Себастьян очень ловко обращался с мечом,  он явно не  раз  держал его в
руках. Девушка  могла  оценить это, потому что сама без усилий обращалась  с
оружием,  а  такое  мастерство  приходит  лишь с  опытом и  при  непрерывных
тренировках.  Некоторые матери  учили своих  дочерей  шить и  готовить. Мать
Дженнсен  считала, что шитье не спасет дочь. Нож тоже вряд ли спасет, но все
же в большей степени, чем иголка с ниткой.
     Себастьян поднял заплечный мешок мертвого солдата и открыл его.
     -- Поделим припасы?
     -- Нет, --  сказала Дженнсен, поднимая связку рыбы.  -- Припасы и мешок
должны взять вы.
     Он кивнул, соглашаясь. Завязал мешок, оценивающе глянул на небо.
     -- Пожалуй, мне пора идти.
     -- Куда?
     Он прикрыл отяжелевшие веки:
     --  У  меня  нет  определенной  цели  путешествия. Просто странствую...
Думаю, пройдусь еще немного, а затем буду искать какой-нибудь приют.
     -- Дождь зарядил на  всю  ночь, -- сказала Дженнсен. --  Любой  местный
житель знает это. Он улыбнулся:
     -- Думаю, вы ошибаетесь.
     Однако в его глазах отразилось то, что ждало его впереди, и он принимал
это с явной неохотой. Тем не  менее  он  смахнул пот со лба тыльной стороной
ладони, пригладил влажные пряди седых волос и натянул на голову капюшон.
     -- Ну, берегите себя, Дженнсен Даггет. Передавайте привет вашей матери.
Она воспитала прекрасную дочь.
     Дженнсен улыбнулась с  признательностью и только  кивнула в ответ. Стоя
лицом  к влажному ветру,  она  смотрела,  как  Себастьян  повернул  в другую
сторону  и пошел  через покрытую гравием  большую  осыпь. Нависающие  скалы,
покрытые наледями,  возвышались вокруг, теряясь в  вышине среди низких серых
туч, скрывавших сами горы.
     Как жаль, что  так ненадолго  пересеклись в  этой  огромной стране пути
двух людей, всего лишь на короткое  трагическое  мгновение,  когда подошла к
концу  жизнь  третьего  человека!..  Как жаль, что они  снова  разойдутся  и
исчезнут в бесконечном забвении жизни!..
     У  Дженнсен  сильно забилось  сердце,  и стук его отдавался в ушах. Она
слушала, как  под ногами  Себастьяна стучат друг  о друга камни, и смотрела,
как тот,  ступая  широким шагом, растворяется в  серой мороси. Она судорожно
пыталась  решить,  как ей поступить.  Неужели  всегда придется  прятаться от
людей?  Неужели  всегда  придется  лишать  себя  даже  таких  вот  небольших
поступков, которые составляют саму жизнь?  Неужели придется делать это из-за
преступления,  которого   она  не  совершала?  Сможет  ли  она  когда-нибудь
осмелиться и пойти на риск?
     Она знала,  что  сказала бы мать.  Но  мать  горячо  любила  Дженнсен и
поэтому не будет к ней строга...
     -- Себастьян ?!
     Он обернулся через плечо, ожидая, что она скажет.
     -- Если вам негде укрыться,  вы вряд ли  доживете  до утра.  Мне  бы не
хотелось, чтобы вас убил приступ лихорадки.
     Он стоял,  глядя  на нее, между ними по-хозяйски  расположилась  пелена
дождя.
     -- Мне бы тоже  не хотелось  этого. Я постараюсь во что бы то  ни стало
найти какое-нибудь укрытие.
     Прежде чем он  сделал шаг, Дженнсен вскинула  руки  и махнула  рукой  в
другую сторону. Пальцы ее тряслись, но вовсе не от усталости.
     -- Вы могли бы пойти ко мне домой.
     -- Ваша мать не будет против?
     Ее мать... Да она просто будет  в  ужасе. Она бы никогда  не  позволила
незнакомцу остаться на ночлег в их доме. Она бы не  смогла глаз сомкнуть всю
ночь, окажись поблизости чужой... Но если  Себастьян останется без  укрытия,
он может  умереть. Мать Дженнсен  не  пожелала бы  такого этому человеку.  У
матери  было доброе сердце. Именно эта доброта  была причиной того, что  она
так опекала дочку.
     -- Домик у нас маленький, но есть пещера,  где мы  держим скотину. Если
вы не против, то  можете спать там.  В пещере вовсе не так плохо,  как может
показаться. Я иногда  там сплю, когда  дома мне кажется тесно. Я бы  развела
для  вас  костер.  Будет  тепло,  и  вы  отдохнете...  Ведь  вам  это просто
необходимо.
     Он,  похоже,  не хотел  принимать  приглашение.  Тогда Дженнсен подняла
связку рыбы.
     -- Мы можем накормить вас,  -- сказала она, чтобы предложение зазвучало
еще заманчивее. -- У  вас,  по крайней  мере,  будет хорошая еда  и отдых  в
тепле. Я думаю вам требуется и то, и другое. Вы мне помогли. Давайте и я вам
помогу.
     Он благодарно улыбнулся ей:
     -- Вы --  добрая  женщина,  Дженнсен. Если ваша  мать позволит, я приму
приглашение.
     Она  откинула полы своего плаща, показывая нож в  ножнах,  заткнутый за
пояс.
     -- Мы предложим ей этот нож, она оценит его по достоинству.
     Себастьян  улыбнулся  по-доброму  и  весело  --  такой  приятной улыбки
Дженнсен еще никогда не видела.
     -- Не  думаю,  что двум женщинам,  умеющим обращаться с ножом, придется
трястись от страха перед незнакомцем, которого самого трясет в лихорадке.
     Об этом уже успела подумать и Дженнсен, но не подала виду.
     Она надеялась, что мать посмотрит на предстоящее таким же образом.
     -- Значит, решено. Пойдемте, пока дождь совсем не разошелся.
     Себастьян  ускорил  шаг, пытаясь поспевать за ней. Она взяла у него  из
рук  мешок погибшего солдата  и повесила  на свое  плечо.  У  Себастьяна был
собственный заплечник да еще  обретенное оружие. В теперешнем  состоянии ему
было достаточно и такого груза.

Глава 4
     --  Подождите  здесь, -- тихо попросила Дженнсен.  -- Я пойду скажу ей,
что у нас гость.
     Себастьян  тяжело опустился  на выступ  скалы,  который  служил удобным
сиденьем.
     -- Вы просто скажите ей, что я говорил. Скажите,  я пойму, если она  не
захочет  оставлять  на  ночлег незнакомца.  Я  понимаю,  что это  совсем  не
беспочвенный страх.
     Дженнсен   устремила  на  него  спокойный   взгляд   и   произнесла   с
расстановкой:
     -- У нас с матерью есть причина не бояться посетителей.
     Это не  была бравада, и по тону он понял. Впервые, с момента встречи, в
обычно  спокойном взгляде  его голубых  глаз  промелькнула неуверенность  --
этакая  тень  напряженности,  которой  не проявлялось, даже  когда  Дженнсен
осматривала  при  нем нож. Девушка  видела,  как он  ломает  голову, пытаясь
понять, какую  опасность  она может  собой  представлять, и губы  ее тронула
улыбка.
     --  Не  беспокойтесь! Только  тем, кто  хочет причинить нам зло, опасно
находиться здесь.
     Он поднял руки, показывая, что сдается:
     -- Ну, тогда  я здесь в  такой же безопасности, как  дитя в материнских
руках.
     Дженнсен оставила Себастьяна дожидаться  на уступе скалы,  а сама пошла
вверх по извилистой тропе, мимо нависающей ели. Ступая по  перевитым корням,
как по ступеням, она поднималась к дому, который располагался в сени дуба на
небольшом горном выступе. Поросшая травой площадка  в более погожие дни была
залита солнцем. Здесь  было  достаточно  места  для выпаса козы и нескольких
уток  и  цыплят. Позади дома находилась крутая  скала,  не дававшая незваным
гостям возможности подобраться с этой стороны. Единственным  подходом к дому
служила тропа, по которой поднималась сейчас девушка.
     На случай  угрозы  мать с  дочерью  высекли  в скале  хорошо спрятанные
ступеньки  --  сзади,  у  кромки  узкой  скалы. Далее  извивающаяся тропинка
уходила в сторону, пересекая оленьи тропы, и вела через ущелье и дальше. Эта
потайная тропа была почти недоступна, по ней было невозможно пройти, если не
знать  точного маршрута  в лабиринте  возвышающихся скал, расселин  и  узких
карнизов над краем ущелья. А кроме  того, мать с дочерью позаботились, чтобы
ключевые  части  маршрута  были  укрыты  буреломом и  специально посаженными
кустами.
     С  юных  лет  Дженнсен  с  матерью   часто  переезжали   и  никогда  не
задерживались  долго  на одном  месте. Здесь,  однако,  они  ощущали себя  в
безопасности  и прожили уже больше двух лет.  Ни один  путник ни разу еще не
обнаружил их  укрытие  в горах  --  как случалось  в других  местах, где  им
довелось жить, -- а жители  Бриартона,  ближайшего к ним города,  никогда не
осмеливались заходить в темный, пугающий лес так далеко.
     Почти нехоженая тропа вокруг озера,  с которой упал солдат, была от них
на таком же расстоянии,  как любая другая тропа. Только один раз Дженнсен  с
матерью побывали в Бриартоне. Едва  ли кто-нибудь вообще знал, что они живут
среди непроходимых гор, вдали от пахотных земель. Кроме случайной  встречи с
Себастьяном, Дженнсен никогда никого не видела вблизи своего дома.  Это было
самое  безопасное место,  которое когда-либо у них с матерью было, и девушка
уже осмеливалась считать его своим домом.
     С шестилетнего  возраста  Дженнсен преследовали.  Несмотря на  все меры
предосторожности,  которые  предпринимала  ее мать, несколько раз  они  были
близки  к  тому, чтобы их поймали. Преследователь  не был обычным человеком,
его  не сковывали  традиционные методы  поисков.  Дженнсен знала, что  сова,
наблюдающая с  высокой ветви  за  тем,  как она пробирается по горной тропе,
вполне может быть его  глазами. Как  только Дженнсен  добралась до  дома, ей
навстречу вышла мать с  наброшенной на плечи  накидкой.  Они с  дочерью были
одного  роста, у матери  были такие же густые волосы,  но скорее каштановые,
чем  рыжие. Ей еще  не исполнилось тридцати  пяти, и  она была  для Дженнсен
одной из самых красивых женщин, а ее фигурой залюбовался бы сам Создатель. В
других обстоятельствах вокруг матери вились бы бесчисленные ухажеры, готовые
отдать за нее выкуп, как за  королеву. Однако насколько прекрасным  было  ее
лицо, настолько  же  любящим --  сердце, и  она,  чтобы защитить  свою дочь,
отказалась от всего на свете.
     Иногда Дженнсен  начинала жалеть себя,  вспоминая,  чего  в ее жизни не
было из  того,  что  могло бы  быть. Но она тут  же вспоминала мать, которая
отказалась от всего этого по доброй воле и ради своей дочери... Больше всего
мать была похожа на ангела-хранителя во плоти.
     -- Дженнсен! -- Мать  кинулась к ней и обняла за плечи. -- О-о, Джен, я
уже  начала волноваться. Где ты была? Я  уже  собиралась искать тебя, я  уже
решила, что с тобой приключилась беда.
     -- Так оно и было, мама, -- сказала Дженнсен.
     Мать  на мгновенье замерла, затем, не задавая никаких вопросов,  обняла
дочь. После дня, наполненного пугающими  событиями, объятия матери были  для
Дженнсен  как чудодейственный  бальзам.  Наконец,  по-прежнему  успокаивающе
обнимая дочь за плечи, мать потянула ее в дом.
     --  Заходи  внутрь, надо  обсохнуть. Я вижу, у  тебя  отличный улов. Мы
пообедаем, и ты хорошенько мне все расскажешь.
     Дженнсен замедлила шаг:
     -- Мама, я не одна.
     Мать остановилась,  внимательно  вглядываясь в  лицо дочери  и  пытаясь
понять, насколько серьезно случившееся.
     -- Что  ты имеешь в виду? Кто с тобой? Дженнсен махнула рукой в сторону
тропы:
     -- Он там,  внизу. Я велела ему подождать. Я сказала, что спрошу, можно
ли ему поспать в хлеву...
     -- Что? Остаться  здесь,  у нас?  Джен,  о  чем ты только думала? Мы не
можем...
     -- Мама,  послушай меня.  Пожалуйста!..  Сегодня  случилось ужасное.  И
Себастьян...
     -- Себастьян?
     Дженнсен кивнула:
     --  Этот  человек,  которого   я  привела...  Себастьян  помог  мне.  Я
натолкнулась на солдата, сорвавшегося с верхней тропы над озером.
     Лицо у матери стало пепельным. Она молчала.
     Дженнсен набрала побольше воздуха и продолжила рассказ:
     -- Я обнаружила мертвого  д'харианского солдата  в  ущелье, под верхней
тропой.  Других  следов  вокруг  не  было  -- я посмотрела. Он был настоящий
великан, вооруженный  с ног до  головы. Боевой топор,  меч  у пояса,  меч па
перевязи...
     Мать наклонила голову и пристально посмотрела на дочь:
     -- Ты мне что-то не договариваешь, Джен.
     Дженнсен  не  хотела  рассказывать  все,  пока   не  объяснится  насчет
Себастьяна, но, похоже, мать  читала все в глазах и улавливала по голосу. От
листочка бумаги,  лежавшего в  кармане Дженнсен, исходила ужасная  угроза, и
два слова, написанные на нем, звучали в ее голове набатом.
     -- Мама, пожалуйста... Дай, я расскажу тебе все по-своему?
     Мать погладила Дженнсен по щеке:
     -- Ну что же, расскажи. И если так надо, то -- по-своему.
     --  Я обыскивала солдата, пыталась  найти  что-нибудь важное. И кое-что
нашла. Но потом этот человек, путник, случайно заметил меня... Извини, мама,
я  была  напугана...  Солдат  лежал  там, и я  обнаружила кое-что  у  него в
карманах  и  вела себя не  так осторожно, как следовало бы. Я знаю, что вела
себя глупо...
     Мать улыбнулась:
     -- Нет,  дитя  мое,  все мы не без греха.  Нет идеальных людей. Мы  все
когда-нибудь совершаем ошибки.  Это  не означает, что ты глупа. Не  говори о
себе так.
     -- Ну, я почувствовала себя  так  глупо, когда  он что-то  сказал, и  я
обернулась, а он уже стоял рядом. Но я держала нож наготове...
     Мать одобрительно кивнула, улыбнувшись дочери.
     --  Он потом понял, что тот человек разбился насмерть. Он...  его зовут
Себастьян... он сказал, что если мы просто оставим солдата здесь, то  скорее
всего его  найдут другие  и начнут нас всех допрашивать  и могут  обвинить в
том, что погиб их товарищ...
     -- Похоже, этот Себастьян знает, о чем говорит.
     -- Я  тоже так подумала. Я еще  раньше  сама хотела похоронить мертвого
солдата, постараться его  спрятать. Но он был такой огромный... Я бы никогда
не смогла оттащить его в расселину. Себастьян предложил мне захоронить тело.
Вместе мы смогли перетащить его и скатить  в глубокую щель в скале. Мы очень
хорошо прикрыли его сверху. Я наносила гравия,  а  Себастьян  положил наверх
несколько тяжелых валунов. Никто не найдет солдата.
     Мать выглядела более успокоенной.
     -- Это было мудрое решение.
     -- Прежде  чем мы  похоронили его, Себастьян решил, что надо взять  все
ценное. Не оставлять же гнить без пользы в земле!
     Мать вопросительно подняла брови:
     -- Ну, и взял он что-то?
     Дженнсен кивнула. Она сунула руку в  карман, где не было  листа бумаги,
вытащила деньги и переложила в руку матери.
     -- Себастьян настаивал, чтобы я взяла все. Здесь золотые марки.  Он  не
хотел брать их себе.
     Мать смотрела на состояние, лежащее в ее руке, затем бросила взгляд  на
тропу, где ждал Себастьян. И склонилась ближе к Дженнсен:
     -- Джен, раз  он пришел с  тобой,  то,  может быть, считает, что сможет
забрать  деньги, когда ему заблагорассудится. Он изобразил  из себя  щедрого
человека, завоевал твое  доверие, но  от  денег  не отходит, чтобы, в  конце
концов, забрать их.
     -- Я тоже думала над такой возможностью.
     Тон матери смягчился, она с сочувствием сказала:
     -- Джен, это не твоя вина. Я всегда держала тебя  взаперти, и ты просто
не знаешь, какими могут быть люди.
     Дженнсен отвела взгляд от умных глаз матери:
     -- Видимо, такие люди бывают. Но я не думаю, что Себастьян такой.
     -- А почему нет? Дженнсен оглянулась:
     -- У  него лихорадка, мама.  Он болен.  Он уходил,  не  попросившись на
ночлег. Он распрощался со мной. Он очень устал, и его трясет  в лихорадке, и
я побоялась, что он умрет под дождем. Я его остановила и  сказала, что, если
ты не будешь против, он сможет спать в  пещере со скотиной,  где, по крайней
мере, тепло и сухо.  -- Помолчав мгновенье, Дженнсен добавила: -- Он сказал,
что  если  ты не захочешь, чтобы  рядом находился чужак, то он не обидится и
пойдет своим путем.
     -- Да? Он  в самом деле так сказал?.. Ну, Джен, этот человек либо очень
честен, либо очень хитер. -- Мать устремила серьезный взгляд на дочь. -- Что
он за человек, как ты считаешь?
     Дженнсен сцепила пальцы рук перед собой:
     --  Честное  слово,  не  знаю. Я думала о том же самом... --  Потом она
вспомнила  слова странника. -- Он сказал, что  хочет, чтобы у тебя  было вот
это. Тогда тебе не надо будет бояться чужаков, нашедших приют в твоем доме.
     Дженнсен  вытащила  из-за  пояса  нож  в  ножнах  и  протянула  матери.
Серебряная рукоять блеснула в тусклом желтоватом свете, исходящем из окна.
     Мать  смотрела  на  нож в изумлении, потом  медленно подняла его обеими
руками на уровень глаз и прошептала:
     -- Милостивые духи...
     -- Я  знала, -- заметила Дженнсен.  -- Я чуть не завизжала  от  страха,
когда увидела его. Себастьян  сказал,  что это -- чудесное оружие. Он хотел,
чтобы  ты взяла нож. Себе он оставил короткий меч  и топор. Я обещала отдать
тебе  этот нож.  И  он  сказал,  что  это  поможет  тебе чувствовать себя  в
безопасности.
     Мать задумчиво покачала головой:
     --  Я вовсе не чувствую себя  в безопасности, зная, что человек с таким
оружием  был  совсем близко  от  нас.  Джен,  мне  это совсем  не  нравится.
Совсем!..
     По  глазам матери Дженнсен видела, что  теперь та обеспокоена  вовсе не
приведенным в дом чужестранцем.
     -- Мама,  Себастьян болен. Можно  ему  остаться в пещере? Я постаралась
убедить его, что мы ему не более опасны, чем он нам.
     Мать взглянула на нее, хитро улыбнувшись:
     -- Умная девочка...
     Обе знали,  что  могут выжить, только действуя сплоченно,  роли  каждой
были отработаны, и не требовалось все подробно обсуждать.
     Потом мать  вздохнула, словно с грустью  признавала,  как много ее дочь
теряет в жизни. Она нежно провела рукой по волосам Дженнсен.
     --  Все в  порядке, дитя  мое,  --  сказала  она.  --  Мы позволим  ему
переночевать.
     -- И покормим его. Я  сказала  ему, что он получит горячий  ужин за то,
что помог мне. Мать улыбнулась:
     -- Ну, тогда будет ему и ужин.
     Наконец  она вытащила нож из  ножен. Внимательно осмотрела его  со всех
сторон, изучая гравировку. Проверила остроту лезвия,  затем --  балансировку
ножа. Покрутила его в тонких пальцах, чтобы иметь полное ощущение от вещи, и
снова взвесила в руках, примеряясь к  оружию.  Наконец  она положила  нож на
раскрытую ладонь, разглядывая украшенную орнаментом букву "Р". Дочь не могла
даже представить,  какие ужасные мысли и воспоминания проносились у матери в
голове, пока та молча рассматривала эмблему, представляющую династию Рала.
     -- Милостивые духи, -- прошептала мать едва слышно.
     Дженнсен  ничего не сказала. Она все поняла.  Это была не  красота. Это
была уродливая вещь, полная зла.
     -- Мама,  -- прошептала Дженнсен, когда,  казалось, прошла вечность,  а
мать по-прежнему рассматривала рукоять ножа. -- Уже почти стемнело. Можно  я
позову Себастьяна и потом отведу его в пещеру?
     Мать  вернула  лезвие в  ножны, и с  этим  движением, казалось, исчезли
болезненные видения и воспоминания.
     -- Да, полагаю, будет лучше, если ты приведешь его. А я приготовлю рыбу
и  принесу кой-какие травы, которые ослабят лихорадку  и помогут ему уснуть.
Жди здесь, пока я не выйду, и не своди с него глаз. Мы  поедим снаружи. Я не
хочу, чтобы он входил в дом.
     Дженнсен  кивнула.  Потом  тронула  руку  матери,   словно  не   хотела
отпускать. Надо  было сказать еще кое  о чем. Как жаль, что придется сделать
это.  Дженнсен всей душой не хотелось причинять матери боль,  но  никуда  не
денешься.
     -- Мама, -- сказала она чуть слышно. -- Нам надо уходить отсюда.
     Мать изумленно взглянула на дочь.
     --  Вот  что  я  нашла у д'харианского  солдата.  -- Дженнсен вынула из
кармана листок бумаги, расправила и протянула на раскрытой ладони.
     Взгляд матери застыл на записке, состоящей всего из двух слов.
     -- Милостивые духи!..
     Это  было  все,  что  мать  смогла  произнести.  Потом она  обернулась,
посмотрела  на дом  и  обвела  взглядом горы. Глаза ее  внезапно наполнились
слезами.  Дженнсен знала,  что мать относилась к  этому  их  жилью, словно к
родному дому.
     --  Милостивые духи...  -- опять  прошептала  мать,  не в силах сказать
что-нибудь еще.
     Дженнсен подумала, что мать не выдержит такого напряжения и