аном, в мое горло полилась обжигающая
жидкость с резким запахом водки. Потом налетела темнота.
   Я брела по раскаленной африканской пустыне, с трудом вытаскивая  ноги
из желтого песка. Пить хотелось безумно. Больше всего раздражал огромный
ватный халат, в который было закутано тело. Тяжелый, жаркий, он сковывал
движения и доставлял ужасные неудобства. Попробуйте  сами  походить  под
палящим солнцем, завернувшись в стеганое неподъемное одеяние. Пару раз я
попыталась избавиться от  одежды,  но  не  тут-то  было,  отвратительная
хламида сидела, словно приклеенная. В конце концов, собравшись с силами,
я рванула хламиду и.., села в кровати.
   Значит, это был сон. Будильник показывал десять  утра.  Я  глянула  в
зеркало, стоящее на тумбочке.  Не  женщина,  а  оживший  кошмар.  Волосы
всклокочены и торчат в разные стороны, лицо помято, а  вместо  глаз  две
щелочки.
   - Эй, доча, оклемалась? - спросил, входя в спальню Ленинид.
   - Да, - простонала я, хватаясь за виски, голова болела  немилосердно.
- Что со мной было? Папенька пожал плечами:
   - Простыла крепко, под дождик попала и скопытилась.
   Я недоверчиво поджала губы. Вымокла и заболела? С  трудом  верится  в
такое. Мое детство прошло в условиях, приближенных к фронтовым. Едва мне
стукнуло четыре года, Раиса заявила:
   - Большая теперь, могешь из садика сама домой  добираться.  На  какой
свет дорогу переходят?
   - На зеленый, - пискнула я.
   - Ну и  хорошо,  -  повеселела  мачеха.  Очевидно,  она  предупредила
служащих в  детском  саду,  потому  что  ровно  в  семь  воспитательница
командовала:
   - Тараканова, собирайся.
   Садик мой был круглосуточным, часть группы ночевала тут, других детей
забирали родители. ?Домашние? вечно хвастались перед ?Садовскими?:
   - Меня мамка любит, а тебя нет.
   Тем, кто ночевал в детском учреждении, оставалось  только  рыдать.  Я
очень не хотела жить в садике, поэтому дважды воспитательнице  повторять
не  приходилось.  Весной  и  ранней,   теплой   осенью   девочка   Виола
выматывалась на улицу, только поменяв тапки на сандалии. Зимой следовало
долго одеваться. Процесс натягивания колготок,  рейтуз,  шарфа  и  всего
остального очень раздражал. Каждый раз я норовила надеть  платье,  потом
шубу и шапку. Колготы, кофты,  варежки  просто  заталкивала  в  пакет  и
убегала.  Воспитательнице  было  не  до  меня.  Она  вообще  не  слишком
заботилась о малышке со странным именем Виола. Впрочем, теперь я понимаю
почему.
   Дети дошкольного возраста, как правило, беспомощны. Их нужно одеть на
прогулку, потом раздеть, кое-кто плохо  ест  самостоятельно,  другие  не
умеют умываться... В группе тридцать  малолеток,  и  на  них  приходится
всего по одной няне и воспитательнице. А теперь посчитайте. Три  десятка
ребятишек, это  значит,  что  только  на  одну  прогулку  следует  одеть
шестьдесят валенок и столько же рукавичек, тридцать шарфиков и  шапочек,
застегнуть сто восемьдесят пуговиц, натянуть рейтузики. Знаете,  за  что
родители приплачивают няне?  За  то,  чтобы  последним  одела  и  первым
раздела карапуза. Меньше вспотеет и не заболеет.
   Я же умела все делать сама, даже завязывать длинные тонкие коричневые
шнурки аккуратным бантиком. У Раисы были простые методы  воспитания:  не
умеешь сама есть ложкой, сиди голодной, не в состоянии нацепить ботинки,
топай босиком.
   Иногда я прибегала домой и тряслась под запертой дверью, мачеха могла
задержаться на работе, не волнуясь о падчерице. Окоченев окончательно, я
вытаскивала из сумки вещи и принималась утепляться.  Колготки  надевала,
стоя прямо босиком на  грязных  ступеньках.  И  вот  удивительное  дело.
Присмотренные дети из благополучных семей, приходившие  и  уходившие  из
садика вместе с мамами или бабушками, которые тщательно укутывали  своих
чадушек, все время болели, постоянно кашляли и температурили. Я же могла
пробегать всю прогулку по лужам и потом  топать  домой  без  колготок  -
простуды и разнообразные детские болячки обходили меня стороной.
   Способность стойко сопротивляться инфекциям сохранилась у меня  и  во
взрослом возрасте. Не  помню,  когда  в  последний  раз  укладывалась  в
кровать с простудой, и вот, пожалуйста. Ухитрилась  подцепить  заразу  в
самый ненужный момент.
   - Ты почему дома? - разозлилась я на Ленинида.
   - Так  суббота  же,  -  попятился  папенька.  Я  села  на  кровати  и
попыталась кое-как собрать расползающиеся мозги в кучу. Как  суббота?  В
четверг я ходила к неприступной бабушке Клавдии Васильевне, потом попала
под ливень и заработала температуру.
   - Сейчас пятница!
   - Суббота.
   - Пятница!
   - Ну е-мое, вечно на своем  настаиваешь,  -  возмутился  папенька,  -
накось, глянь.
   И он сунул мне под нос газету ?Московский комсомолец?.  Я  уставилась
на первую страницу. Суббота!
   - А куда подевалась пятница?
   - Ты ее проспала.
   - Как это?
   - В четверг задрыхла и только что проснулась. Я безмерно удивилась.
   - Ну надо же! Ленинид усмехнулся:
   - Зато выздоровела, я тебя вылечил.
   - Чем?
   - Водки дал, с перцем и хреном. Ага, теперь  понятно,  отчего  голова
раскалывается.
   - Кто у нас дома? - пробормотала я, нашаривая тапки.
   - До фига народу, но все свои.
   - Кто? - поинтересовалась я, пытаясь  удержаться  на  подламывающихся
ногах.
   - Тамарка с Никиткой, Светка, Туська,  Колька,  Владимир  Николаевич,
Криська, - начал методично перечислять папенька.
   - А Семен с Олегом?
   - На работе они.
   Я побрела в ванную. Наши с Тамарой мужья очень хитрые. Им  совершенно
неохота ?наслаждаться? семейным  уютом,  поэтому  и  майор,  и  издатель
обязательно придумают для  себя  занятие  в  выходные.  У  Куприна,  как
правило, речь идет о поимке особо опасного государственного преступника,
а у Сени возникают неразрешимые трения с типографией.
   После того, как я подержала голову под ледяной  водой,  стало  легче,
умение соображать почти вернулось. Я включила фен и  попыталась  кое-как
уложить стоящие дыбом пряди.
   - Вилка! - заорали за спиной. Руки разжались, гудящий фен шлепнулся в
рукомойник. Я повернулась.
   - Света, разве можно так визжать!
   - Так шумит аппарат, думала, ты не услышишь, -  оправдывалась  первая
маменька, - не переживай, ничего не сломалось  и  не  разбилось!  Мне  с
тобой поговорить надо.
   - Здесь?
   - А больше негде.
   Это верно, хоть наша квартира и большая, но спрятаться  в  ней  можно
лишь в санузле. И то ненадолго. Несмотря на то, что у нас две  ванные  и
два  туалета,  кто-нибудь  обязательно  станет  ломиться  туда,  где  вы
пытаетесь обрести покой, с воплем:
   - Эй, открывай скорей.
   - Что случилось? - спросила я,  садясь  на  биде.  Маменька  смущенно
закашлялась.
   - Говори живо, - поторопила я.
   - Хорошая ты. Вилка, - вздохнула  Светка,  -  другая  бы  взашей  нас
вытолкала.
   - Я хотела это сделать, да Томуська остановила.
   - Тамара вообще святая, и Ленинид замечательный, я к вам привыкла.
   - Мы к тебе тоже, - осторожно сказала  я,  не  понимая,  куда  клонит
тетка, - шьешь отлично, вон Кристина каждый день в новой юбке щеголяет.
   - Мне предложение сделали, замуж зовут.
   - Да ну? - фальшиво удивилась я. - И кто?
   - А Николай и Владимир Николаевич, оба сразу, - улыбнулась  Света,  -
только придется одного выбирать. Второй пусть Туське достается, она тоже
ничего, не вредная.
   - Кто же вам больше по сердцу?
   Света тяжело вздохнула.
   - Да никак не решим, оба хороши. Может, монетку бросить? Завтра хотим
документы в загс нести.
   - Так у тебя же паспорта нет, а справка об  освобождении  утеряна,  -
удивилась я, - о каком загсе может идти речь.
   - Хорошая ты. Вилка, - не к месту сказала Света, - прямо не знаю, как
и начать.
   Помолчав минуту, она приоткрыла дверь и велела:
   - Давай сюда.
   В ванную тенью шмыгнула Туся.
   - Так тебя полюбила, - мигом заявила она, - уж не серчай.
   - Маменьки, - ехидно сказала я, - если боитесь, что рассержусь  из-за
того, что собрались замуж, то абсолютно зря... Дай  вам  бог  счастья  и
удачи, только решите, наконец,  кто  чьим  супругом  станет,  и  дело  с
концом. Честно говоря, мне уже и не слишком интересно, кто  из  вас  моя
кровная родственница, воспринимаю обеих словно подруг.
   Внезапно Туся зашмыгала носом.
   - Мы тебе этого не забудем, считай нас тетками, завсегда поможем.
   - Ладно, -  прервала  я  поток  благодарностей,  -  сегодня  попробую
попросить Олега, чтобы помог вам восстановить документы, и под венец.
   Маменьки переглянулись, Светка пробурчала:
   - Ну, давай.
   - Почему я? - шарахнулась об умывальник Туся.
   - Ладно...
   Света вздохнула, так набирает в легкие  воздух  пловец,  собирающийся
нырнуть под воду, на секунду задержала дыхание, потом решительным жестом
вытащила из кармана бордовую книжечку.
   - На, смотри.
   Ничего не понимая, я раскрыла паспорт и растерянно прочитала:
   - Федоськина Светлана Михайловна. Это кто?
   - Я, - ответила первая маменька.
   - На, - сунула мне в руки паспорт Туся.
   - Малофеева Валентина Николаевна. Ничего не понимаю.
   - Мы не твои матери, - хором ответили бабы.
   - А кто?
   Света потерла ладонью лоб.
   - Слушай. У нас с Валькой жизнь похожа, как у инкубаторских...
   Из ее рта полился рассказ, я сидела на жестком биде, чувствуя себя  в
центре мексиканского сериала. От удивления даже голова перестала болеть.
Глава 27

   Светлана и Туся, я стану звать Валентину так, потому что  привыкла  к
этому имени, встретились в ночлежке, в  одном  из  домов  для  бездомных
бродяжек, который открыл сердобольный  Лужков.  Судьбы  теток  и  впрямь
оказались похожи. Светлана жила с мужем и его сыном  от  первого  брака.
Супруг умер, пасынок женился. Оборотистая невестка быстро забеременела и
решила, что в  одной  комнате  с  младенцем  ей  будет  тесно.  Свету  с
жилплощади она выжила  за  полгода,  применяя  давно  известные  методы:
подсыпала женщине стиральный порошок в суп, подкладывала в фарш  пурген,
запретила пользоваться ванной, туалетом, кухней. Пасынок был на  стороне
жены. Один раз распоясавшаяся баба толкнула Свету,  и  та  ударилась  об
угол стола головой.
   - Эх, жаль, не подохла, - заявила невестка,  -  ну  ничего,  авось  в
следующий раз получится.
   Понимая, что вздорная  баба  ее  просто  убьет,  Света  испугалась  и
убежала. Какое-то время она  жила  по  подругам,  но  вскоре  ей  начали
намекать, что пора бы и честь знать.  Наступала  зима.  Не  было  теплой
одежды, обуви, а пенсия крошечная. Света опустилась, спала  в  подвалах,
начала побираться. Пить не пила, у нее с  юности  стойкое  отвращение  к
алкоголю. Затем ударили морозы, стало совсем плохо.  Один  раз  ?синяк?,
собиравший у метро бутылки, рассказал  бедолаге  о  приюте  для  бомжей.
Несчастная Светлана шла туда двое суток, потому что ни  в  метро,  ни  в
автобус ее не пустили. В душе у нее не было даже надежды,  скорей  всего
никакого приюта нет  и  придется  замерзать  на  равнодушных  московских
улицах. Светлана настолько измучилась, что мысль о близкой кончине ее не
пугала. Чему быть, того не миновать.
   Но к огромному Светиному изумлению, по  указанному  адресу  и  впрямь
действовала ночлежка, сотрудники которой  отнеслись  к  ней  приветливо.
Выдали кусочек мыла,  полотенце,  отправили  в  душ,  а  потом  снабдили
чьей-то старой, но чистой одеждой. В  приюте  кормили,  не  шикарно,  но
сносно, а на ужин даже дали к каше банан. Когда же служащие узнали,  что
Света бывшая портниха, ей разрешили оставаться в ночлежке днем, посадили
в маленьком закутке и велели шить обновки для  начальства.  Светлана  не
задумывалась о будущем, зиму бы пережить, и ладно.
   Туся попала в приют раньше. Она тоже была портнихой,  оказавшейся  на
пенсии по инвалидности, в свое время ей неудачно удалили желчный пузырь.
У нее тоже скончался муж, и она осталась с ребенком, с дочерью. Потом  в
доме появился зять, затем сразу двое близнецов.
   - Не хотите,  мама,  поправить  здоровье  в  санатории,  -  предложил
ласково муж дочери.
   Кто же откажется от хорошего? Туся отбыла в августе в пансионат. Зять
не пожадничал, приобрел путевку аж на сорок восемь дней,  решил  уважить
тещу. Туся гуляла по лесу, наслаждалась природой, отдыхала. Но когда  30
сентября вернулась домой, ее ожидал сокрушительный сюрприз.
   Дверь открыла посторонняя женщина. Не пустив Тусю  даже  в  прихожую,
она заявила:
   - Квартира продана, тут теперь мы живем. Сначала Туся  обалдела.  Как
зять и дочь сумели продать квартиру, не поставив об этом  в  известность
прописанную в ней по закону мать и тещу, осталось  загадкой.  Но  потом,
общаясь с такими же, как она,  выброшенными  и  ненужными  людьми,  Туся
поняла, что афера проста, как плевок. Просто ее  родственники  подкупили
кого надо в домоуправлении и нашли не слишком честного нотариуса.
   Первое время она, как и Света, скиталась по знакомым.  В  милицию  не
обращалась, в  суд  не  подавала,  просто  мыкалась  у  людей,  работала
домработницей ?с проживанием?, потом няней, ну а затем пришла  в  приют.
Тусю тоже посадили шить.
   Их поселили в одной комнате на десять человек. Кровати женщин  стояли
почти рядом,  через  одну.  Вот  на  той,  ?серединной?,  койке  женщины
менялись постоянно, и однажды там очутилась худая, изможденная, по  виду
очень больная женщина, бывшая зэчка Коломийцева Светлана Алексеевна. Она
мучилась бессонницей и по  ночам  рассказывала  Свете  и  Тусе  о  своей
непутевой жизни. О брошенной в  младенчестве  дочке  Виоле,  о  муже  со
странным и смешным именем Ленинид,  о  посадках,  пьянстве,  замужестве,
рожденных детях...
   - Эх, - хрипела Света, уставясь  в  незанавешенное  окно.  -  Мне  бы
только сил  набрать.  Отъемся  чуток  и  поеду  к  Лениниду,  мы  с  ним
официально не разводились, Виола-то выросла, уж не бросит меня,  возьмет
к себе! Другие-то дети на Украине, за  границей  теперь,  а  Виола  тут,
рукой подать.
   Света и Туся молчали, у них было собственное мнение  о  благодарности
детей, но ведь не отнимать же у несчастной последнюю надежду!
   А Коломийцева каждую ночь все более подробно  рассказывала  о  первой
семье. Из ее слов выходило, что Ленинид  просто  святой,  этакая  помесь
матери Терезы с князем Мышкиным.
   - Он не способен никого обидеть, - сообщала несчастная больная,  -  а
Виола просто отличная девка, она меня обожает. Вот только  чуть  в  себя
приду - и в путь, адрес-то я точно знаю, на прежнем месте Ленинид, мне в
справочной сказали.
   Словно молитву, она шептала название улицы, номер дома и квартиры,  и
постепенно Туся со Светой начали ей завидовать. Им-то идти было  некуда,
а соседку по комнате ждала  семья.  Света  и  Туся  как-то  забыли,  что
Коломийцева видела свою дочь в последний раз давно, более  тридцати  лет
назад.  Виола  была  несмышленым  младенцем,   да   и   Ленинид   небось
давным-давно позабыл про непутевую женушку. Эта простая мысль не  пришла
швеям в голову, если честно, их обуревала черная зависть.
   Коломийцева пережила зиму, она скончалась  в  первый  день  весны.  А
тридцатого марта директриса приюта вызвала к себе Свету и объявила  той,
что больше держать женщину у себя не может.
   - Наш центр всего лишь временное пристанище, - объясняла она.
   - И куда мне, - безнадежно спросила Света, - вновь на улицу?
   - Нет, конечно, оформим  документы  в  дом  престарелых,  -  пояснила
директриса.
   Света вернулась в комнату в подавленном настроении. Дом  престарелых!
Муниципальная  темница  для  несчастных  стариков,   где   обслуживающий
персонал распоряжается бедолагами, как хочет. Но альтернативы нет.  Жить
на улице она больше не сможет.
   Ночь  пролетала  без  сна.  В  какой-то  момент,  переворачиваясь   в
очередной  раз  с  боку  на  бок,  Света  наткнулась  глазами  на  койку
Коломийцевой. Там теперь вовсю храпела грузная старуха.
   Внезапно в голову  пришло  решение.  Надо  поехать  к  этой  Виоле  и
постараться у нее остаться. Из рассказов Коломийцевой следовало, что она
добрая.
   Сказано - сделано. Наврав начальнице, что хочет сдать за деньги кровь
в Боткинской больнице, Света получила паспорт и отправилась  по  адресу,
который,  слушая  долгими  ночами  бесконечные  рассказы   Коломийцевой,
выучила наизусть. Разоблачения она не боялась, за три  десятилетия  люди
меняются коренным образом.
   Представляете теперь ее изумление, когда в квартире  появилась  Туся,
которой в голову пришла та же идея!
   Светлана замолчала и затеребила полотенце.
   - Ты нас того, не это..., - забубнила Туся, - ну, в  общем...  Сейчас
замуж выйдем, ну и...
   - Где похоронили Коломийцеву? - отмерла я.
   - Кто ж знает, - развела руками Света, - бомжей попросту успокаивают,
сожгут в крематории, и все - ни могилки, ни памятника, словно и  не  жил
человек совсем.
   - Ты нас не гони, - прошептала Туся, - мы  поможем  во  всем,  сейчас
Никитка подрастет, станем с ним по очереди сидеть. Ты как, Светка?
   - Я за милую душу, - с жаром воскликнула женщина, - буду ему и Кристе
бабкой, а Вилке с Томкой теткой!
   Они замолчали. Я попыталась встать с  биде,  но  не  смогла,  в  ноги
словно кто-то налил минеральную воду. Пузырьки  бегали  от  щиколоток  к
коленкам, а ступней словно не было.
   -  Но  Света  так  подробно  рассказывала  о   зоне,   -   ошарашенно
пробормотала   я,   -   столько   деталей:   шитье,    условно-досрочное
освобождение... Откуда она про это знает?
   - Убедительной я хотела  казаться,  -  вздохнула  Света,  -  боялась,
догадаешься, что я самозванка.
   - В приюте девяносто процентов бывших зэчек, -  отмахнулась  Туся,  -
поговоришь с ними, и словно сама срок мотала, все расскажут, с  деталями
и мелкими подробностями.
   - Эй, Вилка, - тихо спросила Туся, - ты чего? Я пыталась справиться с
собой. Терпеть не могу плакать, последние лет тридцать рыдаю  только  от
злости, но сейчас к горлу подступил комок,  а  в  глазах  стало  горячо.
Никогда я не думала о своей матери, а вот теперь нет  и  могилы,  некуда
прийти и сказать:
   - Здравствуй, это я.
   Не знаю, отчего мне было так плохо, я ведь давно считала ее умершей и
особо не переживала по этому поводу, и вот  теперь  выясняется,  что  мы
жили в одном городе, ходили по тем же улицам, может, даже сталкивались в
магазинах, но расходились в разные стороны,  не  узнав  друг  друга,  не
поняв, не почувствовав, не вздрогнув...
   Света и Туся смотрели на меня глазами, полными слез. Внезапно в  моей
груди будто что-то лопнуло. Что ж, я не сумела сделать  ничего  хорошего
для своей матери, но в моих силах помочь двум обездоленным теткам.
   Я вскочила на ноги.
   - Чего стоите, дайте умыться.
   - Ага, - закивали женщины, но не двинулись с места.
   - Вы решили наконец, кто с кем распишется? - чуть ли  не  с  кулаками
налетела я на них.
   - С Николаем, - хором ответили бабы.
   - Обе сразу?!
   - Эх, видать, придется монетку кидать, - вздохнула Светка, -  так  не
решить.
   - Они сами хороши, - наябедничала Туся, - то оба ко  мне  женихаются,
то к Свете.
   Из коридора понесся вопль Никитки и недовольный голос Ленинида:
   - Вы там чего, утопли?
   Женщины выскочили за дверь. Я тщательно умылась, уставясь на  себя  в
зеркало, и тихо сказала:
   - Вот  что,  Виола  Ленинидовна,  вы  сейчас  прекратите  истерику  и
займетесь  делом.  Семен  ждет  не  дождется  статью,  осталось   совсем
чуть-чуть, отыскать этого внука Клавдии Васильевны, он-то  точно  знает,
чей телефончик.
   Решительным шагом я направилась на кухню. Сейчас выпью кофе  и  вновь
двинусь на улицу Красное Поле. Следует признать, в четверг  я  поступила
очень глупо. Скорей всего, Клавдия Васильевна живет в  бараке  давно.  У
нее полно соседей, знающих о парне  всю  подноготную.  Вот  хотя  бы  та
говорливая бабка на скамейке.
   На этот раз путь до нужного дома показался намного короче. А может, я
просто уже знала дорогу и не плутала.
   Наученная горьким о