браться к Джебедия и защитить
его!
     Теперь двое нападавших  остались без лошадей, один из них был недвижим.
Но Камбер понимал, что если они с Джебедия хотят получить  шанс выиграть, им
нужно  стащить на  землю двоих оставшихся. Джебедия отбивался от всадника  и
пешего  рыцаря, а  конный противник  Камбера строго выдерживал дистанцию, на
которой  его было  не достать  мечом. При сближении приходилось помнить  и о
подкованных сталью копытах его коня, Камбер их уже хорошенько рассмотрел. Он
отчаянно  бросился к лошадиной  морде,  схватил за  поводья  и что  было сил
дернул, конь не устоял и рухнул, сначала на колени, а потом и на бок.
     Однако ее  седок  оказался  искусным, может быть,  слишком искусным для
Камбера  с  его раной. Всаднику  удалось соскочить, прежде чем лошадь упала;
очутившись  на земле, он перепрыгнул через своего  упавшего друга и оказался
перед Камбером. Камбер почувствовал опасную вялость начавших уставать  мышц,
подчинявшихся куда менее охотно, чем когда-то. Он вскрикнул, когда противник
рассек ему руку и поразил бедро как раз там, где заканчивалась кольчуга.
     Боже, этот человек был слишком быстр!
     Камберу удавалось держаться на ногах, но  сколько осталось сил,  он  не
знал. Меч врага снова достал его,  теперь правую руку, он сумел  перебросить
оружие в  другую  руку  и  отразить  выпад. И  даже ранил своего противника.
Похоже, рыцарь никак  не ожидал,  что этот старик опасен и  с мечом в  левой
руке.
     Возраст все-таки был отнюдь не преимуществом--Камбер и Джебедия это все
больше ощущали. Джебедия выглядел худо, надежды у него уже не осталось,  он,
весь  в  крови,  защищался  от пешего  воина и,  казалось,  забыл о коннике,
заезжавшем ему за  спину.  Оставшиеся без седоков  лошади метались и  ржали,
возбужденные  запахом  крови  и лязгом  металла.  Каждый  раз, когда  Камбер
пытался подобраться  поближе к Джебедия, его противник все сильнее  прижимал
его.
     У  них  в самом  деле  почти  не  осталось  шансов.  Сбив врага  с  ног
движением,  которому  Алистер  не мог научиться ни в одной из рыцарских школ
михайлинцев, он развернулся к последнему всаднику и, собирая последние силы,
обратился к самому острому моменту в земной жизни Алистера Каллена.
     Внезапно вспышка света полыхнула перед Камбером, озарила поляну,  и  он
упал на колени.
     Больше  не  повинуясь себе, метнулся  к всаднику и  перерезал ему горло
прежде,  чем  тот успел  понять, что  произошло. Отбросив  еще  продолжавшее
сражаться, но уже мертвое тело, Камбер вдруг понял, что наступила тишина. Он
слышал, как лошади пробираются через  кусты, окружающие  поляну, и испуганно
фыркают, но  вокруг не было ни звуков, ни движения. Спустя  несколько секунд
глаза стали привыкать к обычному свету.
     Потрясение  последних  мгновений  было  чересчур  велико,  чтобы  точно
определить, насколько тяжело он ранен. Джебедия скорчился, зарывшись в снег,
меч,  зажатый в его  окровавленном  кулаке,  странно поблескивал. Его жертва
пала рядом. Чуть дальше лежал рыцарь,  убитый с  помощью заклинания, с мечом
Камбера в груди. Рукоять  почернела, меч поворачивался, ему случалось видеть
такое только раз-- на поляне при Йомейре.
     Камбер  подумал  было,  не  могло  ли  заклинание  подействовать  и  на
Джебедия, но другая часть сознания возразила:
     Джебедия все еще жив. Бездыханным лежал прежний противник Камбера, хотя
серьезных ран видно не было. Его глаза застыли в удивлении и ужасе. Протянув
к убитому трясущуюся окровавленную руку, Камбер уловил остатки  заклинания и
внезапно понял, откуда они.  Потрясенный, он тряхнул головой и, пошатываясь,
направился к едва шевелившемуся Джебедия.
     -- Что ты сделал?--пробормотал он, подхватывая его седеющую голову.
     Дымясь на морозе, кровь толчками  выбрасывалась из раны в бедре. Камбер
в отчаянии сжал рану руками.
     -- Боже, Джебедия! Ты слышишь меня?
     Джебедия едва слышно застонал, а Камбер одной рукой стянул с себя  пояс
для   меча   и  дважды   перетянул   бедро   выше   раны.  Это   ему  далось
непросто--дыхание  стало   шумным   и   прерывистым.   Черная  кожа  костюма
побагровела, а из бедра его друга кровь струилась по-прежнему.
     -- Отвечай,  Джеб!--умолял Камбер, поднимая слабеющего друга, и с болью
в  сердце нащупал рукой еще  одну  рану  в спине. Меч Джебедия  погрузился в
снег, подтаявший вокруг лезвия. Он и сейчас наверняка еще не остыл.
     -- Боже мой, что ты сделал?--прошептал Камбер.
     Джебедия  вдохнул,  не  разжимая   зубов,  и,  собрав  последние  силы,
улыбнулся, взглянув на Камбера.
     --  Только не говорите, что мое волшебство вам не знакомо,--пробормотал
он.--Боюсь,  получилось небезупречно, но в  противном случае ваш дружок убил
бы вас.
     -- Небезупречно? Что ты сделал?
     -- Небольшое перемещение энергии. Беспокоиться не о чем. Важно,  что вы
живы.  Если   одному  из   нас  суждено  было...  О,   Боже,  как  неприятно
умирать!--воскликнул он, когда волна боли прокатилась по нему.
     -- Нет! Не говори так!--приказывал Камбер, теснее обнимая раненого.--Ты
не умрешь! Я не позволю!
     Джебедия закрыл глаза, облизнул губы и выдавил сардоническую улыбку.
     -- Вы не часто ошибаетесь, мой друг, но  на этот  раз...  Он вздохнул и
обмяк на руках Камбера, хотя сознания не потерял. Камбер хотел было положить
руку на  лоб Джебедия, но,  взглянув  на нее,  вытер  о  куртку, еще  больше
испачкался,  теперь  в  собственной  крови,  и воспользовался  полой  плаща.
Погладил лоб Джебедия, перерезанный морщинами боли, и вошел в давно знакомый
контакт, свойственный только им.
     Запал боя понемногу  проходил, и Камбер почувствовал, как тают силы, но
это  не  имело значения--у него  на  руках  лежал  умирающий друг. Он уловил
мысленное  присутствие Эвайн  и Йорама, но закрыл доступ для них.  Сейчас на
это не было  времени. Джебедия умирал,  и  только  Камбер мог облегчить  его
муки.
     --    Алистер,--после    мгновений    молчания    удалось    прошептать
Джебедия.--Алистер, нет, Камбер, выслушай... моя исповедь... пожалуйста...
     -- О, Господи, Джеб, не заставляй меня делать этого...
     -- И умереть,  не исповедавшись?--Михайлинец слегка вздрогнул, то ли от
боли, то  ли от ужаса,  доверчиво посмотрел  на  Камбера и  сжал его золотой
крест,  снова выбившийся наружу. Слабеющей рукой  он  поднес крест к  губам,
поцеловал его и решительно взглянул на Камбера.
     --  Благословите меня, святой  отец,  я совершил грех. Со времени своей
последней исповеди ненависть  скопилась в моем сердце,  и я  убил  человека,
использовав магию. Я молю о прощении.
     От застилавших глаза слез и  головокружения Камбер ничего уже не видел,
но чтобы  совершить с  Джебедия  церковное  таинство, ему  и  не  нужно было
видеть. Перекрестив лоб, Камбер отпустил грехи. Затем закрыл глаза и углубил
контакт.
     У него снова появилось легкое чувство необъяснимого. Серебряная ниточка
развязывалась, и  связывавшие  с  землей узы стали слабеть.  Сейчас не  было
магического круга, но внутренним  зрением  Камбер  увидел  едва  различимый,
бесплотный образ молодого Джебедия, поднимающегося над телом, обмякшим в его
руках,--образ доброго, полного жизни юноши.
     Михайлинец не смотрел на него. Его  взгляд  был устремлен к часовне  за
поляной.  Оттуда   брызнул  холодный  серебряный  свет.  Сверкающая  искорка
превратилась в фигуру кого-то  очень знакомого, облаченную в  голубые одежды
Ордена святого Михаила,  фигура  медленно плыла  к  ним, едва касаясь ногами
недавно выпавшего снега. На лице, которое столько лет смотрело на Камбера из
зеркала,  светилась  широкая молодая улыбка, навстречу Джебедия распахнулись
объятия.
     Затаив дыхание, Камбер смотрел, как молодой Джебедия поднялся с земли и
шагнул  к  призраку. Они обнялись, как давно разлученные  братья, их радость
ощущал  даже  Камбер.  Они  обернулись  и  посмотрели  на  Камбера,  сначала
Джебедия,   а  потом  призрак,  и  раскрыли   объятья  для  него,  приглашая
присоединиться. Как  он желал этого! И  согласно помахал рукой... Но приступ
боли  застлал слезами глаза, возвращая в телесный мир. Он снова обратился  к
зрению и ничего больше не увидел.
     На  руках  лежало  мертвое  тело  Джебедия. Он  одновременно  скорбел и
ликовал.  Казалось,  время  остановилось,   давая  ему  шанс  обдумать  свою
собственную судьбу. Камбер  чувствовал, что тоже  умирает, кровь сочилась из
его  ран  и застывала  на  притоптанном  снегу, но это было неважно.  Другое
занимало его, он только не вполне понимал, что именно.
     Тело Джебедия  выскользнуло из  его рук, и он  лег,  положив голову  на
плечо  мертвого друга.  Солнце  уже  миновало зенит  и  теперь  клонилось  к
горизонту. Он  повелел  вернуться  своему  прежнему облику,  ощущая странное
чувство обратного перевоплощения после стольких лет. Но это было необходимо,
особенно после того, как он увидел призрак, встречавший Джебедия.
     Камбер знал,  что поступил правильно, вернув  себе  обличие. Оказалось,
что это превращение снова открыло его мозг для Эвайн и Йорама. Он замечал их
едва различимое  присутствие где-то  на краю своего  сознания, но у  него не
было желания устанавливать контакт. В отчуждении от их нетерпеливых вопросов
и суетных опасений он спокойно и  беспристрастно передал суть случившегося и
сообщил, как найти место, где он теперь лежит. Он касался их душ, восхищаясь
красотой  сознания  своих  детей  и  наполняясь  любовью,  но, изложив  все,
решительно закрыл свой мозг.
     Оставалось  сделать еще  что-то, что-то  важное,  чего он никак не  мог
понять. Тело  дрожью  напомнило Камберу,  что. оно слабеет, и он опустился в
подсознание, Он  точно  знал,  что у него останется время, чтобы сделать то,
что он должен.
     Боль  и  мороз овладевали его телом. Солнце опустилось  Ниже, и  легкий
снежок закружился над поляной.
     Он  находился на грани сознания и беспамятства, и в своих  размышлениях
Камбер снова вернулся к тому, чье тело коченело рядом с его, еще теплым, и к
тому,  кто  пришел  встречать  освободившуюся душу. Об  Алистере,  настоящем
Алистере, которого знал много лет назад. Алистер умер смертью воина, вот так
лежа  на  поляне.  Вместе  с кровью  из  его ран вытекла  жизнь.  Алистер...
Алистер...
     Течение мыслей замедлилось.  Камбер чувствовал  это, но не  мог  помочь
себе.  Плавая  в  странном полузабытьи,  он  вспомнил  Ариэллу,  прекрасную,
коварную,  умную  Ариэллу, ее мертвые  пальцы,  сжатые силой  волшебства. Ее
затея  не  удалась,  и  Камбер знал,  почему.  Он  едва  не использовал  это
заклинание  для Риса и был уверен в  успехе, сейчас он понял,  что  тогда не
следовало привлекать магию. Никто не вправе решать за других.
     Но  заклинание все-таки существовало. Снова и снова его мысли описывали
один и  тот же  круг--Джебедия, Алистер, Ариэлла и  заклинание.  Он был не в
силах вырваться.
     Тот, кто  произносил заклинание,  действительно не  умирал? Или  только
получал  доступ к  миру,  который  Камбер уже  дважды  видел?  Однако просто
сдаться смерти, по крайней  мере сейчас, значит не получить  ответа, хотя он
никогда  не боялся умереть,  считая, что  в  свое время  будет  готов к ней.
Существовал еще  один  вопрос: есть ли  какая-то  определенная  причина,  по
которой ему дарован доступ в иной мир?
     В  минуту  озарения  он  все  понял.   Понял,  почему  попытки  Ариэллы
окончились неудачей, понял большую часть  плана Создателя, в котором  он сам
был  только  звеном.  Он понял  и причины того, почему  может  быть дарована
милость  не  умереть, а  войти  в иное, призрачное  королевство,  где  можно
служить Господу  и человеку  иным  способом.  И  именно  ему было ниспослано
знание того, где  можно совершить этот переход,  чтобы  впоследствии служить
силам Света.
     Это было так просто.  Это было так прекрасно. Ему всего лишь нужно было
открыть свой мозг, вот так...
     На закате один из мертвецов  на поляне  зашевелился  под  своим снежным
одеялом, чихнул, стиснул голову руками  и застонал, пытаясь сесть. Его звали
Рондел, он был  одним из рыцарей Манфреда, графа Кулдского. Последней вещью,
сохранившейся   в  его  памяти,  была  собственная   ярость  на  михайлинца,
схватившего его за ногу, вывернувшего ее и столкнувшего его с лошади. Как он
ударился о землю, Рондел уже не помнил.
     В его  памяти всплыла  картина сражения, и,  встав  на  четвереньки, он
огляделся в  поисках опасности,  сжимая в  руке кинжал. Все было спокойно, и
только мягкий  снег медленно падал с темнеющей высоты небес. Едва заметные в
тени на краю поляны, полуиспуганные лошади  глодали оголенные  зимой ветки и
пили  из замерзшего пруда.  Вокруг в  сгущающихся  сумерках  виднелись  пять
припорошенных снегом тел, и,  леденея  от  ужаса, Рондел понял, что в  живых
остался один.
     Затем  рассчетливость  взяла  в  нем верх.  Его  товарищи были  мертвы,
значит,  он один  получит  награду  за поимку Каллена  и Алкары.  Насчет тех
двоих, которые лежали немного поодаль, у Рондала не было  никаких  сомнений.
Если бы он только смог поймать лошадь или двух...
     Когда ему  наконец-то удалось  схватить одно  из  животных,  было почти
темно.  Несколько  минут  Рондел гладил пойманную  лошадь по шее, успокаивая
ласковыми словами, а потом медленно подвел к двум одетым  в черное телам. От
падения  и  холода  мышцы  болели,  глаза  видели  все   как-то  смутно,  но
задерживаться дольше он не решался. Рондел находился в нескольких часах езды
от гостиницы, в которой останавливался с  товарищами  прошлой ночью, другого
пристанища на этой дороге не было.  Он Должен связать тела и убраться отсюда
до тех  пор,  пока снег не повалил еще сильнее и не  появились волки,  часто
посещавшие эти места.
     Он нагнулся за ближайшим телом, чтобы перекинуть его через седло, когда
заметил  меж  мертвых  деревьев  свет  факелов, приближавшихся  со  стороны,
противоположной той, куда он направлялся. Он не слышал стука копыт,  но судя
по количеству факелов, сюда едет дюжина всадников, и они достигнут его через
несколько минут.
     Терзаемый жадностью и страхом, он стал торопливо искать, что прихватить
с собой, в качестве доказательства, может быть, кольцо.  Дожидаться прибытия
всадников он вовсе не собирался. На первом теле  не было никакого кольца, но
его одеревеневшие  пальцы  сжимали  золотой  крест, который он заметил еще в
гостинице.
     Ему удалось  вырвать  драгоценность  из  пальцев мертвеца  и  разорвать
цепочку на шее второго покойника. В  спешке и темноте сумерек он  не заметил
перемены в облике этого старика.  Он заметил кольцо, это действительно  было
епископское  аметистовое кольцо с крестами, гравированными на лиловом камне.
Его никак не удавалось снять, а стук копыт слышался все более отчетливо.
     Медлить было нельзя. В  качестве доказательства  сойдет и крест. Рондел
не сомневался, что один из убитых -- вероотступник Алистер Каллен. Даже если
крест не сочтут достаточным доказательством,  само  золото  кое-чего  стоит.
Спрятав  крест на груди, Рондел  вскарабкался  на  лошадь  и поскакал прочь,
озаряемый сумрачным послезакатным светом.
     А  поляна  вскоре  озарилась  факелами,  прогонявшими  черноту смертной
тоски.

        ЭПИЛОГ

     И   застроятся  потомками  твоими   пустыни  вековые:  ты  восстановишь
основания многих  поколений, и будут называть тебя восстановителем развалин,
возобновителем путей для населения.
     Книга Пророка Исаии 58:12

     На рассвете в  холодной тишине  наступающего утра  оцепеневшая в печали
Эвайн сидела  в  одиночестве  в  церкви  аббатства  святой  Марии  высоко  в
Кирнейских горах.  Она  расположилась  на  скамейке,  спиной  почти  касаясь
алтаря. На ней  под черным шерстяным плащом,  какие носили в аббатстве, было
одеяние монахини, руки обнимали  колени.  Из-под  капюшона выбивались  пряди
ослепительных волос,  отразивших огоньки свечей,  когда она слегка повернула
голову.
     По  крайней мере, Портал будет завершен, как он того хотел, думала она,
блуждая глазами  по  резному  деревянному  экрану,  отгораживавшему северный
трансепт.  В  течение  нескольких  дней  за  этим экраном  Йорам,  Энсель  и
несколько  монахов  вскрывали  пол,  чтобы  теперь  там   появилось  круглое
отверстие  диаметром  в  человеческую  руку,  достигавшее  природной  скалы.
Несколько часов назад, готовясь к тому, что было запланировано на рассветный
час,  Йорам  мелом  нарисовал  в  этом  отверстии  восьмиугольник  и  теперь
подготавливал  тех,   кто   поможет  получить   энергию,   необходимую   для
возникновения Портала,--Энселя, Фиону, Камлина, Райсил и маленького Тиэга по
его  настоятельной просьбе.  После некоторых споров Йорам  согласился, что и
Эвайн должна помогать, но до  той поры она должна была поберечь силы. Ночные
скачки  сразу  после рождения  Джеруши  надломили  ее,  и  она  совсем  было
оправилась. А теперь еще и это...
     Она  вздохнула  и медленно повернулась  туда, где вырисовывался  темный
силуэт двойного  гроба. Тела  покойных  до самой шеи  были укрыты дамастовым
покрывалом. В одном из них Эвайн видела знакомые черты Алистера,  другим был
Джебедия.
     Когда  они с Йорамом, спешившись, упали  на  колени  на  залитой кровью
поляне и никого не подпускали  к  себе, она успела  надеть маску Алистера на
лицо отца.  Теперь она  контролировала ее присутствие и будет контролировать
до тех пор,  пока тело не перенесут  через Портал в  скрытую  от посторонних
глаз  часовню,  чтобы  похоронить там вместе с остальными михайлинцами. Рису
следить  за маской было бы  совсем легко. Но  Рис мертв,  и печаль Эвайн  не
сможет вернуть  ни  его, ни  ее отца.  Очень скоро  Камбер упокоится рядом с
Рисом. И тогда с ней останутся только Йорам и дети. Кончилась эпоха...
     Она  и  Йорам  и, возможно, еще  кто-нибудь будут  продолжать бороться,
потому что так хотел Камбер, но это будет нечто  совсем другое. Будто сердце
было вырвано из ее груди, а его место забито соломой. Она не умрет от этого,
но вряд ли сможет вернуться к нормальной полноценной жизни.
     Эвайн снова тяжело вздохнула, поднялась  на ноги  и подошла к изголовью
гроба,  зная,  что на прощание  в уединении осталось  не так много  времени.
Черты  Алистера Каллена, за многие годы ставшие  такими же родными,  как те,
что они скрывали,  хранили печать спокойствия,  пламя свечей поблескивало на
седых волосах и  пугающими золотыми отсветами падало на веки  закрытых глаз.
Склонив  голову, она  положила  руку на покров там, где под ним скрещивались
руки ее отца, и сняла с него маску. Она просто  стояла  и  смотрела на милые
черты, слез у нее уже  не осталось. Прошло несколько минут, прежде чем Эвайн
осознала появление какого-то странного чувства.
     Очертания рук под покровом заинтересовали  ее, а потом поглотили все ее
внимание. Эвайн  с  любопытством  посмотрела на гладкий  низкий бугорок  рук
Джебедия, мирно сложенных на  груди под  покровом, потом осторожно отвернула
черный  дамаст, чтобы  понять, почему  руки  Камбера лежат  не  так.  Как ни
странно,  руки   были  сложены   почти  так  же,  но  кисти  как-то  странно
выворачивались  на застывшей груди, словно держали что-то  невидимое и очень
ценное.  Она  тронула  руку,  попробовала  изменить ее  положение, приложила
дополнительные усилия и ничего не добилась -- это было не просто  окоченение
мертвеца.
     Вспышка нежных образов  в  мозгу  подтолкнула ее. Эвайн закрыла глаза и
погрузилась в свою память. Нужный след обнаружился почти тотчас же: глубокий
контакт с ее отцом много лет назад, его сообщение о последней битве Алистера
Каллена... смерть в  горной долине неподалеку от Йомейра, и красивая мертвая
женщина, заколотая  священным  мечом,  ее руки,  вывернутые точно  так  же в
заклинании, которое многие  дерини считали  просто  легендой и которое имело
сомнительные шансы  на успех. А  Камбер сказал, что знает, почему заклинан