еверян. Нанося короткие частые удары, пользуясь
наступившей темнотой и своим превосходным знанием местности,
солдаты заставили вражеские фланги выдвинуться вперед, образуя
неровную дугу. С каждой минутой дуга выгибалась чуть сильнее, и с
каждым разом тирсиане отступали чуть дальше. Балинор с Фандуиком
держали левый фланг, Актон и Мессалайн командовали на правом.
	Разъяренный враг перешел в бешеную атаку, с трудом преодолевая
в сгущающейся тьме незнакомую местность, но отступающие солдаты
Легиона сохраняли между собой и северянами безопасную дистанцию.
Балинор начал медленно сдвигать ряды, увлекая рассвирепевших северян
за собой. Затем, когда его пехота окончательно отступила в тыл, под
прикрытием тьмы собранная в один отряд кавалерия сомкнула ряды и
вырвалась из готового сомкнуться кольца врагов. Левый и правый
фланги северной армии неожиданно столкнулись, находясь в полной
уверенности, что настигли наконец ненавистного противника, несколько
часов ускользавшего от них. Без промедления они ринулись в бой.
	Сколько троллей и карликов пало от руки своих же товарищей,
осталось неизвестным, но когда Балинор с двумя полками Граничного
Легиона вступали в ворота Тирсиса, битва еще кипела. Чтобы скрыть
свое отступление, солдаты обмотали материей себе ноги, а лошадям
копыта. За исключением одного отряда всадников, потерявшего
направление в темноте, столкнувшегося с врагом и уничтоженного,
Легион не понес при отступлении никаких потерь. Однако урон,
нанесенный исполинской армии Севера, даже не замедлил ее движения, и
Мермидон, первая линия обороны города, был потерян.
	Теперь на равнинах рядом с городом раскинулся громадный
вражеский лагерь, а в залитую лунным светом тьму, насколько хватало
глаз, уходили ряды ночных костров. На рассвете начнется штурм
Тирсиса, объединенная мощь тысяч троллей и карликов, послушная воле
Повелителя Колдунов, обрушится на защищающую город неприступную
стену из камня и железа - Внешнюю Стену. Уцелеет либо армия, либо
стена.
	В задумчивости сидя за маленьким обеденным столом напротив
Балинора, Гендель вспоминал зловещее предчувствие, посетившее его
этим днем, когда они с Янусом Сенпре изучали укрепления огромного
города. Несомненно, Внешняя Стена представляла собой серьезную
преграду, но Генделю что-то не нравилось. Он не мог точно определить,
что именно вызывает его беспокойство, но даже сейчас, в маленькой
комнате, в теплой дружеской компании, ему не удавалось избавиться от
гнетущего подозрения, что они, готовясь к предстоящей долгой осаде,
упустили из вида что-то жизненно важное.
	Он восстановил в памяти все линии обороны города-крепости. На
самом обрыве утеса тирсиане соорудили низкий вал, чтобы помешать
врагу взобраться на плато. Если же северян не удастся сдержать на
равнинах у подножия утесов, тогда Граничный Легион будет вынужден
отступить в город, под защиту титанической Внешней Стены, в надежде,
что она выдержит натиск вражеских войск. С тыла Тирсис защищали
отвесные скалы, возвышающиеся на сотни футов сразу за дворцом.
Балинор уверял, что эти утесы непреодолимы; они походили на гладкие
каменные стены, лишенные обычных выступов и трещин, позволявших
подняться по ним. Круговая оборона Тирсиса казалась несокрушимой,
но Гендель все же испытывал беспокойство.
	На миг мысли его обратились к родине - к Кулхейвену, к его семье,
которую он покинул многие недели назад. Он никогда не оставался дома
подолгу, вся его жизнь прошла в бесконечных пограничных стычках в
Анаре. Он скучал по лесам, по их зелени и тени в весенние и летние
месяцы, и вдруг он удивился, как могло в странствиях так незаметно
пройти столько времени. Возможно, он уже не вернется. Эта мысль
промелькнула и растаяла; у него не было времени на сожаления.
	Дарин и Даэль задумчиво беседовали с Балинором. Разговор у них
шел в основном о Западе. Даэль, как и Гендель, думал о своем доме.
Предстоящая битва пугала его, но он подавлял свой страх, черпая
мужество в присутствии товарищей, уверенный, что будет стоять в
сражении с захватчиками так же твердо, как и все они. Он молча
вспоминал Линлисс, ее милый нежный образ все время витал перед его
мысленным взором. Он будет сражаться не только ради себя, но и ради
нее. Дарин посмотрел на брата, заметив его быструю улыбку, и понял,
что тот думает о своей невесте. Жизнь брата была для Дарина дороже
своей; с самого начала похода он все время старался быть ближе к
Даэлю, чтобы защитить его от опасности. Несколько раз за время
долгого пути в Паранор они чуть было не расстались с жизнью. Завтра
они столкнутся с еще более страшной угрозой, и Дарину снова предстоит
защищать брата.
	У него промелькнула мысль об Эвентине и могучих эльфийских
войсках, и он задумался, успеют ли они добраться до Тирсиса. Без их
поддержки орды Повелителя Колдунов раньше или позже сокрушат
Граничный Легион, а за ним и весь город. Он поднял стакан с вином и
сделал большой глоток. Жидкость согрела ему горло. Его зоркие глаза
пробежались по лицам окружающих и на миг замерли на напряженном
лице Мениона Лиха.
	Худощавый горец, почти сутки ничего не евший, яростно
расправлялся со своим ужином. Он намного опередил всех своих
товарищей и теперь наливал себе новый стакан вина, время от времени
подбрасывая Балинору вопросы в отношении дневного сражения.
Сейчас, в тихие часы раннего утра, когда сытость и выпитое вино
вызывали легкую сонливость, ему вдруг пришло в голову, что разгадку
всего происшедшего со дня ухода из Кулхейвена и всего, чему еще только
предстоит случиться, скрывает Алланон. Он не мог сейчас думать ни о
Шеа, ни о Мече, ни даже о Ширль. Перед его мысленным взором
неотрывно стоял мрачный, зловещий образ загадочного друида.
Алланон знал ответы на любые вопросы. Одному ему была ведома тайна
талисмана, который люди называли Мечом Шаннары. Один он знал
тайный смысл появления туманного видения в долине Шейл - тени
друида Бремена, мертвого уже более пяти веков. Один он, в каждый
момент, на каждом шаге их опасного пути к Паранору, знал, чего им
ожидать и как поступать. Но сам он всегда оставался загадкой.
	Теперь же его нет с ними, и только Флик, если он еще жив, может
сейчас спросить его, что им еще предстоит. Жизнь всех их зависела от
Алланона - но как поступит сейчас друид? Что осталось ему после
потери Меча Шаннары? Что осталось ему после исчезновения, а
возможно, и смерти юного наследника Джерле Шаннары? Менион в
гневе закусил губу, изгоняя из головы ненавистную мысль. Шеа обязан
быть жив!
	Менион проклинал все, что привело их всех к этой печальной
развязке. Они дали врагу загнать себя в угол. Теперь у них оставался
единственный выход. В пламени предстоящей битвы погибнут сотни
людей, и лишь единицы из них будут знать, за что они умирают. То, что
люди вынуждены гибнуть за неизвестное им самим дело, с древних
времен являлось неотъемлемым свойством любой войны. Но эта война
выходила за рамки человеческого понимания, война между смертными и
бесплотным призрачным созданием. Как могут люди надеяться победить
зло в образе Повелителя Колдунов, если они даже не понимают его
сущности? Казалось, до конца природу своего противника постиг только
Алланон. Но где же сейчас друид, когда он больше всего им нужен?
	На столе перед ними догорала свеча, в маленькой комнате
сгущался сумрак. На деревянных стенах, украшенных гобеленами, в
железных кольцах тихо потрескивали факелы, и пять голосов
становились все тише, глуше, словно они боялись неожиданно разбудить
младенца-ночь. Вокруг них спал весь город, на равнинах под утесами
спали воины Севера. В покое и безмолвии лунной ночи казалось, что все
живое мирно отдыхает, а война, смерть и боль - это лишь смутные,
полузабытые воспоминания минувших лет. Но эти пятеро, вполголоса
беседующие о лучших временах и крепкой дружбе, ни на миг не могли
полностью отрешиться от гнетущего понимания, что ужас войны лишь
дожидается рассвета и медленно, неизбежно крадется к ним с Севера,
чтобы сокрушить их хрупкие жизни. Неотвратимый, как мрак
Повелителя Колдунов.


Глава 30

	Наутро третьего дня поисков Орл Фейна прошел тропический
ливень, обрушившийся на бескрайние пустоши Севера, и в небе вновь
появилось солнце, похожее на тусклый лохматый шар белого огня,
сияющий сквозь туманный сумрак, который оставляла за собой черная
стена Повелителя Колдунов. Его лучи быстро превращали покрытую
грязью и камнями местность в адское пекло. Буря совершенно изменила
весь окружающий пейзаж, дождь смыл практически все заметные
возвышенности, оставив со всех сторон одинаковую бескрайнюю
равнину с редкими каменистыми пригорками и глинистыми оврагами.
	Вначале появление солнца радовало путников. Тепло его лучей
проникало сквозь ненавистный сумрак, неподвижно повисший над голой
поверхностью земли, прогоняло оставшийся после промчавшейся бури
холод; вокруг становилось все теплее, и окружающая местность вновь
начинала изменяться. Час спустя жара достигла тридцати градусов и
продолжала нарастать с прежней быстротой. От ручьев, бегущих по
извилистым расселинам, вымытым дождевыми потоками, начал
подниматься пар и туман, воздух насытила влага, пропитывая все вокруг
новой, еще более неприятной сыростью.
	Редкая растительность, распустившаяся после опустошительной
бури, завяла и погибла в этой влажной жаре, отрезанная серым туманом
от живительных лучей солнца и задохнувшаяся в удушающем пекле.
Грязная земля, на которую обрушился утренний жар, спеклась в твердую
потрескавшуюся корку, на которой ничто не могло расти. Ручьи, озера и
лужи начали быстро пересыхать и вскоре бесследно исчезли. Открытые
небу громадные валуны, местами попадающиеся на пересохшей земле, с
готовностью поглотили огненный жар, словно железо на раскаленных
углях. Медленно и неотвратимо местность принимала тот вид, который
имела перед дождем - сухая, безжизненная земля, совершенно ровная,
безмолвно и зловеще лежащая под огромным чистым небом. В этом
застывшем мире двигалось лишь вечно неспешное солнце, медленно и
равнодушно ползущее по своей неизменной дуге с востока на запад,
превращая дни в годы, а годы в столетия.
	Три согнутые фигуры неуверенно выступили из-под каменного
навеса, образованного на склоне одного из бессчетных одинаковых
пригорков, медленно распрямляя свои затекшие тела, мрачно
вглядываясь в плотную стену тумана. Так они простояли в этой
безжизненной мгле долгие минуты, рассматривая умирающую землю,
тянущуюся в бесконечность, угрюмое кладбище каменистых насыпей,
хранящих бренные останки тех, кто посмел забрести в это запретное
царство. Серый туман пронизывало жуткое безмолвие, неслышно
напоминающее троим живым о смерти. Настороженно и с недобрыми
предчувствиями изучали они окружающую их пустошь.
	Шеа повернулся к своим спутникам. Панамон Крил потягивался и
растирал руки, стремясь привести в действие свои онемевшие мускулы.
Его темные волосы были грязными и начесанными, широкое лицо
обрамляла трехдневная щетина. Он выглядел как оборванец, но его
зоркие глаза настороженно вспыхнули, встретив вопросительный взгляд
Шеа. Бесшумно ступая, гигант Кельцет поднялся на вершину холма и
обозревал оттуда северный горизонт.
	Почти трое суток, провели они, скорчившись, в своем жалком
убежище под каменистым навесом, пока на окружающих пустошах
бушевала яростная северная буря. Трое суток были потеряны в погоне за
Орл Фейном и Мечом Шаннары - трое суток, в течение которых природа
терпеливо уничтожала все следы неуловимого карлика. Они провели эти
дни среди каменных груд, ели, потому что это было необходимо, спали,
потому что больше нечего было делать. Долгие беседы помогли Шеа и
Панамону лучше понять друг друга, хотя Кельцет по-прежнему
оставался для них обоих непроницаемой тайной. Шеа настаивал на
своем убеждении, что им следует продолжать погоню, не обращая
внимания на непогоду, но Панамон отказывался даже обсуждать эту
мысль. В такой шторм никому не удалось бы уйти далеко - Орл Фейн
тоже будет вынужден искать убежище или же рисковать попасть в
оползень или утонуть в быстрой реке, бегущей по дну оврага. В любом
случае, спокойно рассудил вор, карлик не уйдет от них далеко.
	С вершины холма спустился Кельцет, сделав быстрый взмах рукой.
Горизонт был чист.
	Больше они уже не обсуждали, что им теперь следует делать. Все
было давно решено. Собрав свой скромный скарб, они быстро
спустились по крутому склону холма и двинулись на север. В этом
Панамон и Шеа были совершенно единодушны. Поиски Меча Шаннары
стали для них чем-то большим, чем просто вопросом задетой гордости,
большим, чем поход за загадочным талисманом. Теперь это была
опасная, отчаянная охота за предметом, без которого они погибнут в
этой дикой местности, хотя и неизвестно, выживут ли они, если найдут
его.
	Среди высоких черных пиков далеко на севере лежала крепость
Повелителя Колдунов. Позади лежала стена смертоносного мрака,
отмечающая внешние пределы Королевства Черепа. Чтобы выбраться из
этих проклятых земель, им придется идти в ту или же в другую сторону.
Очевидным выбором было вернуться к стене туманной мглы, но хотя
Эльфийские камни и могли указать им путь на юг, их применение тут же
выдаст призракам неземного мира их местонахождение. Так Алланон
сказал Шеа в Кулхейвене, так Шеа в свою очередь объяснил Панамону.
Только Меч Шаннары мог защитить их от Повелителя Колдунов, и если
он окажется у них в руках, то они получат по крайней мере возможность
сражаться. Основной их план сейчас заключался в том, чтобы вновь
завладеть талисманом и как можно быстрее прорваться назад сквозь
стену тьмы. Этот план вряд ли можно было назвать гениальным, но в их
положении годился и он.
	Идти по равнине было так же трудно, как и до бури. Земля была
твердой, покрытой камнями и сухой глиной, отчего каждый
неосторожный шаг был опасен. Медленно преодолевая спекшуюся
землю, вскоре они с ног до головы покрылись грязью и ссадинами от
постоянных падений. Из-за неровностей рельефа трудно было даже
держаться выбранного направления и практически невозможно -
оценить пройденный путь. Заметных черт местности здесь не
существовало, и во всех направлениях равнина казалась совершенно
одинаковой. Мучительно медленно тянулись минуты, впереди ничего не
показывалось. Воздух все сильнее пропитывался влагой, и одежда троих
путников насквозь промокла от пота. Они сняли плащи и примотали их
себе за спину; когда наступит ночь, опять похолодает.
	- Вот здесь мы его в последний раз видели.
	Панамон неподвижно стоял на вершине большого холма, на
который они только что вскарабкались, и тяжело дышал. Шеа подошел к
нему и недоверчиво огляделся. Все окружающие холмы выглядели
совершенно одинаково, лишь слегка различаясь очертаниями и высотой.
Он утомленно взглянул на горизонт. Он не был даже уверен, с какой
стороны они пришли.
	- Кельцет, что ты видишь? - спросил Панамон.
	Скальный тролль медленно огляделся, ища на земле малейшие
следы, которые мог оставить за собой крошечный карлик, но если они
здесь и были, то их навсегда стерла буря. Он безмолвно бродил вокруг
них еще несколько минут, затем повернулся к ним и отрицательно
покачал головой. Покрытое грязью лицо Панамона вспыхнуло от гнева.
	- Он был здесь, Пройдем еще немного.
	Они молча двинулись вперед, медленно сползли по склону этого
холма и вскарабкались на следующий. Обсуждать больше было нечего.
Если Панамон и ошибался, ничего другого предложить никто не мог, и
оставалось только искать следы карлика. Миновал час, они упорно
двигались на север. По-прежнему ничего. Шеа начал осознавать
безнадежность их задачи. Невозможно прочесать все эти земли, далеко
тянущиеся на восток и на запад; карлику достаточно было разминуться с
ними на полсотни ярдов, чтобы они уже никогда не нашли его следов.
Возможно, он вместе с Мечом погребен в грязевом оползне, и они
никогда этого не узнают.
	Мускулы Шеа болели от постоянного напряжения, и он начал уже
подумывать о кратком привале, чтобы еще раз обсудить их решение
двигаться в этом направлении. Возможно, следует попробовать срезать
часть пути. Но один взгляд на темное лицо Панамона тут же убедил
Шеа, что не стоит и упоминать об этом. Это выражение лица Шеа уже
видел у вора, как раз перед тем, как тот вырезал целый отряд карликов.
Он снова чувствовал себя охотником. Если Панамон все же найдет Орл
Фейна, тот может считать себя мертвым. Шеа невольно вздрогнул и
отвел взгляд от его лица.
	Преодолев еще несколько холмов, они нашли нечто интересное.
Кельцет заметил эту вещь с вершины небольшого пригорка, его зоркие
глаза выделили чужеродный предмет, полузасыпанный глиной на дне
маленького овражка. Указав на него товарищам, он быстро спустился по
каменистому склону и торопливо подбежал к лежащему предмету,
поднял его и передал им. Это оказался большой лоскут материи - той
материи, что раньше служила рукавом чьей-то туники. Секунду они
молча глядели на него, а затем Шеа посмотрел на Кельцета, в надежде,
что тот подтвердит, что это и в самом деле рукав туники Орл Фейна.
Гигантский тролль молча кивнул. Панамон Крил нанизал лоскут
материи на острие своего шипа и мрачно усмехнулся.
	- Значит, мы снова нашли его. На этот раз он не уйдет.
	Но они так и не нашли его этим днем, и даже не обнаружили
больше никаких его следов. В толстом слое глины должны были
оставаться четкие отпечатки ног карлика, но их не было. Несмотря на
уверенность Панамона, Орл Фейну все же удалось пройти какой-то путь
во время бури, не попав в грязевой оползень и не утонув. Дождь смыл его
следы, но с легкомысленным непостоянством оставил в овраге его
оторванный рукав. Его могло принести сюда водой откуда угодно, так
что сказать, в каком направлении двигался карлик, было невозможно. К
наступлению ночи окутывающий землю сумрак сгустился настолько, что
видимость упала до считанных футов, и им пришлось с неохотой
прервать свои поиски до зари. Первым в эту ночь встал дежурить
Кельцет, а Панамон с Шеа обессиленно рухнули на землю и почти в тот
же миг заснули. Ночной воздух был прохладен, хотя суше не
становилось, и все трое были вынуждены вновь закутаться в отсыревшие
охотничьи плащи.
	Слишком быстро наступило новое утро, окутав все вокруг
знакомой сероватой дымкой. Этот день был не таким сырым, как
прошлый, но ничуть не более жизнерадостным; свинцовый туман,
недвижимо висящий над головами, по-прежнему совершенно скрывал
солнце. Окруженные той же жуткой тишиной, они часто оглядывались,
испытывая чувство полной отделенности от остального мира.
Бескрайние пустынные земли Севера начали оказывать на Шеа и
Панамона Крила свое влияние. За последние несколько дней Шеа стал
более раздражительным и нервным, а обычно бодрый и разговорчивый
Панамон теперь подолгу угрюмо молчал. Только Кельцет сохранил
свою прежнюю невозмутимость. Лицо его оставалось все таким же
спокойным и непроницаемым.
	Они равнодушно сжевали легкий завтрак, и поиски возобновились.
Они продолжали погоню, чувствуя к ней уже почти отвращение: всем им
хотелось поскорее закончить это утомительное путешествие. Они шли
вперед частью из чувства самолюбия, а частью потому, что некуда
больше было идти. Сами того не замечая, и Панамон, и Шеа все чаще
задумывались над тем, почему Кельцет продолжает эту погоню. Он
вернулся в свои родные земли и мог, вероятно, выжить здесь и в
одиночку, если бы решил расстаться с ними. Оба они безуспешно
пытались раскрыть причины, заставлявшие Кельцета оставаться с ними
во время трехдневного дождя, и сейчас, слишком усталые, чтобы строить
цепочки умозаключений, они вновь безучастно принимали его общество
как должное, все более уверяясь в том, что еще до конца этого
путешествия узнают, кто он такой и откуда. Они брели сквозь грязь и
серое марево, а туманное утро медленно превращалось в полдень.
	Совершенно внезапно Панамон остановился как вкопанный.
	- Следы!
	Вор издал дикий вопль восторга и бешено бросился к маленькому
пересохшему ручейку, тянувшемуся слева от них, предоставив Шеа и
Кельцету изумленно смотреть ему вслед. Мгновение