опровергнуть    злостные    клеветы,
преследовавшие Артура Бенни при его жизни и не пощадившие его  в  некрологе,
напечатанном после его смерти. Мне не раз приходилось в  настоящем  рассказе
упоминать Ваше почтенное имя, так как Вашими  добрыми  мнениями  о  Бенни  я
старался подкреплять свое собственное мнение о нем,  и  потому  первому  Вам
посылаю эту книгу с просьбою принять ее. Чтобы сделать эту повесть  возможно
полною, я, при нынешнем ее  издании,  воспользовался  Вашими  указаниями  на
прежние промахи и ошибки в моем рассказе и дополнил кое-что с Ваших  слов  и
со слов П. Д. Боборыкина,  а  равно  присовокупил  некоторые  подробности  о
кончине Бенни, напечатанные в  трех  номерах  периодического  издания  г-жою
Якоби. Таким образом, в этой книжке теперь  собрано  почти  все,  касающееся
того "загадочного человека", который, при безвестности своего  происхождения
и отсутствии выдающихся и крупных  дарований,  приобрел  себе  у  нас  самую
разнообразную известность в  самых  разнородных  кружках  и  которого  потом
неразборчивые люди предпочли оклеветать и достигли этого  с  таким  успехом,
какого, к сожалению, не достигают попытки  установить  настоящий  взгляд  на
Бенни. Но тем не менее, делая еще одну и последнюю такую попытку,  названную
Вами в почтенном письме Вашем ко мне "делом хорошим и честным",  я  утешаюсь
хоть тем, что отныне клевете,  до  сих  пор  с  непостижимою  упорностию  не
позабывающей  Артура  Бенни,  уже  придется  иметь  против   себя   печатное
свидетельство четырех человек, то есть Ваше, госпожи  Якоби,  мое  и  П.  Д.
Боборыкина, выразившего мне свое  намерение  не  оставить  безотзывно  этого
моего  опыта  представить  русскому  обществу  наглядный  образец,  чем  оно
увлекается то в ту, то в другую сторону и  как  у  нас,  благодаря  шаткости
общественного мнения, составлялись и составляются репутации.
     Есть люди, которые смотрят на напечатание  моих  воспоминаний  о  Бенни
совсем не так, как взглянули на это Вы и другие почтенные лица, сочувствие и
одобрение которых мне приятно и дорого. Нашлись  господа,  которым  хотелось
бы, чтобы Артур Бенни остался в том  самом  убранстве,  в  которое  они  его
снарядили, сваливая всякую дрянь с больной головы на здоровую. Я получал  не
только укоризны, но  даже  угрозы  не  продолжать  этой  истории,  но  я  ее
продолжил, окончил и издаю в свет отдельною книгою, предоставляя кому угодно
видеть в этом прямой ответ мой на все заявленные мне неудовольствия, а Вам я
тут  же,  на  первой  странице  этой  книги,  позволяю  себе  принести   мою
глубочайшую признательность за ту большую нравственную поддержку, которую Вы
оказали мне Вашими строками,  утвердив  меня  во  мнении,  что  моя  попытка
восстановить истину в этой запутанной истории есть дело честное, к  которому
и Вы не остаетесь равнодушны.
     Еще раз прошу Вас, принимая книгу, посылаемую  при  настоящих  строках,
принять и мою глубокую благодарность за эту  поддержку  и  уверение  в  моих
почтительнейших к Вам чувствах, с каковыми имею честь быть Вашим покорнейшим
слугою
     Николай Лесков.
     С. - Петербург, июнь 1871 г.


ГЛАВА ПЕРВАЯ

     Повествователи и  романисты  одного  довольно  странного  литературного
направления долго рассказывали о каких-то непоседливых  людях,  которые  все
будто  уезжали  из  Петербурга  в  глубь  России  и  делали   там   какие-то
"предприятия"; но, к сожалению, ни один из  писателей  этого  одностороннего
направления не воспроизвел сколько-нибудь осязательного типа  упомянутых  им
предпринимателей, и тайна,  в  чем  именно  заключаются  так  называемые  их
"предприятия", остается для всех до  такой  степени  тайною,  что  множество
людей  даже  сомневаются  в  том,   были   ли   в   действительности   самые
предприниматели? Между тем, несомненно, что  "предприниматели"  такие  -  не
совсем выдумка. Предприниматели действительно бывали, и вот один из таковых,
не сочиненный и не  измышленный,  а  живой,  с  настоящим  его  именем  и  в
настоящем его свете и значении.
     В 1870 г. в "Иллюстрированной газете" г-на В.  Зотова  было  напечатано
известие о смерти некоего Артура Бенни, человека, приобревшего себе  некогда
в некоторых петербургских и московских  кружках  самую  быструю  и  странную
известность. Он слыл то за герценовского эмиссара и предпринимателя,  то  за
англичанина и тайного агента одного из административных русских  учреждений.
Газетное известие о смерти  этого  человека  слово  в  слово  заключается  в
следующем: "Скончался Бенни,  английский  подданный,  высланный  за  границу
(России) по определению правительствующего  сената.  Владея  хорошо  русским
языком, Бенни участвовал в некоторых наших периодических изданиях:  "Русской
речи", "Северной пчеле", "Книжном вестнике". О нем ходило много толков,  так
как никто не знал, зачем он прибыл в Россию. Некоторые из этих  толков  были
неблагоприятны для него. В последнюю Римскую кампанию он  поступил  в  отряд
гарибальдийцев и убит при Ментане".
     Иван Сергеевич Тургенев, знавший покойного Бенни за человека  честного,
вступился за оскорбление его памяти намеком, кинутым на  нее  упоминанием  о
тех толках, которые, по словам некролога, "были неблагоприятны для Бенни", и
напечатал  в  другой  газете,  что  покойный  Бенни  был  человек  чистый  и
неповинный в том, что столь недостойно на него возводилось.
     Вот и все краткое сказание о  жизни  и  смерти  человека,  деятельность
которого  в  России  не  лишена  самого  живого  интереса  и  лучше  всякого
вымышленного направленского  романа  знакомит  нас  с  характерами  деятелей
недавно минувшего, беспокойного и оригинального времени. Но, прежде  чем  мы
дойдем до того рода деятельности Артура Бенни, которая давала повод  досужим
людям выдавать его то за герценовского эмиссара, то за  шпиона,  скажем  два
слова о том, кто таков  был  взаправду  этот  Бенни,  откуда  он  взялся  на
петербургскую арену и какими путями доходил он до избрания себе той карьеры,
которою сделался известен в самых  разнообразных  кружках  русской  северной
столицы.
     Все, что далее будет  следовать  за  сим,  изложено  частию  по  личным
воспоминаниям автора и свидетельствам других, вполне достоверных  очевидцев,
частию же по рассказам самого покойного Бенни, с  которым  автор  состоял  в
долгих и прочных дружеских отношениях, не прекращавшихся до высылки Бенни из
России. Автор не скрывает, что, печатая, может  быть,  несколько  рано  этот
свой очерк, он имеет желание очистить честную память Бенни от возведенных на
него злостных и бесчестных клевет.  Автор  просит  верить  ему,  что  он  не
вынужден для оправданий Бенни прибегать ни к каким утайкам  я  натяжкам,  да
это было бы и невозможно, потому что в  литературных  кружках  Петербурга  и
Москвы теперь еще слишком много живых людей, которым история покойного Бенни
известна, если не во всем целом, как она здесь излагается, то по деталям, из
которых сгруппировано это целое. Ни лжи, ни лести здесь  нет,  да  их  и  не
нужно: пусть где  Бенни  был  ребячлив  и  смешон,  пусть  он  там  таким  и
останется, дело не в его ребячливости или его серьезности, даже и не  в  его
уме, а в его честности и отчасти  в  занимательности  и  поучительности  его
странной судьбы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

     Артур Бенни убит в самой цветущей молодости. Ему и теперь  не  было  бы
еще двадцати  восьми  лет(Писано  в  начале  1870  года.  (Прим,  автора.)).
Некоторые в  Петербурге  утверждали,  что  имя  "Артур  Бенни"  -  есть  имя
вымышленное и что человек, который жил здесь, между нас,  под  этим  именем,
есть подольский шляхтич Бениславский: это выпустил в Петербурге покойный г-н
Европеус, но это неправда. Артур Бенни действительно  был  Артур  Бенни.  Он
родился в Царстве Польском,  в  местечке  Томашове-Равском,  где  отец  его,
Иоганн Бенни, был  пастором  томашовского  евангелического  прихода.  Старик
Бенни пользовался прекрасною репутациею и умер  в  1862  году.  Мать  Артура
Бенни, природная англичанка, была жива еще, когда вышло в свет это правдивое
повествование.  У  Артура  Бенни  остались  также  братья:  старший,  Герман
(впоследствии томашовский пастор), и младший,  Карл  (медик,  обучавшийся  в
Париже и ныне практикующий в Варшаве). Кроме этих двух братьев, у него  живы
две сестры - Анна  и  Мария.  Все  это  настоящие  члены  настоящего,  а  не
вымышленного, и весьма почтенного семейства покойного томашовского пастора.
     Несмотря на то, что семейство Бенни народилось и  жило  в  Польше,  дом
Бенни оставался всегда домом английским; их домашние нравы, обычаи - все это
было  чисто  английское,  и  английский  язык  был   их   домашним   языком.
Десятилетним мальчиком Артур Бенни был отвезен в польскую гимназию, в  город
Пиотрков, и поступил прямо в третий класс. Это был первый выход Артура Бенни
из дома своего отца - из того дома, в  котором  он,  живучи  в  Польше,  мог
гораздо удобнее воображать себя римлянином, афинянином или  спартанцем,  чем
поляком, ибо воспитанный отцом своим, большим классиком, Артур Бенни о Риме,
Спарте и Афинах знал в это время гораздо больше, чем о Польше. По  рассказам
покойного Бенни (которых он никогда  не  давал  повода  заподозревать  ни  в
малейшей несправедливости), он в доме отца своего совсем не  знал  польского
характера, а придя в  соприкосневение  с  своими  польскими  сверстниками  в
пиотрковской гимназии, не умел ни на чем сойтись с ними и с первого же  раза
не полюбил их.
     - Я, - говорил Бенни, - услыхал  от  этих  детей  ложь,  хвастовство  и
льстивость, которых я никогда не слыхал в доме отца моего, где никто никогда
не лгал и не лукавил. Притом у них бывали часто такие бесстыдные  разговоры,
что это мне было противно. А более же всего я  решительно  не  мог  выносить
высокомерного и презрительного отношения этих мальчиков  к  простолюдинам  и
особенно к их собственным слугам, с  которыми  у  нас  в  доме  всегда  было
принято обращение самое мягкое.
     Бенни был ребенок очень нежный, впечатлительный и способный  увлекаться
до бесконечности. В то самое время, когда им овладевало негодование на своих
товарищей-мальчиков за их высокомерие с простолюдинами, рядом с этим  в  его
нежную душу западало безграничное  сожаление  к  самим  этим  простолюдинам,
которые силою  обстоятельств  поставлены  были  в  необходимость  переносить
господское высокомерие. Что это за сила обстоятельств? - рабство и бедность,
- бедность рабства и рабство бедности. (Так решило себе дитя.) Кто же создал
такое положение? Для кого оно выгодно? Для кого оно нужно? Кто может  желать
его сохранения? Виновниками такого положения выходили, разумеется,  помещики
и вообще  капиталисты.  Нежное  и  восприимчивое  дитя,  дойдя  путем  своих
размышлений до такого решения, нашло  в  своем  детском  сердце  для  людей,
создавших такое положение другим людям, место непримиримой вражде, и  с  тех
пор в ребенке росли все необходимые Задатки для  того,  чтобы  из  него  под
известными влияниями  со  временем  мог  создаться  настоящий,  искренний  и
ревностный демократ и социалист.
     Обстоятельства этому благоприятствовали.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     В то самое  время,  когда  Артур  Бенни,  соболезнуя  своим  отроческим
сердцем о неравномерности распределения на земле прав и богатств, ломая себе
голову над изобретением таких форм общежития, при которых бы возмущавшая его
неравномерность не могла иметь места, - в Польше стояло много русских войск,
и один полк или один отряд их был расположен в Пиотркове.  Несколько  солдат
из этого отряда квартировали в том самом доме, где жил ученик  Артур  Бенни.
Случилось так, что когда он, вообще чуждавшийся в то время своих  товарищей,
сидел однажды на дворе, где играли его сверстники, на этот  же  двор  выполз
подышать воздухом какой-то больной русский солдат и лег на солнышке, на куче
сваленных на дворе бревен. Расшалившиеся польские мальчики, товарищи  Бенни,
заметив обессиленного больного русского солдата, стали кидать в него  мячом.
Мальчики делали это как будто не нарочно; но Бенни знал, что они это  делают
с умыслом, чтобы досаждать  больному.  Благовоспитанному  сыну  томашовского
пастора такой поступок представился крайне неблагородным. Бенни не  вытерпел
и сказал товарищам, что они поступают дурно  и  "не  по-рыцарски".  Мальчики
отвечали ему, что он сам уж za Nadto rycerz (чересчур рыцарь), что  он,  как
поляк, не должен поступать по-рыцарски с москалем.
     - А я, - рассказывал, смеясь, Бенни, - полный в  то  время  прочитанных
мною повестей о славных рыцарях и великих  людях  древних  и  новых  времен,
всегда  поставлял  себе  задачею  подражать  этим  людям.  У  нас,  в  нашем
томашовском саду, были и свои замки, и свои  рыцарские  уставы,  и  все  мы,
братья, были "рыцари", а  сестры  наши  дамы.  Поэтому,  привыкнув  дорожить
"рыцарством", я вспылил, что будто можно быть "рыцарем чересчур".  Мне  этот
солдат, из-за которого началось дело, конечно, был совсем чужой  человек  по
всему; но тут я вдруг просто полюбил его. "Москаль  не  стоит  сожаления"...
Мне сейчас же припомнилась известная американка, которая сказала,  что  если
хотя три человека будут осуждены на вечное  мучение  в  аду,  то  она  будет
просить, чтобы она была четвертая, и  я,  почти  не  помня  себя  от  гнева,
ответил, что если, будучи поляком, нельзя быть рыцарем, то я лучше  не  хочу
быть и поляком...
     - Впрочем, - продолжал Бенни, - я и успокоясь не  чувствовал  особенной
опрометчивости в этом ответе. После мне только было досадно, что я  оскорбил
национальное чувство моих товарищей, но сам для себя я не чувствовал никакой
неловкости от того, что отрекся быть поляком. Я,  напротив,  был  очень  рад
почувствовать  после  этой  сцены,  что  я  не   имею   решительно   никаких
национальных пристрастий и что у меня нет никакого отечества - что для  меня
просто милы и дороги люди,  -  что  я  люблю  все  скорбящее  и  бедствующее
человечество.
     Таким образом, юный демократ и социалист отыскал  в  себе  и  еще  одно
новое   свойство,   пригодное   для   воспитания   в   нем    совершеннейших
социалистических симпатий: он был космополит, и (что всего реже)  Бенни  был
космополит  самый  искренний,  а  не  напускной,  до  первой  кости.  Да   и
удивительно ли было ему чувствовать себя космополитом? Отец Бенни (известный
гебраист) жил в земле чужой,  и  родство  у  Бенни  по  мужской  линии  было
еврейское; мать  его  была  англичанка,  не  знавшая  и  даже,  кажется,  не
изучавшая языка той страны, где ей довелось жить; он сам родился  в  Польше,
стране, подвластной России и ненавидящей ее, - какое, в  самом  деле,  могло
быть отечество у такого, так сказать, беспочвенного гостя земли?  Ему  всего
легче  было  чувствовать  себя  гражданином  вселенной,  -  он  так  себя  и
чувствовал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Усвоив себе эти чувства, Бенни не стал скрывать их  от  своих  польских
товарищей и, в доказательство своего равнодушия  к  патриотической  польской
нетерпимости, часто ходил беседовать с квартировавшими с ним на одном  дворе
русскими солдатами. От одного из этих солдат он узнал,  что  в  России  есть
такая вещь, как общинное владение  землею  у  вольных  крестьян.  Бенни  это
поразило! Та форма общежития,  о  которой  он  мечтал  и  которую  собирался
отыскивать, была уже открыта простыми людьми, и людьми  той  национальности,
которую вокруг него все  не  уважали,  называли  варварскою  и  всячески  ее
порочили и осуждали. За  что  же  осуждать  такой  народ,  который  любит  и
удерживает такие,  как  находил  мальчик,  беспримерно  хорошие  учреждения?
Бенни, напротив, почувствовал с этого  времени  симпатию  к  России  и  весь
предался изучению русского языка и русской истории.
     - В классе надо мною за это смеялись, -  говорил  покойник,  -  и  даже
строго осуждали мое внимание к России; но дома, приезжая на каникулы, я весь
отдавался моему любимому  чтению  об  этой  стране  с  таким  восхитительным
земельным устройством.
     Таким образом, при беспрерывном чтении, Бенни дочитался до более  ясных
определений русской круговой поруки, общины и артели (которыми, здесь  можно
кстати сказать, покойный  всегда  бредил,  идеализировал  их  и  никогда  не
понимал их как следует).
     - Не знаю, - говорил Бенни, - и не помню,  что  за  критический  взгляд
проводился на эти  формы  русской  жизни  теми  заграничными  писателями,  у
которых я все это вычитал; но помню, что и  артель,  и  община,  и  круговая
порука мне нравились все более  и  более,  и  я,  с  одной  стороны,  сгорал
нетерпением увидать, как живут люди в общине  и  в  артели,  а  с  другой  -
приходил в отчаяние, как честные люди всего мира не видят преимуществ такого
устройства перед всякими иными организациями?  Я  был  твердо  убежден,  что
русская община со временем будет понята и усвоена всем  миром,  и  тогда  на
свете будет конец пролетариату. Я  решил  и  всегда  потом  чувствовал,  что
отсюда начинается исполнение пророчества Иезекииля  о  приближении  времени,
когда "все мечи раскуют на рала". "Жизнь мою, - говорил Бенни, - я тогда  же
определил положить за успех этой задачи". Все это так и осталось вечною  его
задачею, к осуществлению которой он постоянно рвался  горячо,  искренно,  со
всем пылом настоящего фанатика и со всею бестактностию нового теоретика.

ГЛАВА ПЯТАЯ

     Артур  Бенни  окончил  гимназический  курс  очень  рано",  чуть  ли  не
пятнадцати лет, и был послан для продолжения своего  образования  в  Англию,
под надзор одного из братьев своей матери. В Лондоне  он  доучился  и  потом
поступил в английскую службу инженером, в вульвичский арсенал.
     - Мне жилось бы  прекрасно,  -  говорил  Бенни,  -  если  бы  для  меня
"прекрасно" выражалось в том, что у  меня  есть  все  нужное,  а  впереди  -
ровная, хорошая служебная карьера; но  такая  жизнь  была  далека  от  моего
идеала жизни.
     Русские симпатии Бенни повлекли его в Лондоне к сближению  с  тогдашним
лондонским русским революционным  кружком.  Бенни  познакомился  с  покойным
Александром Ивановичем Герценом (Искандером), с  Бакуниным,  с  Огаревым,  с
возвратившимся после на родину и писавшим свои покаяния эмигрантом  Василием
Ивановичем  Кельсиевым  и  со   многими   другими   революционными   людьми,
группировавшимися в то время в Лондоне вокруг Герцена. В доме Герцена  Бенни
был принят приятельски и, кроме того, давал некоторое время  какие-то  уроки
дочери покойного Герцена,  Ольге  Александровне,  -  кажется,  он  учил  эту
молодую  девушку  языкам,  так  как  он,  при  хорошем  общем   классическом
образовании, был большой и довольно просвещенный лингвист. О том же, как  он
должен был казаться приятным детям, нечего и  говорить,  так  как  это,  был
человек  образцовой  мягкости,  благовоспитанный,  нежный,  честный,   много
начитанный, беззаветно веселый и бесповоротно самоотверженный. Одним словом,
герой  для  самого  восторженнейшего  романа!  Сближение  юного,  пылкого  и
решительного Артура Бенни с герценовским кружком имело  решительное  влияние
на позднейшие судьбы пылкого юноши.
     Следует не забывать, что все то,  о  чем  мы  рассказываем,  для  Бенни
возымело свое начало  еще  в  эпоху  бывшего  в  России  крепостного  права,
которому хотя тогда и наступили уже последние дни, но кончине которого  даже
и здесь, в России,  еще  плохо  верилось.  В  Лондоне  же  тогда  всевластно
господствовало  убеждение,  что  единственный  путь   спасения   России   от
крепостного  права,  злосудия  и  произвола  есть  социально-демократический
переворот, а переворот этот надо произвесть посредством народного  восстания
против правительства и при этом  порешить  помещиков.  Одним  словом  -  это
относится  еще  к  поре  столь  памятного,  хотя  совсем  не  беспристрастно
растолкованного герценовского воззвания: "к топорам!"

ГЛАВА ШЕСТАЯ