ели  и  разбрасывали  белые  искры.  Их  треск
сливался со словами заклинания.
     И тогда он вылил содержимое тигля в рог.
     Глаза Карла испуганно распахнулись, он одновременно вдохнул и  сделал
судорожный  глоток.  Расплавленный  свинец  потек  в  его  горло,   сжигая
внутренности.
     Рала била дрожь. Он разжал руки. Пустой тигель упал на землю.
     Магистр  перешел  к  следующей  цепи  заклинаний,  отправляющих   дух
мальчика в подземный мир. Он произносил слова, одно за другим,  в  должной
последовательности, открывая путь  к  подземному  миру,  открывая  бездну,
темную пустоту.
     Руки Магистра взметнулись вверх  и  вокруг  него  закружились  черные
тени. Громкие завывания наполнили ночной воздух ужасом. Даркен Рал подошел
к холодному каменному алтарю, преклонил колени, простер  над  ним  руки  и
опустил голову. Он говорил на древнем языке  слова,  которые  должны  были
связать его с духом мальчика. Быстро произнеся требуемые  заклинания,  Рал
поднялся. Он стоял, уперев в бока сжатые кулаки. Лицо его пылало. Из  тени
выступил Деммин Насс.
     Рал устремил на него неподвижный взгляд.
     - Деммин, - хрипло прошептал он.
     - Мой господин, - ответил тот, наклонив голову.
     Рал подошел к Деммину. По его лицу стекали струйки пота.
     - Откопай его тело и положи на алтарь. Возьми ведро воды. Омой его. -
Он посмотрел на короткий меч, висевший у Деммина на поясе. -  Расколи  ему
череп. Это все. Когда закончишь, можешь отойти и подождать в Саду.
     Он  провел  руками  над  головой  Деммина.  Воздух  вокруг  поплыл  и
задрожал.
     - Это заклинание охранит тебя. Жди здесь. Перед рассветом я  вернусь.
Ты мне понадобишься. - Рал отвернулся, погруженный в мысли.
     Деммин сделал все, что  велел  Магистр.  Пока  он  занимался  грязной
работой, Даркен Рал, словно в трансе, повторял  нараспев  странные  слова,
раскачиваясь из стороны в сторону.
     Деммин вытер меч и убрал его в ножны.
     - Ненавижу эту часть, - пробормотал он. Бросив  последний  взгляд  на
Рала, Деммин повернулся и отошел в тень, оставив Магистра  наедине  с  его
трудами.
     Даркен Рал, глубоко дыша, встал позади алтаря. Он резко выбросил руку
к углублению для костра, и языки пламени с ревом  взметнулись  вверх.  Рал
простер  вперед  руки,  сжимая  пальцы,  и  железная  чаша   поднялась   с
постамента, медленно поплыла в воздухе и опустилась на  огонь.  Достав  из
ножен кривой кинжал, он положил его на мокрый живот  мальчика,  сбросил  с
себя одежду и отшвырнул ее ногой.  Пот  покрывал  стройное  тело,  ручьями
бежал по шее.
     Под гладкой, упругой кожей выступали тренированные мускулы. Слева  от
живота до колена спускались уродливые  шрамы.  Там  его  коснулось  пламя,
посланное старым чародеем, волшебный огонь, который поглотил отца.  Даркен
Рал стоял  тогда  по  правую  руку  отца.  Пламя  лизнуло  и  его,  опалив
магической болью.
     Это было пламя, не похожее ни на  какое  другое:  жгучее,  опаляющее,
всепроникающее, живое, и он кричал до тех пор, пока не пропал голос.
     Даркен Рал лизнул кончики пальцев  и  протянул  руку,  чтобы  смочить
выступающие шрамы. Как  ему  хотелось  сделать  это  тогда.  Как  хотелось
избавиться от ужаса непрекращающейся боли.
     Но лекари не позволяли. Говорили, что он не должен  трогать  ожог,  и
связывали ему руки. Рал лизнул пальцы и  провел  ими  по  губам,  стараясь
остановить слезы, отогнать образ  отца,  сожженного  заживо.  Месяцами  он
кричал, задыхался, молил позволить ему прикоснуться к ожогам  и  облегчить
боль. Но ему не позволяли.
     Как он ненавидел чародея. Как желал  убить  его.  Как  жаждал,  глядя
Волшебнику прямо в глаза, запустить пальцы в живую плоть и вырвать  оттуда
сердце.
     Даркен  Рал  отнял  руку  от  шрамов  и,  взявшись  за  нож,  отогнал
воспоминания. Теперь он мужчина. Теперь он Магистр. Он вернулся мыслями  к
настоящему. Сотворив нужное заклинание, он погрузил нож в тело мальчика.
     Рал осторожно вынул сердце и опустил его  в  чашу  с  кипящей  водой.
Потом извлек мозг и кинул туда же. Наконец отрезал яички и тоже положил их
в чашу. Рал опустил нож. Кровь смешалась  с  потом,  покрывшим  его  тело.
Кровь капала у него с локтей.
     Рал возложил руки на тело и воззвал к  духам.  Затем  поднял  лицо  к
темным окнам, закрыл глаза и стал творить заклинания. Он отчетливо  помнил
каждое слово и произносил их одно за другим, ровно,  без  пауз,  в  нужные
моменты размазывая по груди кровь. Обряд продлился около часа.
     Прочтя заклинания, выбитые в усыпальнице отца, Даркен Рал  подошел  к
магическому  песку.  Он  нагнулся  и   ладонями   разровнял   поверхность.
Окровавленные  руки  покрылись  белой  коркой  песка.  Магистр  присел  на
корточки и начал  тщательно  чертить  колдовские  знаки,  расходящиеся  из
центра подобно радиусам и разветвляющиеся сложными переплетениями.  Долгие
годы  посвятил  Даркен  Рал  изучению  магических  фигур.   Любая,   самая
незначительная  ошибка  немедленно  повлекла  бы  за  собой   смерть.   Он
сосредоточился. Длинные светлые  волосы  повисли  грязными  клочьями.  Лоб
прорезали глубокие морщины. Рал напряженно работал, добавляя все  новые  и
новые линии, штрихи, дуги. Все  в  строгой  последовательности.  Близилась
полночь.
     Рал кончил чертить, встал и направился к священной  чаше.  Как  он  и
рассчитывал, вода уже почти выкипела. С помощью магии он перенес  чашу  на
постамент и охладил варево. Затем взял каменный пестик, и принялся  толочь
содержимое чаши. Капли пота стекали по его лицу. Когда  все,  что  было  в
священном сосуде,  превратилось  в  кашицу,  Рал  всыпал  туда  магические
порошки.
     Он встал перед алтарем, держа чашу на  вытянутых  руках,  и  сотворил
призывающие заклинания. Опустив чашу, Магистр обвел взглядом Сад Жизни. Он
всегда предавался созерцанию прекрасного перед  путешествием  в  подземный
мир.
     Затем Рал приступил к трапезе.  Он  руками  черпал  кашицу  из  чаши.
Магистр ненавидел вкус мяса и ел только растительную  пищу,  но  сейчас  у
него не оставалось выбора. Чтобы отправиться в подземный  мир,  необходимо
съесть плоть. Рал постарался  представить  себе,  что  перед  ним  любимое
овощное пюре, и, не обращая  внимании  на  вкус,  съел  все  без  остатка.
Облизав пальцы, он отставил пустую чашу и сел на траву, у кромки песчаного
круга. На светлых волосах запеклась кровь. Рал скрестил ноги, положил руки
на колени, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Он готовился к  встрече  с
духом мальчика.
     Обряд  завершен,  заклинания  произнесены,  чары  наброшены.  Магистр
поднял голову и открыл глаза.
     - Карл, приди, - прошептал он на тайном древнем языке.
     На мгновение воцарилась мертвая тишина. Затем раздался жалобный стон.
Земля задрожала.
     Из центра песчаного круга восстал дух мальчика в обличье Шинги, зверя
подземного мира.
     Шинга  явился,  призванный   заклинаниями.   Прозрачный,   как   дым,
поднимающийся из земли, он вращался, выкручиваясь из белого песка. Шинга с
трудом проталкивался через испещренную символами поверхность.  Голова  его
откинулась, из ноздрей повалили клубы дыма.  Рал  спокойно  наблюдал,  как
восстает из глубин и обретает плоть наводящий ужас зверь.  Наконец  из-под
земли вырвались мощные задние лапы. Шинга взвыл  еще  громче.  Разверзлась
черная, как деготь, дыра, в  которую  тут  же  начал  сползать  магический
песок. Шинга парил над бездной.  Пронизывающие  карие  глаза  смотрели  на
Рала.
     - Спасибо, что пришел, Карл.
     Зверь  опустил  голову,  обнюхивая  обнаженную  грудь  Магистра.  Рал
поднялся и погладил Шингу по шерсти,  сдерживая  нетерпение  зверя.  Когда
Шинга успокоился, Рал вскарабкался  ему  на  спину  и  крепко  вцепился  в
загривок.
     На мгновение все озарилось ослепительной вспышкой света. Шинга и  Рал
исчезли в черной бездне. Земля содрогнулась  и  с  треском  сомкнулась  за
ними. На Сад Жизни опустилась ночная тишь.
     Деммин Насс, отирая со лба капли пота, выступил из-за деревьев.
     - Счастливого пути, друг мой, - прошептал он, - счастливого пути.



                                    25

     Дождь все лил и лил. Серые тучи полностью затянули  небо,  Кэлен  уже
забыла, как выглядит солнце. Сидя в одиночестве на низкой  скамейке  возле
одной из хижин, Кэлен с улыбкой смотрела, как Ричард сооружает  крышу  над
домом духов. По его обнаженной спине, оттеняя бугры мускулов  и  шрамы  от
когтей гаров, бежал пот.
     Ричард работал с Савидлином и другими  мужчинами  племени,  показывая
им, что надо делать. Он сказал Кэлен, что не нуждается в переводчике.  Для
работы руками слова не нужны, а если им самим придется что-то  додумывать,
они лучше поймут и смогут гордиться своим трудом.
     Савидлин упорно задавал вопросы.  Ричард  не  понимал  его  и  только
улыбался, объясняя свои действия словами, которых тоже никто  не  понимал.
Тогда он переходил на язык жестов, который изобретал тут же по ходу  дела.
Порой остальные считали, что это шутка, и разражались  дружным  смехом.  И
все же, несмотря на непонимание, им удалось довольно далеко продвинуться.
     Поначалу Ричард не хотел говорить Кэлен, что он  намерен  делать.  Он
только улыбался и твердил, что скоро она все увидит сама. Сперва  он  взял
пласты глины размерами один на два фута и придал им  волнообразную  форму.
Одна  половина  прогибалась  внутрь,  наподобие  канавки,  другая   плавно
поднималась вверх. Справившись с этим, Ричард попросил женщин,  работавших
в гончарне, обжечь пластины.
     Потом он прибил к доске два одинаковых бруска,  по  одному  с  каждой
стороны, положил на середину ком глины и разровнял его.  Срезав  сверху  и
снизу излишек глины, Ричард получил ровные глиняные  пластины  одинакового
размера. Затем он аккуратно разложил их по формам, которые уже  обожгли  в
гончарне. В двух верхних углах  каждой  пластины  Ричард  щепкой  проделал
дырки.
     Женщины ходили за Ричардом по  пятам,  внимательно  наблюдая  за  его
работой. Ему ничего не стоило  заручиться  их  поддержкой.  Вскоре  Ричард
добился того, что все женщины,  болтая  и  улыбаясь,  принялись  лепить  и
выравнивать пластины, да еще и учить  его,  как  это  надо  делать.  Когда
пластины подсохли, их можно было вынимать из формы. Пока обжигалась первая
партия,  женщины  уже  приготовили  следующие.   Они   спросили,   сколько
понадобится таких пластин, но Ричард,  не  вдаваясь  в  объяснения,  велел
продолжать работу.
     Предоставив женщинам самим заниматься этим новым делом, он отправился
в дом духов и взялся за сооружение очага из кирпичей, которые  обычно  шли
на постройку домов. Савидлин хвостом следовал за ним,  стараясь  научиться
всему.
     - Ты делаешь черепицу, да? - спросила Кэлен.
     - Да, - с улыбкой ответил Ричард.
     - Ричард, я видела и крыши из травы, которые не протекали.
     - И я тоже.
     - Тогда почему бы просто не переделать крыши из травы так, чтобы  они
не текли?
     - Ты знаешь, как крыть крыши травой?
     - Нет.
     - И я не знаю. Зато я знаю, как делать черепицу.
     Пока Ричард с Савидлином трудились  над  очагом,  другие  мужчины  по
просьбе Искателя снимали с крыши траву. В конце  концом  на  доме  остался
только остов из жердей, к которым привязывались пучки  травы.  Теперь  эти
жерди должны были послужить опорой для черепицы.
     Черепица тянулась от одного ряда жердей до другого,  так  что  нижний
край лежал на первой жерди, а верхний - на второй. Сквозь дыры  пропустили
веревку и привязали черепицу к деревянному  остову.  Второй  ряд  положили
внахлест на первый, закрывая дыры,  в  точности  повторяя  изгибы  нижнего
слоя. Поскольку глиняная черепица была  тяжелее  травы,  Ричарду  пришлось
сперва укрепить  конструкцию,  добавив  дополнительные  распорки,  которые
поддерживали конек крыши.
     Казалось, в работе участвует не  меньше,  чем  полдеревни.  Время  от
времени  появлялся  Птичий  Человек  и  смотрел,  как  продвигается  дело.
Казалось, он доволен увиденным. Иногда он сидел рядом  с  Кэлен  в  полном
молчании, иногда заговаривал с  ней,  но  чаще  просто  наблюдал.  Изредка
Птичий Человек расспрашивал Исповедницу о Ричарде.
     Почти все время, пока Ричард работал, Кэлен проводила в  одиночестве.
Женщины игнорировали ее предложения помочь, мужчины  соблюдали  дистанцию,
следя  за  ней  краешком  глаза,  а  молоденькие  девушки   были   слишком
застенчивы,  чтобы  отважиться  заговорить  с  Исповедницей.  Порой  Кэлен
замечала, как они стоят и смотрят на нее, но стоило  ей  только  спросить,
как их зовут, как те убегали прочь. Детишки хотели бы  подобраться  к  ней
поближе, но  матери  держали  их  на  почтительном  расстоянии.  Кэлен  не
позволяли ни готовить пищу, ни лепить  черепицу.  Все  ее  попытки  помочь
вежливо отклонялись под тем предлогом, что она почетная гостья деревни.
     Но Кэлен прекрасно понимала, что за этим стоит. Она Исповедница, и ее
боятся.
     Кэлен привыкла к подобному отношению, к косым взглядам, к шепотку  за
спиной. Теперь это уже не раздражало ее так, как  прежде.  Кэлен  помнила,
как мать с улыбкой говорила ей,  что  так  уж  устроены  люди.  Ничего  не
изменишь, так что не стоит давать волю своей горечи. Мать говорила  Кэлен,
что когда-нибудь она будет выше этого. Кэлен полагала, что  ее  больше  не
волнуют подобные пустяки, что ей все безразлично, что она  принимает  себя
такой, как есть, принимает свою жизнь. Ей казалось, она  уже  смирилась  с
тем, что ей не дано многое, доступное другим.  Так  оно  и  было  до  того
момента, как она встретила Ричарда. До того, как он  стал  ее  другом.  До
того, как он заговорил с ней, как с обычным человеком.  До  того,  как  он
стал о ней заботиться.
     Но ведь Ричард не знает, кто она такая. Савидлин,  по  крайней  мере,
относится к Кэлен дружелюбно. Он пригласил ее с Ричардом в свою  маленькую
хижину, где жил с женой Везелэн, и  сынишкой  Сиддином.  Он  отвел  гостям
место на полу, где те спали. Даже если  их  пустили  в  дом  по  настоянию
Савидлина, Везелэн гостеприимно встретила Кэлен и не проявляла  холодности
даже в отсутствие мужа. Вечером, когда темнело, и работа  останавливалась,
Сиддин, широко распахнув глаза, усаживался  перед  Кэлен  на  полу,  и  та
рассказывала ему о замках и королях, о дальних странах, о страшных зверях.
Потом малыш забирался к ней на колени, обнимал ее и просил рассказать еще.
У нее слезы наворачивались на глаза при мысли о том, что Везелэн не  тянет
сына прочь и настолько добра, что не выказывает страха. Когда  Сиддин  шел
спать,  Ричард  и  Кэлен  рассказывали  гостеприимным  хозяевам  о   своих
странствиях в Вестландии. Савидлин  был  из  тех,  кто  уважает  победу  в
честном бою, и, так же как сын, широко раскрыв глаза, слушал их рассказы.
     Птичий Человек  казался  довольным  новой  крышей.  Когда  он  увидел
достаточно, чтобы сообразить, что это будет за конструкция, Птичий Человек
улыбнулся,  медленно  покачав  головой.  На  шестерых   старейшин   работа
произвела меньшее впечатление. Для них несколько капель  дождя,  время  от
времени  сваливавшихся  прямо  на  нос,  казались  предметом,  недостойным
внимания. За свою долгую жизнь они успели к  этому  привыкнуть,  а  теперь
появился чужак, который показал, насколько они были  глупы.  Когда-нибудь,
когда умрет один из шести старейшин,  Савидлин  займет  его  место.  Кэлен
жалела, что он не может стать старейшиной прямо сейчас. Такой сторонник им
бы очень пригодился.
     Кэлен с тревогой думала о том,  что  произойдет,  когда  крыша  будет
закончена, что случится, если старейшины откажутся принять Ричарда в Племя
Тины. Он так и не пообещал ей не причинять им зла. Хоть Ричард и не  такой
человек, который решится применить насилие, все же он - Искатель. На карту
было поставлено больше, нежели жизнь  нескольких  людей,  гораздо  больше.
Искатель должен об этом помнить. И Кэлен тоже должна помнить об этом.
     Кэлен не знала, что произошло у него в душе после того убийства, стал
ли он более тверд и жесток. Однажды совершенное насилие меняет  взгляд  на
мир. Привычка убивать заставляет по-другому  относиться  ко  всему.  Легче
становится убить снова. Это она знала слишком хорошо.
     Кэлен жалела о том, что он тогда пришел  на  помощь  и  ему  пришлось
совершить убийство. У нее не хватило духу сказать ему, что в этом не  было
необходимости. Она могла бы и сама справиться  с  последним  из  квода.  В
конце концов, один человек не представлял для нее опасности. Потому-то Рал
и посылал за Исповедницами квод: если одного поразит дарованная  ей  сила,
трое других убьют и его, и Исповедницу. Но в одиночку у нападавшего  почти
не было шансов. Пусть он был силен, но она могла опередить его. Она просто
отскочила бы в сторону, уклонившись от удара, и прежде, чем  он  успел  бы
вновь поднять меч, Кэлен коснулась бы его, и он стал бы ее покорным рабом.
     Кэлен знала: она никогда не сможет сказать Ричарду, что ему не  нужно
было убивать того человека. При мысли, что он сделал это ради нее, спасая,
как он думал, ее жизнь, Кэлен становилось еще хуже.
     Она была уверена, что  следующий  квод  уже,  возможно,  идет  по  их
следам. Они неумолимы. Тот, кого убил  Ричард,  знал,  что  ему  предстоит
умереть, знал,  что  у  него  нет  ни  единого  шанса  в  одиночку  против
Исповедницы, и все же пришел. Они не остановятся. Они не знают, что значит
остановиться. Они думают только о своей цели.
     И  наслаждаются  тем,  что  делают  с  Исповедницами.  Как  Кэлен  ни
старалась, она не могла забыть о Денни.
     Всякий раз, как Кэлен думала о кводах, она не могла  не  вспомнить  о
том, что они сделали с Денни.
     Прежде чем Кэлен успела вырасти,  ее  мать  поразил  страшный  недуг.
Целители оказались бессильны. Мать умерла слишком быстро. Исповедницы жили
сплоченно. Когда одну настигала беда, это касалось всех. Мать Денни  взяла
на себя заботы о Кэлен. Девочки - лучшие подружки - считали себя сестрами.
Это помогло смягчить боль утраты.
     Как и ее мать, Денни была хрупкой, болезненной. У  нее  не  было  той
силы, которой обладала Кэлен. Кэлен стала ее  защитницей,  хранительницей,
помогая в  ситуациях,  когда  требовалось  больше  сил,  чем  Денни  могла
почерпнуть внутри  себя.  Освободив  свою  магическую  силу,  Кэлен  могла
восстановить ее за час или два. Денни требовалось на это несколько дней.
     Однажды   Кэлен   отлучилась,   чтобы   принять   исповедь    убийцы,
приговоренного к повешению. Миссия,  которая  должна  была  быть  поручена
Денни.  Кэлен  отправилась  вместо  сестры,  желая  оградить  ее  от  этой
мучительной церемонии.  Денни  не  выносила  исповеди,  не  выносила  вида
затравленных глаз преступника. Порой  она  плакала  несколько  дней  после
церемонии. Денни никогда не просила Кэлен заменить ее, не стала просить  и
на этот  раз.  Но  одного  взгляда  было  достаточно,  чтобы  заметить  ее
облегчение, когда Кэлен сказала, что пойдет  вместо  нее.  Кэлен  тоже  не
любила  исповеди,  но  она  была  сильнее,  разумнее,  более   склонна   к
размышлениям. Она понимала, что ее доля - быть Исповедницей,  и  принимала
это. Она - это она. Это не причиняло  ей  такой  боли,  как  Денни.  Кэлен
всегда ставила разум выше  сердца.  И  она  нередко  выполняла  за  сестру
грязную работу.
     На обратном пути Кэлен услышала тихие стоны, доносившиеся из кустов у
дороги. Стоны смертельной боли. К  своему  ужасу,  она  обнаружила  Денни,
распростертую на земле. Было очевидно, что сестра только  что  высвободила
магическую силу.
     - Я... шла встретить тебя... Мне хотелось пройтись с тобой до дома, -
проговорила Денни, когда Кэлен уложила голову сестры себе на колени. - Это
квод. Прости. Я достала одного из них, Кэлен. Я коснулась его. Ты могла бы
гордиться мной.
     Кэлен,  ошеломленная,  поддерживала  голову  Денни.  Она  успокаивала
сестру, уверяя ее, что