и не слышать.  -  С
этими словами он ушел в горницу.
   Матвей и Лида - статная,  высокая  блондинка  с  тяжелой  золотой  косой,
уложенной в корону, - переглянулись.
   - Спать пошел, - тихо сказала Лидия. - У него режим: с  двух  до  четырех
дрыхнет, с девяти вечера тырится в ящик.
   - А ты? - так же тихо спросил Матвей, отвалившись от стола.
   Обед был  королевским  даже  по  городским  масштабам:  копченый  окорок,
корзиночки с творогом, борщ по-огородничьи, салат  из  квашеной  капусты,  с
грибами ("Шампиньоны, в погребе растим круглый год"),  расстегаи,  творожная
запеканка, кисель из земляники. Вина и водки на столе не было. Леонид и Лида
алкоголя и сами не признавали, и знали отношение к  нему  Матвея:  "Алкоголь
хорошо укрепляет нервную систему, если его не употреблять".
   - А что я? - вздохнула Лида, по-бабьи подперев голову кулаком. -  Работаю
с утра до вечера. А Леша только мешает, ведь за что ни возьмется  -  скандал
за скандалом. Хорошо хоть не пьет, а то было бы совсем худо. В прошлом  году
вздумали мы на всей площади капусту выращивать. Ну и вырастили - убирать  не
успевали. Так деревенские повадились воровать. Леша одного-то  и  подстрелил
из ружья. Судить не стали, но разговоры пошли: мол, жадюги,  за  кочан  чуть
человека не кончили! А о том, что пол-урожая растащили, никто и не вспомнил.
Участковый пригрозил, в следующий раз посадит.
   Лидия шмыгнула носом, смахнула слезу, криво улыбнулась:
   - Картошку тащат, лук тащат... Леша на все рукой махнул: что мне  теперь,
в тюрьму идти? А главное, ничего сделать нельзя. Сдали мы  зерно,  картошку,
молоко, получили колхозные чеки, так мало что гроши - и те  до  сих  пор  не
заплатили! Думали "ниву" приобрести за них - какое там! А тут  еще  мотоцикл
увели  со  двора.  Сначала  бочку  солярки,  теперь  мотоцикл,  видно,  мало
показалось. И ведь участковый знает кто, а попробуй докажи.
   - Уф! - сказал Матвей, погладив себя по животу. - Готовишь  ты  сказочно!
Мне б такую жену.
   Лида округлила глаза, взмахнула полной красивой рукой, засмеялась:
   - Не выдумывай. А вообще жаловаться-то особо нечего. Все у нас есть, дети
обуты, одеты, присмотрены, учатся хорошо, помогают по хозяйству. А  то,  что
творится, - так это жизнь.  Деревенских  тоже  можно  понять:  вкалывают  не
меньше  нашего,  а  получают  фигу.  Крутятся,  кто  как  может,   некоторые
приворовывают... - Хозяйка снова взмахнула рукой:
   - Ничего, выдюжим. Спасибо, что приехал. Я письмо от  отчаяния  написала:
нахлынула вдруг тоска, тошно стало, хоть плачь, ну я и... Ты уж не обижайся,
а?
   Матвей встал, обнял Лиду, чмокнул в щеку.
   - Все нормально, сеструха, все образуется.  Ты  молодец,  ей-Богу,  твоей
энергии и мужик позавидует.  Я  тут  поживу  у  вас  два-три  дня,  попробую
разобраться да и помогу чем.
   Лида спохватилась:
   - Ах я курица беспамятная, расслабилась вовсе, а коровы  недоеные  стоят.
Да и я хороша - все о себе да о  себе,  вечером  поговорим  о  твоих  делах,
Матвейша, а я побежала. Располагайся в гостевой комнате.
   До вечера Матвей искупался в реке, помлел на местном  пляже,  обошел  все
хозяйство Нестеровых и встретил из  школы  детей,  которых  больше  года  не
видел;  занятия  давно  закончились,  но  все  ребята  теперь  работали   на
пришкольном участке.
   Прошелся по селу, приглядываясь к  усадьбам  и  к  людям,  понаблюдал  за
сонным царством колхозного машинного двора, но в правление заходить не стал,
только выяснил,  где  находятся  "апартаменты"  председателя  и  участкового
инспектора.
   Лида освободилась лишь к десяти часам вечера, и  Матвей  снова  поразился
запасам ее физических и душевных  сил.  На  отдых  ей  оставались  буквально
минуты, а она еще пыталась  что-то  читать  на  сон  грядущий  и  заниматься
детьми. Поговорить не удалось. День выдался трудный, и Лида уснула, сидя  на
кухне за чашкой чая. Матвею самому пришлось укладывать племяшек,  читать  им
на ночь стихи  и  рассказывать  страшные  истории,  что  он  сделал  не  без
удовольствия.
   Прежде чем уснуть в чистой  и  свежей  постели,  Матвей  поразмышлял  над
поразительной откровенностью Горшина, выдавшего ему, по сути, главную  тайну
"Чистилища". Неужели  он  настолько  уверен  в  новом  сотруднике,  пусть  и
проявившем себя в деле однажды? Или расчет строится на другом - проверка?  И
структура  "Стопкрима"  на  самом  деле  иная?  Как  и  названные  лидеры  -
комиссары?     В     таком     случае,     за     кого     он      принимает
профессионала-контрразведчика? Настоящий  ганфайтер  никогда  не  клюнет  на
информацию, добытую без труда, и ничего не предпримет, не  проверив  ее.  Но
если сведения верны, Горшин рискует не зря, ведь он рассчитывает каждый свой
шаг. Что он задумал? Или все идет по плану, как и должно быть?
   Так и не придя ни к какому выводу, Матвей переключил внимание. Вспомнился
Ивакин, настроение пропало.  Матвей  не  был  сентиментальным,  несмотря  на
филологическое образование и тягу к романтике, но о гибели Ивакина  сожалел.
И дал себе клятву выяснить, кто и каким образом  его  убил.  В  самоубийство
Ивакина не  верилось,  несмотря-на  вывод  судмедэкспертов.  Тайна  убийства
полковника еще ждала своего выяснения.
   Уснул Матвей с мыслью о Кристине  после  внутреннего  приказа:  а  теперь
спать!
   Наутро  после  полуторачасового  тренинга,  завтрака  -  блины  с  медом,
щавелевым вареньем и молоком -  и  купания  в  реке  Матвей  отправился  "на
прогулку".
   Прежде  всего  он  выяснил  все,  что  мог,  о  характерах  и   привычках
сорокалетнего  председателя  Дурбаня   Антона   Сергеевича   и   участкового
инспектора Шавло Константина Кирилловича. Затем, буквально очаровав работниц
правления, ознакомился с методами работы вышеназванных лиц.  Узнал  он  и  о
том, что председатель не платит за продукты только тем фермерам, которые  по
каким-то причинам терпят произвол до последнего.  Нестеровы  попадали  в  их
число.  После  этого  Соболев  отправился  на  поиски  участкового  и  нашел
Константина Кирилловича Шавло в его собственном  доме,  который  можно  было
охарактеризовать одним словом - хоромы!
   Инспектор оказался рыжим детиной с широким, побитым оспой лицом. Морда  -
хоть коноплю  сей,  подумал  Матвей,  разглядывая  фасад  Шавло  Константина
Кирилловича, двадцати девяти лет  от  роду,  незаконченное  среднее,  вторая
жена, пятеро детей. К тому  же  оказался  Шавло  еще  и  щербатым.  Росту  в
инспекторе было под метр девяносто, почти столько же - в плечах и едва ли не
больше в талии, что говорило о большой любви к  пиву.  Впрочем,  природа  не
поскупилась на этот экземпляр хомо ферус <человек дикий (лат.).>, да  и  сам
он наверняка был не дурак выпить и закусить.
   - Добрый день, - приветливо поздоровался Матвей. - Бог в помощь.
   - Здорово!  -  Инспектор,  лоснящийся  от  пота,  разогнулся.  Копал  он,
очевидно, нечто  вроде  бассейна,  вернее,  подравнивал  квадратную  выемку,
сделанную экскаватором.  Рядом  стояли  три  поддона  с  кирпичом  и  лежали
мраморные плиты.
   Из-за гаража вышел здоровенный бульдог, чем-то  смахивающий  на  хозяина,
глянул на гостя и, зевнув, вернулся обратно.
   - Константин Кириллович, я брат Лидии Нестеровой, - представился  Матвей.
- У них недавно бочку с соляркой и мотоцикл увели, не подскажете, новости по
этому делу есть?
   - Какие еще новости? - Шавло отставил лопату, вытер ладони о брюки.
   - Ну, как идут поиски, есть ли подозреваемые...
   - Какие еще поиски, никто ничего искать  не  собирается.  Свои  небось  и
увели, к ним то и дело гости шастают. Ничо, у них средствов  хватает,  новый
куплят. - Инспектор сплюнул.
   Матвей еле сдержался, чтоб не нагрубить в ответ.
   - А почему вы думаете, что увели свои? Что за  свои?  Разве  их  не  надо
искать? Разве заявления потерпевшего недостаточно для начала следствия?
   Глаза участкового недобро сощурились.
   - А ты кто такой, паря, чтобы мне вопросы всякие задавать?  Документ  при
себе имеется? Покажь.
   - Имеется, паря, - тихо сказал Матвей. - Только показывать его тебе я  не
обязан. Пришел я по-доброму и уйти хочу по-доброму, поэтому давай  присядем,
помозгуем, как и где искать воров. Авось мой опыт и пригодится.
   - Чо?! - взревел участковый. - Ты мне советы давать будешь?! А  ну  пошел
отсюдова, пока я добрый, не то я тобой займусь!
   - Нда, - помолчав, сказал Матвей.  -  А  ты  ведь  хам,  паря.  -  Окинул
взглядом начавшую багроветь физиономию участкового. - С рождения  такой  аль
воспитал кто?
   - Что.., ты.., сказал?!
   - Не лопни от натуги, а то котлован не закончишь.
   Матвей  мог  бы  пояснить  этой  горилле,  что  для  него  хам  -   любой
государственный функционер, без стыда  заявляющий  посетителям:  "Нет,  нет,
нет!", в то время как это "нет" без особого труда могло бы  стать  "да".  Но
для того ему понадобилось бы какое-то усилие души и тела, а он уже привык не
совершать над собой никакого  насилия,  если  оно  не  принесет  ему  личной
пользы. А участковый не понял бы объяснений. Зато, сообразил Соболев, увидев
белые от звериного гнева глаза Шавло, этот человек для  данного  конкретного
района России есть закон! И нет силы, способной его укротить.
   - Да  я..,  тебя!..  -  выхрипнул  участковый,  угрожающе  надвигаясь  на
неподвижно стоящего Матвея.
   -  Давай,  давай,  -  поощряюще  усмехнулся  тот,  и   Шавло   озадаченно
остановился. - Я здесь пробуду дня три, и, если до  послезавтра  не  найдешь
похитителей - а ты их знаешь! - или хотя бы похищенное, из органов  вылетишь
в два счета! Понял?
   Не дожидаясь ответа, Матвей вышел за калитку и побрел к центру  села.  Он
был недоволен собой за многословность,  ощущение  некоего  поражения  тянуло
душу. Участковый, привыкший считать себя единственной властью, скорее  всего
испугался временно, не зная, кто перед ним, но по своим  каналам  он  вполне
может выяснить, что за фигура брат Нестеровой Лидии,  и  тогда  скандала  не
избежать. Что ж, мурло, пеняй на себя, если это случится.
   Председателя Матвей застал в конторе и подивился сходству этого  молодого
мужика с участковым инспектором. Разве что колер волос у  Антона  Сергеевича
Дурбаня был иным да лицо посветлей, хотя сеять коноплю или репу можно было и
на нем.
   - День добрый, босс, - поднес козырьком руку к голове Матвей. - Разрешите
обратиться?
   Председатель, подписав  какую-то  бумагу,  бросил  ее  женщине,  проворно
выскочившей за дверь, глянул на посетителя:
   - Чего тебе?
   Матвей оглянулся, закрыл дверь  за  женщиной  на  защелку,  сел  напротив
председателя. Антон Сергеевич откинулся на спинку стула, в глазах  мелькнуло
беспокойство:
   - Что за шутки? Ты кто?
   - Дед Пыхто. Не суть важно. У меня к вам, Антон Сергеевич,  два  вопроса.
Почему вы не платите фермерам за сданную продукцию? Это  первый.  И  второй:
кто устанавливал расценки?
   Председатель набычился:
   - А ты что, проверяющий? Контролер? Кажи документы.
   Матвей вздохнул:
   - Еще один документолюбец. А просто так,  без  амбиций,  вы  ответить  не
можете? Я ведь выяснил, кому вы не заплатили, среди  них  мои  родственники,
вот мне и любопытно  стало,  чем  же  это  они  провинились?  За  что  такая
немилость?
   - Ах вон в чем  дело.  -  Антон  Сергеевич  внушительно  сжал  кулаки.  -
Шантажировать вздумал? Открывай дверь и выметайся, да поживей.
   Матвей снова сожалеюще вздохнул:
   - Ну и грубый у вас здесь народ подобрался. Я ведь  со  всей  душой  хочу
разобраться, помочь, выяснить обстоятельства, мешающие работать, а вы  сразу
- пошел вон! М-да... Нехорошо, Антон Сергеевич, неэтично.  Тогда  выслушайте
мое последнее слово.  Завтра  же  рассчитайте  фермеров,  найдите  деньги  и
заплатите. О грабительских расценках поговорим потом, сначала выдайте  людям
то, что они заработали.
   -  Да  кто  ты  такой,  черт  побери!  -  повысил   голос   председатель,
расхрабрившись, потому что в дверь постучали. - Здесь я распоряжаюсь! Заруби
это на носу.
   - Вижу, - совсем грустно сказал Матвей. - По принципу: я начальник  -  ты
дурак. Все меняется: политика, экономика, времена,  нравы,  одно  только  на
Руси не меняется - принцип властвования.
   Он встал,  и  глаза  его  так  похолодели,  что  председатель  осекся  на
полуслове.
   -  Я  предупредил,  Антон  Сергеевич,  завтра  проверю.  Не  хотелось  бы
недоразумений. Сорри.
   Матвей  открыл  дверь  и  прошел  мимо  двух  молодых  парней,  явно   не
принадлежащих к рабочему классу, с удивлением глянувших на  неизвестного  им
посетителя. Охрана, догадался Матвей. Как и всякий уважающий себя  чиновник,
использующий приемы государственного рэкета, обходящий или попирающий закон,
будучи даже аграрием, председатель колхоза имел охрану, а это означало,  что
в  системе  беспредела,  господствующей  в  стране,  Дурбань  занимал  четко
отведенное ему место. И ничем не отличался от вожаков  бандитских  структур,
которые действовали в городах, опасаясь конкурентов, органов правопорядка  и
просто честных людей.
   Лида освободилась в этот день пораньше, и они наконец поговорили, сидя  в
саду под тенистой березой, которую Лида не стала трогать  при  строительстве
дома. Оранжевые лучи низкого солнца изливались  густым  потоком  параллельно
земле и  казались  ощутимо  плотными,  на  солнце  можно  было  смотреть  не
отрываясь; волны запахов  плыли  по  саду,  вызывая  эйфорическое  состояние
легкости и покачивания; где-то пела свирель - пастух  скликал  разгулявшееся
стадо; смеялись дети, кто-то отбивал косу, и звонкие хрупкие удары плыли над
лугом, как воздушные шарики. И Матвей впервые  за  последние  несколько  лет
почувствовал себя ребенком. Защемило сердце: захотелось вернуться в детство,
окунуться в океан добрых детских забав, помечтать  о  несбывшемся.  Душа  не
желала принимать мир таким, каким  он  стал:  жестоким,  злым,  беспощадным,
больным и страдающим. Однако и изменить она ничего не могла.  Матвей  уловил
тревожные изменения в идиллической картине покоя и заставил  себя  вернуться
на землю.
   - ..мечтает стать изобретателем, - засмеялась Лида, не замечая  состояния
брата; она говорила о сыне. - Ну а ты что молчишь? Рассказал бы, как живешь,
как работаешь. Не женился еще?
   - Не успел, - сказал Матвей, глядя, как  во  двор  входят  пять  человек:
Шавло Константин Кириллович собственной персоной, в форме сержанта  милиции,
и четверо крепких молодых ребят, похожих друг на друга, как огурцы  с  одной
грядки.
   - Константин Кириллыч? - удивленно округлила глаза Лидия. -  Что  привело
вас к нам?
   - Это ко мне. - Матвей встал, мягко подтолкнул сестру к дому:
   - Иди, мне надо с ними погутарить. Успокойся, все будет хорошо.
   Лидия ушла, оглядываясь с сомнением в глазах. Было слышно, как она  зовет
мужа, но Матвей не сомневался, что Леонид не  выйдет  ему  на  помощь,  хотя
помощи, в принципе, и не требовалось.
   -  Вот  спасибо,  что  зашли,  -  приветливо  сказал  Матвей.  -   Что-то
прояснилось?
   - Прояснилось, - буркнул участковый, вытирая пот  со  лба.  -  Собирайся,
пойдем с нами.
   - А-а... - Матвей подумал и сел на скамейку. - Что-то нет у меня  желания
идти с вами, пан инспектор. Или у вас припасен ордер на арест?
   -  Пойдешь  и  без  ордера.  -   Сержант   кивнул   одному   из   парней,
длинноволосому, коренастому.
   -  Вставай,  чмо,  -  сказал  тот,  одетый  в  тренировочный  костюм   из
парашютного шелка, несмотря на жару. - Не борзей, а то это плохо кончится.
   - Во-первых, хамов не терплю, - качнул головой Матвей.  -  Во-вторых,  вы
вторглись на частную территорию, и я просил бы вас покинуть ее с  предельной
скоростью. А в-третьих, фраер, засохни и  хиляй  отсюда  первым,  пока  цел.
Откроешь еще раз хавало, всю жизнь будешь ходить фиксатым. Усек?
   - Во дает! - выдохнул кто-то из стоявших кучкой парней.
   - Иди, иди, - мирно добавил Матвей. - Сержант, забери своих сявок, я ведь
и осерчать могу. Завтра поговорим.
   - Я тебе покажу "завтра", - захрипел участковый, наливаясь темной кровью.
- Волоките его на улицу, ребята.
   Длинноволосый подошел ближе, остальные начали заходить с  боков;  удобней
расстановки для  суваривадза  <Сувари-вадза  -  приемы  борьбы  в  положении
сидя.>, если пользоваться термином кэмпо, или  "сидяка"  -  по  терминологии
русбоя, не было, но Матвей вынужден был ждать  того  момента,  когда  ребята
начнут первыми. И едва не поплатился за  это:  его  криком  отвлекла  Лидия,
видимо, она наблюдала за ними из окна. Матвей оглянулся, и в тот  же  момент
длинноволосый вполне профессионально врезал ему  кулаком  по  затылку.  Удар
назывался  сэйкэн  <Сэйкэн  -  "передний  кулак";  применяется   для   атаки
практически всех жизненно важных точек тела.> и входил в арсенал  каратэков.
Если бы не  инстинкт,  заставивший  Матвея  наклонить  голову  и  тем  самым
ослабить удар, он, скорее всего, потерял бы сознание. Но и без того в голове
зазвенело, боль пронзила кости черепа и вспышкой вышла через глаза. И Матвей
озверел.
   В обычной обстановке,  то  есть  в  полностью  контролируемом  спарринге,
Матвей был абсолютно  сдержан  и  расчетливо-хладнокровен,  что  давало  ему
дополнительные преимущества. К тому же, владея синглом,  то  есть  аппаратом
инстинктов и рефлекторных реакций, и арсеналами боевых  искусств  Востока  и
Запада, которые  впитал  в  себя  русский  стиль,  он  никогда  не  применял
эффективных приемов, предпочитая незаметные, но максимально  эффективные.  В
данный  же  момент  он  решил  показать  этим  сельским  "суперам"   приемы,
действующие на психику.
   Парни дружно насели на него, хватая за руки и ноги, но быстро поняли, что
их захваты не достигают цели: жертва ускользала,  как  угорь.  Затем  Матвей
показал туйфа -  технику  ног,  отбросив  всех  четверых  за  доли  секунды.
Коренастый сразу же вскочил и согнулся в тансине <Тансин - боевая  стойка  в
карате.>, видимо, он имел какой-то  дан,  скорее  всего,  третий  -  сандан,
однако в награду за это Матвей показал ему дальний тэнти-нагэ <Тэнти-нагэ  -
бросок неба и земли (айкидо).>, или, говоря по-русски, "бросок за  тридевять
земель", в результате которого парень улетел метров на  шесть  и  застрял  в
желобе для подачи воды.
   Все это время участковый простоял столбом, выпучив глаза и  не  веря  им,
потом цапнул с пояса штатный "Макаров".  И  Матвей  влепил  ему  полновесный
еко-гэри, не оставляющий на теле следов, но запоминающийся надолго. Подобрал
выпавший пистолет, вынул оттуда обойму и вернул оружие инспектору,  сидящему
на земле с разинутым ртом. Сказал участливо:
   - Водички дать, Константин Кириллович?
   Участковый с шумом  выдохнул,  хотел  что-то  ответить,  но  лишь  хрипло
выматерился.
   Выбежавшая  спасать  брата  Лидия  с  изумлением  глядела   на   компанию
ковылявших со двора гостей. Подозрительно посмотрела на Матвея:
   - Ты что с ними сделал?
   - Пальцем не тронул, - засмеялся тот. - Ничего, уважать будут.
   Словно в ответ участковый оглянулся за калиткой, сунул пистолет в кобуру.
   - Уезжай отсюда, каратист хренов! Завтра  за  тобой  приедут  из  округа,
посмотрим, как ты их встретишь.
   - А пусть приезжают, - беззаботно откликнулся  Матвей.  -  Вместе  поищем
солярку и мотоцикл. За место не боишься,  Константин  Кириллович?  Аль  рука
есть повыше? Так я ту руку найду. Адью, господа.
   Участковый со свитой ушел. Лидия повернулась к брату:
   - Ты что же, успел с ним познакомиться?
   - И с ним, и с председателем. Интересные люди. Ничего,  Лидуха,  хуже  не
будет, а меня им не достать.
   - В спецназе, что ли, работаешь?
   - Где же еще. - Матвей снова засмеялся и увлек сестру за собой:
   - Пошли чай с вареньем пить. Варенье ты варишь классное!
   В душе он далеко не был уверен  в  действенности  своих  "воспитательных"
мер, но твердо знал, что отпор беспределу - на всех уровнях - должен дать.
   Наутро Лидия, вставшая с  петухами,  обнаружила  на  да