басу...
     Мысль о колбасе заставила желудок сжаться.
     Вглядываясь  в  сверкающий на солнце  дворец, Оба внезапно наткнулся на
какого-то человечка и уже  собирался  отпихнуть  его в  сторону,  когда  тот
обернулся и выругался.
     Это был Кловис.
     Оба и глазом моргнуть не успел, как Кловис прошмыгнул у него под ногами
и проскочил между двумя проходящими мимо мужчинами. Оба  просто разбросал их
по  сторонам.  Когда они  упали,  Оба  рванулся  вперед,  пытаясь  сохранить
равновесие  и  догнать  ворюгу.  Кловис  притормозил,  глянул налево,  затем
направо. Это был шанс, и Оба устремился вперед, но верткий торговец рванулся
в другой  ряд как раз вовремя, чтобы  ускользнуть из рук  Обы. Оба шлепнулся
лицом в грязь, успев только оторвать кусок рукава ворюги.
     Когда Оба поднялся на ноги, Кловис перепрыгнул  через огонь, на котором
готовили куски  мяса, нанизанные на  прутья,  и побежал  между  привязанными
лошадьми. Для такого коротышки  он удирал  удивительно  быстро.  Как  дым на
ветру...  Но  Оба  был крупнее  и сильнее.  Он  всегда гордился легкостью, с
которой бегал. Он пролетел мимо очага и между  лошадьми, пытаясь не упустить
из виду свою добычу.
     Лошади  испуганно ржали  и  шарахались. Несколько  особенно  напуганных
встали  на дыбы, оборвали привязи и  понесли.  Сторожа сыпали  проклятиями и
угрозами, которых  Оба не замечал. Все его внимание было сконцентрировано на
Кловисе. Какой-то рассерженный человек сунулся к нему, и Оба попросту ударил
его в лицо, отбрасывая с пути, и продолжил погоню за вором.
     Нет, ему не нужны были деньги. У него теперь имелось целое состояние. У
него было столько денег, что он вряд ли  бы  мог  потратить их, даже  будучи
вполовину  менее  осторожным.  Он  преследовал вора не из-за  денег,  а ради
расплаты. Оба доверял ему и был обманут.
     Даже хуже!.. Его выставили дураком. Мать всегда говорила, что он дурак.
Оба-придурок -- вот как она обычно называла его. Оба не  собирался позволять
кому бы  то ни было делать  из него дурака. Он не собирался позволять, чтобы
безумная мать оказалась права.
     То,  что  Оба  вернулся  с болота даже богаче,  чем  был,  произошло не
благодаря Кловису. Это произошло благодаря собственным усилиям Обы.
     Кловис задумал свой план  заранее и бросил Обу  умирать. Он намеревался
убить  Обу.  Оба  выжил  не  благодаря  Кловису. Кловис  был  убийцей,  если
подумать. Самым  настоящим  убийцей!.. Жители Д'Хары  должны быть благодарны
Обе  Ралу,  когда  он  свершит быстрое и неумолимое  правосудие  над грязным
преступником...
     Кловис  завернул  за  угол  палатки, в  которой  были выставлены  сотни
предметов, сработанных из бараньих  рогов. Оба по  инерции  пролетел мимо, а
когда  попытался  повернуть,  поскользнулся  на  куче лошадиного  навоза.  С
помощью огромных усилий и  ловкости ему  удалось  удержаться на  ногах.  Оба
провел годы  в такой  грязи. Он выполнял любую работу в любых условиях,  при
любой погоде, включая и гололед.
     В  каком-то  смысле, все прошедшие  годы  можно было считать практикой,
которая  и  позволила  Обе  удержаться на ногах в ситуации, где любой другой
человек  такого веса оказался бы  валяющимся в  грязи.  Кловис  обернулся  с
насмешливой улыбкой,  будучи  уверенным,  что  так и произошло.  И был очень
поражен, когда увидел, что Оба на полной скорости несется за ним.
     Подстегнутый ужасом Кловис  шмыгнул в  очередной торговый  переулок. Но
Оба был уже у него за спиной. Он схватил за развевающиеся  лохмотья на плече
и сильно  дернул. Ворюга споткнулся и выпучил глаза. Вначале от удивления, а
потом от того, что Оба крепко схватил его за горло.
     Забыв об усталости,  Оба схватил коротышку под локотки и втолкнул между
двумя фургонами.  Парусиновые крыши затемняли узкий  проход.  На  другом его
конце находилась  стена  из  деревянных ящиков. Спина Обы заблокировала щель
между  фургонами, закрывая пространство от  взглядов  не менее  надежно, чем
тюремная дверь.
     Оба слышал, как позади него разговаривают о  делах люди, как  смеются и
снуют  туда-сюда.  Чуть поодаль кто-то торговался с  продавцами.  Простучали
копыта  лошади.  По  рядам  бродили  торговцы,  расписывая достоинства своих
товаров, пытаясь привлечь покупателей.
     Кловис, в отличие от них, молчал, но не  по собственной воле. Он широко
открывал рот, пытаясь сказать что-то, но  не издал ни звука.  Оба поднял его
над землей, и коротышка начал вращать глазами, явно желая позвать на помощь.
Он посмотрел на  мощные пальцы, обхватившие  его шею,  и  попытался  разжать
железную  руку  правосудия, но  грязные ногти сломались.  И тогда  его глаза
стали почти такими же большими, как золотые марки, которые он украл у Обы.
     Прижав ворюгу  спиной к ящикам  и держа  его  одной рукой за горло, Оба
второй рукой  обыскивал карманы Кловиса,  но  ничего  не  находил. Кловис  в
отчаянии  указал  на свою  грудь.  Оба  почувствовал  что-то под  поношенным
тряпьем.  Разорвав рубашку, он увидел знакомый толстый кошелек, висевший  на
шее вора.
     Кожаный шнурок врезался в кожу. Оба тянул его, пока не оборвал.
     Потом  Оба  положил  кошелек  в карман.  Кловис  попытался  улыбнуться,
сделать извиняющееся лицо, словно теперь все было в порядке.
     Но Оба не  собирался его прощать. И дал свободу своему гневу. Удерживая
Кловиса  за  плечи, он изо всей  силы ударил  вора  в  живот.  Лицо  Кловиса
посинело. Оба тяжело  ударил его в лицо и почувствовал хруст кости,  и снова
ударил,  прямо в лживый  рот, и выбил все передние  зубы. Зарычал от  гнева,
нанося  один  за другим три  быстрых удара. С  каждым ударом голова  Кловиса
дергалась назад, оставляя кровавые следы на деревянных ящиках.
     Оба  продолжал  пребывать в ярости. Он испытал унижение,  став  жертвой
вора,  который  оставил его умирать. На него напала гигантская змея. Он чуть
не утонул. Его обхитрила колдунья. Она заглянула  ему  прямо в душу.  Она не
ответила на его  вопросы, пыталась преуменьшить Обу в его же глазах и умерла
прежде, чем  он  успел  убить ее. Он с  трудом  пересек Азритские  равнины в
убогих лохмотьях.  И  все это происходило  с ним,  с Обой Ралом, практически
членом королевской семьи!..
     Оба  едва  мог поверить, что наконец-то нашел того, кто ответит за  все
недавние беды.
     Опустив Кловиса на землю и поставив  ему на грудь колено, он дал полную
волю справедливому гневу и  мести. Он  не чувствовал  ударов,  вспоминая всю
свою боль и  все унижения, с  которыми  ему пришлось мириться. Он  проклинал
маленького вора и продолжал творить правосудие, превращая Кловиса в кровавое
месиво.
     По лицу  Обы  катился пот.  Задыхаясь, он  глотнул воздуха и,  наконец,
отступил  назад.  Руки  были  словно налиты свинцом.  Он  почувствовал,  что
опустошен,  что жутко  болит  голова,  и  с  трудом сфокусировал  взгляд  на
предмете своей мести.
     Земля  покраснела  от  крови.  То,  что  было  Кловисом,  теперь  стало
совершенно  неузнаваемо.  Челюсть раздроблена  и  свернута  в  сторону. Одна
глазница вдавлена. Грудная клетка проломлена. Как это было чудесно!..
     Оба почувствовал, что за его одежду  цепляются руки. У него не осталось
сил на сопротивление. Когда его вытащили из  щели между фургонами, он увидел
толпу людей, стоящих полукругом, у всех  на  лицах было выражение ужаса. Обе
это понравилось,  поскольку означало, что Кловис получил то, что заслуживал.
Заслуженные наказания  за  совершенные  преступления должны пугать  людей  и
служить хорошим примером. Так говорил его отец.
     Оба  присмотрелся к людям,  которые  вытащили его на свет. Его окружала
стена из  кожаных доспехов и металлических кольчуг. На солнце блестели пики,
мечи  и топоры. Они были направлены на Обу. А он мог только  стоять, слишком
усталый, чтобы поднять руку и отмахнуться от них.
     Без сил, задыхающийся, залитый потом,  Оба не  мог даже держать голову.
Он сделал шаг к оружию, которое его окружало, и  внезапно на него обрушилась
темнота.

     Глава 40
     Фридрих устало опустился на колени,  опираясь  на лопату, затем сел  на
пятки и позволил лопате упасть на землю. Холодный ветер шевелил его волосы и
вздымал волнами высокую траву вокруг только что вскопанной почвы.
     Мир превратился в пепел.
     Ослепленный  горем,  Фридрих  не  мог  сосредоточиться  на какой-нибудь
конкретной мысли.
     Его душили  рыдания.  Он  боялся, что сделал  что-то неправильно. Здесь
было холодно. Он боялся, что Алтее может  быть  холодно.  Фридрих  не хотел,
чтобы ей было холодно.
     Зато здесь  было  солнечно.  Алтея  любила солнечный  свет. Она  всегда
говорила,  что любит лучи солнца на своем лице.  Несмотря на жару  в болоте,
солнце редко пробивалось туда, и она не могла видеть его из своей тюрьмы.
     Ее   волосы   сами  напоминали  Фридриху  солнечные  лучи.  Она  обычно
посмеивалась над подобными сантиментами, но  иногда, если он  не упоминал об
этом долго, невинно спрашивала, хорошо ли ее  волосы  выглядят и  хорошо  ли
причесаны  к встрече с  очередным  визитером.  Она  всегда  умела  сохранять
невинное выражение  лица, добиваясь того, чего хотела. Тогда он говорил, что
ее волосы похожи на солнечные лучи. А она краснела, как девочка, и шептала:
     -- О, Фридрих!..
     Теперь солнце не будет светить ему никогда.
     Фридрих решил, что  для нее лучше  здесь, на лугу, за пределами болота.
Уж если он  не мог забрать ее из болота при жизни, то, по крайней  мере, мог
принести  ее  сюда сейчас.  Солнечный луг --  гораздо  лучше,  чем ее бывшая
тюрьма.
     Он бы отдал все, чтобы привести Алтею сюда раньше, показать ей красивые
места, увидеть ее беззаботную  улыбку в солнечном свете...  Но она не  могла
покинуть болото.  Для всех, включая  и  его  самого,  было  безопасно ходить
только  по  тропе, ведущей  к дому. Другого пути  между темными  заклятьями,
созданными  ее  чарами,  не  было.  А для  нее  самой  не  было  даже  этого
безопасного пути.
     Фридрих знал, что для тех,  кто  рискнул пройти по болоту иной дорогой,
последствия были  ужасны.  Несколько  раз в год особенно  легкомысленные или
ненормальные визитеры сходили с  тропы или  пытались пройти обходным  путем,
где  не  смел ходить даже он. Для Алтеи было  мукой  сознавать, что  ее чары
лишают жизни невинных людей. И как смогла Дженнсен, не  пострадав, проделать
этот путь, не знала даже сама Алтея.
     Во  время  этого, последнего  путешествия Фридрих  нес  Алтею  окружным
путем. Дорога по болоту, как символ возвращенной свободы...
     Чудовища Алтеи исчезли, теперь она с добрыми духами.
     А он теперь один.
     Фридрих нагнулся над свежей могилой, и слезы потекли  по его щекам. Мир
стал  пустым, одиноким,  мертвым. Пальцы  Фридриха лежали на земле,  которая
скрыла его любовь. Его охватило чувство  вины, потому что его  не  оказалось
рядом, чтобы защитить ее. Он был уверен, что будь он рядом, жена бы осталась
жива. Это  было  все, чего он  хотел.  Чтобы  Алтея не умерла.  Чтобы  Алтея
вернулась. Чтобы Алтея была с ним...
     Он всегда с удовольствием возвращался домой и рассказывал ей о том, что
видел: о птице, скачущей  по  полю; о дереве с листьями,  поблескивающими на
солнце; о похожей на ленту дороге, вьющейся между двух холмов, --  обо всем,
что могло принести хоть немного тепла в ее тюрьму.
     Вначале он не  хотел напоминать ей о внешнем мире.  Он думал, что  если
станет рассказывать о  том, чего  ей  не  суждено больше видеть,  она  будет
чувствовать  себя   несчастной,  одинокой  и  брошенной.  Но  однажды  Алтея
улыбнулась  ему своей особенной улыбкой  и сказала, что он не прав, что  она
хочет знать каждую деталь,  поскольку так она нарушает запрет  Даркена Рала,
который  хотел заключить ее в тюрьму. Она  сказала,  что  Фридрих станет  ее
глазами и  с их помощью она  сможет убегать  из  своей тюрьмы. Рассказы мужа
были для нее самым настоящим глотком свободы.
     Поэтому Фридрих чувствовал себя спокойно, когда уходил из болота, а она
должна  была  оставаться.  Он  не  знал,  кто кому  помогает.  Алтея  всегда
поступала так. Она заставляла его думать, будто он предпринимает  что-то для
нее, а на самом деле помогала ему найти опору.
     Теперь Фридрих не знал, что ему делать. Жизнь остановилась. Без Алтеи в
жизни не было смысла. Жена дополняла его,  делала цельным. Без нее все стало
напрасным.
     Фридрих не знал, как оборвалась ее жизнь. Алтею не  тронули, но дом был
перевернут вверх дном. Ограбление было странным: забрали деньги, которые они
с  женой собирали всю жизнь,  еду и старую ненужную одежду. А ценные вещи не
тронули -- позолоченные резные  изделия, золотой лист и дорогие инструменты.
Фридрих, как ни пытался, не мог понять, в чем тут дело.
     Ясно было одно: Алтея  отравила себя. И на столе стояла еще одна чашка.
Значит, жена пыталась отравить еще кого-то.  Возможно  того, кто пришел  без
приглашения.
     Фридрих только теперь понял, что Алтея  ожидала кого-то и хранила это в
тайне  от  мужа. Потому и предложила ему сходить во дворец и продать  резные
поделки. Она  очень настаивала, и Фридрих тогда подумал, что, поскольку  она
никого не пригласила из любителей предсказаний, то, наверное, хочет остаться
на  некоторое  время  одна.  Либо желает,  чтобы  он, проделав  путешествие,
рассказал  ей о новостях, поскольку он давно не выбирался из болота. И то, и
другое желание необычными не  были.  Вот только обнимала и целовала она  его
необычно долго...
     Теперь он знал правду. Долгий поцелуй был прощальным. Она хотела, чтобы
он оказался далеко и в безопасности.
     Фридрих вытащил  из  кармана письмо, которое она оставила ему. Когда-то
он сделал жене позолоченную чашу, которую Алтея держала на  полу под стулом.
Туда  она клала  различные  памятные  записки.  Там  оказалось  и прощальное
письмо. Он осторожно расправил  письмо и снова прочитал его, хотя давно  уже
знал каждое слово наизусть.

     Мой любимый Фридрих!
     Я знаю,  что ты ничего сейчас не понимаешь, но я не нарушила свой долг,
связанный  с неприкосновенностью  жизни, я  скорее выполнила его. Я понимаю,
что тебе будет нелегко, но поверь мне: я должна была так поступить.
     Моя душа в мире. Я прожила долгую жизнь, гораздо дольше любого  другого
человека. И самые лучшие годы я провела с тобой. Я любила тебя с того самого
дня, как ты вошел в мою жизнь, разбудив мое сердце. Не позволяй горю разбить
твое: мы будем вместе в следующем мире, вместе навсегда.
     Но в  этом мире ты, как и  я,  один  из четырех защитников  --  четырех
камней в углах моего Милосердия. Помнишь, при моем последнем предсказании ты
спрашивал, кто они такие?
     Я  сказала тогда, что  два камня -- это  Латея и я. Жаль, я не сказала,
что  ты  тоже один из них, но тогда  я не решилась.  Я  слепа  к большинству
происходящего,  но знаю, что должна сделать все, что могу, иначе  для других
будет навсегда потеряна сама возможность жить и любить.
     Знай, ты  всегда  в моем сердце и будешь со  мной  даже  тогда, когда я
пройду через завесу, чтобы быть с добрыми духами.
     Ты нужен миру живых, Фридрих. Твоя борьба  только начинается. Я  умоляю
-- когда тебя призовут, выполни свое предназначение.
     Твоя навеки Алтея.

     Фридрих вытер слезы  и снова перечитал письмо, мысленно слыша ее голос,
словно  она была рядом. Он боялся отпустить от себя этот голос... И  все же,
наконец, бережно сложил бумагу и положил в карман.
     И вздрогнул: рядом стоял высокий человек.
     -- Я был знаком  с Алтеей, -- сказал он  торжественно и искренне. --  Я
очень сочувствую вашей утрате. Я пришел, чтобы принести свои соболезнования.
     Фридрих медленно поднялся, глядя в глаза человека.
     -- Откуда  вы  знаете?.. Откуда  вы  знаете,  что случилось?  --  В нем
разгорался гнев. -- Какое вы имеете к этому отношение?
     --  Отношение  печального свидетеля  того,  что  я не мог изменить.  --
Мужчина утешающе положил руку на плечо Фридриха. -- Я знал Алтею  с тех пор,
как она пришла учиться во Дворец Пророков.
     -- Вы не ответили на мой вопрос. Откуда вы знаете?
     -- Я Натан, пророк.
     --  Натан-пророк?..  Натан Рал?  Волшебник  Рал? Человек кивнул и убрал
руку под темно-коричневый
     плащ.  Фридрих слегка  склонил  голову в  знак  уважения,  но  не  смог
заставить  себя  поклониться  по-настоящему.  Пусть  даже  перед  ним  стоял
волшебник, пусть даже он оказался Ралом...
     Мужчина был  одет  в  коричневые  шерстяные  брюки  и  сапоги  --  мало
подходящее  одеяние для колдуна.  Совсем не так, по представлениям Фридриха,
должен выглядеть колдун. И он совсем  не походил на человека,  которому, как
говорила  Алтея,  около тысячи лет.  Сильная  челюсть,  чисто выбритое лицо,
прямые  длинные  белые  волосы  касаются широких  плеч.  Он  не был сутулым,
наоборот,  оказался гибок и  подвижен, как солдат, хотя меча  при  нем и  не
было. И от него веяло силой.
     А вот глаза, сверкавшие из-под густых бровей, были такими, как и ожидал
Фридрих. Глаза Рала...
     Фридрих почувствовал укол ревности.  Этот человек знал Алтею задолго до
того,  как с нею познакомился он, Фридрих; этот человек знал ее,  когда  она
была молода и притягательно  красива.  Тогда  она была  колдуньей в расцвете
сил, женщиной,  за которой ухаживали и волочились многие мужчины.  Женщиной,
которая знала,  чего хочет, и добивалась этого со всей страстью.  Фридрих не
был так наивен, чтобы поверить, будто он стал первым мужчиной в ее жизни.
     --  Мы разговаривали несколько раз, -- сказал  Натан, словно отвечая на
невысказанный  вопрос  и заставляя  Фридриха  задаться  новым  (не  может ли
человек  таких способностей читать мысли?). -- У нее был  исключительный дар
предсказательницы,  особенно  для колдуньи.  Но  по сравнению  с  настоящими
пророками она  была похожа на  ребенка, пытающегося играть в недетские игры.
-- Колдун  смягчил свои слова  улыбкой.  -- Я не хочу преуменьшить ее ум или
способности, говорю просто для того, чтобы все расставить по местам.
     Фридрих оторвался от глаз колдуна и посмотрел на могилу.
     -- Вы  знаете, что случилось?  --  Ответа  не последовало,  и  он снова
глянул на высокого мужчину. -- И если вы знали, то могли ли остановить ее?
     Натан обдумал вопрос:
     -- Вы когда-нибудь видели, чтобы Алтея меняла свои  решения после того,
как бросила камни?
     -- Нет, -- признал Фридрих.
     Несколько раз он утешал жену, когда она плакала от того, что увидела, и
от того, что не могла ничего изменить.
     Она часто говорила  ему,  когда  он спрашивал,  что все  далеко  не так
просто, как может показаться людям без дара.  Фридрих не мог  понять  многих
сложностей,  связанных с  ее способностями, но  знал: временами предсказания
давили на нее невыносимо мучительным грузом.
     -- Вы знаете, почему она так поступила? -- спросил он, надеясь получить
объяснение, которое смягчит боль. -- Кто был причиной того, что она сделала?
     -- Она сделала выбор, как умереть, -- просто сказал Натан. -- Вы должны
верить, она сделала это по доброй воле и по очень веским причинам. Вы должны
понять, что она сделала это потому, что так было лучше не  только для нее  и
для вас, но и для других.
     -- Для других? Что это значит?
     -- Вы оба знаете, что любовь дает жизнь.  Своим выбором она сделала все
возможное, чтобы и у других был шанс узнать жизнь и любовь.
     -- Я не понимаю.
     Натан посмотрел вдаль и медленно покачал головой:
     --  Я знаю только  кусочки  случившегося,  Фридрих.  В этой  истории  я
чувствую себя слепым, я никогда не чувствовал такого раньше.
     -- Вы хотите сказать, что происшедшее как-то связано с Дженнсен?
     Брови Натана сошлись, он взглянул на Фридриха и резко спросил:
     -- Дженнсен? -- в его голосе звучало подозрение.
     -- Одна из дыр в мире...  Алтея говорила, что Дженнсен  -- дочь Даркена
Рала.
     Колдун откинул назад плащ и уперся рукой в бедро:
     -- Значит