приятно  узнать, что
Себастьян здесь  для того,  чтобы принести  вред  ее стране.  Укоры  совести
смутили ее.  В конце концов лорд  Рал  послал  людей, которые убили ее мать.
Лорд Рал охотится за Дженнсен, желает ей смерти...
     Но ведь только  лорд  Рал  хочет, чтобы  она умерла, а вовсе не люди ее
страны. Горы и реки, широкие долины и деревья всегда давали ей приют и пищу.
Дженнсен  никогда  еще не приходили в голову такие мысли -- что можно любить
свою родину, но ненавидеть тех, кто управляет ею.
     Тем не менее,  если Джегань Справедливый победит, она,  Дженнсен, будет
свободна  от преследователей. Если будет побеждена  Д'Хара,  то  и лорд  Рал
будет побежден --  и окончится правление  злых людей. И можно, наконец, жить
своей собственной жизнью.
     Дженнсен почувствовала себя ужасно глупо. Как открыто Себастьян говорит
с нею!.. Ей стало стыдно, что  она себе подобной открытости не позволяла, не
объяснила, кто она и почему лорд Рал ведет на нее  охоту. Конечно, всего она
и сама не знала, но одно ясно: Себастьяну придется разделить ее участь, если
их схватят вместе. Пока она  привыкала  к этой мысли,  стало  ясно и другое:
почему Себастьян готов отправиться в Народный Дворец, почему он не возражает
против  такой  опасной  экспедиции.  Будучи  стратегом  императора  Джеганя,
Себастьян,  вероятно,  больше  всего  на  свете мечтает  пробраться в логово
врага...
     -- Вот мы и пришли, -- сказал Себастьян.
     Дженнсен подняла  глаза  и  увидела перед  собой дощатый фасад таверны.
Металлическая  кружка,  свисающая  со  скобы  у  них  над головами,  скрипя,
раскачивалась на ветру. В таверне пели  и  плясали, и звуки  веселья рвались
наружу, в покрытый снегом ночной город.
     Когда  они вошли в таверну, Себастьян обнял Дженнсен  за плечи, защищая
от  любопытных глаз,  и повел к лестнице в дальнем  углу.  Казалось, людей в
зале стало больше, чем он мог вместить.
     Не задерживаясь, путешественники быстро поднялись по лестнице. В начале
тускло  освещенного  коридора  Себастьян  открыл  ключом дверь справа. Вошли
внутрь.  Себастьян  тут же  подкрутил фитиль в  масляной  лампе, стоящей  на
маленьком столе. Рядом с  лампой обнаружились кувшин и тазик, а  возле стола
--  скамейка.  Чуть в  стороне находилась высокая кровать, криво застеленная
темно-коричневым одеялом.
     Комната была лучше  домика, который пришлось  оставить, но Дженнсен она
не понравилась. Одна стена закрыта грязным крашеным полотном. Оштукатуренные
стены  в  пятнах и засижены  мухами.  Поскольку комната находилась на втором
этаже,  единственный  путь из  нее  проходил  через  таверну.  Дженнсен  был
противен  запах в  комнате -- смесь табачного дыма и мочи. Ночной горшок под
постелью  не убран.  Пока Дженнсен вытаскивала  кой-какие вещи из заплечного
мешка и ополаскивала руки  и лицо, Себастьян спустился вниз. К тому времени,
как девушка закончила умываться и причесываться, он вернулся, неся две миски
с  бараньим  рагу, хлеб и кружки  с  элем.  Ели при  дрожащем  свете  лампы,
сгорбившись над столиком  и  сидя на короткой  скамье совсем близко  друг  к
другу.
     На  вкус  рагу  оказалось совсем не таким  аппетитным, каким выглядело.
Дженнсен  выбрала  кусочки мяса, но оставила бесцветные, безвкусные,  мягкие
овощи. Съела она и черствый хлеб,  обмакивая его в соус.  Эль девушка отдала
своему  спутнику, запивая пищу водой. Она не привыкла пить эль. По запаху он
казался ей похожим на масло от лампады.  Себастьяну  же  он, судя  по всему,
нравился.
     Когда  закончили  есть, Дженнсен  принялась  мерить шагами  комнату  --
словно прокладывала тропинку  в дощатом полу.  Так  обычно Бетти топталась в
своем  загоне.  Голубые глаза  Себастьяна  следовали за ней  от  кровати  до
занавешенной полотном стены и обратно.
     -- Почему бы вам не лечь и не поспать немного? -- сказал он мягко. -- Я
буду охранять вас.
     Дженнсен  чувствовала себя загнанным животным. Она посмотрела,  как  он
сделал большой глоток эля из кружки, и спросила:
     -- Что же мы будем делать завтра?
     Причина была вовсе не в  том, что ей не нравились таверна и комната. Ее
мучили угрызения совести. И она не дала своему спутнику времени ответить.
     -- Себастьян,  я должна  рассказать вам, кто я  такая. Вы были со  мною
честны. Я  не могу оставаться с вами  и  подвергать опасности вашу миссию. Я
ничего  не знаю о тех важных  вещах, которые вы делаете. Но находиться рядом
со  мной  -- огромный  риск. Вы  и  так уже помогли мне больше, чем я  могла
рассчитывать, больше, чем я осмелилась бы попросить.
     --  Дженнсен, я рискую  уже тем,  что  нахожусь здесь,  в стране  моего
врага.
     -- Вы  -- человек  высокого ранга. Важный человек.  -- Дженнсен потерла
руки, пытаясь разогреть заледеневшие пальцы.  --  Если вас поймают, когда вы
будете со мной... ну, я просто не вынесу этого.
     -- Я рискую уже тем, что нахожусь здесь, -- повторил Себастьян.
     Дженнсен его не слушала:
     -- Я не была честна  с вами... Нет, я не лгала, но не сказала того, что
должна была  давным-давно  сказать. Вы слишком  значительный  человек, чтобы
рисковать,  даже не зная,  почему  за  мной  гонятся,  почему  случилось  то
нападение у нас в  доме... -- она с  трудом проглотила комок  в  горле, -- и
почему моя мать погибла.
     Себастьян  ничего не  ответил.  Он просто  дал  ей  время  собраться  и
рассказать все,  что она  хотела.  С момента встречи  --  когда он  не  стал
подходить  близко,   чтобы  не   испугать  ее,  --  он  всегда  оставлял  ей
пространство, в котором она  чувствовала  себя в  безопасности. И заслуживал
гораздо большего, чем она могла дать ему взамен.
     Наконец  Дженнсен  перестала мерить шагами комнату и посмотрела  сверху
вниз, в его голубые глаза -- такие же, как у нее самой или у ее отца.
     -- Себастьян, лорд Рал...  покойный  лорд Рал...  Даркен  Рал... Он был
моим отцом.
     Он выслушал это известие, внешне никак не проявив  свои чувства. Она не
могла догадаться, о чем он думает. Потом он пристально посмотрел на нее, так
же  спокойно, как  в  те минуты, когда она рассказывала ему  о  горах или  о
Бетти, и она почувствовала себя в полной безопасности.
     -- Моя мать работала в Народном Дворце.  Она входила  в  штат дворцовой
прислуги. Даркен Рал... он ее заметил. Лорду позволительно иметь ту женщину,
которую он захочет.
     -- Дженнсен, не надо...
     Она  протестующе  подняла руку,  заставляя  его замолчать,  потому  что
спешила  высказаться, пока у нее хватает смелости. Всегда жившая с  матерью,
она теперь  жутко боялась остаться одна. Она  боялась, что он оставит ее, но
ей надо было рассказать ему все.
     -- Маме было четырнадцать лет. -- Дженнсен начала рассказ, изо всех сил
стараясь  сохранить  спокойствие.  --  Она  была  еще  слишком  молода  и не
разбиралась ни в жизни, ни  в людях.  Вы  видели, как она  красива. И в юном
возрасте она уже была красива, она созрела раньше, чем многие ее сверстницы.
У  нее  была  прекрасная  улыбка, и  она  была полна  невинной жаждой жизни.
Конечно, это глупо, но в ее возрасте и положении, при полном незнании жизни,
полагаю, все, принадлежащее к миру знатных людей, казалось ей великолепным.
     Себастьян молчал, и Дженнсен была благодарна ему за это молчание.
     -- Ее готовила женщина  из числа дворцовой челяди, бывшая старше ее  по
возрасту. Маму выкупали, причесали волосы, как у настоящей  леди,  и одели в
прекрасное платье. Когда ее привели к  нему, он поклонился и нежно поцеловал
ее руку,  руку  служанки. Он  был во всех смыслах  так красив,  что  мог  бы
посрамить  великолепные мраморные  статуи. Она пообедала  с  ним  в огромном
зале, они ели экзотическую пищу, которой прежде ей не  доводилось пробовать.
Они  сидели  за  длинным  обеденным столом  только вдвоем, им, впервые  в ее
жизни, прислуживали слуги. Он  был очарователен. Он  отпускал комплименты ее
красоте  и  грации. Он  наливал  ей вина,  сам лорд  Рал.  Когда она наконец
осталась с ним наедине и поняла,  почему оказалась здесь,  она была  слишком
испуганной,  чтобы  сопротивляться.  Конечно,  даже  не  подчинись  она  ему
безропотно, он бы все равно сделал, что хотел. Даркен Рал был могущественным
чародеем.  Он легко мог быть  и  жестоким, и  обаятельным. Он мог  очаровать
любую женщину без  малейшего труда. Впрочем, ему  только стоило потребовать.
Те же, кто сопротивлялся, подвергались пыткам и погибали.
     Себастьян продолжал молчать. Дженнсен перевела дух и продолжила:
     -- У мамы никогда не возникало и мысли о сопротивлении. Несмотря на все
тревоги, эта  жизнь в центре такого великолепия  и  такой  власти, вероятно,
показалась ей очень  интересной.  Потом  она  превратилась  в  ужас, но мама
переносила все молча. Это не было насилием в том смысле, что ее взяли против
ее  воли, приставив к  горлу  нож, но  тем не менее это  было преступлением.
Жесточайшим  преступлением.  --  Дженнсен  не   смотрела   в  голубые  глаза
Себастьяна. -- Он делил ложе с моей матерью некоторое время, а затем она ему
надоела, и он перешел к другим женщинам. У него было столько женщин, сколько
хотелось. Даже в столь юном возрасте моя мать прекрасно понимала, что ничего
для  него не значит. Она знала: он просто берет, что желает,  на такой срок,
на какой  желает, и, когда она ему надоест, он тут же забудет  ее.  Она вела
себя, как служанка,  напуганная, не знающая жизни, молодая служанка, которая
понимает  одно:  нельзя  сопротивляться  мужчине,  для  которого   закон  --
собственные  желания.  --  Теперь  Дженнсен  не  осмеливалась  взглянуть  на
Себастьяна.  И  тихим голосом  закончила историю:  -- Я  была  концом  этого
короткого испытания в маминой жизни и  началом иного, гораздо более тяжелого
испытания.
     Дженнсен никогда еще никому не рассказывала эту жуткую, ужасную правду.
Она словно выпачкалась в грязи. Ее поташнивало. Но больше всего она страдала
от того, через что пришлось пройти матери, от ее погубленной молодой жизни.
     Мать  никогда не  рассказывала  всю историю  целиком,  как  только  что
сделала Дженнсен. Дочь соединяла обрывки и образы всю свою жизнь, пока в  ее
сознании  не возникла  полная картина. И девушка не поведала Себастьяну всех
деталей  -- истинные  размеры того  ужаса, который испытала мать от  Даркена
Рала,  остались  неупомянутыми. А  главным  ужасом  было  то, что  Дженнсен,
родившись,  стала каждодневным напоминанием своей матери о тех ужасных Днях,
о которых та полностью даже не рассказывала.
     Когда Дженнсен  взглянула сквозь навернувшиеся слезы на Себастьяна, тот
стоял  совсем рядом. Кончиками пальцев он коснулся ее щеки.  Никогда и никто
еще с такой нежностью не касался ее.
     Дженнсен вытерла слезы:
     -- Женщины и  дети ничего не значили для него. Лорд Рал уничтожал  всех
отпрысков,  которые не имели магического дара.  Поскольку он покорил  многих
женщин, то и детей от этих союзов очень много. Его  интересовал только один,
наследник, единственный ребенок, который имеет дар.
     -- Ричард Рал, -- сказал Себастьян.
     -- Ричард Рал, -- подтвердила она. -- Мой сводный брат.
     Ричард  Рал,  сводный  брат,  который  преследовал  ее,   как  до  того
преследовал  отец... Ричард  Рал, сводный брат, который послал квады,  чтобы
убить ее... Ричард Рал, сводный брат, который подослал убийц, погубивших  ее
мать...
     Но  почему?  Она не была угрозой  Даркену  и еще  в меньшей  степени --
новому лорду Ралу.  Это был  могущественный чародей,  командовавший армиями,
легионами людей, имеющих дар, и прочими бесчисленными сторонниками. А она?..
Она была одинокой девушкой, которая мало кого знала  и хотела лишь одного --
мирно жить своею жизнью. Едва ли она представляла угрозу для его трона...
     Впрочем, подробности ее истории вряд ли кого-нибудь  удивят. Все знают,
что любой лорд  Рал живет по своим  собственным  законам. Никто бы  не  стал
сомневаться в рассказе Дженнсен, но, с другой стороны, никого бы эта история
сильно  и  не  задела.  От  слушателей  можно  было  бы  ожидать,   что  они
перемигнутся и подтолкнут  друг  друга  локтями: вот как живут  сильные мира
сего, из которых Даркен Рал был самым могущественным...
     Внезапно вся жизнь Дженнсен сузилась до двух  вопросов: почему ее отец,
человек, которого она никогда не знала, так страстно  желал убить свою дочь?
И  почему его сын, Ричард, ее сводный брат, а теперь лорд Рал, также нацелен
на то, чтобы убить сестру?
     Этому не было никакого объяснения.
     Какую угрозу может она представлять подобной силе?
     Дженнсен проверила нож,  висящий на  поясе --  с эмблемой Дома Рала, --
удостоверившись, что лезвие свободно  выходит из ножен. Замок издал приятный
щелчок, когда она  вернула нож на место. Потом Дженнсен взяла плащ, лежавший
на постели, и накинула его на плечи.
     Себастьян провел рукой  по своим стриженым  волосам, наблюдая,  как она
одевается.
     -- Что вы намерены делать?
     -- Я скоро вернусь.
     Он потянулся за своим оружием и плащом:
     -- Хорошо. Я с вами.
     -- Нет, оставьте меня, Себастьян. Вы достаточно рисковали  ради меня. Я
намерена пойти одна. Вернусь, когда закончу.
     -- Закончите что?
     Она поспешила к дверям:
     -- То, что должна!
     Себастьян стоял в центре комнаты, уперев руки в бока и явно сомневаясь,
что ее стоит слушаться. Дженнсен быстро захлопнула за собой дверь и побежала
по  лестнице, перепрыгивая через две ступеньки и желая выскочить из  таверны
прежде, чем он передумает и последует за ней.
     Толпа внизу веселилась, как и раньше. Не обращая внимания на играющих в
азартные игры,  танцующих и смеющихся мужчин, Дженнсен устремилась к выходу.
Однако дойти до двери не успела: какой-то бородач обхватил ее рукой за талию
и увлек в толпу. Тихий крик Дженнсен утонул в шуме и гаме.
     Она  прижала  левую  руку к поясу. Бородач кружил  ее в танце, держа за
правую руку. Дженнсен попыталась дотянуться рукой до капюшона, чтобы открыть
свои рыжие волосы  и напугать незваного кавалера,  но не могла освободиться:
он схватил ее уже за обе руки.  Она не могла  ни открыть волосы, ни вытащить
нож. И лишь учащенно, в испуге, дышала.
     Мужчина пересмеивался со своими товарищами, кружа ее под музыку и держа
крепко, чтобы не упустить. Его  глаза были полны  веселья,  а  не угрозы, но
Дженнсен  знала:  причина  только  в  том, что  она  пока  не оказывала  ему
сопротивления.  А как только он обнаружит, что дама танцует против воли, его
поведение явно изменится.
     Он снял руку с талии Дженнсен и закружил ее,  как волчок. Сейчас, когда
кавалер  сжимал своими  мозолистыми пальцами лишь одну ее  руку,  у Дженнсен
появилась надежда вырваться. Левой рукой она попыталась нащупать нож,  но он
был под плащом и до него было не дотянуться.
     Толпа хлопала  в такт  мелодии, выводимой  трубами и  барабанами  Когда
Дженнсен повернулась и сделала шаг в  сторону, другой мужчина обхватил ее за
талию  так сильно,  что  чуть не  вышиб из нее  дух.  Он выхватил ее  руку у
первого парня, и шанс откинуть капюшон был потерян.
     Она оказалась дрейфующей в море мужчин. Рядом мелькали несколько других
женщин, в  основном  девушки-служанки. Одни  танцевали  с  желанием,  другие
подключались к танцам ненадолго и удалялись  с ловкостью водомерок. Дженнсен
не  понимала, как они  проделывали  этот  трюк,  ей  грозило  утонуть  среди
бушующих  волн  из  передававших ее друг  другу  кавалеров. Заметив  боковым
зрением дверь,  она внезапно  вырвалась  из  рук очередного танцора.  Он  не
ожидал такого, и  все остальные мужчины начали  смеяться над упустившим свою
даму парнем,  восприняв ее сопротивление  с гораздо большим благодушием, чем
она себе представляла. Некоторые и вовсе поздравляли ее с освобождением.
     Как ни странно, мужчина, от которого она вырвалась, не обозлился.
     -- Спасибо,  моя прекрасная дева за изящный танец! -- Он поклонился ей.
-- Это большая милость с вашей стороны для такого неуклюжего неумехи, как я.
-- Он усмехнулся  и  подмигнул  ей,  а затем  вместе со всеми вновь принялся
хлопать в такт музыке.
     Дженнсен стояла ошарашенная, осознав, что никакой  опасности и не было.
Эти люди  просто развлекались и вовсе не желали ей зла. Ни один  не позволил
себе  непристойного  прикосновения  и  не  сказал  грубого  слова. Они  лишь
смеялись да  танцевали  с нею. Тем не менее она  стремительно  направилась к
двери.
     Но  прежде  чем она успела  выйти,  чьи-то руки  снова обхватили  ее за
талию. На этот раз Дженнсен попыталась вырваться.
     -- Не знал, что вы любите танцы!
     Это был  Себастьян. Дженнсен сразу успокоилась и  позволила ему вывести
себя из таверны.
     За  дверью  стояла  темная  ночь,  холодный  воздух  принес облегчение.
Дженнсен сделала глубокий вдох, счастливая от  того, что не чувствует больше
запахи эля, табака и потных мужских тел.
     --  Я ведь сказала, что вы должны предоставить мне  возможность сделать
это самой.
     -- Сделать что?
     -- Я собираюсь к Латее. Останьтесь здесь, Себастьян. Пожалуйста!
     -- Хорошо... Если скажете, почему не хотите, чтобы я пошел с вами.
     Она подняла руку:
     -- Себастьян,  вы важный человек,  и я  ужасно переживаю, что вы  из-за
меня в опасности. Это моя проблема, не  ваша. Моя жизнь, она... Я не знаю. У
меня нет жизни. А у вас  -- есть.  И  я не хочу, чтобы вы запутались в  моих
сложностях. -- Она сделала пару шагов по твердому насту. -- Просто подождите
здесь.
     Однако он сунул руки в карманы и двинулся следом:
     -- Дженнсен, я -- взрослый  человек.  Не  надо решать  за меня, что мне
следует, а что  не  следует  делать,  ладно? Она,  не  ответив, свернула  на
пустынную улицу.
     -- Скажите, зачем вы идете к Латее?
     Она  остановилась  на обочине,  рядом  с  нежилым  домом,  недалеко  от
поворота к дому Латеи.
     --  Себастьян, много лет я  спасаюсь бегством.  Моя мать провела лучшую
часть своей жизни, убегая от Даркена Рала и пряча меня. Она умерла, спасаясь
от его  сына Ричарда.  Но ведь это за мной гнался Даркен Рал, меня  он хотел
убить. А  теперь за мной  гонится Ричард Рал,  а я так и не  знаю, почему...
Меня  уже  тошнит от всего этого. Моя жизнь -- это сплошной побег и сплошной
страх. Это все, что я делаю. Это все, о чем я думаю. В этом вся моя жизнь --
сбежать от  человека,  который пытается убить меня, опередить его на  шаг  и
остаться жить.
     Он не стал с ней спорить.
     -- Так для чего же вы идете к колдунье?
     Дженнсен просунула руки  под  плащ,  сцепила  их, чтобы согреться.  Она
неотрывно смотрела вперед,  на темную дорогу, ведущую к дому Латеи, закрытую
кружевным балдахином из голых ветвей. Ветки терлись друг о друга, скрипели и
издавали стонущие звуки.
     -- Недавно я убежала даже от Латеи. Я не знаю, почему лорд Рал охотится
за  мной, а она знает. Я побоялась  настоять, чтобы она  рассказала  мне.  Я
собиралась  оправиться в Народный Дворец и найти ее  сестру, Алтею, надеясь,
что если я смиренно встану у ее дверей, она сжалится и поможет мне... А если
она не поможет? А если она выгонит меня? Что  тогда? Ведь мне идти во Дворец
--  опаснее некуда.  И ради чего? Ради шаткой надежды, что кто-то согласится
помочь одинокой  девушке, за  которой  гоняются силы всей  нации во  главе с
выродком-убийцей,  сыном чудовища?.. Разве вы не понимаете? Если я перестану
принимать "нет"  в качестве ответа и смогу  настоять, чтобы Латея рассказала
мне, тогда, возможно, и не придется совершать опасный поход в сердце Д'Хары.
Тогда я смогу покинуть страну. Тогда, впервые в жизни, я стану свободной. Но
я чуть  не потеряла  этот шанс, потому что и Латею я тоже боялась.  В общем,
мне до смерти надоело бояться.
     Себастьян стоял, раздумывая, какой выбор будет лучше.
     -- Давайте просто  уйдем. Позвольте  мне вывести вас из Д'Хары, если вы
действительно этого хотите...
     -- Нет... Нет, пока я не выясню, почему лорд Рал хочет