илий посадил ошеломленного
старика в вагон, догнал милиционеров, остановивших молодую  пару  армянского
вида.
   - Эй, начальник, поговорить надо.
   - Чего тебе? - лениво обернулся толстозадый страж порядка с блинообразным
безбровым лицом.
   - Пошли в дежурку, здесь народу много.
   - А документы есть?
   - Там и покажу. - Василий направился в конец  платформы,  где  находились
служебные помещения станции метрополитена. Однако милиционеры остановили его
раньше, дернули за плечо. Один  демонстративно  расстегнул  кобуру  штатного
"ПМ", второй перехватил дубинку левой рукой, протягивая правую.
   - Документы, гражданин.
   - В порядке, - обернулся Василий, сдвигая кожаную  кепку  на  затылок.  -
Давайте-ка по хорошему договоримся: вы возвращаете деньги,  что  отобрали  у
того старика-киргиза в халате, добавляете  столько  же  своих  за  моральный
ущерб, а я делаю вид, что ничего не произошло.
   Тощий служитель закона заржал, у блинномордого нехорошо сузились глаза  и
побелели губы.
   - У тебя что, бля, крыша поехала?! А ну, кажи документы, пока не загремел
в темную!
   Василий со вздохом воткнул ему кулак в подреберье, помог сесть на  скамью
у стены. Сказал застывшему от неожиданности тощему:
   - Деньги!
   Милиционер схватился за дубинку, но рука вдруг  отказалась  повиноваться,
из глаз посыпались искры,  воздух  застрял  в  легких,  не  желая  выходить.
Василий плюнул на его мундир, сел в вагон и уехал. Ругал себя  лишь  за  то,
что не довел защитников правопорядка до дежурного помещения -  урок  надолго
запомнился бы им.
   Володя Абуткин жил в двухкомнатной квартире по Староконюшенному  переулку
вместе с женой, ее матерью и  дочерью  жены  от  первого  брака.  От  одного
запаха, витавшего в квартире больного, Василия замутило, а когда  он  глянул
на неподвижно  лежащего  в  кровати  бывшего  однокашника,  на  его  бледное
одутловатое лицо, настроение и вовсе испортилось.
   Абуткин узнал Балуева не сразу, а когда понял, кто к  нему  пришел,  даже
прослезился. Василий выгрузил  из  сумки  яблоки,  бананы,  фруктовую  воду,
открыл "херши", сказал со смешком:
   - Время пить "херши", Бутя. Рад тебя видеть!
   - Взаимно, - прошептал растроганный  Абуткин.  Говорил  он  медленно,  не
заикаясь, но явно с трудом, и смотреть на мучения  парня  было  тяжело.  Вся
нижняя часть тела  Володи  была  парализована  и  не  двигалась,  а  что  он
чувствовал, можно было представить.
   Пробыл у товарища Василий недолго, минут сорок, и за это время  лишь  раз
увидел старуху, мать жены, возникшую на пороге и тут же  куда-то  сгинувшую.
Абуткин ожил, раскраснелся, с удовольствием  уплетал  яблоки  и  рассказывал
свою невеселую историю, столь печально окончившуюся.
   - Вот и лежу теперь, как колода,  -  закончил  он,  постепенно  утрачивая
блеск в глазах и недолгое оживление. - Жена терпит,  но  я-то  вижу,  каково
ей.. Подумывал даже о самоубийстве, да решимости не  хватает.  Все  один  да
один, читаю да телек смотрю... Кому  я  нужен?  Изредка  приходят  навестить
племяши. - Владимир снова оживился на короткое время, хрипло  рассмеялся.  -
Ох и башибузуки! Одному три года,  тезке  твоему,  Васькой  звать,  второму,
Андрею, пять. Однажды пришли в гости всей компанией: дед, отец и мать.., моя
сестра, ну и они, конечно, а Василий  хмурый  чего-то.  Спрашиваю:  ты  что,
Василек, мороженого переел? Дед глянул на него строго: оказывается, описался
в троллейбусе молодец. Ну, я ничего. Сидим, обедаем. Потом  Андрей  начинает
младшему выговаривать:
   - Ты почему не попросился? А? Вот папа мог бы описаться?
   - Не, - ответил Васька, а сам в пол смотрит.
   - А мама могла бы?
   - Не...
   - А я?
   - Не... -  Потом  Васька  вдруг,  смотрю,  светлеет  и  торжественно  так
заявляет, с верой, значит, в деда:
   - Дед мог бы!
   Василий засмеялся, Абуткин, не удержавшись, тоже, и это была единственная
светлая минута в их разговоре, хотя Балуев и пытался  выглядеть  веселым,  а
Володя  бодрился  и  хорохорился.  Ушел  Василий  от  товарища  почему-то  с
ощущением, что видит его в последний раз.
   К обеду он подъехал к шестнадцатиэтажному дому Юры Хлебникова  в  Митино,
откуда так удачно бежал с помощью Валеры Шевченко, комиссара-5  "Чистилища".
Не  обнаружив  ничего  подозрительного,  проверил   подъезд,   лестницу   до
шестнадцатого этажа и позвонил в дверь квартиры Юрия на двенадцатом. Ответом
была тишина.
   "На работе, -  подумал  Василий,  хотя  у  него  как-то  нехорошо  сжался
желудок. Придется зайти вечером. Нервничать не следует: ведь ему они  ничего
не должны были сделать плохого, приходили-то за мной..."
   Вернувшись в центр, Василий случайно прочитал объявление о  конкурсе  "на
лучшую грудь", который должен был состояться во Дворце молодежи, и  повернул
туда. С шести до восьми вечера  он  с  удовольствием  разглядывал  грудастых
сеньорит, впитывая атмосферу полушутливого шоу, выбрал королеву бала  и  был
весьма разочарован, когда его  мнение  и  мнение  жюри  не  совпали.  Однако
девушки, за редким исключением, действительно были молоды  и  симпатичны,  и
впечатление от "бала грудей" не испортили  даже  выкрики  из  зала  каких-то
нетерпеливых студентов.
   В девять Василий снова был в Митино,  однако  квартира  Юрия  по-прежнему
была заперта, а от  дома  исходили  флюиды  недоброжелательности  и  угрозы.
Прямых наблюдателей Балуев не  заметил,  но  было  ясно,  что  за  квартирой
приятеля ведется наблюдение.  Пришлось  уходить  "огородами  к  Котовскому",
сбивая со следа предполагаемых ищеек, и  к  Шевченко  Василий  попал  только
поздно ночью.
   Валерий  был  уже  дома  -  и  не  один.  Гость  Шевченко,  широкоплечий,
узколицый, широколобыи, одетый в строгий  темно-синий  костюм,  посмотрел  в
глаза Василию, и  тот  даже  отшатнулся:  впечатление  нечеловеческой  мощи,
презрения, высокомерия, угрозы, снисходительного терпения и  величия  -  все
это было  столь  ужасающим,  физически  нетерпимым,  что  взгляд  незнакомца
казался воплощенным ударом! Длился контакт всего мгновение, но запомнился на
всю жизнь. Никогда еще Василий не чувствовал себя  таким  ничтожно  малым  и
слабым существом по сравнению с тем, кто на него просто посмотрел.
   - Балуев, - представил Василия гостю Шевченко. - Бывший ганфайтер  класса
"абсолют".
   - Вижу, - кивнул гость, гася взгляд, встал. - Собственно, у меня  все,  я
узнал, что хотел. До связи, комиссар. Проводи меня.
   Шевченко вышел с гостем в коридор, а Василий не сразу пришел в себя после
его ухода, пребывая в шоке, словно после пропущенного удара "под ложечку".
   Вернулся хозяин, усадил Василия на тахту.
   - Ну и какое он произвел впечатление?
   - Кто это был?
   - Комиссар-1, координатор "ККК", Громов Дмитрий Олегович.
   - Гад ты, однако, Валера! Ты же не оставляешь мне пути для отхода. Если я
откажусь, вы же меня сожрете!
   - А ты не отказывайся, -  рассмеялся  Шевченко.  -  Если  уж  сам  пришел
взглянуть на тебя, значит, ты действительно стоишь того,  чтобы  работать  в
"Чистилище". - Он сходил на кухню и принес оттуда Василию тоника  с  запахом
хмеля.  -  Пей,  успокойся.  Никто  тебя  жрать  не  собирается,  даже  если
откажешься. Хотя.., не вижу причин для отказа. Что творится в  стране,  даже
беспределом назвать трудно, все  продается  и  покупается,  любовь,  дружба,
честь, совесть, жизнь и душа...
   Василий вспомнил недавний инцидент в  метро  с  киргизом  и  кивнул.  Что
творится в стране, он и сам видел.
   Наутро  он  поехал  к  надвратнои  церкви  Спаса,   что   на   территории
Зачатьевского женского  монастыря,  между  Остоженкой  и  Москвой-рекой.  От
одного  воспоминания  о  "храме  инсектоцивилизации",  показанном  Горшиным,
сжималось сердце и во рту появлялся железистый привкус. С  течением  времени
все  труднее  верилось,  что  это  было  на  самом  деле,  что  под  Москвой
сохранились и другие "храмы", построенные  десятки  и  сотни  миллионов  дет
назад предками муравьев, термитов и пчел.
   Василий был прагматиком, почти начисто  лишенным  фантазии,  поэтому  ему
труднее было вникать в теоретические философские построения школы эзотериков
от Рампы до Успенского, однако "храм" он видел своими собственными  глазами,
которым вполне доверял. После отъезда  из  Москвы  Василий  не  вспоминал  о
посещении "храма" около полугода, словно забыл о  нем,  пока  о  "храме"  не
напомнил сам Соболев. И тогда Балуев признался другу, что  давно  почитывает
эзотерическую  литературу  и  подумывает   о   новом   походе   к   "храму".
Единственное, что  его  беспокоило,  -  он  не  был  "посвященным",  и  Люди
Внутреннего  Круга,  наверняка  охраняющие  тайны  подобного   рода,   могли
воспрепятствовать ему, ограничить доступ к "храмам" и тайнам  истории.  Того
же побаивался и Матвей, однако у  него  было  преимущество,  бывший  военный
контрразведчик стоял к Посвящению на ступеньку-две выше, чем Василий
   Осмотревшись,  Балуев  обошел  церковь,  остатки  древних  каменных  стен
монастыря  в  окружении  столетних  акаций  и  лип,  не   обнаружил   ничего
подозрительного и с замиранием сердца пересек двор,  направившись  к  низкой
каменной пристройке, похожей на склеп. Однако вместо зеленой железной  двери
с громадным висячим  замком  увидел  вполне  современную  серую  стальную  с
электронным замком, на которой висела табличка. "Посторонним вход воспрещен!
Трансформаторная подстанция". И как бы в  подтверждение  этого  из-за  двери
слышалось монотонное гудение трансформатора.
   - Что, закрыто? - послышался сзади сочувственный голос
   Василий  обернулся.  На  него,  улыбаясь  уголками  губ,  смотрел  Матвей
Соболев.
   - Ешь твою медь! Ты откуда здесь взялся?
   - С луны свалился. -  Соболев  подошел  к  двери,  прикрыл  глазок  замка
ладонью, замер, и через несколько  мгновений  замок,  издав  серию  щелчков,
открылся. Дверь отворилась медленно и торжественно, толщина ее  не  уступала
толщине прежней, едва ли не с полметра,  и,  наверное,  ее  невозможно  было
прошибить даже из пушки.
   Матвей скрылся за дверью, появился вновь.
   - Действительно, посторонним вход воспрещен. Этот путь к "храму" для  нас
закрыт. Там свежая кирпичная кладка.
   - Ну ты даешь! - рассмеялся Василий. - Цирк! Теперь тебе прямая дорога  в
"домушники". Возьмешь напарником? Буду мебель выносить.
   - Пошли, я с машиной.
   Они вышли с территории бывшего монастыря и сели в  "таврию",  оставленную
Матвеем за квартал от церкви.
   - Как ты здесь оказался?
   - Как сказал бы Сайд, стреляли... Долго рассказывать.
   - Я не тороплюсь.
   - А куда сейчас?
   - Да в общем-то особой цели у меня нет. Объявление о  наборе  в  школу  -
лажа, прикрытие чекистов. Я пытался выяснить, кто за всем этим стоит, но это
может и подождать. А ты куда?
   - Домой, в Рязань.
   - Так нам вроде бы по пути.
   Матвей включил мотор, выжал сцепление,  и  "таврия"  покатила  в  сторону
набережной. Ни водитель,  ни  пассажир  не  заметили,  что  за  ними  сквозь
церковную ограду наблюдает  высокий  черноволосый  человек  в  сером  плаще.
Проводив машину глазами,  он  обошел  храм  и  очутился  у  трансформаторной
подстанции, в которую  только  что  стремились  попасть  друзья.  Постоял  в
задумчивости,  потом  открыл  дверь,  оставшуюся  незапертой,  и  шагнул   в
помещение с гудящим трансформатором. Дверь за ним медленно закрылась.
   В  тот  же  момент  Матвей  вдруг   остановил   машину,   закрыл   глаза,
прислушиваясь к чему-то.
   - Ты что?  -  повернул  к  нему  голову  Василий.  Вместо  ответа  Матвей
развернул "таврию" и погнал обратно. Через несколько минут  они  опять  были
возле церкви. Ни слова не говоря, Соболев прошел за ограду, обогнул  церковь
и направился прямо к каменному склепу в глубине  двора.  Балуев,  ничего  не
понимая,  последовал  за  ним.  Матвей  остановился  у  двери  с  табличкой,
пристально разглядывая ее, на попытку Василия что-то спросить прижал палец к
губам. Прошла минута, другая. Потом дверь  открылась,  и  на  пороге  возник
черноволосый в плаще. Сощурив и без того  маленькие  черные  глаза,  он  без
улыбки поклонился Матвею, перевел взгляд на Балуева.
   - Это ваш друг?
   - Знакомьтесь, - отрывисто бросил Соболев. - Василий Балуев, ганфайтер  и
волкодав.    Самандар    Вахид    Тожиевич,     президент     Международного
исследовательского центра боевых искусств. Как-то  уж  очень  запланированно
встречаемся мы с вами, Вахид Тожиевич. Может быть, откроете наконец, кто  вы
и зачем следите за мной?
   Василий вдруг остро ощутил  волну  властной  враждебности,  исходящую  от
Соболева, и мгновенно привел себя в состояние боевой готовности.
   - Я вовсе не слежу за вами, Матвей Фомич, - ответил черноволосый Самандар
почти басом с едва уловимым акцентом. - Но  вами,  похоже,  заинтересовались
небезызвестные лица, и в скором времени вам потребуется проводник.
   - Учитель появляется, когда ученик готов, так?
   - Примерно так, хотя Учитель - это большая ответственность и несвобода. Я
же в большой степени транслятор или передатчик воли знакомого вам лица, хотя
и прошедшего первую ступень Посвящения. Проводник, одним словом.
   - Какого лица? Монарха?
   - Какая вам разница? Главное, что я не враг вам. Но давайте  поговорим  в
другой раз, теперь я спешу. Не ожидал, что вы меня вычислите.
   - Где же мы встретимся?
   -  Я  найду  вас,  когда  потребуется.   Единственная   просьба,   будьте
осмотрительнее и по возможности не  вмешивайтесь  в  события,  затрагивающие
другие реальности. До свидания.
   Черноволосый зашагал  к  церкви,  предварительно  ощупав  Балуева  своими
острыми глазами-маслинами.
   - Это вы закрыли вход? - бросил вдруг Василий ему в спину.
   - Он откроется, - оглянулся Самандар. - В  нужное  время...  И  в  нужном
месте. - И тотчас исчез за разрушенной стеной.
   Через минуту друзья уже катили по улице, не говоря друг другу  ни  слова.
Василий  первым  нарушил  молчание  уже  где-то  за  кольцевой  дорогой,  на
Рязанском шоссе.
   - Если он не Монарх, то кто? И как он на тебя вышел?
   Матвей промолчал, вспоминая свою вторую встречу с президентом МИЦБИ...
   Видимо, у Шавло были связи с большими чинами в Управлении внутренних  дел
района, потому что ла Матвеем пришел вологодский ОМОН, двадцать два человека
во главе с командиром-старлеем.
   Матвей проснулся за четверть часа до появления спецназовцев на территории
фермы   Нестеровых,   сторожевая   система   отреагировала   на    изменение
пси-потенциалов  в  округе  и  предупредила  хозяина  возбуждением   нервных
окончаний кожи всего тела. Ощущение было  такое,  будто  его  покусала  туча
невидимых мошек. Матвей перевел свое "И" (разум-волю) в рабочее положение, и
"молнию" ментального  разряда,  поднявшего  режим  внутренних  процессов  на
уровень выше, принял уже как должное. Согласно терминологии дзэн он  перешел
в состояние самадхи -  сверхсознания,  включающего  в  себя  гипервидение  и
гиперслух.  Теперь  он  видел   в   темноте,   причем   в   инфракрасном   и
ультрафиолетовом диапазонах, сквозь предметы, стены, и слышал любой шорох  в
радиусе сотни метров, в том числе и сквозь стены  строений.  Иван  Парамонов
называл такое состояние "меозом", ментальным озарением, и  это  слово  очень
точно отражало суть состояния.
   Петлю окружения омоновцы затянули вполне профессионально, не  оставив  ни
одной щели для  отступления,  и  Матвей  пожалел,  что  остался  ночевать  у
Нестеровых. Очень не хотелось пугать уснувших детей и объяснять Леониду, что
происходит. Надо было увести отсюда отряд и отступить по  возможности  тихо,
не нанося ощутимого  урона  подразделению,  бойцы  которого  наверняка  были
ориентированы на поиски  и  захват  "опасного  преступника".  Но,  с  другой
стороны, необходимо было дать урок Шавло с его шефом, Дурбанем, привыкшим  к
безнаказанности и беззаконию.
   Матвей быстро оделся, выбрался через окно спальни в сад,  определил,  где
удобнее всего прорывать кольцо оцепления, бесшумно обогнул дом Нестеровых  и
сделал стремительный рывок к лесу, маскируясь за шпалерой малины.  Кравшийся
к дому в этом же направлении омоновец прибора  ночного  видения  не  имел  и
поэтому обнаружил Соболева лишь тогда, когда тот оказался в  двух  шагах  от
него, но сделать ничего не  успел:  Матвей,  прыгнув,  ударил  его  ногой  в
подбородок. Второго, бросившегося  на  шум,  пришлось  также  "выносить"  на
выдохе,  в  полную,  хотя  и  дозированную,  силу.  Парни  были  экипированы
бронежилетами  и  достать  их  шоковыми  уколами  пальцев   в   темноте   не
представлялось возможным.
   Не останавливаясь, Матвей "произвел утечку шума", затопал ногами и попер,
как лось, через кустарник и парниковые палатки, чтобы ОМОН сумел взять  след
с  гарантией.  Ребята,  понукаемые  командиром,  развернулись   и   послушно
бросились в погоню.
   Земля была сухая и бежать по ней было  делом  легким.  Оторвался  от  них
Матвей через десять минут, повернул назад и в темпе преодолел два  километра
до улицы с усадьбами фермеров, на которой ждал  результата  облавы  господин
Шавло Константин Кириллович.
   Омоновец здесь был один, он  сторожил  "газель"  и  "рафик",  на  которых
прибыли бойцы спецназа. Успокоить его не составило труда, после чего  Матвей
занялся командой Шавло числом в пять человек,  среди  которых  -  ни  одного
профессионала:   лишь   молодые   сельские   любители   "красивой   житухи",
существующие по  законам  стаи  и  кормящиеся  остатками  со  стола  властей
предержащих, готовые ради этой власти загрызть кого угодно.
   Шавло был все так же неповоротлив и доставал свое оружие  слишком  долго,
чтобы успеть пустить его в ход. Матвей не  стал  брать  его  на  прием,  сам
Константин Кириллович ничего не умел, за него все  делали  шавки,  и  Матвей
лишь погрузил кулак в пузо инспектора, с трудом достав солнечное сплетение.
   Когда Шавло обрел способность соображать, то обнаружил  себя  сидящим  на
скамейке у забора и освещенным фарами "газели". Напротив на корточках  сидел
ненавистный ему родственник Лидии Нестеровой и  считал  его  пульс.  Кивнул,
поднимаясь.
   - Ожил, болезный.
   Подошел к машине, открыл дверцу и дважды нажал на клаксон, потом стал  за
спиной Шавло и приставил к виску его же пистолет. Шавло вспотел и запах.
   - Страшно? - усмехнулся Матвей. - Терпи, начальник, то ли еще будет!
   - Чего тебе надо? - просипел инспектор.
   - Что мне надо, я сказал тебе еще  вчера.  Теперь  объясню  то  же  самое
ребяткам, что притопали с твоей подачи за мной.
   Спустя несколько минут появился  командир  подразделения  ОМОНа,  за  ним
собрались остальные, с недоверием и  озадаченностью  разглядывая  живописную
картину: "парящего" Шавло, Матвея с пистолетом, перед машинами  три  лежащих
тела да еще двух парней, медленно приходящих в себя.
   - Окружить! - обрел наконец голос старлей-омоновец.
   - Стой, где стоишь, -  безразлично  сказал  Матвей  -  Отвечать  за  труп
придется тебе, так что не дергайся. А теперь послушайте, во что вы влипли. -
Он коротко изложил историю фермерства  Нестеровых.  -  Так  что  давайте  по
домам, мужики. Не сердись  за  своих  помятых  ребят,  командир,  я  человек
мирный, но до определенного предела.
   Старший лейтенант открыл было рот, собираясь  дать  какую-то  команду,  и
Матвей понял, что ошибся в определении умственных  способностей  российского
спецназа. Остановить этих дуболомов, физически сильных и  тренированных,  но
без царя в голове можно было только  более  жесткими  методами.  Вспомнилась
притча о трех мастерах, и Матвей со вздохом в  душе  признался,  что  он  не
достиг кондиции последнего из мастеров, в которого никто не бросил камень.
   - Взять... - начал командир омоновцев и не закончил.
   В кругу света от фонарей машины  возник  вдруг  человек  в  сером  плаще,
высокий, черноволосый, вскинул руку.
   - Остановитесь, достопочтенные. Оглянитесь!
   Солдаты заозирались, сж