ное развитие нашей родины  вызывала  в  каждом  русском  слова:  "С  нами
Бог!"), Лесков откровенно иронизировал: "Бога, конечно,  разорвали.  С  ними
[т. е. с немцами.- О. М.] Бог и с нами Бог..."  (Revue  des  etudes  slaves,
Paris. 1986, э 3, p. 451).
     7. Н. И. Ашинов в 1888-1889  гг.  предпринял  экспедицию  в  Абиссинию,
действуя от  имени  российского  правительства,  для  присоединения  "черных
христиан" к "власти белого царя". Поддерживали Ашинова и М. Н. Катков, и  К.
П. Победоносцев. В 1889 г. он был взят  в  плен  французами,  переправлен  в
Россию и отдан под полицейский  надзор.  Описанная  далее  Лесковым  истерия
вокруг этого авантюриста подтверждается  документально.  В  1887  г.  А.  А.
Киреев (см. о нем примеч. 23)  записал  в  дневнике:  "Долго  у  меня  сидел
Ашинов. Добродушный, хотя и не без хитрости, таким  должен был  быть  и
Кортес, и Пизарро, и Ермак. По его мнению, война такое же ремесло, такое  же
занятие, как и прочие, торговля, мореходство и т. п. "Мы что же действуем не
из-за угла, как разбойники  а  что  всяким  чиновникам  не  стать  нам,
вольным казакам, подчиняться  да много ли они поймут из того, что нужно
России да православию" (Государственная библиотека им. В.  И.  Ленина,  фонд
126. ед. хр. 10. лист 233 об,-234).
     8. М. П. Розенгейм (1820-1887), поэт, публицист, генерал-майор, военный
судья петербургского военно-окружного суда.
     9. Речь идет,  по-видимому,  о  возглавленном  майором  К.  А.  Паницей
(1857-1890) восстании оппозиционного офицерства против правившего в Болгарии
с 1887 г. Фердинанда Кобургского, ставленника Австрии. Русская дипломатия  в
1887 г. установила с Паницей контакты,  но,  недовольная  его  условиями,  в
помощи отказала.
     10.  Под  именем  Цибелы  (или  Кибелы;   греческая   богиня,   предмет
экстатического культа) выведена О. А. Новикова (урожд. Киреева,  1840-1925),
близкая  к  славянофильским  кругам,  известная   своими   публицистическими
выступлениями  хозяйка  политического  салона  в  Лондоне.  Ее  Корибант  (в
мифологии безумствующий жрец Цибелы) - В. В. Комаров (1838-1907),  отставной
полковник генерального штаба, редактор-издатель охранительной газеты "Свет".
Лесков испытывал к нему стойкую  неприязнь  как  к  литературному  дельцу  и
бездарному журналисту еще со  времен  совместного  сотрудничества  в  газете
"Русский мир" (см. примеч. 3).
     11. Двусмысленная фраза  характеризует  в  большей  мере  героиню,  чем
ситуацию. Речь идет, вероятно, о славянофильском по духу влиянии, которое Ф.
И. Тютчев в 1860-е гг., будучи председателем комитета  иностранной  цензуры,
пытался оказывать на А. М. Горчакова, с которым поддерживал тесные дружеские
контакты.
     12. Т. е. Болеславу Марковичу  (см.  примеч.  4).  Французский  вариант
имени должен был, очевидно, напомнить о сатирическом персонаже романа И.  С.
Тургенева "Новь" Ladislas'e, в котором современники безошибочно узнавали  Б.
М. Марковича.
     13. Если в самом деле Лесков имел в виду реальное лицо (о котором в том
же ключе писал в статье "Пресыщение знатностью" и чертами  которого  наделил
Дон Кихота Рогожина из "Захудалого рода" и "испанского дворянина" из  романа
"На ножах"), то имя и фамилия его искажены: по официальным данным, в  1850-е
в Орловской губернии жил (и служил попечителем хлебных запасных магазинов  в
Брянском уезде) коллежский регистратор Дмитрий Иванович Козелкин.
     14.  В.  М  Тютчев,  орловский  губернский  предводитель  дворянства  в
1838-1847 гг.
     15. Прототип  этой  героини  не  установлен.  В  других  произведениях,
описывая, безусловно, ту же помещицу. Лесков называл ее Настасьей Сергеевной
Ивановой, жившей в селе Зиновьеве; к воспоминаниям о ней же восходят  образы
центральных героинь писателя - Марфы Плодомасовой  из  "Соборян"  и  княгини
Протозановой из "Захудалого рода".
     16. Т. е. был награжден третьим и четвертым по очереди знаками отличия,
учрежденными для священников.
     17.  Князь  В.  П.  Мещерский  (1839-1914),  великосветский   романист,
редактор-издатель консервативной  газеты  "Гражданин"  (где  Лесков  изредка
печатался в 1870-е гг.), выступал с тотальной критикой реформ 1860-х гг. как
первопричины  "уничтожения  дворянства".  Его  влияние  на  Александра   III
вызывало  общее  недовольство  из-за  скандальной  репутации  Мещерского:  в
описываемое Лесковым время "...огласилась пакостная его история  с  каким-то
флейтщиком или барабанщиком... Можно ли было не скорбеть, что  государь  дал
повод человеку,  опозоренному  в  общественном  мнении,  злоупотреблять  его
именем?" (Е. М. Феоктистов. Воспоминания. За кулисами политики и литературы.
Л., 1929, с. 247).
     18. Героиня упрощает позицию И. С. Аксакова, сторонника самоупразднения
дворянства и распространения его привилегий на все сословия.
     19.  Аксаков-публицист  пользовался  поддержкой  и  учитывал   интересы
купечества; по приглашению московских купцов, в  частности  В.  А.  Кокорева
(1817-1889), крупного промышленника и миллионера,  Аксаков  стал  членом  (с
1874  г.  -  председателем)  правления  Московского   купеческого   общества
взаимного кредита, участвовал в выгодных торговых и финансовых операциях.
     20.  И.  Ф.  Цион  (1835-1912),  доктор  медицины,  публицист,  друг  и
корреспондент Каткова. После смерти Каткова (1887)  печатно  утверждал,  что
тот сам "предназначал именно его своим  преемником  по  изданию  "Московских
ведомостей" (Е. М. Феоктистов. Указ. соч., с. 269).
     21. Неточная цитата из "Думы" Лермонтова.
     22. Речь идет, очевидно, о салоне С. А. Толстой, вдовы А. К.  Толстого.
Тот же эпизод Лесков включил в статью "О куфельном мужике и  проч."  (1886),
отнеся его к середине - концу 1870-х  гг.  Тему  "кухонного  мужика"  Лесков
связывал и со "Смертью Ивана Ильича" Л. Н. Толстого.
     23. А.  А.  Киреев  (1833-1910),  известный  публицист  славянофильской
ориентации,   генерал-лейтенант,   адъютант   великого   князя   Константина
Николаевича.
     24. Цитата из вступления к "Медному всаднику" Пушкина.
     25.  М.  И.  Пыляев  (1842-1899),  историк  быта,  автор  книг  "Старый
Петербург" и "Старая Москва". Будучи его приятелем, Лесков принимал  участие
в подготовке предисловий к обеим книгам.
     26.  Г.  П.  Данилевский  (1829-1890),   редактор   официозной   газеты
"Правительственный вестник", плодовитый беллетрист.  С  1870-х  гг.  Лескова
связывали  с  ним  приятельские  отношения,  не   чуждые   соперничества   и
недоброжелательства.
     27. Намек на А. П. Милюкова (1817-1897), литератора, давнего  знакомого
и приятеля Лескова, автора книги "На улице и еще кое-где. Листки из памятной
книжки" (СПб., 1865), полной жанровых зарисовок: "В веселую минуту  я  люблю
иногда поболтать и пошутить с извозчиком, особенно если он деревенский"  (с.
75).
     28. Т. е. тетрадки - ходившие в рукописях сочинения Л. Н.  Толстого  (в
данном случае речь идет, возможно, о "Крейцеровой сонате").
     29. Гексли (Хаксли) Томас Генри (1825-1895), зоолог,  в  1883-1885  гг.
президент Лондонского королевского общества. Бутс (Бус)  Вильям  (18291912),
английский проповедник, основатель "Армии спасения".
     30. Лесковское сближение Н.  Н.  Миклухо-Маклая  (1846-1888)  с  Н.  И.
Ашиновым объясняется, вероятно, предложением ученого (1886) создать  русскую
колонию-коммуну на одном из островов Тихого  океана.  Проект  был  отвергнут
властями и вызвал насмешки прессы.



    Н.С.Лесков.
    Расточитель


     Собрание сочинений в 11 томах. Т. 1.
     М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956
     OCR Бычков М.Н.


                           Драма в пяти действиях

                      (Посвящается артисту Н. Зубову)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

     Иван  Максимович   Молчанов,   молодой   купец,   30   лет.   Одевается
по-современному; держится ловко; носит бороду.
     Марья Парменовна, жена его, 28 лет.
     Пармен Семенович Мякишев, тесть Молчанова,  купец  рослый,  тяжелый,  с
большою проседью; одевается по старине.
     Анна Семеновна, жена его, купчиха лет за 40.
     Фирс  Григорьевич  Князев,  купец  лет   60,   бодрый,   сдержанный   и
энергический. Седые  волосы  на  его  голове  острижены  низко  и  причесаны
по-кадетски; борода довольно длинная, но узкая и тоже седая; одет в  длинный
сюртук, сделанный щеголевато. Вообще фигура очень опрятная. На носу  золотые
очки. - Первый человек в городе.
     Иван Николаевич  Колокольцов,  товарищ  Молчанова,  30  лет,  городской
голова.
     Вонифатий Викентьевич Минутка, думский секретарь, из поляков.
     Калина Дмитриевич Дробадонов, дядя Молчанова по  женской  линии,  купец
очень крупного телосложения, лет 42; одет неряшливо.
     Иван Петрович Канунников | пожилые купцы
     Матвей Иванов Варенцов   } и члены
     Илья Сергеев Гвоздев     | Думы.
     Марина Николавна Гуслярова, молодая женщина, лет 27, дочь няньки  Ивана
Молчанова, воспитанная в детстве в молчановском доме,
     Старуха, мать Марины, слепая.
     Алеша Босый, помешанный, слывет юродивым: он не носит никакой  обуви  и
зиму и летом ходит босой, в одной длинной рубашке.
     Спиридон Обрезов, старый ткач.
     Павлушка Челночек, мастеровой.
     Служанка в доме Мякишевых.
     Алена |
           } слободские девушки.
     Саша  |
     Дросида, мать Алены.
     Приезжий парень.
     Двое детей Молчанова.

       Фабричные, купцы и мещане, полицейские солдаты и квартальный.

     Действие происходит в 1867 году, в большом торговом городе:

     1-е - в садовой беседке у Князева,
     2-е - в городском доме Молчанова,
     3-е - в доме Мякишевых,
     4-е - в парке при молчановских фабриках,
     5-е - в доме Дробадонова.

Между 1-м, 2-м, 3-м и 4-м действиями проходит несколько дней, а между 4-м и
                              5-м три месяца.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Просторная  садовая  беседка,  обращенная в летнее жилище Князева и убранная
     как кабинет достаточного человека, но несколько в старинном вкусе.

ЯВЛЕНИЕ 1

     Князев (при поднятии занавеса сидит за старинным бюро карельской березы
и читает письмо). "А к сему  еще  и  то  тебе,  любезный  Фирс  Григорьевич,
прибавлю, что у нас в столице ныне нечто совсем от  прежнего  отменилось,  и
хоша то и справедливо, что на всякую болезнь свое зелье растет, только  ныне
аптек тех уже нету, где зелье  противу  наших  немочей  приготовлялось,  Суд
старый рухнул, и при новых судебных выдумках я в деле,  о  коем  ты  пишешь,
пособником быть считаю не безопасным. Одно, что могу тебе присоветовать,  то
признайся ты питомцу своему Молчанову, в чем грешен, и ненадлежаще  от  него
присвоенное возврати. Иной же поправки сему делу в нынешние  тяжкие  времена
не ожидай". (Нетерпеливо дергая письмо, продолжает скороговоркою)  "Молчанов
пылок и добр, и если ты перед  ним,  как  прочие  купцы  делают,  хорошенько
расплачешься, то он, пожалуй, и разжалобится..." (Комкает письмо.) Дурак,  а
не стряпчий! Черт его знает, что он мне за ответ написал! Я  его  спрашивал:
как мне быть,  чтобы  не  уронить  себя,  чтобы  оправиться  в  молчановском
опекунском деле и  сдать  отчеты  без  приплаты,  а  он  вон  что  отвечает:
"отдать!" Отдать!.. Да нечего  отдать,  глупец!..  Расплакаться!..  Кто  это
видел, как Фирс Князев плачет! и перед кем? И от чего заплакать?.. Ваш новый
суд! Что ж это - люди, что ль, переменились?  Вздор!  Не  может  быть,  чтоб
человек с умом не сделал в России того, что хочет... Все  это  выдумка!  Да,
наконец, и граф Александр Андреич этого  не  может  допустить.  На  него  на
полмиллиона векселей при таком суде  представят,  а  он  платить  долгов  не
поважен. Пустое, вздор, мечтанье, форма... Нет, меня не  запугаете,  и  пока
этот лоб наруже, на Фирса Князева узды вам не накинуть.

                            Слышен стук в двери.

Кто там?


ЯВЛЕНИЕ 2

     Минутка (входя). Не беспокойтесь: это я.
     Князев. Что ты там  пропадал  столько  времени?  Велики,  знать,  очень
секретарские разносолы.
     Минутка (усаживаясь). Нет, какие там наши разносолы, а все  же  старуху
восемь дней не видал... да ей и нездоровится.
     Князев. Ну что там нездоровится... псовая болезнь  до  поля,  бабья  до
постели: выспится и здорова будет.
     Минутка (подобострастно улыбаясь).  Это  так,  так...  они  как  кошки:
переволоки на другое место, и опять живут... Ну ах,  чтоб  вы  знали  только
зато, как я разбился... Кажется, за ничто на свете теперь бы  с  постели  не
встали! Ведь шутка ли, в самом деле, в восемь  дней  в  Петербург  и  назад.
Хороша дорога, слова нет, особенно от Питера до Владимира по чугунке, как  в
комнате сидишь; но уж от Владимира...
     Князев (перебивая). Да, от Владимира многим  не  нравится...  Ну  да  к
черту это! Расскажи ты мне теперь, братец, что же ты сделал в Петербурге  по
моему приказанию? Письмо ты мне от стряпчего  привез  столь  глупое,  что  я
этого человека после этого сумасшедшим считаю.
     Минутка (осклабляясь). Нет, большого ума, большого  ума  человек,  Фирс
Григорьевич! Не дети, а мужи, самые настоящие мужи, дельцы  и  те  приуныли.
Одно слово, как стряпчий сказал, нечего и рецептов писать, когда наши аптеки
все закрыты. (Разводит руками.)
     Князев. Как же это, - стало быть, и ты уже без взяток жить собираешься?
     Минутка. А что ж поделаешь!
     Князев (встает и начинает ходить). А вытерпеть надеешься?
     Минутка. Представьте, Фирс Григорьич... чтоб вы знали, ни  денег  дать,
ни упросить его, ни подкупить... Как вам это нравится?
     Князев. А обмануть?
     Минутка (смотрит на  Князева  с  изумлением  и  растерянно  повторяет).
Обмануть...
     Князев. Да... обмануть?
     Минутка. И обмануть... Ну, чтоб вы знали, и обмануть я, Фирс Григорьич,
не в надежде.
     Князев. Ну обойти, коли не обмануть?

              Минутка молча разводит у себя под носом руками.

(Про  себя.)  Однако  и  у  пиявки  брюшко  залубенело.  (Громко.)  Нет, пан
Вонифатий, вижу я, что двадцать лет назад, когда тебя только что прислали из
Польши на смирение, ты смелей был. Помню я, как ты, первый раз, как я тебя у
полицеймейстера  за завтраком увидел, рассуждал, что "в России невозможности
нет".  За  одно  это  умное  слово  я  тебя, сосланца, возлюбил, и на службу
принял,  и  секретарем в Думе сделал, и двадцать лет нам с тобой и взаправду
невозможности не было.
     Минутка. То двадцать лет назад ведь говорил я, Фирс Григорьич.
     Князев. Да; в эти двадцать лет ты понижался, а я... а я прожился.
     Минутка. Кто ж этому причиной, Фирс Григорьич? Не я  тому  причиной:  я
жил по средствам, вы же...
     Князев (перебивая). Молчи, сморчок!.. В тебе сидит один польский  черт,
а во мне семь русских чертей с дьяволом, так не  тебе  про  то  судить,  кто
виноват. Когда б не эти черти, я и теперь бы дома не сидел и  не  послал  бы
тебя в Питер. (Успокаиваясь.) Говори, велико  ли  время  еще  дадут  мне  на
передышку?
     Минутка (пожав плечами). Сказали так, что дело об отчете два месяца, не
более могут продержать и тогда потребуют остатки.
     Князев. Сколько?
     Минутка. На счету будет тысяч двести.
     Князев. Двести тысяч!.. Ты врешь!
     Минутка. Помилуйте, на что мне врать.
     Князев. На что?.. А ты соври себе, чтоб легче было отвечать.
     Минутка (вскакивая и дрожа). Да я-то что же здесь? Я здесь при чем  же,
Фирс Григорьич?
     Князев. Агу, дружочек! Ты здесь  при  чем?  А  не  знаешь  ли  ты  того
подьячего, что нам с Мякишевым двадцать лет  отчеты  по  молчановской  опеке
выводил? Что, голубь! Я ведь бумажки прячу.

                Минутка, потерявшись, не знает, что сказать.

А!  Ишь  как дрожит! Вот тем-то вы, ляшки, и скверны. На каверзу вот тут вас
взять,  а  если  где  придется  стать  лицом к лицу с бедою, так тут вы уж и
жидки  на  расправу.  (Грозя пальцем.) Эй, пан, со мною не финти! (Смело.) Я
крепко  кован!  Я  знаю, куда ступаю. Я сел опекуном, так из всех должностей
высел,  а тебя, дурака, в Думу посадил, и... придет к тому, так... я же тебя
и в тюрьму посажу. Чего дрожишь! Чего? не бойся. Ведь новый суд над нами еще
не  начался,  а  до  тех  пор держись... вот тут вот... за полу мою держись,
покуда... (с омерзением) покуда в нос сапогом не тресну.
     Минутка. Да что вы, Фирс Григорьич! Я, что ль,  за  новый  суд!  Да  за
ничто на свете! Тпфу! вот ему что от меня, новому суду. Я, чтоб вы знали,  я
всем чем угодно готов служить вам, Фирс Григорьич.
     Князев. Ну, всем - где тебе всем служить? Я тебя  посылаю  каверзить  -
слышишь, каверзить. Больше вы, паны, ни на что не способны.
     Минутка. Да нуте бо, бог з вами, кати я пан: я  такой  же,  как  и  вы,
русский человек.
     Князев (презрительно). Ну врешь - такой же! - что  у  тебя  на  русской
службе польская кость собачьим мясом обросла, так уж ты от этого  и  русским
сделался! Впрочем, не русись: ты мне такой и лужен, какой ты есть!  Где  ума
потребуется, там мы своего поищем; а  ты  ступай  повсюду...  бунтуй  народ,
мещан, особенно  фабричных...  Заслать  людей,  чтобы  и  малому  и  старому
твердили, что Фирс Григорьич их отец, что он застоя их; он благодетель их  и
покровитель... Понимаешь? Сказать, что помните, мол, в прошлом  году  совсем
было быть набору... а как министерский чиновник через наш город проехал да с
Князевым повидался, - и набору, мол, конец. Ты все это должен  помнить:  сам
ведь распускал.  Теперь  опять  все  это  им  напеть,  да  растолковать  им,
канальям, что я все могу сделать.
     Минутка. Это... это что и толковать! Этому, чтоб вы знали,  они  и  так
все верят.
     Князев. Знаю! И то... да! скажи,  что  опять  в  Петербурге  про  набор
слышал... Это старо, да еще не изъездилось...  Скажи  и  поприбавь,  что  я,
освободившися теперь от молчановской опеки, не откажусь  быть  головою  и...
"его, мол, выберут". Это ничего, что не ты, а они выбирать будут - ты  прямо
говори, что выберут.
     Минутка (смеясь). Быдло!..  Скот,  скот...  бараны...  я  про  народ-то
говорю: бараны!
     Князев. Да; ступай и действуй смело, а я здесь кое о чем подумаю.
     Минутка. Одно только, как бы это так получше, Фирс Григорьич,  пустить,
чтобы оно всюду прокатило?
     Князев. Ну, об этом ты не заботься:  у  нас  правда  молчком  лежит,  а
брехню пусти с уха на ухо, она пролетит с угла на угол. Ступай.
     Минутка (порываясь к двери). Прощайте, до свиданья.
     Князев. Да то еще... Да! Если что-нибудь тебе случится  разузнать,  что
Ванюшка Молчанов неспокоен, что что-нибудь затевает...
     Минутка. То дать вам знать?
     Князев. Да, ту ж минуту; ту ж секунду... Слышишь: ту  ж  секунду.  Беги
сюда хоть ночь, хоть за полночь... да не ломись двором, где  люди  видят,  а
оттуда, знаешь, с выгона подергай за веревку. Я сам  тебя  впущу  в  садовую
калитку.
     Минутка. Не учите... знаю.
     Князев. Не дай зевка. Мне кажется, что он  недаром  что-то  очень  тих.
(Про себя.) Черт знает... я бойких людей не люблю и  очень  тихих  не  люблю
тоже. Не верю я тихим. (Минутке.) Не верю я тихим!
     Минутка. Фирс Григорьич, не беспокойтесь!  Кто  тихо  ходит,  того  чох
выдаст... чох выдаст... хе-хе-хе, чох...
     Князев. Ступай.

                              Минутка уходит.


ЯВЛЕНИЕ 3

     Князев (один, медленно и с  усталостию).  Проклятая  самая  вещь  чужие
миллионы в руках держать: ладони сами словно клеем приклеиваются - все так и
пристает к ним, так и пристает; а потом  вот  как  поналип-нет  -  и  трудно
приходится рассчитываться. Две недели! Что тут можно сделать из ничего в две
недели? А не сделай, - бубновый туз тебе на спину и в каторгу. Гм! Но и  еще
и не в том дело, что в две недели, и не в том, что из "ничего"; а когда это?
в какое время? когда я уязвлен, когда я умом  помрачен  и  только  мечтаю  о
сласти, когда все, наконец, уж так доведено, что  Марине  шагу  ступить  без
меня невозможно... С