подобных, причем последний был, ко всему прочему, священником, и обоим Лорис
желал наихудшего, поскольку именно эти двое были наиболее ответственны за то
положение, в котором он сейчас находился.
   Что касается Бриона,  то  кто  сможет  отрицать,  что  однажды  король  в
одиночку встретил и убил в поединке волшебника-Дерини? Лорис,  бывший  тогда
приходским священником, идущим на повышение, слышал об этом случае только из
вторых и третьих рук, но после первого ликования  из-за  победы  короля,  он
холодел от предположения, что противник Бриона,  отец  женщины,  в  конечном
счете ответственной за его смерть, пал не  только  от  меча  Бриона,  но  от
необычайных возможностей самого короля. В течение нескольких  месяцев  после
этого завсегдатаи таверн, у  которых  развязывался  язык  от  выпитого  эля,
жутким шепотом рассказывали о  магии,  дарованной  королю  молодым  Морганом
незадолго до того памятного боя, использовании устрашающих сил, которые,  по
словам Бриона, были добрыми и были унаследованы им как королем от его  отца,
но даже такие признания вызывали у Лориса  подозрения  в  отношении  короля.
Будучи человеком, твердо и неукоснительно  верующим,  он  не  был  настолько
наивен, чтобы поверить в то, что чистота намерений и  истинная  вера  -  или
Божья помощь помазанному королю - спасли Бриона, но пока Брион был  жив,  он
держал свою предвзятость при себе.
   Теперь Лорис знал, что только  сила,  которой  обладал  сам  Враг,  могла
принести Бриону победу в том неравном бою против такого противника.  И  если
та сила была дана или просто высвобождена кем-то из проклятых Дерини, то  ее
источник был ясен: дьявольское наследство  лет  темного  союза  с  безбожной
расой. Унаследование зла и от Бриона, и от  Джеаны  делало  их  сына  дважды
проклятым. У Келсона не было возможности  на  спасение,  и  он  должен  быть
устранен.
   Следуя той же логике, брат Бриона Найджел и его  выводок  не  могли  даже
надеяться на спасение - даже будучи незапятнанны кровью Джеаны они,  тем  не
менее, как и Келсон, принадлежали к королевскому роду Халдейнов,  носящих  в
себе разновидность проклятых Дерини со  времени  Реставрации.  Земля  должна
быть освобождена от этого зла, очищена от заразы зла - Дерини.  К  правлению
Гвинеддом должна быть призвана новая королевская династия, а что может  быть
лучшим источником этой династии и кто может иметь более законные  требования
чем старая королевская линия Меары, человеческого по сути, один из  основных
членов которой сейчас  предлагал  помощь  законному  Примасу  Гвинедда,  при
условии что этот Примас поддержит независимость Меары?
   Вздрогнув, Лорис положил требник за  пазуху  своей  домотканой  шерстяной
рясы и поплотнее запахнул свою бедную одежду  -  он,  который  носил  тонкое
белье, шелк и меха до того,  как  его  отстранили  от  должности!  Два  года
скудной простой пищи Fratri Silentii уменьшили и без того аккуратную  фигуру
и заострили ястребиное лицо,  но  голод,  мучавший  Лориса  сейчас  не  имел
никакого отношения к аппетиту. Когда он прижал руку к оконному  стеклу,  его
взгляд  был  притянут  аметистовым  перстнем  на   пальце   -   единственным
напоминанием о его  прежнем  положении  -  и  он  снова  и  снова  вспоминал
содержание письма, которое сейчас лежало рядом с его сердцем.
   Меара больше не склонится перед королем-Дерини, -  говорилось  в  письме,
отражая его собственные мысли. -  Если  этот  план  будет  встречен  вами  с
одобрением, попросите исповеди у монаха по имени  Джеробом,  который  должен
появиться на моление в течение  недели,  и  следуйте  инструкциям.  Пока  не
прибудете в Лаас...
   Лаас. Само название вызывало  образ  древней  красоты.  Он  был  столицей
независимой Меры за сотню лет до того, как  первый  из  Халдейнов  прибыл  в
Гвинедд. Из Лааса суверенные принцы Меары управляли так же гордо  как  любой
из Халдейнов, и, по любым меркам, никак не менее справедливо.
   Но у Джолиона, последнего меарского принца, была только  дочь.  Когда  он
умер, почти сто лет назад, его  старшей,  Ройсиане  было  всего  двенадцать.
Чтобы предотвратить растаскивание его земель жадными опекунами, регентами, и
придворными, Джолион завещал свою корону и руку Ройсианы самому сильному  из
мужчин, которого он смог найти: Малкольму  Халдейну,  недавно  коронованному
королю Гвинедда, своему бывшему врагу, которого он уважал.
   Но последний поступок Джолиона не очень-то понравился настоящим  меарцам;
принц неплохо знал своих приближенных. Еще до первой брачной ночи  Малкольма
и  его  молодой  невесты,  недовольные  меарские   рыцари   похитили   обеих
сестер-королев и объявили старшую, близнеца Ройсиану, суверенной  принцессой
Меары. Малкольм подавил зарождающееся восстание менее чем за месяц,  схватив
и повесив нескольких его  главарей,  но  так  и  не  смог  найти  похищенных
принцесс, хотя потом он не раз  сталкивался  с  их  наследниками.  Следующим
летом он перенес столицу Меары из Лааса в более близкий  Ратаркин,  как  для
удобства управления, так и  для  уменьшения  значимости  Лааса,  являвшегося
символом бывшей независимости  Меары,  но  древний  город  всегда  оставался
опорой старого королевского рода, в котором с каждым новым поколением  росла
ярость, стремительно исчезавшая всякий раз, когда в королевство направлялись
экспедиции Халдейнов, чтобы подавить в зародыше начинавшиеся  волнения  -  и
казнить  претендентов.  Малкольм  и  его  сын  Донал  скрупулезно  проводили
периодические "зачистки Меары," как Донал назвал эти экспедиции, но за время
правления короля Бриона такое  действие  было  предпринято  только  однажды,
вскоре  после  рождения  его  собственного  сына.  Такое  действие,  хоть  и
необходимое, было настолько неприятно ему лично, что он избегал даже  думать
о необходимости повторения таких кампаний.
   Теперь  мягкость  Бриона  могла  стоить  его  сыну  трона.   У   нынешней
претендентки  на  меарский  трон  не  было  причин  любить  Короля  Келсона,
поскольку она потеряла мужа и ребенка во время последнего  похода  Халдейнов
на Меару. В Меаре даже ходили слухи что Брион безразлично  наблюдал  за  тем
как маленького принца насадили на  меч  -  ложь,  провозглашенная  меарскими
диссидентами, хотя на самом деле ребенок умер. Вскоре после этого самозваная
Принцесса Кайтрина  Меарская,  потомок  Королевы  Ройсианы,  взяла  в  мужья
честолюбивого младшего брата одного из гвинеддских графов и исчезла в горах,
чтобы поднять восстание и воспитать большее количество претендентов на трон,
пока смерть Бриона не вывела их из убежища. Один из агентов Кайтрины вошел в
контакт с Лорисом.
   Вздохнув, Лорис  прижал  нос  к  окну  своей  тюрьмы  и  наблюдал  как  с
северо-запада к берегу ползет линия осеннего шторма,  и  думал  о  том,  что
многие расценят то, что он собирался сделать, как измену. Он так не  считал.
Это было средством для достижения цели. Если он что-то узнал  за  более  чем
полвека служения своей вере, так  это,  прежде  всего,  то  что  целостность
Святой Матери Церкви зависит от временных союзов так же как от духовных. Его
цели стояли гораздо выше преданности любому правителю, поскольку как епископ
и священник он был обязан искоренять зло и разложение. Безусловно,  источник
такого разложения крылся в дьявольском семени, имя которому Дерини.
   Дерини должны  быть  изведены  -  до  последнего  из  них.  Прошло  время
мягкости, попыток спасти их души. Хотя разум  Лориса  отказывался  думать  о
том, чтобы поднять руку на помазанного короля -  Келсона,  которого  он  сам
короновал - мысль о непротивлении слуге Тьмы на троне просто ужасала его.
   Мальчик начал крутую игру, но кровь, в конце концов, всегда  берет  свое.
Во имя спасения душ  каждого  в  Гвинедде,  деринийская  ересь  должна  быть
уничтожена, - и Эдмунд Лорис сделал бы все что угодно, чтобы приблизить это.
Глава 1

   Поставил его Господином над Домом своим и Правителем над  всем  Владением
своим, чтобы он наставлял Вельмож его по своей душе?
   Псаломы 105:21-22 (104:21-22)

   Епископ Меарский был мертв. В более спокойные временах, этот факт вряд ли
мог вызвать что-то большее чем  академический  интерес  со  стороны  Герцога
Аларика Моргана, поскольку его герцогство Корвин  лежало  далеко  на  другой
стороне  Гвинедда,  за  пределами  влияния  любого  из  меарских   прелатов.
Епископами там были те, чей уход стал бы личной потерей Моргана, но  Карстен
Меарский не был одним из них.
   Не то чтобы Морган считал Карстена врагом. Напротив, даже  при  том,  что
старый епископ принадлежал к совсем другому поколению, вырос в  те  времена,
когда страх перед магией заставлял более высокопоставленных людей сходить  с
ума от ненависти к корвинскому герцогу-Дерини, Карстен никогда не  показывал
открытой враждебности, выказываемой некоторыми. Когда, во  время  досрочного
возведения Келсона Халдейна на трон Гвинедда, стало очевидным,  что  молодой
король так или иначе унаследовал  магические  способности,  которые  Церковь
годами осуждала как еретические - способности,  которые  Келсон  намеревался
использовать для защиты его королевства -  Карстен,  тихо  удалился  в  свою
епархию в Меаре, вместо того чтобы выбирать  между  архиепископом-фанатиком,
врагом  Дерини,  и  его  более  умеренными  собратьями,  которые  поддержали
короля-Дерини несмотря на сомнительный статус его души. Королевская  партия,
в конце концов, победила, и свергнутые Архиепископ Лорис все еще  томился  в
заточении в Аббатстве Святого Иво, высоко в прибрежных скалах  к  северу  от
Кэрбери. Сам Морган полагал приговор чересчур снисходительным по сравнения с
тем вредом, какой Лорис нанес своим ядом отношениям между людьми  и  Дерини,
но такова была рекомендация преемника Лориса, ученого Брейдена  Грекотского,
и было активно поддержано большинством других епископов Гвинедда.
   В консистории, созванной в Кулди для выборов преемника старого  Карстена,
как видел Морган, наблюдавший за нижним залом, такого большинства  не  было.
Неожиданная вакансия в Меаре вызвала  к  жизни  старые  споры  об  условиях.
Насколько Морган мог припомнить, меарские сепаратисты всегда агитировали  за
прелата, рожденного в Меаре, и всегда безрезультатно в течение правления  по
меньшей мере трех королей-Халдейнов.  Это  был  первый  раз,  когда  молодой
Келсон сталкивался с вечно продолжающимся  спором,  но  явно  не  последний,
поскольку меньше чем две недели назад королю исполнилось  всего  семнадцать.
Сейчас он выступал перед собравшимися епископами в нижнем зале, указывая  на
факторы, которые он хотел, чтобы они приняли во  внимание  при  рассмотрении
кандидатов.
   Подавляя кашель, Морган подвинулся вперед на жестком каменном  сидении  в
галерее для слушателей и отодвинул тяжелую портьеру, чтобы  поглядеть  вниз.
Под этим углом он мог видеть только спину Келсона, холодного и официального,
одетого в длинную алую мантию, но Коналл,  старший  сын  Принца  Найджела  и
второй наследник трона после своего отца, был хорошо виден, стоя  справа  от
Келсона,  и  выглядел  очень   скучающим.   Епископы   казались   достаточно
внимательными, но лица многих из них, сидевших  на  скамейках,  поставленных
вдоль стен, выражали  ярость.  Морган  смог  узнать  некоторых  из  основных
кандидатов на вакантное место епископа Меарского.
   "Посему  Мы  желаем  заверить  вас,  что  Корона  не   будет   каким-либо
ненадлежащим способом вмешиваться в ваш выбор," - сказал король,  -  "но  Мы
предписываем вам хорошенько рассмотреть кандидатов, которые предстанут перед
вами в ближайшие дни.  Имя  выбранного  вами  лица  в  конечном  счете  мало
касается Нас лично, но мир в Меаре имеет большое значение. Именно поэтому Мы
провели некоторое время  в  этом  году,  посещая  наши  меарские  земли.  Мы
признаем, что основной  функцией  епископа  является  обеспечение  духовного
руководства, но Мы были бы предельно наивны, если бы Мы не признавали  также
ту власть, которой облекается лицо, назначаемое на такой  пост,  хотя  бы  и
временно. Все вы хорошо знакомы с тем, какой вес имеет ваше мнение  в  Наших
мирских делах."
   Он продолжал, но Морган со скучающим вздохом отпустил портьеру  и  сложил
руки на ограде, позволяя себе немного расслабиться, положив голову на руки и
закрыв глаза.
   Они и раньше проходили через это.  Морган  не  участвовал  в  королевской
поездке, занятый собственными  делами  в  Корвине,  но  он  присоединился  к
королю, как только стало известно о смерти старого Карстена.  В  его  первую
ночь после возвращения в королевскую свиту  Архиепископ  Кардиель  рассказал
ему о политических течениях и возможных преемниках, в то  время  как  Келсон
только слушал, а Дункан иногда добавлял свои собственные наблюдения.  Дункан
был сейчас там, внизу, рядом с Кардиелем, спокойный и внимательный, в  своем
черном церковном одеянии - будучи в тридцать один год слишком  молодым  даже
для того, чтобы служить в  качестве  секретаря  епископа,  не  говоря  уж  о
начинающем  епископе,  хотя  еще  целых  пять  лет  назад  он  показал  себя
достаточно обещающим, чтобы быть назначенным тогдашним  исповедником  Принца
Келсона и получил право именоваться "монсиньор".
   Не то, чтобы Дункан мог бы стать преемником Карстена - хотя многие  могли
бы бояться этого, если бы знали о предстоящем  изменении  его  состояния.  К
счастью, большинство не знали.  Епископы,  конечно,  знали.  Кардиель  решил
сделать Дункана своим помощником  еще  до  смерти  Карстена,  и  сделал  его
посвящение в  епископы  одним  из  первых  пунктов  повестки  дня  собрания,
созванного несколькими днями ранее.
   Публично об этом еще не объявлялось, частично из-за  того  что  церковный
статус Дункана и  так  обещал  усложнить  предстоящие  обсуждения,  частично
потому, что Кардиель хотел задержать его официальное  посвящение  до  Пасхи.
Самого присутствия Дункана на собрании в качестве секретаря  слушаний,  было
достаточно,  чтобы  заставить  напрячься  меарское  духовенство  и  привлечь
внимание остальных.
   Беспокойство меарцев было вызвано  не  тем  фактом,  что  Дункан,  как  и
Морган, был Дерини, хотя поначалу этот вопрос составил  для  него  некоторые
проблемы, и, несомненно, будет приниматься во внимание и в  дальнейшем.  Уже
почти два столетия никому из тех, о ком было известно, что  они  Дерини,  не
разрешалось рукоположение в церковный сан.  Открытие  факта,  что  Дункан  -
Дерини и был  им,  когда  стал  священником,  вызвал  у  многих  священников
множество панических предположений о количестве других Дерини, тайно  бывших
священниками, и о количестве загубленных ими душ тех, кого они наставляли, и
о количестве Дерини  среди  нынешнего  духовенства.  Никто  не  мог  сказать
насколько могла бы распространиться деринийская ересь, если бы Дерини  могли
бы незримо общаться с добрыми христианами. Сама мысль об этом  не  один  раз
могла бы довести людей вроде Эдмунда Лориса до удара.
   К счастью, в конечном счете  возобладала  логика  людей,  мыслящих  более
трезво чем Лорис. Будучи физически защищены  королем-полуДерини,  Дункана  и
Морган сумели убедить большинство духовенства, что,  по  меньшей  мере,  они
лично не соответствуют изображению Дерини как сосредоточия зла как это  было
в течение долгого времени, поскольку приверженцы Зла не стали бы  подвергать
себя таким опасностям, чтобы спасти  своего  короля  и  его  королевство  от
других представителей своей расы.
   Но, в то время как Морган мог быстро вернуться в состояние, в котором  он
пребывал до смерти Бриона - известный и иногда пугающий тем, чем он был,  но
тем не менее  уважаемый,  хотя  бы  и  из-за  угрозы,  которую  он  из  себя
представлял - ситуация с Дунканом требовала более деликатного решения. После
того как он и  Морган  заключил  мир  с  епископами,  деринийский  священник
потратил  несколько  мучительных  идей,  пытаясь  привести  свою  совесть  в
соответствие  с  запретом,  наложенном  на  Дерини  в   отношении   принятия
священнического сана. Он снова начал действовать как священник только  после
победы Келсона на полях под Ллиндрутом.
   К счастью, за пределами консистории, мало кто знал, что Дункан - Дерини и
за пределами круга  посвященных  Дункан  мог  подтвердить  что  угодно,  при
условии избежания им публичных свидетельств использования магии, невзирая на
слухи и домыслы, о которых шептались. Большинству он  не  был  известен  как
Дерини, но его знали как помощника Дерини -  в  первую  очередь,  Моргана  и
короля. Арилан, назначенный теперь епископом Дхасским, тоже был  Дерини,  но
из всех епископов об этом знал только Кардиель, и еще несколько  человек  из
числа тех, кто не имел епископского ранга,  поскольку  два  года  назад,  во
время столкновения с Венцитом на Ллиндрутских Лугах ни Арилан, ни Дункан  не
проявили своих способностей Дерини. Морган не доверял Арилану полностью, но,
в то же время, признавал, что именно Арилан и  Кардиель  вызвали  осторожное
принятие Дерини духовенством Гвинедда. Разумеется, без их  поддержки  Дункан
не мог и надеяться на избрание епископом.
   Недоверие меарцев Дункану практически полностью  было  вызвано  церковным
саном  Дункана,  поскольку  после  смерти  его  отца,  не  имевшего   других
наследников, Дункан получил титулы герцога Кассанского и графа Кирнийского -
титулы,  которые  когда-то  принадлежали   Древней   Меаре.   Для   меарских
сепаратистов, создающих основу для  возрождения  Меары,  кассанский  герцог,
лояльный  гвинеддской  короне,  был  просто  политическим  раздражителем   у
северной границы Меары, за которым  надо  присматривать  и  с  которым  надо
работать, как присматривали и работали с отцом Дункана; но если этот  герцог
оказывается еще и  высокопоставленным  священником,  а  место  единственного
епископа  Меары  становится   вакантным,   положение   сильно   осложняется.
Кассанский герцог-роялист, ставший вдобавок еще и епископом  Меары,  получил
бы слишком большую власть, как духовную так и светскую, над двумя  обширными
областями.
   Действительно, назначение Дункана в любую  епархию  рассматривался  бы  в
Меаре с подозрением; поскольку  даже  если  он  сам  мог  не  иметь  никаких
устремлений к тому, чтобы занять пост в Меаре, его пожелания, основанные  на
политике, могли бы оказать большое влияние на выбор человека, который был бы
назначен епископом Меары. Поэтому монсиньор  Герцог  Кассанский  представлял
собой   угрозу,   несмотря   на   то,   что   казался   невинно   выглядящим
секретарем-священником, тихонько сидящим возле Архиепископа Ремутского.
   Снова подавив кашель, Морган снова поглядел вниз, на зал консистории, где
Келсон заканчивал свою речь, затем  медленно  оглядел  себя,  размышляя  над
усилиями, потраченными за последние два года на то, чтобы сделать его  имидж
менее устрашающим. Ушло в прошлое мрачное черное одеяние, в  котором  Морган
появлялся, будучи тенью Бриона  и  его  доверенным  лицом.  Кардиель  честно
сказал ему, что такая манера только укрепляет сохраняющееся у  многих  людей
понятие о Дерини как об исчадии ада.
   "Зачем одеваться как Искуситель?" -  требовательно  говорил  Кардиель.  -
"Своими действиями Вы достаточно доказали, что служите  Свету,  а  не  Тьме.
Зачем, ведь с вашими светлыми волосами и благородными чертами лица,  Вы  как
будто сошли с потолка моей часовни: один из посыльных  Бога  -  может  быть,
даже сам Михаил-архангел!"
   И Лорд Ратольд, его гардеробщик в Короте, спрашивал его о его образе  как
герцога не менее безжалостно.
   "Вы должны подумать о ваших людях,  Ваша  Светлость!"  -  упрямо  твердил
Ратольд. - " Вы одеваетесь как простой солдат, когда едете куда-то. Никто не
хочет думать, что служит обедневшему хозяину  -  или  позволить  другим  так
думать! Это вопрос гордости! "
   Так что, когда не было необходимости  оставаться  незримым,  черная  кожа
откладывалась в сторону и ее заменяло цветное одеяние. Поначалу это был плащ
темн