должая  возиться  с
бутылями.
     "Оба".
     У Обы голова пошла кругом. Он не мигая смотрел в спину колдунье. До сих
пор  такая идея никогда не приходила ему в  голову. Неужели Латея надеялась,
что ее средство избавит мать  от бастарда?.. Мать хаживала к  Латее в гости.
Может быть, они обсуждали это?..
     Неужели он, как  недоумок, верил, что эти две женщины желают ему добра,
а все было наоборот?.. Может, они издавна вынашивали планы отравить его?
     Ведь если с ним что-то случится, матери больше не надо  будет содержать
его. Она часто ругалась,  что он  много ест. Время от времени  она заявляла,
что ей  приходится работать не столько на  себя,  сколько на него,  и именно
из-за него она  не  может скопить денег. А если  бы она  откладывала деньги,
которые приходится годами тратить на его  лечение,  то сейчас  бы уже жила в
уютном домике.
     Но ведь если с ним  что-то произойдет, матери придется  самой выполнять
всю работу...
     А может, обе женщины хотели убить его просто по злобе?..
     Может быть,  они  не продумали все,  как  поступил бы Оба.  Мать  часто
удивляла его своим простодушием.
     Оба наблюдал, как на жидких волосах колдуньи мерцает отраженный свет.
     --  Сегодня  мама сказала,  что  ей  следовало бы сделать  то,  что  вы
советовали с самого начала.
     Латея, наливавшая  густую коричневую жидкость в банку, обернулась через
плечо:
     -- Значит, теперь она считает так?
     "Оба".
     -- А что вы советовали маме с самого начала?
     -- Разве это не ясно?
     "Оба".
     В его жилах застыла кровь, когда он все понял.
     -- Вы советовали ей убить меня!
     Он еще никогда не говорил  так прямо.  Еще  ни разу  он  не осмеливался
перечить  колдунье  --  слишком  боялся  ее.  Но  на  этот  раз  слова  были
произнесены помимо его  воли --  таким  же образом, как  звучали в его мозгу
голоса,  и он  заговорил  о  возможном убийстве прежде, чем  успел подумать,
разумно ли это.
     Латею  он удивил  больше,  чем  себя. Она  с сомнением застыла  у своих
бутылей,  пристально глядя на него. Словно он переменился у нее на глазах...
А может, так оно и было?..
     Он  вдруг  понял:  ему очень нравится  ощущение, когда говоришь то, что
думаешь.
     Он никогда не видел раньше,  чтобы Латея запиналась. Может быть, потому
что чувствовала себя в безопасности, ходя вокруг да около предмета разговора
-- это была безопасность в тени слов, которые не выносились на дневной свет.
     -- Именно это вы всегда хотели сделать, Латея, правда? Убить выродка?
     На худом лице колдуньи появилось жалкое подобие улыбки.
     -- Все  не так, как тебе кажется, Оба.  -- Надменность и  замедленность
речи испарилась из ее голоса. -- Все не так. -- Она обращалась к нему теперь
как  к мужчине, а не как к незаконнорожденному щенку, которого лишь терпела.
Голос ее  звучал  почти  любезно.  --  Женщинам  иногда  лучше  живется  без
новорожденного. Это не такое уж злодейство, когда ребеночек -- еще младенец.
Они ведь не настоящие люди...
     "Оба. Сдавайся".
     -- Вы имеете в виду, это было бы проще?
     -- Конечно, -- сказала она, с готовностью хватаясь за его слова. -- Это
было бы проще.
     -- Вы хотите сказать, что было бы легче... -- Голос Обы зазвучал  вдруг
с такой силой,  какой он и сам не ожидал. -- Легче, пока они не выросли и не
стали достаточно сильными, чтобы оказать сопротивление?
     Новые способности, вырвавшиеся наружу, удивили его самого.
     -- Нет, нет, я вовсе не это хотела сказать...
     Однако он считал,  что  колдунья  хотела  сказать именно это.  В голосе
Латеи зазвучало уважение, новое и совершенно непривычное  ему отношение; она
заговорила поспешно, почти суетливо:
     --  Я  только имела в  виду,  что это  легче,  пока женщина не полюбила
ребенка, пока он не стал личностью. Настоящим человеком с разумом. Это легче
в младенчестве, а иногда для матери и вовсе самый лучший выход.
     Оба  непрерывно узнавал новое, но никак  не мог  сложить эти сведения в
единую картину. Он чувствовал, что новое понимание имеет глубокий смысл, что
он, Оба, на пороге важных открытий.
     -- Как это может быть самым лучшим? Латея перестала наливать жидкость и
поставила бутыль на стол:
     -- Ну-у...  иногда,  когда рожаешь младенца,  начинается жизнь,  полная
лишений и для матери, и для ребенка. Иногда это лучше для обоих, правда...
     Она быстро подошла к шкафчику.
     А вернувшись с новой  бутылью,  встала с  другой стороны  стола,  чтобы
больше не  находиться  к  нему  спиной.  Лекарство для  него смешивалось  из
порошков  и жидкостей.  Что это  за вещества, Оба не  знал.  Бутыль, которую
принесла Латея, содержала  одно из редких веществ, которые были ему знакомы,
-- сушеные  корни  горных  роз. Они помогали  от лихорадки и были  похожи на
коричневые  сморщенные кружочки с рисунком  в  виде звезды посередине. Латея
часто добавляла ему в снадобье один такой кружочек. На этот раз она насыпала
целую пригоршню корня, раздробила его и погрузила крошки в  приготавливаемое
лекарство.
     -- Лучше для обоих? -- спросил Оба.
     Ее пальцы, казалось, что-то ищут.
     -- Да, иногда. -- Было похоже, что колдунья больше не хочет говорить об
этом, но не знает, как завершить разговор. -- Иногда младенец приносит такие
тяготы,  что женщина не может  их вынести.  Эти  лишения  только  подвергают
опасности ее собственную жизнь и жизнь других детей.
     -- Но у мамы больше не было детей.
     Латея какое-то время помолчала.
     "Оба. Сдавайся".
     Он прислушался  к этому  голосу, изменившемуся вдруг и ставшему гораздо
более ясным.
     --  Не было...  Но все  равно  ты  был ей в  тягость.  Женщине трудно в
одиночку  растить  ребенка. Особенно  ребенка...  --  она  прикусила язык  и
продолжала: -- Я только хочу сказать, что это было трудно.
     --  Но  ведь она справилась.  Я  считаю,  вы были не правы.  Правда же,
Латея? Вы были не правы. Не мама, а вы. Мама хотела меня.
     -- И  она никогда не вышла замуж. --  Латея разозлилась. Вспышка  гнева
вновь раздула тлевшее в ее глазах пламя высокомерия  и властности. -- Может,
если бы... может, выйди она замуж, и у нее бы появился шанс иметь нормальную
полную семью вместо единственного...
     -- Выродка?
     На этот  раз Латея не ответила. Она, похоже, уже  жалела,  что вышла из
себя. Злобный блеск в ее глазах  потух. Чуть дрожащими пальцами она положила
на ладонь щепотку сушеных бутонов, поспешно перетерла их в кулаке и опустила
в лекарство. Потом взяла голубую бутыль и сквозь ее содержимое посмотрела на
пламя очага.
     Оба сделал шаг  к столу. Латея подняла голову.  Ее глаза  встретились с
его взглядом.
     -- Милостивый Создатель... -- прошептала она, глядя ему в лицо.
     Он понял, что она говорит сама с собой.
     -- Порой, когда я смотрю в эти голубые глаза, я словно вижу его.
     Оба нахмурился.
     Из   рук  колдуньи  выскользнула  бутыль,  глухо   ударилась  об  стол,
прокатилась по нему, упала на пол и разбилась.
     "Оба. Сдавайся. Откажись от своей воли".
     Это было внове. Голос раньше никогда не говорил такого.
     -- Вы ведь хотели, чтобы мать убила меня, правда, Латея?
     Оба сделал еще один шаг в направлении стола. Латея помертвела:
     -- Стой где стоишь, Оба.
     В ее глазах жил страх. В маленьких крысиных глазках...
     Это определенно  было  новым.  Оба познавал  все новые и новые вещи. Он
увидел, как руки Латеи, орудие колдуний, поднимаются... Тогда он остановился
и насторожился, весь обратившись во внимание.
     "Сдавайся, Оба, и ты станешь непобедим".
     Это было абсолютно новым и попросту ошеломляло.
     -- Я думаю,  вы хотите убить меня своими снадобьями, правда,  Латея? Вы
хотите, чтобы я умер.
     -- Нет, нет! Это не правда. Клянусь, это не так!
     Оба снова шагнул вперед, слушая, что пообещает ему голос.
     Руки  Латеи  взметнулись  вверх,  когтистые  пальцы осветились ожившими
бликами огня. Колдунья пустила в ход магию.
     --  Оба,  -- голос  ее окреп, сделался  более  уверенным. --  Стой, где
стоишь!
     "Сдавайся, Оба, и ты станешь непобедим".
     Оба шагнул  вперед  и  почувствовал, как его  бедро  задело стол. Банки
зазвенели. Одна  из  них закачалась.  Латея  молча  смотрела  на нее.  Банка
некоторое  время  раскачивалась  из  стороны  в   сторону,  потом  треснула,
развалилась и расплескала по столу густую алую жидкость.
     Лицо Латеи исказилось от ненависти. Она с силой выбросила в сторону Обы
когтистую руку.
     Раздался  грохот, похожий на раскат грома, за ним  последовала вспышка,
залившая на  мгновение комнату белым сиянием. Оба увидел желто-белый нож  из
пламени, метнувшийся в  его сторону.  Как  посланная  убить его молния...  И
ничего не ощутил.
     Но  за  спиной его, в деревянной стене, появилась выжженная огнем  дыра
размером с  человека, в темноту ночи полетели  пылающие щепки.  Огонь, шипя,
гас на снегу.
     Оба  коснулся своей  груди,  куда Латея  направила всю колдовскую силу.
Крови не было. Он  невредим. Ему показалось, что колдунья удивлена не меньше
его. Она смотрела, широко раскрыв глаза.
     Неужели он всю свою жизнь боялся этого пугала?!.
     Латея пришла в  себя быстро. Опять лицо ее исказилось -- на этот раз от
усилия, -- она вновь воздела руки.
     В воздухе  сформировались голубые  змееподобные  шипящие линии, запахло
паленой  шерстью.  Латея  бросила  ладони  вперед,  посылая  к  Обе  разящую
колдовскую  силу, означающую  немедленную  смерть,  силу,  которой  не может
противостоять ни один человек...
     Но  голубой  свет лишь опалил  стену  за его  спиной, и  Оба  опять  не
почувствовал никакой боли.
     Он усмехнулся.
     И  снова Латея  замахала  руками, но на  этот  раз  прибавила к взмахам
какие-то отрывочные  слова,  произносимые шепотом, так, что Оба  не  мог  их
расслышать. Перед ним  вспыхнул столб света, принялся  извиваться в воздухе,
словно сверхъестественная гадюка. Без сомнения, это тоже была смерть...
     Оба поднял  руки.  Извивающийся луч начал  издавать потрескивание.  Оба
коснулся  луча   пальцем   и  ничего   не  почувствовал.  Это  походило   на
разглядывание чего-то, находящегося  в другом мире.  Вернее,  и здесь, и  не
здесь.
     А еще было похоже, будто он, Оба... непобедим?..
     Колдунья издала вопль ярости, и ее руки вновь взметнулись вверх.
     С быстротой мысли Оба схватил ее за горло.
     -- Оба! -- взвизгнула она. -- Оба! Нет! Пожалуйста!
     Это  было  что-то  новое.  Он  никогда  раньше  не слышал, чтобы  Латея
говорила "пожалуйста".
     Сильно  сжав  руками ее  шею, он  перетащил старуху через  стол. Бутыли
раскатились, попадали на пол. Некоторые крутились, некоторые  раскалывались,
как яичные скорлупки.
     Оба сомкнул пальцы на свисающих прядями волосах. Латея вцепилась в него
руками,  отчаянно  пытаясь использовать свою  колдовскую  силу.  Она  хрипло
выкрикивала  слова,  которые,  наверное,  являлись  ключом  к ее  колдовской
власти.
     Оба не различал слов, но понимал их скрытый смысл.
     Он сдался, но  стал непобедимым. Он видел, как она  выпустила  всю свою
ярость, и теперь высвобождал свою.
     Он швырнул ее на пол. Рот ее широко раскрылся в безмолвном крике.
     -- Почему ты хотела, чтобы мать избавилась от меня?
     Округлившиеся  огромные глаза  были  устремлены на  того,  кто  вызывал
сейчас  у Латеи ужас:  на  Обу. Всю свою  жизнь  она  наслаждалась  тем, что
вызывала ужас у других. И вот теперь весь этот страх вернулся к ней.
     -- Почему ты хотела, чтобы мать избавилась от меня?
     В ответ раздались только прерывистые хрипы.
     -- Почему? Почему?
     Оба  разодрал  на  ней платье. Из карманов  дождем  посыпались  на  пол
монеты.
     -- Почему?!
     Он  вцепился  в  белую  сорочку, которую  колдунья носила под  платьем,
сорвал ее и вновь отшвырнул Латею, на сей раз в сторону двери. Она полетела,
раскорячив костлявые руки и ноги.  Обвисшие груди болтались,  как сморщенное
коровье  вымя.  Могущественная  ведьма  сейчас  была  нагой   и   совершенно
ничтожной.
     Наконец, она смогла исторгнуть из себя дикий вибрирующий низкий вопль и
поползла к порогу. Сжав зубы, Оба схватил ее за волосы  и рывком поставил на
ноги. А  потом, будто таран, вбил ее в шкаф с  зельем. Дерево  раскололось в
щепки.  Каскадом  рушились бутылки. Он схватил  одну  и  грохнул ею об  угол
шкафа.
     -- Почему, Латея?  --  Он приставил  горлышко  разбитой  бутылки  к  ее
животу. -- Почему?
     Она визжала все пронзительней. Он опустил осколок ниже.
     -- Почему?
     -- Пожалуйста... О, милостивый Создатель... Пожалуйста, нет!
     -- Почему, Латея?
     --  Потому  что ты,  --  взвыла она, --  незаконнорожденный  сын  этого
монстра, Даркена Рала.
     Оба замер. Сведения были ошеломляющими. Если это, конечно, правда...
     --  Маму  принудили. Она  мне  говорила.  Она говорила,  что отцом  был
какой-то мужчина, которого она не знала.
     -- Она  знала его. Она  работала  во Дворце, когда  была юной.  У твоей
матери были громадные груди  и не менее громадные планы в те давние  дни. Но
планы оказались плохо продуманы. Она не понимала, что удержит этого человека
не  дольше,  чем  на одну ночь.  Ведь  у  него имелось бессчетное количество
женщин -- и тех, кто стремился оказаться рядом с  ним, и тех, кто оказался с
ним не по своей воле.
     Это  определенно  было  чем-то  новым.  Даркен  Рал  был  раньше  самым
могущественным человеком  на  земле. Неужели в  его, Обы, венах  течет кровь
благородных Ралов. От этого  предположения  у него закружилась  голова. Если
ведьма говорит правду...
     -- Моя  мать  должна была остаться в Народном  Дворце, если она  зачала
сына от Даркена Рала.
     -- Но ты не истинный наследник, обладающий даром.
     -- И все же, если я был его сыном...
     Невзирая  на боль, она сумела изобразить на физиономии улыбку,  которая
говорила, что он для нее -- не больше чем грязь.
     -- Ты не имеешь дара. Такие, как ты, были для него  мусором. Он их всех
безжалостно  уничтожал,  когда обнаруживал. Он бы замучил  вас с матерью  до
смерти, если  бы узнал о тебе. Как только  твоей матери это  стало ясно, она
убежала.
     Оба был потрясен. В голове его царил  полный сумбур. Он подтянул к себе
колдунью.
     --  Даркен Рал был  могущественным  чародеем.  Если  сказанное тобой --
правда, он,  в  таком случае,  должен  был преследовать  нас. --  Оба  опять
швырнул ее  о шкаф.  -- Он бы преследовал меня. -- Оба встряхнул ее, пытаясь
получить ответ. -- Он бы преследовал.
     -- Он и преследовал... Просто он не мог видеть дыры в мире.
     Глаза  колдуньи  почти  выкатились из  орбит. Из  правого уха  сочилась
кровь. Ее хрупкое тело не могло противостоять силе Обы.
     -- Что? -- Оба решил, что Латея заговаривается.
     -- Только Алтея может...
     Она  действительно  начала  болтать  ерунду.  Оба  раздумывал,  что  из
сказанного ею могло быть правдой.
     Ее голова запрокинулась.
     -- Мне следовало... спасти нас всех... когда у  меня был  шанс... Алтея
заблуждалась...
     Он встряхнул колдунью, пытаясь  заставить сказать больше. Красная слизь
запузырилась из ее носа. Несмотря на  понукания и удары, несмотря на то, что
он тряс ее, Латея не произнесла больше ни одного слова. Он поднял ее, от его
тяжелого,  горячего дыхания  колыхались  пряди  жидких старушечьих волос, он
заглядывал в ее опустевшие глаза.
     Он узнал от нее все, что мог.
     Он  вспомнил жгучие порошки,  которые ему  приходилось  пить;  вспомнил
зелья, которые она для  него составляла; вспомнил дни, проведенные в загоне;
вспомнил, когда его выворачивало наизнанку...
     И взвыл, поднимая костлявую женщину над головой.
     А потом, рыча от ярости, саданул ее о стену.
     Вопли Латеи  были как хворост для костра его мести. Он просто  упивался
ее беспомощностью и мучениями.
     Он поднял колдунью с пола и швырнул на стол, сломав и стол, и ее кости.
С каждым ударом она становилась все более вялой и все более окровавленной. А
потом и вовсе лишилась чувств.
     Но ярость Обы только начинала разгораться.

Глава 10
     Дженнсен не хотела возвращаться в таверну, но было темно и холодно и не
оставалось ничего иного. Латея не  пожелала отвечать на  вопросы, и Дженнсен
потеряла всякое присутствие духа.
     -- Что будем делать завтра? -- спросил Себастьян
     -- Завтра?
     --  Ну, вы все  еще не против, чтобы я  помог вам бежать из Д'Хары, как
просила ваша матушка?
     Дженнсен  и сама не знала, что  делать. Обдумав слова Латеи, она теперь
была совсем не уверена, что необходимо бежать.
     Они  двигались по сухому снегу все дальше и дальше, и девушка рассеянно
посматривала вверх, в темное ночное небо.
     --  Если бы мы побывали  в Народном Дворце, у  меня могли  бы появиться
какие-то идеи,  --  сказала  она, размышляя  вслух. -- А  кроме  того,  есть
надежда, что Алтея мне поможет.
     Конечно, идти в Народный Дворец было очень и очень опасно. Но ведь куда
бы  Дженнсен  ни  побежала,  колдовские силы  лорда  Рала  все  равно  будут
преследовать ее. Алтея же, вероятно, могла помочь.
     Кто  знает, вдруг она каким-нибудь образом  сумеет спрятать Дженнсен от
преследователя, и та сможет начать новую жизнью?..
     Похоже,  что Себастьян серьезно  задумался над ее словами,  его дыхание
клубилось на холодном ветру.
     -- Значит, отправимся в Народный Дворец. И найдем Алтею.
     Он  не  предлагал аргументов против этой затеи, не пытался отговаривать
Дженнсен, и та почувствовала себя не очень спокойно.
     --  Народный Дворец --  не просто самое сердце  Д'Хары,  это еще и  дом
лорда Рала.
     -- Тогда он скорее всего и не ожидает увидеть вас там?
     Ожидает или нет, но они отправятся прямо в логово врага! Ни один хищник
не упустит, когда в его лапы попадает добыча.  Они  будут беззащитными перед
его оскаленной пастью...
     Дженнсен оглянулась на еле различимую в темноте фигуру:
     -- Себастьян, а что  вы  делаете в Д'Харе?  Мне кажется, это  место вам
совсем  не  нравится.  Почему вы  странствуете  по  местам, которые  вам  не
нравятся?
     Она увидела, как он улыбнулся под своим капюшоном.
     -- Неужели это так заметно?
     Дженнсен пожала плечами:
     --  Я и раньше встречала  путешественников. Они рассказывали  о местах,
где побывали, о том, что удалось  увидеть. О чудесах. О красивых  долинах. О
видах,  от  которых  захватывает  дух.  О потрясающих  городах...  Вы  же не
рассказываете ни о том, где были, ни о том, что видели.
     --  Вы  хотите  правду?  -- спросил он,  и  лицо его на  этот  раз было
серьезным.
     Дженнсен отвела глаза. Ей внезапно стало неловко -- сует нос не  в свое
дело! Особенно, если учесть, что сама многое не договаривала...
     -- Прошу прощения. Я  не имею права задавать такие вопросы.  Забудем об
этом.
     -- Ничего страшного. -- Он  посмотрел на нее, криво ухмыльнувшись. -- Я
не думаю, что вы из тех, кто донесет на меня д'харианским солдатам.
     Сама мысль об этом была ей отвратительна.
     -- Нет, конечно.
     -- Лорд  Рал и его Д'Харианская империя хотят править  миром. Я пытаюсь
предотвратить это. Я, как уже говорил, с юга.  Меня послал наш предводитель,
император  Древнего  мира,  Джегань Справедливый.  Я  -- стратег  императора
Джеганя.
     -- Значит,  вы  человек  с большой властью, --  в изумлении  прошептала
Дженнсен.  --  Человек  высокого  чина. --  Ее  удивление  быстро  сменилось
робостью.  Она с  трепетом  пыталась  угадать,  насколько  важная перед  нею
персона.  И спутник поднимался в  ее воображении все выше  и выше. -- Как же
мне теперь к вам обращаться?
     -- Себастьян.
     -- Но вы -- важный человек. А я -- никто.
     -- Э-э, нет, Дженнсен Даггет. Лорд Рал не стал бы охотиться за никем.
     Дженнсен почувствовала странное и неожиданное чувство  неловкости.  Она
не  испытывала любви  к  Д'Харе, но все  же  ей  было не