Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
194 -
195 -
196 -
197 -
198 -
199 -
200 -
201 -
202 -
203 -
204 -
205 -
206 -
207 -
208 -
209 -
210 -
211 -
212 -
213 -
214 -
215 -
216 -
217 -
218 -
219 -
220 -
221 -
222 -
223 -
224 -
225 -
226 -
227 -
228 -
229 -
230 -
231 -
232 -
233 -
234 -
235 -
236 -
237 -
238 -
239 -
240 -
241 -
242 -
243 -
244 -
245 -
246 -
247 -
248 -
249 -
250 -
251 -
252 -
253 -
254 -
255 -
256 -
257 -
258 -
259 -
260 -
261 -
262 -
263 -
264 -
265 -
266 -
267 -
268 -
269 -
270 -
271 -
272 -
273 -
274 -
275 -
276 -
277 -
278 -
279 -
280 -
281 -
282 -
283 -
284 -
285 -
286 -
287 -
288 -
289 -
290 -
291 -
292 -
293 -
294 -
295 -
296 -
297 -
298 -
299 -
300 -
301 -
302 -
303 -
304 -
305 -
306 -
307 -
308 -
309 -
310 -
311 -
312 -
313 -
314 -
315 -
316 -
317 -
318 -
319 -
320 -
321 -
322 -
323 -
324 -
325 -
326 -
327 -
328 -
329 -
330 -
331 -
332 -
333 -
334 -
335 -
336 -
337 -
338 -
339 -
340 -
341 -
342 -
343 -
344 -
345 -
346 -
347 -
348 -
349 -
350 -
351 -
352 -
353 -
354 -
355 -
356 -
357 -
358 -
359 -
360 -
361 -
362 -
363 -
364 -
365 -
366 -
367 -
368 -
369 -
370 -
371 -
372 -
373 -
374 -
375 -
376 -
377 -
378 -
379 -
380 -
381 -
382 -
383 -
384 -
385 -
386 -
387 -
388 -
389 -
390 -
391 -
392 -
393 -
394 -
395 -
396 -
397 -
398 -
399 -
400 -
401 -
402 -
403 -
404 -
405 -
406 -
407 -
олжно относиться,
чтобы ты помогала кухарке убирать посуду и подтирала мокрою тряпкой
крашеные полы в дальних комнатах". Но что же-с, полы она подтирала и мне
на мой зов "Катею" откликалась, а если кто из моих знакомых ее спросит,
как ее имя, она всем упорно отвечает: "Федора". Я ей говорю: "Послушай,
моя милая! Ведь тебе же сказано и ты должна помнить, что ты теперь Катя!
Зачем же ты противоречишь?" А она начинает резонировать: "Я, - говорит, -
сударыня, на ваше приказание откликаюсь, так как вы сказали, что это такой
порядок в вашем доме, и мне это не вредит: но сама я лгать _не могу_..." -
"Что за вздор!" - "Нет, - говорит, - я лгать не могу, - мне это вредит".
- Какова штучка! - воскликнула гостья. - Она себе вредить не желает!
- О, не желает!.. Да ведь еще и как!.. Это что-то пунктуальное, что-то
узкое и упрямое, как сам Мартын Иваныч Лютер. Ах, как я не люблю это сухое
лютеранство! И как хорошо, что теперь за них у нас взялись. Я спрашиваю:
"Какой тебе вред? Живот, что ли, у тебя заболит или голова?"
"Нет, - говорит, - живот, может быть, не заболит, но есть вещи, которые
важнее живота и головы".
"Что же это именно?"
"Душа человека. Я желаю иметь мою совесть всегда в порядке".
- Ведь это шпилька-с!
- Это прямо дерзость!
- Да; но, как брат Захар говорит, "хотя это и неприятно, но после
благословенного девятнадцатого февраля - это неизбежно".
- Да, после этого февраля мы у них в руках.
- Особенно перед самым праздником. Нельзя же самим стать у своих дверей
и объявлять визитерам, что нас дома нет. До этого еще вообще не дошло, но
между тем непротивленская малютка это-то именно у меня и устроила.
- Да что вы?
- Факт-с!
- Право, вся надежда на градоначальника.
- Да, он их возьмет - "руки назад". В праздник я ей толком
растолковала: "Катя, будут гости, ты должна всем говорить, что я дома и
принимаю". И она принимала; но потом приехал Виктор Густавыч. Вы знаете,
человек с его положением и в его силе, а у меня два сына, и оба несходного
характера: Аркадий - это совершенная рохля, а Валерий, вы его знаете, -
живчик. Очень понятно, что я о них забочусь, и я хотела с ним немножко
поговорить о Валерии, который не попал за Аркадием, а попал в этот...
университет и в будущем году кончит, без связей и без ничего...
Гостья сделала едва заметное движение.
- И вот я посадила Виктора Густавыча, подбегаю к ней и говорю: "Катя, а
теперь если кто приедет, ты должна говорить: _я уехала_ и что _меня нет
дома_". Кажется, всякая дура может это понять и исполнить!
- Что же тут не исполнить!
- Да, самое обыкновенное. А она, вообразите, всем так и говорила, что
"я ей _приказала говорить_, что я уехала и меня дома нет!"
- Ах ты боже мой! - воскликнула гостья и расхохоталась.
- Но вы представьте себе, что и все точно так же, как вы, на это только
смеялись, а никто не обиделся, потому что ведь все же прекрасно знают, что
всегда в этих случаях лгут... Это так принято... Но молодежь стала мне
говорить: "Ma tante, ваша непротивленка, кажется, очень большая дура". Но
я верно поняла, что это действует ее вера, и я разъяснила всем, что это из
нее торчит граф Толстой и сильно-державно показывает всем образованным
людям свой огромный шиш. "Никаких-де визитов не надо! Все это глупости:
лошадям хвосты трепать не для чего, а когда вам нужен моцион - мойте
полы".
- Без мыла?
- Да, совершенно так просто!
- Но как же вы после этого сделали с непротивленкой?
- Я с ней объяснилась; я ей сказала: "Ты обдумай, тебя мне
рекомендовали как очень хорошую девушку и христианку, а ты очень хитрая и
упорная натура. Что это за выходка с твоей стороны, чтобы выдать меня за
лгунью?" А она простодушно извиняется:
"Я не могла сказать иначе".
"Отчего-о-о? Бедная ты, помраченная голова! Отчего-о ты не могла
сказать иначе?"
"Потому что вы были дома".
"Ну так и что за беда?"
"Я бы солгала".
"Ну что же такое, если бы ты немножко и солгала?"
"Я нисколько лгать не могу".
"Нисколько?"
"Нисколько".
"Но ведь ты _служишь_! Ты нанимаешься, ты получаешь жалованье!.. Для
чего ты с такими фантазиями нанимаешься на место?"
"Я нанимаюсь делать работу, а не лгать; лгать я не могу".
С каких сторон с ней ни заговори, она все дойдет до своего "я лгать не
могу" и станет.
- Какая узость, узость!
- Страшно! "Да ведь надо же, - говорю, - уметь отличать, что есть такая
ложь, какой нельзя, а есть такая, которую сказать можно. Спроси у всякого
батюшки".
"Нет, нет, нет! - отвечает, - я не хочу этого различать: бог с ними, я
не буду их и спрашивать. В Евангелии об этом ничего не сказано, чтоб
отличать. Что неправда, то все ложь, - христиане ничего не должны лгать".
- Вот я тут и вспомнила, что когда я ее нанимала, я думала, что в
прислуге и вообще в низшем классе "непротивление" годится и не мешает, и
даже, может быть, им оно и полезно, но и это вышло совсем не так! Вышло,
что и здесь оно не годится и что этому везде надо противодействовать!
4
Хозяйка сдвинула серьезно брови и сказала, что она говорила о такой
"заносчивости" с батюшкой, и тот ей разъяснил, что это "плод свободного,
_личного_ понимания".
- Да, но какая же свобода, когда это все ужасно узко? - вставила с
ученым видом гостья.
- Я с вами и согласна, и, кроме того, не все для всех хорошо.
Хозяйка постучала с угрозой по столу рукой, на пальцах которой
запрыгали кольца с бирюзой, и продолжала:
- Я ведь очень помню, когда были в славе Европеус и Унковский (*14).
Это было совсем не нынешнее время, и тогда случилось раз, что мы вместе в
одном доме ужинали, и туда кто-то привел Шевченку... Помните, хохол... он
что-то нашалил и много вытерпел; и он тут вдруг выпил вина и хватил за
ужином такой экспромт, что никто не знал, куда деть глаза. Насилу кто-то
прекрасно нашелся и сказал: "Поверьте, что хорошо для немногих, то совсем
может не годиться для всех". И это всех спасло, хотя после узнали, что это
еще раньше сказал Пушкин, которому Шевченко совсем не чета.
- Ну, еще бы стал говорить этак Пушкин!..
- Конечно, он бы не стал, - перебила хозяйка, - он жил в обществе, и
декабристы знали, что с ним нельзя затевать. А Шевченко со всеми якшался,
и бог его знает, если даже и правда, что Перовский (*15) сам велел
наказать его по-военному, то ведь тогда же было такое время: он был солдат
- его и высекли, и это так следовало. А Пушкин умел и это оттенить, когда
сказал: "Что прекрасно для Лондона, то не годится в Москве" (*16). И как
он сказал, так это и остается: "В Лондоне хорошо, а в Москве не годится".
- В Москве теперь уже никого и нет... Катков (*17) умер.
За трельяжем послышался сдержанный смех.
- Что вам смешно, Лида?
- "Катков умер". Вы это сказали так, как будто хотели сказать: "Умер
великий Пан" (*18).
- А вы на это "сверкнули", как Диана.
- Я не помню, как сверкала Диана.
- А это так красиво!
- Не знаю уж, куда и деться от всякой красоты! Я впрочем помню, что
Диана покровительствовала плебеям и рабам и что у нее жрецом был беглый
раб, убивший жреца, а сама она была девушка, но помогала другим в родах.
Это прекрасно.
- Прекрасно!
А хозяйка покачала головою и заметила:
- Ты совершенно без стыда.
- Со стыдом, ma tante!
- Так что ж ты говоришь! Чего ж ты хочешь?
- Хочу, чтоб девушки не скучали в своем девичестве от безделья и
помогали тем, кому тяжело.
- Но для чего же в родах?
- Да именно и в родах, потому что это ужасно, и множество женщин
мучаются без всякой помощи, а барышни играют глазками. Пусть они помогают
другим и сами насмотрятся, что их ожидает, когда они перестанут блюсти
себя как Дианы.
- Позвольте, - вмешалась гостья, - я не о той совсем Диане: я о той,
которая сверкнула в лесу на острове, у которого слышали с корабля, что
"умер великий Пан" (*19). Кажется, ведь это так у Тургенева?
- Я позабыла, как это у Тургенева.
Хозяйка продолжала:
- Теперь опять забывают хорошее, а причитают то, что говорят
"посредственные книжки".
- А вы не обращали на эти книжки внимания Виктора Густавыча? - спросила
гостья.
- О, он их презирает, но, знаете, он ведь лютеран, и по его мнению,
если где есть о добре, то это все хорошо.
- Но, однако, ваша непротивленка в самом-то деле ведь и не была добра?
- Ну, так прямо я этого сказать не могу. Злою она ни с кем не была, но
когда ей долго возражаешь, то я замечала, что и у нее тоже что-то мелькало
в глазах.
- Да что вы?
- Я вас уверяю. Знаете, если шутя подтрунишь, так глазенки этак
заискрятся... и... какое-то пламя.
- Боже мой! И для чего вы ее еще держали?
- Да, да! Я тоже раз подумала: "эге-ге, - думаю себе, - да ты с
огоньком", и отпустила. Но, разумеется, я прежде хотела знать, что можно
от таких людей ждать, я ее пощупала.
- Это интересно.
5
- Я спросила ее так: "Что же это, моя милая, стало быть, если бы при
тебе в доме случилось что-нибудь такое, что должно быть тайной, что от
всех надо скрыть, стало быть, ты и тогда не согласилась бы покрыть
чей-нибудь стыд или грех?" Она сконфузилась и стала лепетать: "Я об этом
еще не думала... Я не знаю!" Я воспользовалась этим и говорю: "А если бы
тебя призвали и стали спрашивать о твоих хозяевах, ведь ты должна же...
Ведь какие в старину были хорошие и верные слуги, а и те, когда приходило
круто, говорили, что от них хотели". Вообразите, что она ответила:
"Это тот виноват, кто их до этого доводил".
"А если это делалось по приказу?"
"Это все равно".
- Какова!
- Да-с! Я говорю: за это можно страдать. А она отвечает:
"Лучше пострадать, чем испортить свой путь жизни".
- Каково непротивление!
- Ну вот, как видите!
- Впрочем, если смотреть по-ихнему и держаться Евангелия, то она не
совсем и неправа...
- Да, она даже очень права; но ведь общество не так устроено, чтобы все
по Евангелию, и нельзя от нас разом всего этого требовать.
- Да, это очень печально; но если вы это сломаете, а потом
исковеркаете, то что же вы новое поставите на это место?
- Нигилисты говорили: _ничего_!
Хозяйка промолчала и сучила в пальцах полоску бумаги, а умом как будто
облетала что-то давно минувшее и потом молвила:
- Да, _ничего_, они только и умели сбивать с толку женщин и обучать их
не стыдясь втроем чай пить.
- А как эта непротивленка вела себя в этих отношениях?
- Вы, верно, хотите спросить о тех отношениях, о которых не говорят при
Лиде...
Но отдыхавшая за трельяжем Лидия к этому времени, верно, совсем
подкрепилась и сама вмешалась в разговор уже не сонною речью.
- О такой женщине, как Федорушка, можно при всех и все говорить, -
сказала Лида. - И притом, когда же вы, ma tante, привыкнете, что я ведь не
ребенок и лучше вас знаю, не только из чего варится мыло, но и как
рождается ребенок?
- Лида! - заметила с укоризной хозяйка.
- Да, конечно, ma tante, я это знаю.
- Господи!.. Как ты можешь это знать?
- Вот удивление! Мне двадцать пятый год. Я живу, читаю, и, наконец, я
должна быть фельдшерицей. Что же, я буду притворяться глупою девчонкой,
которая лжет, будто она верит, что детей людям приносят аисты в носу?
Хозяйка обратилась к гостье и внушительно сказала:
- Вот вам Иона-циник (*20) в женской форме. И притом она Диана, она
пуританка, квакерка (*21), она читает и уважает Толстого, но она не
разделяет множества и его мнений, и ни с кем у нее нет ладу.
- Я, кажется, не часто ссорюсь.
- Зато и не тесно дружишь ни с кем.
- Вы ошибаетесь, ma tante, у меня есть друзья.
- Но ты их бросила. Ведь тоже и непротивленыши пользовались у тебя
фавором, а теперь ты к ним охладела.
- С ними нечего делать.
- Но ты, однако, любила их слушать.
- Да, я их слушала.
- И наслушалась до тошноты, верно?
- Нет, отчего же? Я и теперь готова послушать, что у них хорошо
обдумано.
- Прежде ты за них заступалась до слез.
- Заступалась, когда ваши сыновья, а мои кузены, собирали их и
вышучивали. Я не могу переносить, когда над людьми издеваются.
Хозяйка засмеялась и сказала:
- Смеяться не грешно над тем, что смешно (*22).
- Нет, грешно, ma tante, и мне их было всегда ужасно жаль... Они сами
добрые и хотят добра, и я о них плакала...
- А потом сама на них рассердилась.
- Не рассердилась, а увидала, что они все говорят, говорят и говорят, а
дела с воробьиный нос не делают. Это очень скучно. Если противны делались
те, которые все собирались "работать над Боклем" (*23), то противны и эти,
когда видишь, что они умеют только палочкой ручьи ковырять. Одни и другие
роняют то, к чему поучают относиться с почтением.
- Нет, тебя уязвило то, что они идут против наук!
- Да, и это меня уязвляет.
- А я тут за них! Для чего ты, в самом деле, продолжаешь столько лет
все учиться и стоишь на своем, когда очевидно, что все твое ученье
кончится тем, что ты будешь подначальной у какого-нибудь лекаришки и он
поставит тебя в угол?
- Ma tante, ведь это опять вздор!
- Ну, он тебя в передней посадит. Сам пойдет в комнаты пирог есть, а
тебе скажет: "Останьтесь, милая, в передней".
- И этого не будет.
- А если это так случится, что же ты сделаешь?
- Я пожалею о человеке, который так грубо обойдется со мной за то, что
я не имею лучших прав, и только потому, что мне их не дали.
- И тебе не будет обидно?
- За чужую глупость? Конечно, не будет.
- А не лучше ли выйти замуж, как все?
- Для меня - нет!
- А отчего?
- Мне не хочется замуж.
- Ты, однако, престранно выражаешься. Это закон природы.
- Ну так он, верно, еще не дошел до меня.
- И религия того же требует.
- Моя религия этого не требует.
- Христос был, однако, за брак.
- Не читала об этом.
- А для чего же он благословлял жениха и невесту?
- Не знаю, когда это было.
- Читай в Евангелии.
- Там этого нет.
- Как нет!
- Просто нет, да и конец!
- Господи! да что же это... вы все, значит, уж вымарали!
Девушка тихо засмеялась.
- Нечего хихикать: я знаю, что об этом было, а если не в Евангелии, то
в премудрости Павлочтении. Во всяком случае, он был в Кане Галилейской
(*24).
- Ну и что же из этого?
- Значит, он одобрял брак.
- А он тоже был и у мытаря? (*25)
- Да.
- И говорил с блудницей? Неужто это значит, что он одобрял и то, что
они делали?
- Ты ужасная спорщица.
- Я только отвечаю вам.
- А теща Петрова! Ведь Христос ее, однако, вылечил!
- А вы разве думаете, что если б она не была чьею-нибудь тещей, так он
бы ее не вылечил?
- У тебя самый пренеприятный ум.
- Да. Это многие говорят, ma tante, и это всего больше убеждает меня,
что мне нельзя выходить замуж.
- Ведь вот ты, решительно и совершенно как змея, вьешься так, что тебя
нельзя притиснуть.
- Ma tante, да зачем же непременно надо меня притиснуть?
- Мне очень хочется...
- Мой друг, да что же делать? Нельзя все устроить так, как вам хочется.
- Нет, я ведь не про то: я хотела бы знать, какой у вас законоучитель и
как он не видит, что вы все безбожницы!
- Мы получаем у него все по пяти баллов.
- Извольте! За что же он вам ставит по пяти баллов?
- Он не может иначе: мы все отлично учимся.
- Вот ведь назрели какие характеры!
- Полноте, ma tante, что это еще за характеры! Характеры идут,
характеры зреют, - они впереди, и мы им в подметки не годимся. И они
придут, придут! "Придет весенний шум, веселый шум!" (*26) Здоровый ум
придет, ma tante! Придет! Мы живы этою верой! Живите ею и вы, и... вам
будет хорошо, всегда хорошо, что бы с вами ни делали!
- Спасибо, милая.
- Не сердитесь, ma tante, - и Лидия Павловна вдруг оборотилась к
теткиной гостье и сказала ей: - А вы хотели знать, был ли у Федоры роман?
Я вам об этом могу рассказать. У нее был жених часовщик, но Федорушка ему
отказала, потому что у нее была сестра, которая "мирилась с жизнью". У нее
были "панье", брошь и серьги и двое детей. Она серьги и брошь берегла, а
детей хотела стащить в воспитательный дом, но Федора над ними сжалилась и
платила за них почти все, что получала.
- А собственного увлечения у нее не было?
- Вот это-то и было ее собственное увлечение!
- Да, но ей будет трудно платить: с таким характером и такими
правилами, как у нее, она нигде себе места не нагреет.
- Другие помогут.
- Видите?.. Настоящие сектантки, у них все миром, - отозвалась хозяйка.
- Гоните их, они не боятся и даже радуются.
- Ведь так и следует, - поддержала девушка.
- Фантазии!
- Однако так сказано: надо радоваться, когда терпим гонение за правду,
и в самом деле, это очень помогает распространению идей. Нас гонят, а мы
идем дальше и все говорим про хорошее все новым и новым людям...
- Ну, ты послушай, однако, сама: какая же, наконец, у самой тебя вера?
- А это такой деликатный вопрос, ma tante, которого я никому не
позволяю касаться.
- Вон как уж у нас стали отвечать о вере! Это, кажется, совсем не
по-нашенски.
- Да, это не по-вашенски, - рассмеявшись, ответила Лидия. -
По-вашенски, "подобает вопросити входящего: рцы, чадо, како веруеши?"
Хозяйка постучала по столу веером и погрозила племяннице:
- Лида! В этот раз... что ты сказала здесь, это еще ничего, пусть это
так и пройдет, но впредь помни, что у тебя есть мать и ты не должна быть
помехой своим братьям в карьере!
- Этого, ma tante, не забудешь!
- Ну так и нечего либеральничать.
- А "како веруеши" - это разве либеральность?
- Это не по сезону.
- Ну, ma tante, извините: жизнь, в самом деле, дается всего один раз, и
очень нерасчетливо ее приноравливать к какому бы то ни было сезону... Это
скоро меняется.
Сказав это, девушка встала из-за трельяжа и вышла на середину комнаты.
Теперь можно было видеть, что она очень красива. У нее стройная,
удивительной силы и ловкости фигура, в самом деле, напоминающая статуэтку
Дианы из Танагры (*27), и милое целомудренное выражение лица с умными и
смелыми глазами.
6
Тетка на нее посмотрела, и на лице ее выразилось артистическое
удовольствие; она просияла и тихо заметила:
- Желала бы я знать, где глаза у людей, которые смеют что-нибудь
говорить против породы? Лида, неужели ты без корсета?
- Я хожу так постоянно.
- И стройна, как богиня. Но Валериан говорил мне, что у вас очень много
урОдих, и _все_ теперь сняли кольца и решили не носить ни серег и никаких
других украшений.
- Ему какая забота?
- Отчего же, его интересует все. Но разве это в самом деле правда?
- Правда.
- И вот вы увидите, что, наверное, многие не выдержат.
- Очень может быть.
- Которой серьги к лицу, та и не выдержит - наденет.
- Что же, если и не выдержит, то, по крайней мере, поучится
выдерживать, и это что-нибудь стоит. Прощайте, ma tante.
- И у кого пребезобразная фигура, той лучше корсет.
- Ma tante, ну что нам за дело до таких пустяков? До свидания.
- До свидания. Красота ты, моя красота! Я только все не могу быть
покойна, что ты кончишь тем, что уйдешь жить с каким-нибудь
непротивленышем.
Лидия холодно, но ласково улыбнулась и молвила:
- Ma tante, как можно знать, что с кем будет? Ну, зато я не сбегу с
оперным певцом.
- Нет! Бога ради нет! Лучше кто хочешь, но только чтоб не
непротивленыш. Эти "малютки" и их курдючки... это всего противнее.