егодня ей уж  последний  удар  нанесен:  я  вчера  велел
Дросиде, чтоб нынче выгнать их - и ее и мать, -  если  Марина  еще  ломаться
будет. Теперь ей один выбор - идти  со  слепою  матерью  питаться  же-лудьми
или... прийти ко мне. (Глядя  на  часы.)  Теперь  девятый  час  в  исходе...
Непременно должна бы сейчас быть... Небось закутается... идет, словно  земля
под ней проваливается, и все плачет. Гм! (Подумав.) А я очень  люблю  иногда
плачущих женщин... (Страстно.) У них в это время,  когда  они  плачут,  губы
такие... жаркие и все, как бабочка на булавке, трепещутся... Давно уж, давно
я не целовал этакой! (Задумывается.) Изучались  все,  все  уж  и  здешние-то
приучились,  как  рыбы  холодные  на  блесточку  ходят,   только   блесточек
заготавливай... Ах, эти блесточки, блесточки!.. Вот, черт  возьми,  вертись,
как жид перед жолнером: то баба, то свое  спасенье.  (Садится  к  столу,  на
котором стоят книги законов.) Неужто же в самом деле ни ум, ни закон,  ничто
не поможет? Нет! чтоб выгонять вон из головы эту проклятую бабу, давай лучше
законы читать стану. Теперь мода  на  законы  пошла,  Прежде  была  мода  на
возможность, а ныне на закон. (Раскрывает одну за  другою  несколько  книг.)
Что ж!.. Говорят, подьячий от закона питается: не утешит ли он  и  нас  чем?
(Читает.) "О фальшивых монетчиках". -  Вот  эта  статья  интересная.  Только
велика  труппа  требуется.  (Ищет  далее.)  "О  нарушении  союза  брачного".
(Останавливается и несколько секунд читает.) Муж может  потребовать  жену  к
совместному сожительству... а чтобы он не потребовал... (С досадой.) Но  это
опять все про нее! про нее!.. (Оглядывается на дверь.) Однако что-то вот  ее
и нет. (Глядя в книгу.) "О расточительстве". Вот этим  законом  меня  хорошо
было с детства отчитывать. (Вздыхает  и  бросает  книгу.)  Все  вздор!  Есть
только то, чего не надо; а за что зацепиться? на  чем  выскочить?..  На  что
стать да насмеяться этим и новым судам и новым людям, - того и нет!

                           Слышится стук в двери.

Ага, вот и она! (Откидывает крючок.) Одна?


ЯВЛЕНИЕ 4

     Дросида (входя). Одна, родимый. Да и с кем же быть-то? Не с кем.
     Князев. Как не с кем! Что такое?
     Дросида. Да ведь ушла она, Марина-то, еще вчера ушла. Я думала, что  ты
уж знаешь, потому весь город знает. Я про то и идти  и  глаз  тебе  показать
боялась, что ты, мол, этакой человек... гневен теперь...
     Князев. Ты толком мне говори. Я твоей этой болтовня ничего не  понимаю.
Я дома сидел: ничего не слышал, а  докладывать  -  кто  мне  смеет  про  эти
глупости докладывать?
     Дросида. А коли не знаешь, изволь, родимый,  все  расскажу.  Я  все  ей
баяла. Я позорю, ты вспомяни, Маринушка, что кто  ведь  был  твоей  застоен?
Подумай, мол, что ты ведь мужняя жена, а муж твой есть убивец. Кто  за  тебя
вступился? Фирс Григорьич. Кто мужа твоего по чести спровадил в Питер да еще
и денег на разживу дал - кто? вое же Фирс Григорьич. Кто этот  домик-то,  не
домик, а хоромы добрые, тебе удержал, не  дал  твоему  мужу  прогусарить?  -
опять же Фирс Григорьич!
     Князев. Ну!
     Дросида. Да как же тебе, говорю, того не чувствовать? Ну, а она свое: я
бы, говорит, от мужа и сама убегла, потому что он, всем известно, разбойник;
а что хоромы, так это, говорит, ведь наши притоманные, свои хоромы: их  Фирс
Григорьич обманством выманил: говорил, чтоб только переписать за него, чтобы
муж меня под дом денег занимать не заставлял; а нынче, видно,  шутку  эту  в
правду уж повернул. Так мне плевать, говорит, на эти и хоромы.  Я,  говорит,
нужды не боюся, а уж тела своего не продаю. Дура ты, говорю ей, так же  ведь
с своим с разбойником-то жила и тело ему продавала. Ну, то, говорит, закон.
     Князев. Скажите пожалуйста, и бабы про закон запели!
     Дросида. Да, говорит, закон. Да что, мол, нам, нищим, закон!  Хорошо  в
законе ходить, кому бог обужку дал, а у нас редкая-редкая, которая от  Фирса
Григорьича чем не пользовалась... Моя, говорю, дочь не хуже тебя была...
     Князев. Ну, это ты проезжай мимо с своей дочерью.
     Дросида. Не хуже тебя, говорю, Алена-то моя была, да  за  счастье  даже
это почитала. А она с этим харк мне в глаза да говорит: змея ты, да еще змей
хуже, потому и змея своих через не ест, а ты к  чему  дочь  устроила.  Я  уж
тут-то не стерпела, да и говорю: ну, коли  ты  говоришь,  что  я  свое  дитя
съела, то ты хуже меня будешь и свою  мать  съешь.  Мне,  говорю,  от  Фирса
Григорьича такой приказ дан теперь, что  если  ты  ноне  своих  капризов  не
переломишь да не пойдешь к нему, так замест  того,  чтобы  он  дом  на  тебя
записал, вот тебе бог да порог: выходи вон отсюдова со своею матерью.
     Князев. Ну и что ж она?
     Дросида. Что ж ей, бесчувственной, Фирс  Григорьич!  Она  тому  и  рада
словно. Прегордо плюнула еще, да и была такова.  "Собирайся,  маменька:  наш
дом-то не наш, говорит, вышел". Повязала узлы, да и след их таков.
     Князев. Скажите пожалуйста, какой, однако, в этой бабенке гонор  сидит.
(Отходя.) Ведь это... ведь это, я вам говорю  (целует  пальцы)...  ведь  это
сюперфейн! Эта... разомнет кости, пока ее к знаменателю приведешь. Я и  этот
род знаю. Знаю, знаю! Сей род ничем же изымается, но хорош, хорош, заманчив.
Дуру, как галку, сейчас подманешь, и сама и на плечо  садится;  а  этакую...
как сокола ее надо вынашивать... Маять ее,  чтобы  одурь  ее  взяла...  чтоб
отдыху ей не было, чтоб из сил выбилась, с тела слала... В них ведь  это  не
то... не мякоть, не тело дорого... а в них... Да дьявол их знает, что в  них
такое! (Дросиде.) Ну и куда же она пошла?
     Дросида. Да уж прежде, видно, Фирс Григорьич, у них место-то готовлено.
Она так прямо, плюнувши, и говорит: стращать было вам, говорит, меня допрежь
сего, да и тогда-то бы я не больно испужалась, а ноне мне спасибо  вам,  что
выгнали. Взяла слепую мать и повела к Молчанову на дачу.
     Князев (вскакивая). К Молчанову? Ты врешь!
     Дросида. Мне ли лгать тебе, родимый Фирс Григорьич. Сама я видела,  как
взяли за угол и полем поплелись вдвоем к Молчановской слободке.
     Князев  (проворно  вскочив  и  расхаживая,  про  себя).  А,  брат  Иван
Максимыч, ты что-то частенько стал мне  впоперек  дороги  шнырить.  За  тебя
терплю, да и от тебя терпеть - это уж не много ли будет  по  две  собаки  на
день!

                            Слышен стук в двери.


ЯВЛЕНИЕ 5

                              Те же и Минутка.

     Минутка (бледный и  взволнованный,  вбегает  и  обращаясь  к  Дросиде).
Ступай отсюдова, ступай! Прикажите ей, Фирс Григорьич, поскорее вон выйти.
     Князев (Дросиде). Поди там подожди в саду,

                              Дросида уходит.


ЯВЛЕНИЕ 6

                             Те же без Дросиды.

     Князев. Чего ты мечешься как угорелый?
     Минутка. Да, угорел... прекрасно вы всех нас  уча-дили:  на  целый  век
этого угару хватит.
     Князев. Не ври: всякий угар пройдет, как свиньи спать лягут. Ты говори,
в чем дело?
     Минутка. Помилуйте, да вам ведь лучше знать, в чем дело. Скажите-ка вы,
где у вас черновые счеты, которыми вы меня пугали?
     Князев. В коробье спрятаны.
     Минутка (плачевно). Да что вы шутите! нам не до шуток. Нет, они точно в
коробье, да не в вашей... Их нет у вас: вы обронили  их  хмельной  у  Марины
Николавны, да и не хватитесь. Стыдно вам, Фирс Григорьич!
     Князев (в ужасе). Она могла Молчанову отдать их!
     Минутка (нервно). Да что угадывать,  когда  уж  отдала.  (Плачет.)  Вот
то-то вот... винцо да бабочки... библейского Самсона и того остригли, и  вас
остригут! Поверьте, остригут. (К публике.) Лезет к женщине: та  его  терпеть
не может, говорит так с ним, с омерзением с таким, что смотреть совестно,  а
он все к ней... С ума сошел дряхлец... Где горд, а тут уж и гордости нет.
     Князев (не слушая). Теперь не остается много думать... Ступай сейчас  к
Молчанову... не дожидайся утра, а сейчас ступай... скажи ему, что я кланяюсь
ему...
     Минутка (перебивая). Да; теперь мириться с ним, прощенья у него просить
готовы.
     Князев (кусая губы). Да, прощенья.
     Минутка (смело). Чего просить? чего просить? Напрасно, чтобы вы  знали!
Я уж просил - сейчас оттудова. Я как узнал, что все наши счеты и  фактуры  у
него в руках, так первым же делом прямо бросился к нему... да не в двор, а в
огород... под окна...
     Князев (схватывая Минутку за руку). Гм!.. да, да,  чтобы  украсть?  Ну,
ну! ну молодец, умно.
     Минутка. Чтобы посмотреть, что можно сделать...
     Князев. Ну!
     Минутка. Ну! (Нагло.) Ну и ну! Поднялся на карнизец да гляжу в  окошко:
вижу, свечи горят, а никого нет, как вдруг в это  время  кто-то  хвать  меня
прямо за... ухо.
     Князев. Тебя?
     Минутка. Да разумеется меня! ведь вас там не было. Оказывается, что это
сам господин Молчанов. Держит за ухо и говорит: "а,  князевский  шпион,  мое
почтенье"... и хотел было людей звать. - Иван Максимыч, что вы!  говорю,  да
бог-бо з вами! какой я шпион? Я, говорю, я, чтоб вы знали, к  вам  от  Фирса
Григорьича с тем и прислан, чтобы мир сделать; Фирс Григорьич, говорю,  сами
быть у вас желают... А он...
     Князев (нетерпеливо). Ну да; а он? Что ж он?
     Минутка (вздохнув). А он... Послов, говорит, ни худых,  ни  хороших  ни
бьют, ни бранят, а жалуют. И в этом виде так и повел.
     Князев. Гм! все за ухо?
     Минутка. Да я ж вам говорю, что за ухо! (Вздохнув.)  Повел  в  кабинет.
Провел да и дал мне прочитать бумагу... Останетесь довольны, Фирс Григорьич.
     Князев (нетерпеливо). Что это за бумага?
     Минутка (тихо). В Петербург.
     Князев. О чем?
     Минутка (еще тише и спокойнее). О том, что начет на  вас  он  дарит  на
детские приюты.
     Князев. Все двести тысяч?
     Минутка. С процентами... Что-с,  Фирс  Григорьич?  Просить  было,  пока
время было. Теперь ведь не с Молчановым - те не простят.
     Князев (хватая Минутку за борт). Украдь эту бумагу с почты.
     Минутка (спокойно). Не рвите платья понапрасну.  Бумаги  нет:  она  уже
третий день тому назад пошла с нарочным. Я видел копию.
     Князев (бросает Минутку). Что ж это вы меня живьем, что  ли,  хотите  в
руки выдать! (Снова хватая бешено Минутку.) Ты говоришь, что поздно  красть!
(С азартом.) Так я же буду резать! жечь!.. душить!.. (Бежит к двери.)
     Минутка. Что вы? что вы? Вы... вспомните вы, что вы говорите?


ЯВЛЕНИЕ 7

                            Те же и Дробадонов.

     Дробадонов (показывается в это время в  дверях  и  преграждает  Князеву
дорогу). Что, еще охота все душить да резать? Довольно, кажется, в свой  век
ты уж и крал и резал.
     Князев (гневно). Что это? как ты смел сюда взойти? Пошел отсюда вон!
     Дробадонов. Не прогоняй - и сам не засижусь. (Берет  молча  Минутку  за
плечи, выставляет его за порог и запирает за ним дверь.) Не по своим делам к
тебе я, а от людей послан. Куда  ты  вышвырнул  Марину  Гуслярову  с  слепою
матерью из дому?
     Князев. На простор.
     Дробадонов. Да как же так?
     Князев. Так: очень просто - дом мой и власть моя.
     Дробадонов. Дом твой и власть твоя, да и твое ж ведь  и  бесчестье.  Ты
дом купил у них за бесценок; сказал, что  это  только  для  того,  чтоб  муж
Марину не неволил занимать под дом да отдавать ему на пьянство, а что они до
веку будут в этом доме жить.
     Князев. Да ведь то-то вот видишь - я своему слову господин: хочу держу,
хочу в карман прячу. Ступай проси на меня, если хочешь.
     Дробадонов. Что просить? А ты греха побойся, Фирс  Григорьич.  Известно
нам, чего ты хочешь от Марины Николавны. Она не  говорлива,  да  у  людей-то
ведь глаза - не бельма. Грешил ты много, Фирс Григорьич; но  ноне,  кажется,
не те бы уж твои года... Уж я старик почти, а ты ведь мне в  отцы  годишься.
Тебе б теперь пора молиться богу да просить себе деревянного тулупа.
     Князев (раздражительно). Да ты кашу, что ли, ел на моих  крестинах  или
воду выливал?
     Дробадонов. Да бог с тобой, с  твоими  летами.  Я  в  том  пришел  тебя
просить: не доводи, пожалуйста, семью племянника Молчанова  до  бесконечного
раздора. Ты выгнал из дому Марину;  им  с  матерью  некуда  деться  было.  В
городе, тебя боясь, никто их не примет. Я бы рад их душой принять, да сам  с
сестрой и с матерью едва мещусь: ну они, разумеется, к  Молчанову  пошли;  а
ведь тебе и без того известно, что весь народ  в  одно  про  них  твердит  и
путает Марину с Ваней. Теперь он их вчера приютил, а  это  до  семейных  уже
дошло, и в доме ад настал.
     Князев. Ага! и ад уже настал?  Чего  ж  бы,  кажется?  То  ездила  туда
кататься, теперь живет: не велико различье.
     Дробадонов. Будь миротворец - вороти ты этот дом старухе.
     Kнязев (долго глядя в глаза Дробадонову).  Калина  Дмитрич!  Что  ты  -
дурак или родом так?
     Дробадонов. Послушай, Фирс Григорьич! Ругательством твоим не  обижаюсь.
Я не дурак, я совесть у меня чиста, и таким меня мир знает. Я  беден,  да  в
свою меру уважают меня люди. Ты меня не обидишь, да ты мне и не  страшен:  я
не боюсь тебя. А я тебя по-христиански прошу и советую тебе: опомнись,  Фирс
Григорьич, сделай хоть что-нибудь доброе: пусть не все  же  боятся  -  пусть
хоть кто-нибудь тебя и любить станет.
     Князев. А мне, любезный,  это  все  равно:  люби  не  люби,  да  почаще
взглядывай.
     Дробадонов. Положим, что и тут ты прав; но ты подумай, что говорят-то о
тебе.
     Князев. Плюю!
     Дробадонов. Ну отчего бы тебе те злые речи  не  закрыть  добрым  делом,
чтобы сказали, что и у Князева душа есть?
     Князев. Плюю на то, что говорили; плюю и на то, что скажут.
     Дробадонов. А ты не плюй.
     Kнязев. Что-о-о?
     Дробадонов. Не плюй  -  вот  что.  Погода  поднимается:  неравно  назад
откинет, в свою рожу плюнешь.  (Подходит  с  значительной  миной.)  Говорят,
будто ты утопил Максима Молчанова.
     Князев. (с притворным удивлением). Неужто?
     Дробадонов. Говорят, что когда Максим Петрович написал  духовную,  где,
обойдя всю женину родню, завещал сына в опеку тебе  с  Мякишевым,  ты  никак
дождаться не мог, когда придут к тебе в руки миллионы.
     Князев. Ишь какой шельма народ пронзительный: ничего от него не утаишь.
     Дробадонов (подходя еще ближе). Говорят, что  раз,  когда  вы  купались
втроем - ты, он, да Алеша  Брылкин,  -  ты  взял  и  начал  окунать  Максима
Петровича Молчанова, да и заокунал шутя; а как его заокунал, тогда  бросился
за Брылкиным Алешей, чтобы и свидетеля не было. Тот уходил, молился, плакал;
но ты и с ним покончил. Максим Молчанов потонул, и не нашли его. А  Алешу  ж
Брылкина хоша и вынули и откачали, да что по нем! Уж он тебе не страшен:  он
с ума сошел и поднесь остался сумасшедшим и бродит в рубище; (махнув  рукой)
да в том, может быть, его и счастье, что он в рассудке помешался, а то ты бы
и его спровадил.
     Князев. Скажи пожалуйста... совсем бы уголовщина,  кабы  доказательства
не Окой снесло.
     Дробадонов. Что по Оке несет, то в Волгу попадает, и  Волгою  всю  Русь
проходит, и широкому Каспию жалуется.  Не  кичись,  что  доказательств  нет:
былинка, травка шепчут их и господу и людям. Припомни:  Валаам  ослицею  был
обличен!
     Князев. Да ты это что пришел мне здесь читать! Я, брат, к попу хожу.
     Дробадонов. Я тебе сказываю, что народ говорит.
     Князев. А я тебе говорю, что я на это плюю.
     Дробадонов. Плюй, плюй, да уж к сему по крайности не согрешай. Наш день
сел в беззакониях за горы, и  ноне  суд  не  прежний.  Гляди,  неровен  час,
всплывут и старые грехи.
     Князев (взволнованно). И ты про новый суд! Холера  это,  что  ли,  этот
суд, что все вы так про него заговорили?
     Дробадонов. Для иных холера.
     Князев. А ты знаешь, что кто холеры не боится, того сама холера боится.
Знать не хочу я этого суда!.. Я не пойду на этот суд, где... тебя и  всякого
другого такого скота посадят судить меня.

  В раскрытом окне появляется смотрящий из купы сирени темного сада Алеша
                                   Босый.

Я  никого  не  боюсь;  я ничего не "боюсь; я холеры не боюсь, чумы не боюсь,
тебя не боюсь, суда не боюсь и сатаны со всей преисподней.
     Алеша (унисоном протяжно).  Утону!..  Ка-ли-и-на  Дми-и-трич!  Во-озьми
меня отсю-ю-да. Здесь... страшно... Утону...
     Князев (вздрогнув). Что это! Вы меня пугать задумали!  (Алеше.)  Прочь,
чучело!

                         Алеша, вскрикнув, убегает.

     Дробадонов. Ах ты, ругатель! Гордыня-то тебя  куда  уносит.  Сейчас  ты
ничего на свете не боялся, а вот безумный старичок забрел - и ты  вздрогнул.
Чего ты на меня остребанился? ведь я видел, как  ты  задрожал...  Не  я  его
подвел сюда, а, может, это бог его послал, чтобы  напомнить  грех  твой.  Не
пожалел отца ты, Фирс Григорьич, - пожалей хоть сына. Боясь тебя,  никто  на
двор Гусляровых не пускает жить; у меня вся хата с орех, да мать с сестрами,
и тем места нет, - им некуда деться, кроме Молчанова. Не доводи до этого. Не
делай ты худой огласки. От того, что  Марину  взял  Молчанов,  великая  беда
может родиться. Верни им домик, где они жили,  а  если  честью  воротить  не
хочешь, так вот  тебе  Молчанов  шлет  три  тысячи  рублей  за  этот  домик.
(Вынимает пачку ассигнаций и кладет их на стол.) Возьми и выдай купчую, чтоб
жили там, где жили.
     Князев. Тьфу, пропасть! Да что ж это такое: везде  на  всякий  час,  во
всякий след Молчанов! Ему о них что за забота?
     Дробадонов. Что ж, старуха мамкою его  была,  а  молодайка  в  их  доме
выросла, они детьми играли вместе... он человек богатый, не мот, не пьяница,
не расточитель... куда ж ему девать?
     Князев (подпрыгнув). Что ты сказал? что ты сказал? какое слово?
     Дробадонов, Я говорю, что его достатки миллионы, а он  не  пьяница,  не
расточитель.
     Князев (про себя). Расточитель!  (Распрямляясь.)  Фу-у!  батюшки!  Орлу
обновилася юность! (Громко Дробадонову.) Постой, постой!.. Да,  хорошо...  я
дом продам - на что ж он мне?  он  мне  не  нужен,  продам  и  завтра  выдам
крепость... Но постой же, братец, ведь это так нельзя. Живой человек живое и
думает, и там кто его знает... Нет, я деньги с глазу на глаз брать не стану.
(Берет со стола ассигнации и сует их в руки Дробадонову.) Возьми-ка,  возьми
пока, возьми. (Растворяет, дверь.) Эй! Вонифатий Викентьич!


ЯВЛЕНИЕ 8

                              Те же и Минутка.

     Князев.  Вот  я  здесь  домик  свой,  что  на  провалье,  продал  Ивану
Максимовичу,  и  то  есть  не  Ивану  Максимовичу,  а   Гусляровым,   Марине
Гусляровой, только на Ивана Максимовича деньги,  так  сядь-ка  напиши  какую
следует расписку, что деньги, мол, три тысячи рублей за  сей  проданный  дом
нот Молчанова получил и обязуюсь в месячный срок совершить на  оный  купчую
крепость на имя Марины Гусляровой, а расписку  сию  положили  до  совершения
крепости дать за руки секретарю Минутке, (Сажая его за бюро.) Пиши так,  как
сказано. (Про себя с самодовольною улыбкою.) Очень бы  хотелось  мне  видеть
теперь какого-нибудь петербургского  мудреца,  чтобы  он,  гладючи  на  меня
теперь, сказал, что это по его разуму я делаю? Нечего больше и сказать,  что
Князев дом продает... А Князев душу человеческую и всю совесть  мирскую  под
ногами затоптать собирается...
     Минутка. Готово,
     Князев   (скоро   подписывается.   Минутке).   Подпишись    свидетелем.
(Дробадонову.) Теперь  пожалуй  деньги.  (Дробадонов  подает.)  И  ты  также
подпишись. (Смотрит через плечо, пока  тот  пишет,  и  потом,  взяв  в  руки
бумагу, читает.) Кипец Калина... Как ты  это,  братец,  скверно  пишешь:  не
кипец надо писать, а купец. {Свертывает лист.) Минутка, спрячь,
     Дробадонов. Прощай покуда, Фирс Григорьич,
     Князев (быстро). А?.. Да! Прощай, прощай покудова.

                             Дробадонов уходит.


ЯВЛЕНИЕ 9

`                           Те же без Дробадонова.

     Князев (посмотрев вслед Дробадонову). Ну что ж, бра