все вздыхал.
     Подслеповатый инок, сидевший под брамою  с  кропилом  за  чашею  святой
воды, покропил его, - он обтерся и пошел за своим вождем далее.
     Теперь надо было уже получить доступ к митрополиту, представиться ему и
ждать: чем он обрадует?
     Друкарт все, конечно, обдумал, как ему исполнить  возложенное  на  него
поручение: он хотел оставить еврея где будет удобно внизу и велеть  доложить
митрополиту об одном себе и единолично, спокойно и последовательно  изложить
все дело и, насколько возможно, склонить  доброго  старца  к  состраданию  к
несчастному интролигатору: а там, разумеется, - что будет, то будет.
     Не знаю, вышло бы хорошо или худо, если бы дело пошло таким образом, по
объясненному, рассчитанному плану; но все это никуда не годилось, потому что
с верхов для развязки всей этой истории учрежден был другой план.
     Напоминаю, что это было в самый превосходный,  погожий  день.  Покойный
владыка Филарет тогда уже был близок к закату дней и постоянно  прихварывал,
и даже очень мучительно и тяжко. Страдания его облегчал  профессор  Вл.  Аф.
Караваев, а еще чаще его помощник, г. Заславский, которого покойный в  шутку
звал "отец Заславский". Промежутки, когда он был здоровее и  мог  обходиться
без визитов "отца Заславского", были непродолжительны и нечасты, но, однако,
бывали - и тогда он бодрился и даже выходил на воздух.
     Жид и его предстатель как раз попали на такой случай:  не  успели  они,
обогнув колокольню, завернуть вправо к митрополитским покоям, как увидали  у
дверей на  помосте  небольшую  группу  чернецов,  -  кажется,  по  рассказу,
человека три или четыре, и между ними сам владыка.
     Выйдя  на  короткое,  вероятно,   время   вздохнуть   мягким   воздухом
прекрасного дня, митрополит был без клобука и всяких  других  знаков  своего
сана - по-домашнему, в теплой шубке и мягеньком колпачке, но  Друкарт  узнал
его издали и, поклонясь, подошел и начал излагать цель своего посольства.
     Митрополит  слушал,  не  обнаруживая  никакого  внимания  и  прищуривая
прозрачные, тогда уже потемневшие веки своих глаз, и все  смотрел  на  крышу
одного из куполов  великой  церкви,  по  которому  на  угреве  расположились
голуби, галки и воробьи. По-видимому, его как будто очень занимали птицы, но
когда Друкарт досказал, ему историю - как наемщик обманул своего нанимателя,
он тихонько улыбнулся и проговорил:
     - Ишь ты, вор у  вора  дубинку  украл,  -  и,  покачав  головою,  опять
продолжал смотреть на птичек.
     - Владыко, - говорил ему между тем Друкарт, - это дело теперь  в  таком
положении... - и он изложил все известное нам положение.
     Митрополит молчал и по-прежнему вдыхал в себя воздух и смотрел на птиц.
     Положение посла становилось затруднительно, - он еще рассказал что-то и
умолк; владыка тоже молчал и смотрел на птичек.
     - Что прикажете доложить  князю,  ваше  высокопреосвященство,  -  снова
попытался так Друкарт. - Его сиятельство усердно вас просит, так  как  закон
ставит его в невозможность...
     - Закон... в невозможность... меня  просит!  -  как  бы  вслух  подумал
митрополит и вдруг  неожиданно  перевел  глаза  на  интролигатора,  который,
страшно беспокоясь, стоял немного поодаль перед ним в согбенной позе...
     Слабые веки престарелого владыки опустились и опять поднялись, и нижняя
челюсть задвигалась.
     - А? что  же  мне  с  тобою  делать,  жид!  -  протянул  он  и  добавил
вопросительно: - а? Ишь ты, какой дурак!
     Дергавшийся на месте интролигатор, заслышав обращенное  к  нему  слово,
так и рухнулся на землю и пошел извиваться, рыдая  и  лепеча  опять:  "Иешу!
Иешу! Ганоцри! Ганоцри!"
     - Что ты, глупый, кричишь? - проговорил митрополит.
     - Ой, васе... ой, васе... васе высокопреосвященство... коли же...  коли
же никто... никто... як ви...
     - Неправда; никто как бог, а не я, - глупый - ты!
     - Ой, бог, ой, бог... Ой, Иешу, Иешу...
     - Зачем говоришь Иешу? - скажи: господи Иисусе Христе!
     - Ой, коли же... господи, ой, Сусе Хриште... Ой, ой,  дай  мине...  дай
мине, гошподин... гошподи... дай мое детко!
     - Ну, вот так!.. Глупый...
     - Он  до  безумия  измучен,  владыка,  и...  удивительно,  как  он  еще
держится, - поддержал тут Друкарт.
     Митрополит вздохнул и тихо протянул с задушевностью в голосе:
     - Любы николи же ослабевает, - опять поднял глаза к птичкам и вдруг как
бы им сказал:
     - Не достоин он крещения... отослать его в прием, - и с этим он в то же
самое мгновение повернулся и ушел в свои покои.
     Апелляции на этот _владычный суд_ не было, и  все  были  довольны,  как
истинно  "смиреннейший"   первосвятитель   стал   вверху   всех   положений.
"Недостойного" крещения хитреца привели в прием и забрили, а ребенка  отдали
его отцу. Их счастьем  и  радостью  любоваться  было  некогда;  забритый  же
наемщик, сколько мне  помнится,  после  приема  окрестился:  он  не  захотел
потерять хорошей крестной  матери  и  тех  тридцати  рублей,  которые  тогда
давались каждому новокрещенцу-еврею...
     Значит, и с этой стороны потери не было, и я на этом мог бы и  окончить
свой рассказ, если бы к нему не  принадлежал  особый,  весьма  замечательный
эпилог.

        ^TXIX^U
     (ГЛАВА ВМЕСТО ЭПИЛОГА)

     С прекращением  Крымской  войны  и  возникновением  гласности  и  новых
течений в литературе немало молодых людей оставили службу и пустились искать
занятий при частных делах, которых тогда вдруг развернулось довольно  много.
Этим движением был увлечен и я.
     Мне привелось примкнуть к операциям одного английского торгового  дома,
по делам которого я около трех лет был в беспрестанных разъездах.
     Останавливаясь, как требовали дела, то в  одном,  то  в  другом  месте,
иногда  довольно  подолгу,  я  в  свободное  время  много  читал  и  покупал
интересовавших меня старых и новых сочинений. Так, купив раз  на  ярмарке  у
ворот Троице-Сергиевой лавры сочинения Вольтера, я заинтересовался нападками
этого писателя на библию. Что это в самом деле: как и _на  чем_  могло  быть
написано Моисеем Пятокнижие, _каким способом_ мог быть  истолчен  в  порошок
золотой телец, когда золото в порошок не толчется, и тому  подобные  вопросы
смущали меня и  заставляли  искать  на  них  удовлетворительного,  резонного
решения.
     Мне захотелось во что бы то ни стало достать и прочесть так  называемые
"Иудейские письма к господину Вольтеру", давно разошедшееся русское издание,
которое составляет библиографическую редкость.
     За получением книг в этом роде тогда обращались  в  московский  магазин
Кольчугина на Никольской, но там на этот случай тоже не было этой  книги,  и
мне указали на другую лавку, приказчик которой мне обещал достать "Иудейские
письма" у какого-то знакомого ему переплетчика.
     Я ждал и  наведывался,  когда  достанут,  а  книги  все  не  доставали;
говорили, что переплетчика этого нет, - что он где-то в отлучке.
     Так дотянулось время, что мне надо было уже и уезжать из Москвы, и  вот
накануне самого отъезда я еще раз зашел в лавку, и мне говорят:
     -  Он  приехал,  -  посидите,  должен  сейчас  принести.  Я  присел   и
пересматриваю кое-какое книжное старье, как вдруг слышу, говорят:
     - Несет!
     С этим,  вижу,  в  лавку  входит  _старик_  -  седой,  очень  смирного,
покойного вида, но  с  несомненно  еврейским  обличием,  -  одет  в  русскую
мещанскую чуйку и в русском суконном картузе с большим козырем;  а  в  руках
связка книг в синем бумажном платке.
     - Ишь как ты долго, Григорий Иваныч, собирался, - говорят ему.
     - Часу не было, - отвечает он, спокойно кладя на прилавок  и  вывязывая
из платка книги.
     Ему, не говоря ни слова, заплатили сколько-то денег, а мне сказали, что
пришлют книги вечером вместе с другими и со счетом.
     Понятно, что это был торговый прием, - да и  не  в  этом  дело;  а  мне
нравился сам переплетчик, и я с ним разговорился. Предметом  разговора  были
поначалу  эти  же  принесенные  им  книги  "Иудейские  письма  к   господину
Вольтеру".
     - Интересные, - говорю, - эти книги?
     - Н... да, - отвечает, - разумеется... кто не читал - интересные.
     - Как вам кажется: действительно ли они писаны раввинами?
     - Н... н... бог знает, - отвечал он словно  немножко  нехотя  и  вдруг,
приветно улыбнувшись, добавил: - читали, может быть, про Бубель (в речи  его
было много еврейского произношения): она про що немует, як онемевший Схария,
про що гугнит, як Моисей... Кто ее во всем допытать может?  Фай!  ничего  не
разберешь! - вот Евангелиум - то книжка простая, ясная, а Бубель...
     Он махнул рукою и добавил:
     - Бог знает, що там когда и як да ещо и на чем писано? - с того  с  ума
сходили!
     Я выразил некоторое удивление, что он знает евангелие.
     - А що тут за удивительно, як я христианин?..
     - И вы давно приняли христианство?
     - Нет, не очень давно...
     - Кто же вас убедил, - говорю, - в христианстве?
     - Ну, то же ясно есть и у Бубель: там писано, що Мессия во втором храме
повинен прийти, ну я и увидал, що он пришел... Чего же еще шукать али ждать,
як он уже с нами?
     - Однако евреи все это место читали, а не верят.
     - Не верят, бо они тех талмудов да еще чего-нибудь пустого начитались и
бог знает якии себе вытребеньки повыдумляли: який он буде Мессия и як он  ни
бы то никому не ведомо откуда явиться и по-земному царевать  станет,  а  они
станут понувать в мире... Але все то пустое; он пришел в  нашем,  в  рабском
теле, и нам треба только держати его учительство. Прощайте!
     Он поклонился и вышел, а я разговорился о  нем  с  лавочником,  который
рассказал мне, что это человек "очень умственный".
     - Да какой, - говорю, - в самом деле он веры?
     - Да истинно,  -  отвечает,  -  он  крещеный  -  иные  его  даже  вроде
подвижника понимают.
     - Он, - говорю, - и начитанный, кажется?
     - Про это и говорить нечего, но только редко с кем о книгах говорит,  и
то словцо кинет да рукой махнет; а своим - жидам так толкует и обращает их и
много от них терпит: они его и били и даже раз  удавить  хотели,  ну  он  не
робеет: "приходил, говорит, Христос, и другого не ждите - не будет".
     - Ну а они что же?
     - Ну и они тоже руками махают: и он махает, и они махают,  а  сами  все
гыр-гыр, как зверье, рычат, а потом и ничего - образумятся.
     - И семья у него вся христиане? Купец засмеялся.
     - Какая же, - говорит, - у него  может  быть  семья,  когда  он  этакой
суевер?
     - Чем же суевер?
     - Да, а как его иначе понимать: никакого правила не  держит,  и  деньги
тоже...
     - Деньги любит? - перебиваю.
     - Какой же любит, когда все, что заработает, - одною рукою  возьмет,  а
другою отдаст.
     - Кому же?
     - Все равно.
     - Только евреям или христианам?
     - Говорю вам: все равно. Он ведь помешан.
     - Будто!
     - Верно вам говорю: с ним случай был.
     - Какой?
     Тут и сам этот мой собеседник рукою замахал.
     - Давно, - говорит, - у него где-то сына, что ли, в набор  было  взяли,
да что-то такое тонул он, да крокодил его кусал, а потом с наемщиком у  него
вышло, что принять его не могли, пока киевский  Филарет  благословил,  чтобы
ему лоб забрить; ну а сынишка-то сам собою после вскоре умер, заморили  его,
говорят, ставщики, и жена померла, а сам он - этот человек - подупавши был в
состоянии и... "надо, говорит, мне больше не о земном думать, а о  небесном,
потому самое лучшее, говорит, разрешиться и со Христом быть..."
     Ну, тут мне и вспомнилось, где я  этого  человека  видел,  и  вышло  по
присловию: "привел бог свидеться, да нечего дать": он был уже слишком  много
меня богаче.

        ^TXX^U

     И еще два слова в личное мое оправдание.
     С некоторых  пор  в  Петербурге  рассказывают  странную  историю:  один
известнейший "иерусалимский барон" добивается, чтобы ему дали подряд на нашу
армию. Опасаясь, что этот господин все дело поведет с жидами и  по-жидовски,
ему не хотят дать этой операции... И что  же:  седьмого  или  восьмого  сего
февраля читаю об этом уже  в  газетах,  с  дополнением,  что  "иерусалимский
барон"  кинулся  ко  "всемогущим  патронессам",  которые   придумали   самое
благонадежное средство поправить дело _в своем вкусе: они крестят барона, и,
кажется, со всею его подрядною свитою!!._
     Газеты называют это "новым миссионерским  приемом"  и  говорят  ("Новое
время", Э 340), что "люди, от которых зависит отдача сукна, подметок, овса и
сена,  у  нас  могут  быть  миссионерами  гораздо   счастливее   тех   наших
миссионеров, которые так неуспешно действуют  на  Дальнем  Востоке".  Газета
находит возможным, что "наши великосветские старухи воспользуются счастливою
мыслию обращать в православие за небольшую поставку сапожного товара".
     Констатируя этот факт как неоспоримое доказательство,  что  моя  книжка
"На краю света" ничего в воззрении великосветских крестителей не изменила, я
почтительно  прошу  моих  высокопросвещенных  судей  -  вменить  мне  это  в
облегчающее обстоятельство.


        ^TПРИМЕЧАНИЯ^U


     Печатается по тексту: Н. С. Лесков, Очерки и рассказы, СПб., 1892, стр.
85-132, с поправками по изданию: Н. С. Лесков, Владычный  суд,  СПб.,  1878.
Впервые - "Странник", 1877, т. I, Э 1 и Э  2.  Дважды  перепечатывалось  при
жизни Лескова отдельными изданиями (СПб., 1877, 84 стр., и изд.  2-е,  СПб.,
1878, 145 стр.)4 и вошло в сборник рассказов  Лескова  "Русские  богоносцы",
СПб., 1880, стр. 125-231. На титульном листе этой книги - пометка о том, что
текст рассказа  вновь  пересмотрен  и  исправлен  автором.  В  этом  издании
"Владычный суд" следует непосредственно за  рассказом  "На  краю  света",  с
которым он тесно связан (подзаголовок: "Pendant к рассказу на "Краю  света";
см. наст, изд., т. Б, стр. 451-573). Весь сборник составлен только  из  этих
двух рассказов. Поэтому Лесков снял  в  этом  издании  всю  первую  главу  и
соответственно изменил нумерацию остальных. В издании 1892 года Лесков снова
возвратился к первоначальному тексту.  Правка,  произведенная  для  сборника
1880 года, в большей своей части  токе  отменена;  в  основу  взято  издание
"Странника" и 1877 года.
     Рассказ написан в 1876 году, вслед за рассказом "На краю света".
     Из отзывов современной Лескову критики должен  быть  отмечен  анонимный
враждебный отзыв "Отечественных записок". Рецензент  считает,  что  материал
повести мог бы  послужить  предметом  публикации  в  журнале  типа  "Русская
старина", - на беллетристическое оформление сюжета "слишком много  потрачено
таланта,  слишком  много".  Особенную  иронию  рецензента  вызывает  позиция
Лескова, который, как видно из рассказа, ничего не сделал для спасения  сына
несчастного еврея. Гораздо  большую  помощь  оказал  случайно  встретившийся
чиновник Друкарт. По  мнению  рецензента,  литературная  сторона  повести  -
"какая-то  невообразимая  пошлость  чиновничьего  балагурства   с   примесью
дьячковской начитанности" (1877, Э 8, стр.  270-271).  Резко  отрицателен  и
анонимный  отзыв  газеты  "Наш  век".  Рецензент  иронически  интерпретирует
Лескова как духовного писателя и признает интересным  только  описание  сцен
рекрутского набора  и  типов  чиновников.  "Самый  язык  его  стал  тягуч  и
многоплоден   посылками,   отступлениями.   Периоды   длинные.   Точь-в-точь
проповедь". Рецензент считает, что лучше все же писать такие  рассказы,  чем
обличать нигилистов и указывать "подлежащим местам и лицам на вред известных
идей и на способы скорейшего их искоренения" (1877, 20 марта, Э 20, стр. 2).
В умеренно-реакционной газете "Русский мир", наоборот,  был  помещен  весьма
сочувственный отзыв  о  повести.  "Содержание  рассказа,  -  читаем  в  этой
рецензии,  -  как  видит  читатель,  весьма  несложно,  но   он   переполнен
подробными, интересными описаниями, относящимися и даже, можно сказать, мало
относящимися  к  рассказу.  Весь  рассказ  написан  со  свойственной  автору
живостью и читается весьма легко" (1877, 21 марта, Э 79, стр.  2,  подп.  И.
Не-въ). "Церковно-общественкый вестник" (1877, 18 мая, Э  54,  стр.  3,  без
подписи) и "Православный собеседник" (1877, Э 4, стр. 496-498, без  подписи)
ограничились кратким пересказом и сосредоточили свое внимание на специальных
церковных вопросах.


     Литературные  органы,  удостоившие  ее
внимания... - Перечень шести современных Лескову рецензий см. в изд.: С.  А.
Венгеров, Источники словаря русских писателей, т. 4, Пг., 1917, стр. 44-45.

     То же самое высказано мне и  многими  редстохистами.  -  О  Редстоке  и
редстокистах см. примечание к рассказу "Шерамур" на стр. 648 наст. тема.

     Блаженный  Августин  (354-439)  -  один   из   виднейших   христианских
богословов.

     ...достойному лицу В. А. К-ву. - Имя В. А. Кокорева раскрыто в книге А.
Лескова "Жизнь  Николая  Лескова",  М..  Гослитиздат,  1954.  Там  же,  стр.
303-305, - об отношениях Лескова с этим лицом.

     А. К. Ключарев (1797-1867)-умер в Киеве в чине тайного советника.

     Брики - бричка, дрожки.

     "...плач в Раме": Рахиль громко рыдала о детях своих... - Плач Рахили о
своих детях в Раме (город в Палестине): описан в  библии,  в  Книге  пророка
Иеремии, XXXI, 15.

     ...супруга  тогдашнего   юго-западного   генерал-губернатора,   княгиня
Екатерина Алексеевна Васильчикова (рожденная кн. Щербатова)  (1818-1869).  -
Ее муж - И. И. Васильчиков (1805-1862) был киевским  генерал-губернатором  в
1853-1862 годах.

     Кагал - до 1867 года - группа еврейских старшин, решавшая  всевозможные
мирские  вопросы;  Лесков  употребляет  в  переносном  значении  -   шумная,
крикливая толпа.

     Брафман, Я. Л. (ок. 1825-1879) - еврей, принявший  православие,  видный
деятель антисемитского движения 1860 -  1370-х  годов,  сотрудник  различных
юдофобских изданий.

     Егова - одно из древнееврейских имен бога.

     "Привычка-чудовище" - цитата из "Гамлета" Шекспира (д. 3, сц. 4).

     Филарет Амфитеатров  (1779-1857)  -  митрополит  киевский  в  1837-1857
годах,

     ...глядела Бедность в каждую прореху, И  из  очей  глядела  бедность  -
цитата из поэмы Гейне "Атта Тролль". В современном переводе В.  Левика  (см.
Генрих Гейне, Собр. соч., т. 2,  Гослитиздат,  1957,  стр.  206)  это  место
звучит так:

                         Нищета гнездилась в дырах,
                         Нищета из глаз глядела.

     ..."духом возмутился, - зачем читать учился"... -  неполная  цитата  из
"Автоэпиграммы" В. В. Капниста (1755-1823).

     Аттенция (от франц. attention) - внимание, уважение.

     ...декорированные "беспорочными пряжками" и Станиславами. ~ С 1327 года
чиновники царской службы за двадцать  пять,  тридцать,  сорок  и  за  каждые
следующие десять лет "беспорочной" службы получали особый знак отличия  -  в
просторечии "пряжку". Ордена св. Станислава II и  III  степени  -  низшие  -
давались за выслугу лет.

     Праця (укр.) - Труд, работа.

     Парк - буквально: шелудивый; употреблялось в  качестве  бранной  клички
евреев в царской России.

     Тримать (укр.) - держать.

     Лайдак (укр. и польск.) - лодырь, плут.

     Мшиигенер (евр.) - сумасшедший, вздорный.

     Иордан, Ф. И. (1800-1883) - знаменитый русский гравер.

     Бибула (укр.) - оберточная бумага.

     Кравец (укр.) - портной.

     Борт, Чарльз Фредерик (1825-1895)-знаменитый портной, основатель фирмы.

     Стодол - постоялый двор.

     Мишурис (евр.) - прислужник.

     Хабар (тюркско-татарск.) - взятка, чаевые, барыш.

     ...автор   "Опыта   исследования   о   доходах   и   имуществах   наших
монастырей..." -  Эта  книга  публициста  Д.  И.  Ростиславова  (1809-1877),
вышедшая  в  1876  году,  вызвала  большой  шум  и  недовольство  в   кругах
духовенства.

     Анна Алексеевна Орлова (1785-1848) -  дочь  А.  Г.  Орлова-Чесменского,
известная своей р