеша попытался спокойно ответить на вопросы предполагаемой тещи. Да, он вырос в приюте, родителей не знает и очень беден, но любит Яну и готов работать день и ночь, чтобы обеспечить жену. И вообще у него в голове полно планов, только для их осуществления не хватает денег.
     Любой бы женщине понравился серьезно настроенный юноша, думающий о семье, а не о сиюминутных радостях. Но Антонина неожиданно повела себя очень странно. Она разоралась, вытолкала Алешу вон и заявила Яне:
     - Через мой труп состоится эта свадьба! Ищи другого жениха!
     Яна попыталась спокойно поговорить с Антониной, но у той словно снесло крышу.
     - Никогда, ни за что, - трясла она головой, - ни в жизни...
     Видя, что Антонина просто потеряла рассудок, Яна стала действовать решительно. Схватила сумку и принялась кидать туда свои вещи.
     - Ты куда? - насторожилась Тоня.
     - К Алексею!
     - Не пущу.
     - А я тебя и не спрашиваю, ты мне никто, - завопила Яна, - ясно, никто!
     Тоня стала вырывать у нее саквояж. Яна не выпускала сумку, завязалась драка, в которой явный перевес оказался на стороне сильной молодой девушки.
     Отшвырнув рыдающую тетку, Яна выбежала на лестницу.
     - Постой, - завопила Тоня, - мерзкое дело получится! Он твой родной брат.
     Яна чуть не врезалась лбом в стену.
     - Офигела, да? - взвизгнула она.
     - Родной, - прошептала Тоня, - он тебе говорил, когда у него день рождения?
     Яна швырнула сумку на пол.
     - Как и у меня, первого мая.
     - Вот видишь!
     - Ну и что такого, - ухмыльнулась девушка, - полно мужиков, которые в Первомай родились, они что, мне все братья?
     - Ты сядь, - еле слышно проговорила Тоня, - и выслушай меня.
     Яна пнула ногой сумку.
     - Только не бреши, - предупредила она, - хуже будет.
     Когда Тоня завершила рассказ, Яна затрясла головой.
     - Значит, эта Соня нас бросила, всех? Двоих от первого брака, а потом меня с Лешкой.
     - Про мальчика она ничего не знала, - принялась оправдывать Соню Антонина, - а первых деток считала погибшими при пожаре. Тебя же мать не бросила, денег дает...
     - А еще у нее есть любимая доченька, - протянула Яна, - вот уж кому повезло больше всех. Мы, следовательно, по детдомам и деревням маемся, живем в нищете...
     - Яна! - возмутилась Тоня. - Ты-то все имеешь.
     - Ага, - надулась девица, - сначала в Мирске, а потом в Козюлине. Вот классно звучит: откуда вы приехали? Из Козюлина, обхохотаться можно. Небось та девчонка, от богатого мужа, имеет и комнату свою...
     - Ты тоже не в общей живешь!
     - В Козюлине! И одета она шикарно, в институте учится!
     - На себя посмотри, чего тебе не хватает?!
     - И глядеть нечего, с толкучки шмотки, - заорала Яна, - из дерьмовских рядов. Почему она не меня, а ее выбрала? Чем та лучше? Вот поеду и убью ее!
     - Кого? - испугалась Тоня.
     - Сестрицу, - завизжала Яна, - зарежу ножиком, а потом матери сообщу. Заявлюсь к ней и скажу:
     "Здрассти, Соня, я Яночка, ваша брошенка. Теперь вы для меня все делать станете, не то расскажу всем о вашем позоре, ясно?"
     - Ты с ума сошла!
     - Вовсе нет.
     - Господи, замолчи.
     - Давай адрес.
     - Чей?
     - Сони.
     - Не знаю его.
     - Врешь!
     - Ей-богу!
     - Ты мне всю жизнь врала!
     - Нет, - закричала Тоня, - Липа тебе еще когда ра