твенное, что они умели, - это крутить баранку грузовика или
трактора. Зато амбиций больше, чем у любого уважающего себя мастера.  Вот  с
такими-то людьми  и  пришлось  работать  сестре  Лиде,  когда  потребовалось
привлекать сезонных рабочих. Двух она наняла  водителями  своего  грузовичка
"Бурлак", который Нестеровы купили еще весной, а двое других  колупались  на
скотном дворе, ежедневно требуя выпивку.
   Чем их купил Дурбань, догадаться было  несложно.  Однако  начали  мужички
пропадать с грузовиком  и  трактором  по  несколько  дней,  подрабатывая  на
стороне. Лида  стала  требовать  с  них  плату  за  эксплуатацию  машины,  и
получился первый конфликт. В колхозе ведь как:  стоит  трактор  -  садись  и
зарабатывай деньги, никто не спросит, по какому праву ты это делаешь -  "все
кругом колхозное, все кругом мое". Какая там еще плата? Так  Лиде  и  сказал
директор АО, прекрасно понимая, что пришли  новые  времена  и  за  все  надо
платить.
   Привыкли в Старом и  к  другому  "коммунистическому"  принципу:  если  ты
что-то заработал - поделись с соседями или ставь по  крайней  мере  бутылку.
Правда, с  начала  девяностых  годов  этот  принцип  работать  перестал,  но
директор - президент АО - решил его  возродить.  И  зачастили  к  Нестеровым
"новые люмпены", любители дармовщинки, требуя за каждый, хоть  и  небольшой,
успех фермерской семьи бутылку за бутылкой. Лида  не  давала,  они  злились,
портили технику, отравили собаку...
   С виду отношения с соседями вроде были самые нормальные, а  с  некоторыми
даже  дружеские,  казалось  бы  -  зачем  вредить?  Но  нет,  эти  отношения
развивались и  углублялись,  направляемые  подручными  Дурбаня  -  "Шавло  и
компанией". Однажды Лида вернулась домой с синяком во  всю  щеку.  Леонид  к
ней: "Что случилось?" Она:  "В  машине  ударилась".  Потом  пришел  шофер  -
Бегемот: "Ты, мол, прости, забери  заявление..."  Оказалось,  он  избил  ее,
выкинул из машины, забрал ключи и на два дня скрылся. Тогда Лидия заявление,
написанное в милицию, забрала у  Шавло.  Но  потом  были  и  другие  похожие
случаи.  Опять  избили.  Отравили  свинью.  Неоднократно  угоняли  машину  и
трактор. Угрожали расправой, бросались на  нее  с  ножами,  топором  и  даже
бензопилой...
   Роковой  выстрел  раздался,  когда  терпение   Лиды   лопнуло.   И   хотя
пострадавший - некий Капитан, подонок из подонков, - давно выздоровел,  Лиду
осудили на пять лет "за превышение  мер  необходимой  обороны".  Свидетелями
были все те же "Шавло и Кё", бывшие работники Нестеровых  Мокрый,  Губошлеп,
Бегемот и.., ее муж Леонид!
   Матвей, выслушав рассказ, стиснул зубы. Нестеров  ничего  в  принципе  не
сделал, чтобы защитить жену, помочь ей, облегчить ее  участь,  хотя  мог  бы
взять всю вину на себя, как мужчина и защитник. Но он  даже  ни  разу  после
суда не навестил жену в районной вологодской тюрьме!
   Видимо, Леонид что-то почувствовал в молчании гостя, потому что  внезапно
замолчал и отодвинулся от него.
   - Ясно, - сказал Матвей, вставая, и глаза  его  вспыхнули  такой  ледяной
голубизной, что муж сестры едва не свалился со стула, инстинктивно  закрывая
лицо рукой.
   - Что ты.., вы.., хочешь делать? - проговорил Нестеров.
   - Поживу пока тут, - медленно  сказал  Матвей,  отворачиваясь  и  тут  же
забывая  о  существовании  шурина.  -  Пару  дней.  Уточню  кое-что.   Потом
посмотрим.
   - Конечно,  оставайся,  живи,  я  со  своей  стороны..,  как-нибудь...  -
залепетал Леонид. - Вот, стели  себе  в  горнице,  белье  бери..,  стираное.
Обедать с нами будешь.., или как?
   - Или как, - ответил Матвей.
   Следующий  день  он  потратил  на  выяснение  всех  обстоятельств   дела,
разговаривал  с  соседями  и  односельчанами  Нестеровых,   чтобы   детально
разобраться в случившемся. Потом съездил в Вологду на  свидание  с  сестрой,
несказанно обрадовав ее своим появлением.
   -  Это  мне  кара  заслуженная,  -  с  тоской  говорила  Лида,   отплакав
положенное, когда они проговорили с полчаса. - Кара за старые грехи.
   - Какие еще грехи?  -  удивился  Матвей,  с  не  меньшей  тоской  в  душе
разглядывая заплаканное, похудевшее, с тенями под глазами лицо сестры. -  Ты
в жизни никого не обидела и любила только одного.
   - Вот именно. - Глаза Лидии вспыхнули, повлажнели. - Прав  ты,  Матвейша,
всю жизнь я любила одного.., а жила с другим. Вот за то и кара - за отказ от
любви. Все боялась быть слишком зависимой от Алексея.., хотя могла пойти  за
ним в огонь и воду. А с Леонидом жизнь - ты сам видишь какая. Не помощник он
мне, не мужик и не любовник...
   - Ну так бросай его к чертовой  матери!  Разводись,  уезжай  домой,  мама
всегда тебя примет, хоть с детьми, хоть одну.
   - Знаю, да как же я уеду-то? Нет, братец, отсижу свое и вернусь,  не  дам
этим гнидам, Дурбаню и Шавло, торжествовать!
   - Что ж, характерец у тебя мужской, Лидуха. Тебе бы и  мужика  под  стать
себе... Крепись, я предпринял кое-какие  шаги,  может,  пересмотрят  дело  и
скостят пару лет. Ведь заяву,  что  подписал  подстреленный  Капитан,  писал
Шавло? И в нем все описано с точностью до наоборот?
   - Что с того?  Все  свидетели  хором  заявили,  что  я  была,  во-первых,
навеселе, во-вторых, сама полезла к этим выпивохам, а, в-третьих, давно  уже
грозила их "пришить". Больше всех Бегемот старался, боялся,  что  я  его  за
старые обиды выдам.
   - А разве Леонида не было рядом, когда это случилось?
   - Был, да что толку! Он даже контрзаявление не написал, на суде отдувался
да сопел только.
   - Ладно, не реви, сказал же - уходи от него. Я всегда поражался, что ты в
нем нашла?! Теперь понял: ты и не искала, убежала от  проблем,  считая,  что
можешь убежать и от самой себя. Ну все, помчался  я  по  делам,  до  отъезда
навещу еще, жди.
   После  свидания  Матвей  зашел  в  местную  коллегию  адвокатов  и  нанял
адвоката, который согласился начать пересмотр дела  Нестеровой,  как  только
появятся  новые  факты  или  если  обвинители  откажутся  от  своих  прежних
показаний.
   Из Вологды Матвей снова поехал в Старое и вечером в среду наведался домой
к поселковому инспектору.
   Константин Кириллович Шавло за год еще больше раздался вширь, а на  рябом
лице его, ставшем в полтора раза мясистее и шире, можно было  сеять  уже  не
только репу, но и другие овощи.  Соболева  он  признал,  лишь  очнувшись  от
первого его удара,  от  которого  сорвал  тушей  ворота  гаража,  неожиданно
отлетев к ним. Ибо на приветствие Матвея и его  вопрос:  "Привет,  Кириллыч,
помнишь меня? - Шавло промычал нечленораздельно:
   - Хто это такой еще приперся?
   Двое знакомых Матвею "клевретов" инспектора, похоже, так и  не  снимавших
никогда свои спортивные костюмы, попытались  было  заступиться  за  патрона,
однако ушли  в  отключку  надолго,  довершив  разгром  гаража  с  красавицей
шестнадцатой моделью цвета "серый перламутр".
   - Вспомнил наконец? - равнодушно спросил Матвей,  присаживаясь  на  капот
шестнадцатой модели. Шавло, выпучив глаза, завозился на воротах, оглядываясь
по сторонам, потом до него дошло.
   - Ах ты, падло! - Он схватил с верстака монтировку, но  не  успел  ничего
сделать, потому что снова грохнулся спиной о стену, сломав  верстак.  Матвей
же продолжал сидеть все в том же положении, покачивая ногой, не вынимая  рук
из карманов куртки.
   - Ну теперь-то вспомнил?
   На сей раз инспектор приходил в себя дольше, зато попыток убить  обидчика
уже не предпринимал.
   - Заступник... Нестеровых...
   - Молодец, вспомнил. А теперь припомни, что я тебе говорил, когда уезжал.
Блюди порядок! Наверное, я плохо объяснил, что будет в противном случае? Так
вот, даю тебе последний  шанс:  завтра  утром  ты,  Бегемот,  все  остальные
свидетели и потерпевший поедете  в  Вологду,  найдете  адвоката  Никитина  и
сделаете новые заявления относительно дела Лидии Нестеровой. Она защищалась,
и ты знаешь это, ублюдок! Все понял?
   Шавло оглядел свой разгромленный гараж, в его глазах  изумление  боролось
со страхом и ненавистью, но вступать в схватку он больше не решался.
   - Понял... Только я  не  ответчик  за  Бегемота...  Хлобанеева..,  он  не
поедет. Да и Капитан тоже.
   - Это моя забота. Поедете, как миленькие. - Матвей оглядел лоснящееся  от
пота красное лицо инспектора. Было видно,  что  в  голове  его,  с  узким  и
каким-то вогнутым лбом, идет тяжелая, неподъемная для него  работа.  Что  ж,
думать иногда полезно.
   - Бывай, Кириллыч. - Матвей пошел со двора, сопровождая  взглядом  собак,
что бегали у забора и поглядывали на гостя с недоверием и сомнением,  однако
не нападали и даже не рычали.
   -  Эй,  каратист!  -  вдруг  окликнул  его  Шавло,  выходя  из  гаража  в
сопровождении  очухавшихся  "спортсменов".  В  руках  он   держал   штатного
"Макарова". - Не торопись, а то дырок наделаю.  От  пули  не  убежишь,  а  я
всегда могу оформить заяву, что ты напал первым.
   - Спасибо за предупреждение. Но ведь я тоже могу сотворить  такой  фокус.
Ты не подумал об этом?
   Матвей вошел в сверхскоростной режим и как  бы  "выпал"  из  поля  зрения
Шавло и его помощников. В следующее мгновение пистолет  из  руки  инспектора
перекочевал в карман  Соболева,  "спортсмены"  схлопотали  боковые  удэ-атэ,
словно вихрем унесшие их вглубь гаража, а у Шавло искры из  глаз  посыпались
от тычка в нос, едва не сломавшего носовую перегородку.
   - Так я жду всю команду завтра утром на автобусной остановке, -  напомнил
Матвей. - Не забудешь, Кириллыч? А?
   - Н-нет, - ответил тот, вытирая под носом слезы, смешанные с кровью.
   - Тогда вот, держи "пушку", обойму получишь завтра.
   От инспектора Матвей направился прямо к Бегемоту, то  есть  к  Хлобанееву
Степану Викторовичу  тысяча  девятьсот  пятьдесят  восьмого  года  рождения,
семейному, нигде не работающему, алкашу и бузотеру.
   Хлобанеев  с  виду  казался  родным  братом  Шавло,  кличку  Бегемот   он
оправдывал на все сто процентов. И был дубина дубиной, потому что  понял,  о
чем идет речь,  лишь  с  третьей  попытки  Матвея  объяснить,  что  от  него
требуется.
   - Шо?! - проревел он, сообразив наконец, в чем дело. - Ты.., мне..,  чтоб
я.., сам на себя?! Да я тебя в три погибели...
   Матвей щелкнул детину в лоб, и тот, икнув, упал на скамью возле сарая, на
которой рядом с бутылкой вологодского пива лежала  вяленая  рыба.  Поднимать
шум не хотелось: у Хлобанеева была  большая  семья  и  не  стоило  поднимать
переполоха. Правда, очень  хотелось  взглянуть  на  жену  Бегемота,  которая
столько лет терпела такую орясину, бандита, алкаша и тунеядца.
   - Пойдешь и напишешь, как было на самом деле, - сказал  Матвей,  чувствуя
злость и одновременно жалость к этому уроду. Хотя в принципе большей жалости
была достойна его семья.
   - Да и хто ты вобче такой?! - заорал Бегемот.
   Матвей перехватил его руку с бутылкой  пива,  уперся  локтем  в  ключицу,
надавил. Бегемот взвизгнул, посерел лицом,  хватая  воздух  ртом,  сполз  на
землю. От него несло таким отталкивающим букетом перегара, что  Матвея  едва
не вырвало.
   - Я - твоя смерть! - сурово произнес Соболев, хихикнув про  себя:  где-то
он читал такие  вот  страшилки,  но  для  этого  толстокожего  представителя
человечества  с  интеллектом  настоящего  бегемота  подобные  угрозы  вполне
годились. - Завтра я жду тебя и Шавло утром на  автостанции.  Не  придешь  -
пеняй на себя!
   Съездив по морде  Хлобанеева  тыльной  стороной  ладони,  Матвей  ушел  с
территории его неприглядного владения  и  через  четверть  часа  с  чувством
глубокого удовлетворения проводил  взглядом  Бегемота,  рысью  мчавшегося  к
центру села, где жил инспектор.
   Остальных свидетелей Соболев обнаружил в местном "баре" - возле палатки с
пивом, где человек  пять  любителей  "жидкого  хлеба"  обсуждали  местные  и
центральные новости. Мужики были совсем молодые, простецкие на вид, любители
выпить и закусить, и  Матвею  удалось  решить  с  ними  проблему  полюбовно,
объяснив, что главные обвинители согласились ехать в район и написать  новые
заявления.
   До наступления сумерек  Матвей  успел  переговорить  также  и  с  другими
фермерами, соседями Нестеровых, с горечью убедившись, что заняты они  только
собой и собственными заботами. Никто из них и не подумал вовремя  вступиться
за соседку, игнорируя  известный  социально  правильный  лозунг,  который  в
приложении к данной ситуации  звучал  примерно  так:  "Фермеры  всех  стран,
объединяйтесь!" Но, к сожалению, объединяться они не спешили, поэтому  клике
Дурбаня было легко воевать с ними.
   Конечно, многие сочувствовали Нестеровым, но  боялись  всего  и  всех  и,
случись какая-нибудь новая заваруха, вряд ли пошли бы выручать соседа. Шавло
настолько запутал людей, что говорили о нем едва ли не шепотом.
   С сознанием исполненного долга, но разочарованный, Соболев вернулся в дом
к Нестеровым. К Дурбаню он решил сходить на следующий  день  после  отправки
"команды" в Вологду.
   Перекинулся парой фраз с Леонидом, выпил молока, поиграл  с  племяшами  и
лег спать. А в два часа ночи его потревожили.

"ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!"

   Жил Шевченко на Щербаковской в  старом  доме  сталинской  постройки  -  с
толстыми стенами и высокими потолками. Квартира была  однокомнатная,  но  ее
площадь - тридцать шесть "квадратов" - позволила хозяину  сделать  из  одной
комнаты три: спальню, гостиную с видеосистемой "Панасоник"  и  тренировочный
зал, где стояли тренажеры и висела в углу макивара.
   Пока Василий осматривался, Шевченко сварганил чай,  подогрел  в  волновой
печи бутерброды и притащил все это на подносе в  гостиную.  Когда  они  сели
чаевничать, шел второй час ночи.
   - Пить будешь? - спросил Валерий. - Шампанское, вино, водку, коньяк, ром,
горилку с перцем?
   - Не потребляю, привык держать форму. К тому же алкоголь не улучшает цвет
лица и стройность фигуры.
   - Как сказал Прутков, "если хочешь быть красивым, поступи  в  гусары",  -
засмеялся Валерий. - Есть хороший  анекдот  на  тему  выпивки.  Из  дневника
французского летчика: "Пятница: пил с русскими летчиками. Суббота:  чуть  не
умер. Воскресенье: опять пил с русскими летчиками. Понедельник: лучше бы я в
субботу умер!" Слышал такой?
   Рассмеялся и Василий.
   - Нет, не слышал, нормально. - Посерьезнел. - Ну а теперь вешай лапшу  на
уши: как ты "случайно" оказался в нужное время в нужном месте?
   Шевченко, продолжая улыбаться, откусил сразу полбутерброда,  запил  чаем,
оглядел мрачновато-спокойное лицо Балуева.
   - Ты не изменился.  Баловень.  Минимум  эмоций,  максимум  самообладания,
замкнутый и застегнутый на все пуговицы. Что ж, вешать лапшу на уши не буду.
Еще бутерброд?
   - Благодарю, сыт.
   - Дело в том, что ты попался в поле зрения случайно. Мы  давно  наблюдаем
за той "школой", где ты побывал.  Это  всего-навсего  "крыша"  для  какой-то
"крутой" конторы типа Ф-безопасности или военной контрразведки, служащая для
подбора кадров. Когда я тебя увидел, то  хотел  сразу  предупредить,  но  за
тобой пошел "хвост", пришлось ждать, чем все это закончится. Зато теперь  мы
почти точно знаем, что "школа" набирает профи рукопашного боя  для  "Смерша"
или еще какой-то военной команды, потому что пришла за  тобой  зондеркоманда
"Стикс", военный спецназ, подчиненный напрямую полковнику Юргену,  командиру
личной охраны министра обороны.
   Василий присвистнул.
   - Серьезные ребята! А кто это "мы"? Ты все время говоришь: "Мы наблюдаем,
мы знаем..."
   -  Мы  -  это  "Чистилище",  -  белозубо   улыбнулся   Шевченко,   всегда
отличавшийся веселым нравом. - Надеюсь, слышал о такой организации?
   - Три "К"...
   - Значит, слышал. Надеюсь также, что задачи наши  тебе  понятны,  поэтому
общую панораму рисовать не буду.
   - Какой же ты занимаешь там пост?
   -  Комиссар-5,  начальник  службы  безопасности  и  кадровой  подготовки.
Официатьнре прикрытие: вице-президент Ассоциации ветеранов спецслужб "Барс".
Кроме того, я преподаю стиль  "комба"  в  Русском  центре  боевых  искусств.
Слышал?
   Василий кивнул. "Комба" - комбинированная манера боя -  включала  в  себя
техническую спецподготовку,  приемы  карате,  джиу-джитсу,  дзюдо,  бокса  и
кэмпо, короче - приемы уличной драки, реального боя.
   - Впрочем, что я спрашиваю, - продолжал Шевченко, - ты же  проходил  курс
"киммандо" <Курс выживания и разведывательно-диверсионных действий.>, а  это
примерно то же самое.
   - Короче, Склифосовский, не ходи вокруг да около.
   - Вася, нам нужны специалисты высокого класса, вплоть до "абсолюта", а ты
- бывший ганфайтер-перехватчик, иных рекомендаций и не требуется. Пойдешь  в
"кобры"?
   - "Кобры"? Что это?
   - Командир обоймы  риска,  сокращенно  "кобра".  Зарплата  такая,  что  и
министрам не снится. Плюс моральное удовлетворение от искоренения  зла,  что
немаловажно. Ну и главное...  -  Валерий  перестал  улыбаться.  -  Осознание
полной свободы и власти.
   - Последнее - лишнее, - буркнул Василий. - Я подумаю. Хотя убежден:  злом
зло победить нельзя. Другое дело - торжество справедливости... Но я подумаю.
Можно у тебя еще на сутки задержаться?
   - Ради Бога. И последнее, Вася. Ты был дружен с другим "абсолютом", неким
Соболевым. Не знаешь, где его можно найти? О нем такие  легенды  ходят,  что
нам захотелось и его заполучить в команду.
   - Откуда ты знаешь о Соболеве?
   - От верблюда. Не забывай, я работаю в "Барсе" и в "ККК", а информация  и
там, и там поставлена не хуже, чем в контрразведке. Так что ты скажешь?
   Василий долго не отвечал, размышляя о предчувствиях вообще  и  Матвея,  в
частности. Рано или поздно такое  должно  было  случиться,  когда-нибудь  их
вычислили бы и без этой случайной встречи в Москве. Хотя, с другой  стороны,
ничего случайного в мире не  происходит,  ибо  случайность  -  нелроявленная
закономерность.
   - В принципе мы и сами в состоянии попросить его  присоединиться  к  нам,
тем более что знаем, где он в настоящий момент пустил корни, - в Рязани.  Но
будет лучше, если попросишь ты.
   Балуева  неприятно  поразила   осведомленность   бывшего   соученика   по
рукопашному бою относительно  местонахождения  Матвея,  однако  виду  он  не
подал.
   - Если решу работать с вами, предложу и ему, -  отрезал  он.  -  Давай-ка
спать, утро вечера мудренее.
   Проснулся Василий в семь утра, однако хозяина уже дома не было. На  столе
ждала записка: "В холодильнике колбаса и яйца,  молоко.  Завтракай.  Вечером
покалякаем". На записке лежал ключ от квартиры.
   Позанимавшись в "спортзале" на тренажерах, Василий позавтракал и, не имея
особых планов, поехал к Володе Абуткину, адрес которого дал Злобин.
   В  фойе  метро  Балуев  обратил  внимание  на  милиционеров,   работников
метрополитена, задержавших на  его  глазах  пожилого  мужчину  в  сапогах  и
стеганом халате, не то киргиза, не то казаха. О чем  они  с  ним  толковали,
неизвестно,  только  в  результате  пожилой  киргиз  опустился  на  лавку  и
заплакал,  а  милиционеры,  один  тощий,  согнутый,  как  скоба,  а   второй
толстозадый, с бритым мясистым затылком, спокойно направились вдоль перрона,
поигрывая дубинками.
   Обычно Балуев не вмешивался в  подобные  инциденты  ни  на  улице,  ни  в
присутственных местах, но при взгляде  на  морщинистое  темное  лицо  жителя
дружественной державы, по которому текли  слезы,  что-то  стронулось  в  его
душе, и Василий, не раздумывая, шагнул к нему.
   - Что случилось, отец? Я видел, как ты беседовал с держимордами. Ударили,
что ли?
   - К дочке приехал... Сулеймановы мы..,  а  паспорт  забыл..,  тот  деньга
взял.., все.., сказал, заберу, давай деньга...
   - Сколько взяли-то?
   - Двесть тыща.., все.., больше нету.., подарка хотел купить...
   - На, отец, держи. - Василий сунул мужичку  шесть  бумажек  по  пятьдесят
тысяч. - Покупай свой подарок. Ошиблись солдатики, я с ними  поговорю.  Куда
ехать собрался?
   - Савале... Савольска...
   - "Савеловская"? Садись, твой поезд идет. - Вас