ровями.  На  нем  был  грязный  балахон  и
скуфья цвета запекшейся крови. Над ушами из-под наполовину прикрывавшей  лоб
скуфьи торчали вьющиеся волосы.
   Потирая пальцем подбородок, он заговорил  -  и  от  звучания  его  голоса
задрожали чашки.
   - Итак, дитя, ты хочешь стать маленьким солдатом?
   -  Ну...  нет,  сударь.  -  Никки  не  понимала,  какое  отношение  имеет
солдатская служба к тому, чтобы творить добро.  Мать  всегда  говорила,  что
отец пособник мерзких людей, солдат. Она говорила, что солдаты хотят  одного
- убивать. - Я хочу помогать нуждающимся.
   -  Именно  это  мы  и  пытаемся  делать,  дитя.  -  Жуткая  улыбка  будто
приклеилась к его лицу. - Все мы - солдаты братства. Братства  Порядка,  или
Ордена, как мы называем нашу маленькую группу. Солдаты, сражающиеся  во  имя
справедливости.
   Казалось, все стесняются смотреть ему в лицо. Бросят быстрый взгляд  -  и
снова отводят глаза, а потом -  снова  быстрый  взгляд.  Будто  его  лицо  -
лекарство, которое нельзя принимать сразу, а нужно попивать мелким глотками,
как горячую противную микстуру.
   Взгляд матери заметался по  сторонам.  Глазки  бегали,  как  тараканы  от
веника.
   -  Ну  конечно,  брат   Нарев.   Единственный   род   солдат,   достойный
существования,  -  солдаты  милосердия.  -  Она  заставила  Никки  встать  и
выпихнула ее вперед. - Никки,
   Брат Нарев - великий  человек.  Брат  Нарев  -  верховный  жрец  Братства
Ордена, древней секты, творящей волю Создателя на этой земле. Брат  Нарев  -
колдун. - Она улыбнулась жрецу. - Брат Нарев, это моя дочь, Никки.
   Мать подтолкнула Никки к "брату", будто вручала ее Создателю.  В  отличие
от всех остальных Никки не могла оторвать взгляда от его глаз.  Никогда  она
не видела таких глаз. В них ничего не было, кроме темной холодной пустоты.
   - Рад с тобой познакомиться, Никки. - Он протянул руку.
   - Сделай книксен и поцелуй руку, дорогая, - подсказала мать.
   Никки опустилась на колено и  поцеловала  костяшки  пальцев,  старясь  не
коснуться губами паутины синих вен, покрывавших  тыльную  сторону  волосатой
ладони. Белые костяшки оказались холодными, но не ледяными, как она боялась.
   - Добро пожаловать в наше  сообщество,  Никки,  -  произнес  он  глубоким
рокочущим басом. - Я знаю, что  под  чутким  руководством  твоей  матери  ты
исполнишь волю Создателя.
   Никки подумала, что этот человек, наверное, похож на самого Создателя.
   Больше всего из того, чем ее пугала мать, Никки боялась гнева  Создателя.
Она уже была достаточно взрослой и понимала, что ей пора начинать делать  те
добрые дела, о которых  постоянно  твердит  мать,  чтобы  получить  шанс  на
спасение. Все вокруг твердили, что ее мать - очень  чуткий,  высокоморальный
человек. Никки тоже хотела быть хорошим человеком.
   Но добрые дела казались тяжелым и суровым занятием - совсем не таким, как
работа отца, где люди улыбались, смеялись и жестикулировали.
   - Благодарю вас, брат Нарев, - проговорила Никки. - Я приложу все усилия,
чтобы творить добро.
   - В один прекрасный день с  помощью  таких  хороших  людей,  как  ты,  мы
изменим мир. Я не заблуждаюсь. В мире слишком много  бессердечных  людей,  и
нам потребуется немало времени, чтобы завоевать истинных сторонников, но все
мы, сидящие в этой  комнате,  вместе  с  нашими  единомышленниками  по  всей
стране, являемся опорой надежды.
   - Значит, это тайное общество? - шепотом спросила Никки.
   Все засмеялись. Брат Нарев  смеяться  не  стал,  только  его  губы  снова
раздвинулись в улыбке.
   - Нет, дитя. Совсем наоборот. Наше первостепенное желание и основной долг
- как можно шире разнести правду о низменности людской. Создатель  совершен.
А мы, смертные, - лишь ничтожные черви. Мы  должны  сознавать  нашу  гнусную
сущность,  если  надеемся  избежать  его  справедливого  гнева  и  заслужить
освобождение в  мире  ином.  Самопожертвование  во  имя  всеобщего  блага  -
единственный путь к спасению. Наше братство открыто  для  всех,  кто  желает
посвятить себя благому делу и жить праведной жизнью.  Большинство  людей  не
принимают нас всерьез. Когда-нибудь они станут относиться к нам иначе.
   Сверкающие мышиные глазки смотрели, не моргая, а  глубокий  мощный  голос
брата Нарева нарастал, как гневный глас Создателя.
   - Наступит день, когда жаркое пламя перемен  пронесется  по  этой  земле,
сжигая все устаревшее, омертвевшее и ложное, дабы новый порядок  расцвел  на
почерневших  останках  зла.  Когда  мы  очистим  мир,  не   станет   никаких
властителей,  повсюду  будет  порядок,  установленный  простыми  людьми  для
простых людей. И лишь тогда не будет ни голодных, ни замерзающих, ни  нищих,
ни оставленных без помощи. Всеобщее благо - вот  что  будет  превыше  всего,
превыше эгоистических желаний индивидуума.
   Никки хотела творить добро. Действительно хотела. Но голос  брата  Нарева
звучал так, что ей показалось, будто за ней со скрежетом захлопнулась  дверь
темницы.
   Глаза всех присутствующих устремились на нее - настолько ли  она  хороша,
как ее мать?
   - Это звучит просто чудесно, брат Нарев. Он кивнул.
   - Так и будет, дитя. И ты поможешь приблизить тот день, И да  ведут  тебя
твои чувства. Ты станешь солдатом, марширующим к  новому  мировому  порядку.
Это будет долгий и опасный путь. Но ты должна хранить веру.  Все  остальные,
кто присутствует сейчас в этой комнате, вряд ли доживут до этого дня, но ты,
возможно, еще увидишь в один  прекрасный  день  тот  дивный  новый  порядок,
который наступит в нашем мире.
   Никки сглотнула.
   - Я буду молиться об этом, брат Нарев.

ГЛАВА 11

   На следующий день, нагруженная большой корзиной с хлебом, Никки выскочила
из экипажа вместе с несколькими взрослыми дамами из братства, чтобы  раздать
хлеб  нуждающимся.  Ради  такого  случая  мать   нарядила   ее   в   красное
гофрированное платьице и коротенькие белые  носочки  с  красным  орнаментом.
Гордая, что наконец-то творит добро,  Никки  шагала  по  загаженной  вонючей
улице, неся корзинку хлеба и мечтая о том дне, когда повсюду наступит  новый
порядок и все воспрянут из бездны отчаяния и нищеты.
   Некоторые улыбались и благодарили ее за хлеб. Другие  брали  хлеб  молча,
без улыбки.  Большинство,  впрочем,  выражали  недовольство  тем,  что  хлеб
принесли слишком поздно и буханки слишком маленькие, и вообще не того сорта.
Но Никки это нисколько  не  обескураживало.  Она  повторяла  беднякам  слова
матери, объясняла, что во всем виноват булочник, который  в  первую  очередь
печет хлеб ради собственной прибыли, а поскольку милосердие - не главное его
качество, то этот хлеб он выпекает  в  последнюю  очередь.  Ей  очень  жаль,
говорила Никки, что плохие люди относятся к беднякам, как  к  людям  второго
сорта, но в один прекрасный день
   Братство Порядка придет в эту страну и позаботится о том, чтобы  ко  всем
относились одинаково.
   Так она шла по улице, раздавая хлеб - и вдруг какой-то мужчина схватил ее
за руку и поволок в узкую темную боковую аллею. Никки протянула ему буханку.
Мужчина выбил корзинку у нее из рук и заявил,  что  ему  нужно  серебро  или
золото. Никки сказала, что у нее нет денег, и  испуганно  ахнула,  когда  он
притянул ее к себе. Грязные пальцы жадно шарили по ее  телу,  даже  в  самых
интимных местах, в поисках кошелька, но не нашли ничего.  Он  стянул  с  нее
туфельки и, ничего не обнаружив, отшвырнул прочь.
   Здоровенный кулак дважды ударил Никки в живот. Девочка рухнула на  землю.
Грязно выругавшись, мужчина растворился среди отбросов.
   Никки приподнялась на трясущихся  руках.  Ее  вырвало  в  грязный  поток,
выливавшийся из-под мусорных куч.  Проходившие  мимо  люди  все  видели,  но
отводили глаза и спешили дальше по своим делам. Некоторые быстро заскакивали
в аллею, наклонялись, выхватывали буханки из раскрытой  корзины  и  убегали.
Никки ловила ртом воздух,  пытаясь  восстановить  дыхание.  По  щекам  текли
слезы. Коленки кровоточили. Платье было все заляпано.
   Когда она в слезах вернулась домой, мать при виде нее улыбнулась.
   - У меня тоже часто слезы наворачиваются на глаза, когда я вижу, как  они
живут.
   Никки отчаянно затрясла головой и рассказала матери, что какой-то мужчина
схватил ее и ударил, требуя денег. Она с плачем кинулась в  объятия  матери,
крича, что это плохой, плохой, плохой человек.
   Мать ударила ее по губам.
   - Не смей осуждать людей! Ты всего  лишь  ребенок.  Кто  дал  тебе  право
судить других?
   Ошеломленная ударом - не  столько  болезненным,  сколько  неожиданным,  -
Никки окаменела. Во рту стоял привкус рвоты.
   - Но, мама, он был жесток со мной... Трогал меня повсюду, а потом ударил!
   Мать снова шлепнула ее по губам, на этот раз сильнее.
   - Я не позволю, чтобы ты бездушными  речами  унижала  меня  перед  братом
Наревом и моими друзьями! Слышишь? Ты  не  знаешь,  что  заставило  его  так
поступить! Может, у него дома больные дети, и ему нужны деньги на лекарства.
А тут ему попадается богатенькая избалованная девчонка, и он не выдерживает,
зная, что его собственных детей всю жизнь обманывают такие,  как  ты,  чтобы
покупать себе красивую одежду и  всякие  безделушки.  Ты  не  знаешь,  какие
жизненные тяготы приходится выносить этому  человеку.  И  не  смей  осуждать
людей  за  их  поступки  только  потому,  что  ты  слишком  бесчувственна  и
эгоистична и не желаешь даже постараться понять их!
   - Но я думаю...
   Мать ударила ее в третий раз так, что Никки пошатнулась.
   - Думаешь? Размышления - кислота, разъедающая веру! Твой долг - верить, а
не думать! Разум человека несопоставим с разумом Создателя! Твои мысли - как
и мысли всех прочих людей - совершенно бесполезны, как вообще бесполезно все
человечество. Ты должна верить, что Создатель  вложил  свою  доброту  в  эти
заблудшие души. Ты должна руководствоваться чувствами, а не разумом. И  твой
единственный путь - вера, а не мысли.
   Никки проглотила слезы.
   - И что мне тогда делать?
   - Тебе должно быть стыдно, что мир так жесток к этим  несчастным,  и  они
вынуждены в растерянности наносить удары. В будущем ты должна  найти  способ
помочь таким людям, ибо у тебя есть все, а у них - ничего. Это твой долг.
   В тот вечер, когда отец вернулся домой  и  на  цыпочках  зашел  к  ней  в
комнату, чтобы посмотреть, насколько сильно она пострадала, Никки взяла  его
за большие пальцы и крепко прижала их к щеке. Хотя мать и говорила,  что  он
плохой человек, Никки почувствовала себя  просто  замечательно,  когда  отец
молча опустился на колени возле  кровати  и  начал  ласково  гладить  ее  по
голове.
   Продолжая работать на улицах, Никки в  конце  концов  научилась  понимать
нужды обитателей трущоб. Их беды казались непоправимы. Что бы она ни делала,
это ничего не меняло. Брат Нарев говорил, что это  лишь  признак  того,  что
Никки не до конца посвящает себя делу. Каждый  раз,  как  у  нее  что-то  не
получалось, Никки - по требованию брата Нарева и матери - удваивала усилия.
   Однажды, уже проработав в братстве несколько лет, она за ужином сказала:
   - Отец, есть один человек, которому я пытаюсь помочь. У него десять детей
и нет работы. Ты не мог бы взять его к себе на работу?
   Отец поднял голову от тарелки с супом.
   - Почему?
   - Я же тебе сказала! У него десять детей.
   - Но что он умеет делать? Почему я должен его нанять?
   - Потому что ему нужна работа. Отец отложил ложку.
   - Никки, солнышко, у меня работают квалифицированные  рабочие.  От  того,
что у него десять детей, сталь ведь не станет выковываться, верно? Что  этот
человек умеет делать? Какая у него профессия?
   -  Будь  у  него  профессия,  отец,  он  смог  бы  найти  работу.   Разве
справедливо, что его дети вынуждены голодать только потому, что их  отцу  не
предоставляют шанса?
   Отец посмотрел на нее, будто изучал какой-то подозрительный новый металл.
Узкие губы матери растянулись в едва заметной улыбке, но она молчала.
   - Шанса? На что? У него нет профессии.
   - Наверняка в таких больших  мастерских,  как  твои,  для  него  найдется
какая-нибудь работа.
   Отец, внимательно изучая ее решительное личико, побарабанил  пальцами  по
столу. Затем, откашлявшись, произнес:
   - Ну что ж, возможно, я смогу использовать его на погрузке фургонов.
   - Он не может грузить фургоны. У него больная спина.  Он  годами  не  мог
работать именно потому, что у него болит спина.
   Отец недоуменно нахмурился:
   - Больная спина не помешала ему настрогать десяток детей.
   Никки очень хотелось сделать доброе дело, и она ответила отцу решительным
взглядом.
   - Почему ты такой нетерпимый, отец? У тебя есть рабочие  места,  а  этому
человеку нужна работа.  У  него  голодные  дети,  которых  нужно  кормить  и
одевать. Неужели ты отказываешь ему в возможности заработать себе  на  жизнь
лишь потому, что ему не повезло? Или твое богатство застилает тебе глаза,  и
ты не видишь нужд простых людей?
   - Но мне нужны...
   - Почему ты всегда исходишь из того, что нужно тебе, а не  из  того,  что
нужно другим? Неужели все должно быть только для тебя?
   - Это - дело...
   - А в чем цель дела? Разве не в том, чтобы предоставлять работу тем,  кто
в ней нуждается? Разве не лучше, если  человек  работает,  а  не  унижается,
выпрашивая милостыню? Ты этого хочешь? Чтобы  он  просил  милостыню,  вместо
того чтобы работать? Разве не ты всегда так превозносил труд?
   Никки выпускала вопросы, как стрелы, причем так быстро, что отец и  слова
не успевал вставить. Мать улыбалась,  слушая,  как  дочь  выпаливает  слова,
которые знает уже наизусть.
   - Почему ты так жесток к самым обездоленным? Почему не  можешь  хоть  раз
подумать о том, что ты в состоянии сделать для них, вместо того чтобы думать
о деньгах и только  о  деньгах?  Неужели  тебе  повредит,  если  ты  наймешь
нуждающегося в работе человека? Повредит,  отец?  Покончит  с  твоим  делом?
Разорит тебя?
   Ее исполненные благородства вопросы эхом звучали  по  обеденном  залу,  а
отец смотрел на нее  так,  словно  видел  впервые.  Казалось,  его  поразили
настоящие стрелы. Его губы шевелились, но он  не  мог  вымолвить  ни  слова.
Похоже, он не мог даже пошевелиться. Лишь молча смотрел на нее.
   Мать сияла.
   - Ну... - проговорил он наконец. - Полагаю... - Он взял ложку и уставился
в тарелку. - Присылай его, я дам ему работу.
   Никки ощутила новое  чувство  гордости.  И  могущества.  Она  никогда  не
думала, что так легко сможет заставить отца отступить.  Она  поколебала  его
эгоистичную сущность одной лишь добротой.
   Отец встал из-за стола.
   - Я... Мне нужно возвращаться в мастерские. - Его взгляд шарил по  столу,
на Никки и мать он не глядел. - Я только что вспомнил...  Нужно  присмотреть
за одним делом... Когда он ушел, мать сказала:
   - Я рада, что ты избрала правильный путь, Никки,  а  не  последовала  его
ложной дорогой. Ты никогда не пожалеешь о том, что позволила любви  к  людям
направлять твои чувства. Создатель улыбнется тебе.
   Никки знала, что поступила правильно и достойно, и все  же  не  могла  не
вспоминать тот вечер, когда отец молча гладил ей бровь, а она прижимала  его
пальцы к щеке.
   Тот человек начал работать в мастерских. Отец больше  никогда  о  нем  не
упоминал. Он все время был занят и пропадал на  работе.  У  Никки  тоже  все
больше и больше времени занимала ее деятельность.  Но  ей  недоставало  того
выражения его глаз. И она думала, что, наверное, просто взрослеет.
   Следующей весной, когда Никки уже исполнилось тринадцать, она как-то  раз
вернулась домой после работы в братстве и обнаружила сидящую вместе  матерью
в гостиной женщину. Что-то в облике этой женщины было такое, от чего  волосы
Никки встали дыбом. Она положила на стол список нуждающихся, а  обе  женщины
встали.
   - Никки, дорогая, это сестра Алессандра.  Она  приехала  сюда  из  Дворца
Пророков в Танимуре.
   Женщина была старше  матери.  Длинная  каштановая  коса  уложена  короной
вокруг головы и  закреплена  на  затылке  красивым  гребнем,  нос  чуть-чуть
великоват; полноватая, но не уродливая. Ее глаза сверлили Никки с тревожащей
настойчивостью, а не бегали по сторонам, как тараканьи глазки матери.
   - Ваше путешествие было долгим, сестра  Алессандра?  -  вежливо  спросила
Никки, сделав книксен. - Из Танимуры, я хочу сказать?
   - Всего три дня,  -  ответила  сестра  Алессандра  и  улыбнулась,  подняв
узенькое личико Никки за подбородок. - Так-так! Маленькая, а делает взрослую
работу. - Она указала на стул. - Не присядешь ли с нами, дорогая?
   - Вы сестра из  нашего  братства?  -  спросила  Никки,  не  очень  хорошо
понимая, кто эта женщина.
   - Вашего - чего?
   - Никки, - ответила мать, - сестра Алессандра - сестра Света.
   Никки изумленно опустилась  на  стул.  Сестры  Света  обладали  волшебным
даром, как они с матерью. Никки мало что знала о сестрах,  кроме  того,  что
они служат Создателю. Но ей от  этого  лучше  не  стало.  Присутствие  такой
женщины в их доме вызывало смущение, совсем как тогда,  когда  Никки  стояла
перед братом Наревом. Ее охватило необъяснимое ощущение обреченности.
   К тому же Никки испытывала нетерпение, ведь  ее  ждали  дела.  Нужно  еще
собрать пожертвования. В некоторые места ее сопровождали взрослые. В  другие
отправляли ее одну, говоря, что  молоденькая  девочка  там  добьется  лучших
результатов, пристыдив тех, кто имеет больше, чем заслуживает. Эти люди, все
владельцы предприятий, отлично знали, кто она такая.  И  всегда  спрашивали,
как поживает отец. Как ее  учили,  Никки  отвечала,  что  отец  будет  очень
доволен, когда узнает, что они  проявляют  заботу  о  нуждающихся.  В  конце
концов большинство вносили пожертвования.
   Затем нужно было отнести лекарства женщинам с больными детьми.  И  одежда
детям тоже нужна. Никки  старалась  кого-то  уговорить  пожертвовать  старую
одежду, кого-то - пошить новую. Некоторые люди были бездомными, другие  всем
скопом ютились в жалких каморках. Никки пыталась  уговорить  кого-нибудь  из
богатых  пожертвовать  дом.  А  еще  на  нее  была   возложена   обязанность
раздобывать для женщин кувшины, чтобы ходить за водой.  Надо  нанести  визит
горшечнику. Нескольких  ребятишек  постарше  поймали  на  воровстве.  Другие
дрались, кое-кто избивал в кровь детишек поменьше. Никки заступалась за них,
пытаясь объяснить, что они не виноваты, просто жизнь к ним несправедлива,  и
такое поведение - естественная реакция на жестокие  условия.  Она  надеялась
уговорить отца взять на работу хотя бы нескольких обездоленных.
   Проблемы разрастались, как снежный  ком,  и  конца  им  не  предвиделось.
Создавалось  впечатление,  что  чем  большему  количеству   людей   помогало
братство, тем больше становилось нуждающихся в помощи. Вначале Никки думала,
что решит мировые проблемы. А  теперь  начала  чувствовать  себя  безнадежно
неспособной. Она знала, что сама виновата. Ей нужно трудиться еще больше.
   - Ты умеешь читать и писать? - поинтересовалась сестра.
   - Не очень хорошо, сестра. В основном имена. Мне так много  нужно  делать
для  тех,  кому  повезло  меньше,  чем  мне!  Их  нужды  куда  важнее   моих
эгоистических желаний.
   Мать, улыбнувшись, кивнула сама себе.
   - Просто добрый дух во плоти, - расчувствовалась сестра Алессандра. Глаза
ее увлажились. - Наслышана о твоей деятельности.
   - Правда? - На мгновение Никки испытала гордость, но  тут  же  вспомнила,
что, как бы она ни старалась, лучше все  равно  не  становится,  и  ощущение
того, что она неудачница, вернулось. К тому же мать все время твердила,  что
гордыня - грех. - Не вижу ничего особенного в том, что я делаю. Эти  люди  -
особенные из-за тех страданий, что они переносят, живя  в  жутких  условиях.
Они ободряют меня.
   Мать  довольно  улыбалась.  Сестра  Алессандра,   наклонившись   поближе,
серьезно спросила:
   - Ты училась пользоваться своим даром, дитя?
   - Мать учит меня всякой мелочи вроде  лечения