ассажира осторожный взгляд,
он увидал на месте юноши в  бордовом  комбинезоне  латинского  щеголя  в
двубортном синем костюме и сизой шляпе.
   - Без байды?
   Аль Капоне полез  во  внутренний  карман  и  вытащил  на  свет  Божий
миниатюрную бейсбольную биту. Перепуганный насмерть Олсоп взирал, как  в
руках гангстера бита приобретает обычные размеры. Не требовалось большой
фантазии, чтобы догадаться о происхождении украшавших биту темных пятен.
   - Да, - вежливо подтвердил Аль, - без байды.
   - Господи Иисусе! - Олсоп попытался выдавить смешок. - Аль Капоне!
   - Он самый.
   - Го-осподи! Аль Капоне в моей машине! Это что-то!
   - Определенное что-то.
   - Очень рад! Аль! Боже, я серьезно! Я в восторге!  Черт,  ты  же  был
лучшим, Аль! Ты был  боссом!  Это  же  все  знают.  Я  сам  этой  херней
занимался,  пару  обломов  гонял,  но  ты  -  ты  всем  городом  крутил!
Господи... сам Аль Капоне! - Олсоп хлопнул ладонями по рулевому  колесу,
задыхаясь от восторга. - Черт, ну  посмотрю  я  на  их  лица,  когда  мы
приедем!
   - Приедем куда, Бернард?
   - К нашим, Аль, к нашим! Ой, ты не против, что я тебя зову Аль? Я  не
хотел тебя оскорбить и все такое. Только не тебя.
   - Ничего, Бернард. Друзья зовут меня Аль.
   - Друзья? Й-есть, сэр!
   - И чего именно добиваются "ваши", Бернард?
   - Как - чего? Мы расширяемся. Это все, на что  нас  пока  хватает.  В
единстве сила.
   - Бернард, ты что, коммунист?
   - Эй! С чего бы это, Аль? Я же американец! Ненавижу поганых красных!
   - Тебя послушать, выходит иначе.
   - Да нет, ты не понял. Чем нас больше, тем выше наши  шансы,  тем  мы
сильнее. Как армия - когда толпа народу соберется, с ними сразу начинают
считаться. Я в этом смысле, Аль. Честно.
   - И чего вы собираетесь добиться, когда станете важными и крутыми?
   Бернард снова покосился на Капоне, но теперь уже озадаченно.
   - Убраться отсюда, Аль, чего же еще?
   - Из города уехать?
   - Нет! Прихватить с собой  планету.  -  Он  ткнул  пальцем  вверх.  -
Убраться от этого. От неба.
   Аль скептически глянул в вышину.  По  обе  стороны  дороги  пролетали
небоскребы - теперь их громады так не смущали. В небесной лазури все еще
мелькали ракетные выхлопы, точно растянутые во  времени  фотографические
вспышки. Нелепая лунишка куда-то уплыла.
   - А зачем? - задал он вполне логичный вопрос.
   - Черт, Аль! Ты не чувствуешь? Пустота. Господи, это же  ужасно!  Эта
огромная пустота пытается тебя  засосать  и  проглотить  не  жуя.  -  Он
поперхнулся и перешел на шепот:
   - Небо, оно такое. За ним открывается бездна. И нам  надо  прятаться.
Туда, где мы никогда не умрем снова,  где  можно  жить  вечно.  Где  нет
ночной пустоты.
   - Бернард, ты болтаешь как священник.
   - Может... только очень немного.  Умный  человек  знает,  когда  пора
рвать когти. Я тебе признаюсь, Аль, - я боюсь бездны. И я туда  не  хочу
возвращаться, не-ет, сэр!
   - И вы хотите убрать весь мир?
   - Точно.
   - Ну у тебя и амбиции, Бернард. Тогда  удачи.  А  меня  высади-ка  на
ближайшем перекрестке. По городу я как-нибудь сам пройдусь.
   - Ты не хочешь помочь нам? - недоверчиво переспросил Бернард.
   - Ничуть.
   - Но ты же сам чувствуешь, Аль! Даже ты. Все мы  чувствуем.  Они  все
молят тебя, эти погибшие души. Или ты не  боишься  вновь  отправиться  к
ним?
   - Едва ли. В прежней жизни меня это никогда не волновало.
   - Не волновало!.. Гос-споди, ну ты крутой сукин  сын,  Аль!  -  Олсоп
запрокинул голову и взвыл:
   - Слушайте, вы, шлюхи, Аль Капоне не волнует смерть! Черт!
   - И где это безопасное место, куда вы собрались утащить планету?
   - Не знаю, Аль. Пойдем за Джуди Гарланд по  радуге,  наверное.  Туда,
где нет неба.
   - Планов у вас нет, понятия - тоже, и ты мне предлагаешь на это  дело
шестерить?
   - Но так будет, Аль, клянусь! Когда нас станет много,  мы  еще  и  не
такое сможем. Ты знаешь, на что способен сам,  -  это  один  человек!  А
подумай, что под силу миллиону, двум миллионам. Десяти миллионам. Да нас
тогда ничто не остановит!
   - Вы собираетесь одержать миллион человек?
   - Точно.
   По длинному пандусу "олдсмобиль" нырнул в  залитый  резким  оранжевым
светом туннель, и Бернард счастливо вздохнул.
   - Не одержите вы миллион человек, - бросил Аль. - Копы вас остановят.
Как-нибудь да исхитрятся. Мы сильны, но мы не бронированные  супергерои.
Та  дрянь,  которой  меня  забрасывали  штурм-механоиды,  меня  чуть  не
достала. Окажись я чуть поближе, был бы опять мертв.
   - Черт, Аль, да я об этом и толкую все  время,  -  жалобно  заговорил
Бернард. - Надо набирать людей. Тогда нас никто не тронет.
   Аль замолк. Отчасти слова Бернарда имели смысл. Чем  больше  появится
одержимых, тем трудней будет полиции остановить их  распространение.  Но
эти копы станут отбиваться. Как гризли.  Стоит  им  только  осознать,  в
какой они беде, насколько  опасны  одержимые,  и  все  они  стакнутся  -
полиция, то, что в этом мире сходит за федеральных агентов, армия. Крысы
из правительства держатся стаей. И у них  есть  орудие  на  звездолетах;
Лавгров подсказал, насколько оно  могущественно,  как  целые  страны  за
несколько секунд превращаются в выжженные пустыни.
   И что делать  Аль  Капоне  в  мире,  где  бушует  эдакая  война?  Да,
собственно, что вообще делать Аль Капоне в современном мире?
   - Как вы захватываете людей? - вдруг поинтересовался он.
   Бернард,  видно,  ощутил  перемену  в  его  тоне,  в   настроении   и
занервничал вдруг, заерзав на красном кожаном сиденье. Глаз он, впрочем,
с дороги не сводил.
   - Да ну, Аль, просто на улице хватаем. Ночью,  когда  все  тихо.  Без
шума и пыли.
   - Но вас ведь замечали, так? Этот коп обозвал меня "ретро". Вам  даже
кличку налепили. Они знают, что это ваших рук дело.
   - Н-ну да, верно. Знаешь, при наших масштабах трудно совсем тихо  все
провернуть. Людей-то, я говорил, много надо. Иногда нас замечают.  Иначе
никак. Но нас же не поймали.
   - Пока, - Аль душевно улыбнулся  и  приобнял  Бернарда  за  плечи.  -
Знаешь, Бернард, я тут подумал, что с вашими,  наверное,  все  же  стоит
встретиться. По-моему, у вас с организацией паршиво. Не обижайся -  вряд
ли у вас опыта в этом деле много. А у меня... -  В  руке  его  появилась
толстобокая гаванская сигара, и он блаженно затянулся в  первый  раз  за
шестьсот лет. - А у меня за плечами преступный  опыт  всей  жизни.  И  я
намерен поделиться с вами всеми его благами.
 
*** 
 
   Цепляясь одной рукой  за  санитара,  Джеральд  Скиббоу  проковылял  в
теплую  белостенную  палату.  Его  свободный   сизый   халат   поминутно
распахивался, открывая взору несколько  малых  медицинских  нанопакетов.
Двигался он с осторожным достоинством, как старик при высоком тяготении.
Без поддержки идти он не мог.
   В отличие от любого нормального человека, он даже  не  оглянулся  при
входе  в  незнакомое  помещение.  Мягкая  кровать  в   центре   комнаты,
окруженная  массивными  ящиками  с  аппаратурой,  отдаленно   схожей   с
медицинской, словно не вызывала в нем никаких ассоциаций.
   - Ну ладно, Джеральд, - с фальшивой сердечностью пробормотал санитар,
- давай тебя устроим поудобнее, да?
   Он  осторожно  пристроил  ягодицы  Скиббоу  на  краю  матраса,  потом
приподнял ноги своего подопечного, укладывая его на  кровать.  И  все  с
опаской. Он с дюжину человек  готовил  к  личностному  допросу  в  самом
секретном военном госпитале Гайаны, и никто  из  них  не  пошел  на  эту
процедуру по своей воле. Может, до Скиббоу дойдет, к чему его  ведут,  и
этот толчок выведет его из травматического шока.
   Но  нет  -  Скиббоу  позволил  санитару  зафиксировать  себя  сеткой,
повторявшей контуры тела. Он не издал ни звука и даже не сглотнул, когда
сеть стиснула его в своих объятьях.
   Санитар с облегчением подал сигнал начинать двоим сидевшим по  другую
сторону  длинного  окна.  Взгляд  совершенно  обездвиженного   Джеральда
Скиббоу был устремлен  куда-то  вдаль,  когда  на  череп  его  опустился
массивный  пластиковый  шлем,  покрытый  изнутри  чем-то  вроде  жесткой
шерсти. Потом шлем скрыл его лицо, и погас свет.
   Инъекции обезболивающего гарантировали, что боли не будет, даже когда
нановолоконца прокалывали кожу и пробивали кости черепа. Почти два  часа
ушло у них, чтобы прикрепиться кончиками к требуемым синапсам.  Операция
эта имела некоторое сходство с имплантацией нейросети, но  проникновение
шло на уровне более глубоком, чем в случае обычных аугментирующих цепей.
Волоконца отыскивали центры памяти, чтобы впиться в нейрофибриллы плотно
лежащих клеток. И куда  больше  был  объем  операции.  Вдоль  капилляров
буравили себе дорогу миллионы волоконец, активных молекулярных  струн  с
заранее заданными функциями, знающих, что им делать и когда.  Во  многом
их сплетение напоминало сеть дендритов в ткани  мозга,  подобие  которой
они сейчас строили. Клетки  подчинялись  программе,  заложенной  в  ДНК,
структура волоконец - командам ИскИна, полученным в результате  изучения
первой, но не повторяющим ее.
   По волоконцам заструились импульсы - это  их  чувствительные  кончики
принялись  фиксировать  синаптические  разряды.  Спутанный   коллаж   из
обрывков мыслей, беспорядочные воспоминания.  И  тогда  в  дело  вступил
госпитальный ИскИн,  сравнивая,  определяя  характеристики,  распознавая
темы и сплетая их в осмысленные сенсорные пакеты.
   Мысли Джеральда Скиббоу заполняла его квартира  в  аркологе  Большого
Брюсселя - три  вполне  приличные  комнаты  на  шестьдесят  пятом  этаже
пирамиды Делоре. Из застекленных  окон  виднелся  геометрически  суровый
ландшафт - купола,  пирамиды,  башни,  собранные  вместе  и  заплетенные
путаницей воздушных банов.  И  все  было  серым,  даже  стекла  куполов,
покрытые многолетними осадками.
   Они всего пару лет как въехали в эту квартиру. Пауле  года  три,  она
бегает всюду, спотыкается и все время падает.  Мэри  -  шустрый  комочек
улыбок,  издающий  изумленные  возгласы  при   виде   очередных   чудес,
подаренных ей миром.
   Тем вечером он качал на руках свою  дочурку  (уже  такую  красавицу),
покуда Лорен, развалившись в кресле, смотрела в онлайне местные новости.
Паула играла с подержанным  диснеевским  механоидом,  которого  Джеральд
купил ей две недели назад, - пушистым  антропоморфным  ежом,  смеявшимся
исключительно мерзко.
   Такая славная семья, в таком уютном доме. Они  были  вместе,  и  этим
счастливы. Крепкие стены арколога защищали их от невзгод внешнего  мира.
Джеральд кормил свою семью, и любил, и защищал. И  они  любили  его;  он
видел это в их улыбках, в полных обожания глазах. Папа в доме хозяин.
   И папа пел дочкам колыбельную. Это очень важно  -  петь,  потому  что
если он замолчит, бесы и упыри восстанут из мрака и унесут детей...
   В комнату вошли двое и тихо сели на кушетку  напротив  Джеральда.  Он
нахмурился - ни как звать не припомнить,  ни  зачем  они  пришли  в  его
дом...
   Пришли в его дом...
   Пирамида дрогнула, точно от подземного толчка, цвета чуть изменились.
И застыла комната; замерли, остыли его жена и дети.
   - Все в порядке, Джеральд, - проговорил один из незнакомцев. -  Никто
не посягает на твой дом. Никто не причинит тебе зла.
   Джеральд покрепче обнял малышку Мэри.
   - Кто вы?
   - Я - доктор Райли Доббс, эксперт-нейролог, а это мой  коллега  Гарри
Эрншоу, нейротехник. Мы пришли помочь тебе.
   - Не мешайте мне петь! - взвизгнул в отчаянье Джеральд. - Не  мешайте
петь! Если я замолчу, они нас найдут. Они всех нас достанут. Нас затянут
в самое чрево земли. И мы никогда, никогда не увидим солнца!
   - Солнце не погаснет, Джеральд, -  успокаивающе  промолвил  Доббс.  -
Обещаю.
   Он умолк, датавизируя приказ ИскИну.
   Над аркологом встала заря - ясный рассвет, подобного  которому  Земля
не знала уже много  веков.  Огромное,  червонно-золотое  солнце  озарило
уродливый пейзаж своими лучами,  и  жаркий,  буйный  свет  его  пронизал
квартирку насквозь.
   Джеральд вздохнул по-детски и протянул руки к солнцу.
   - Как красиво!
   - Ты расслабляешься. Это хорошо, Джеральд, - так  и  надо,  и  лучше,
чтобы ты пришел к этому состоянию сам.  Транквилизаторы  подавляют  твои
реакции, а нам твое сознание нужно ясным.
   - О чем это вы? - подозрительно спросил Джеральд.
   - Где ты, Джеральд?
   - Дома.
   - Нет, Джеральд, прошло уже много лет. Это твое убежище, твой  способ
сбежать в прошлое. Ты создал его потому, что  с  тобой  случилось  нечто
ужасное.
   - Нет! Ничего! Ничего страшного. Уходите.
   - Я не могу уйти, Джеральд.  Меня  ждут  миллионы  людей.  Ты  можешь
спасти целую планету, Джеральд.
   - Я не могу помочь, - Скиббоу отчаянно замотал головой. - Убирайтесь.
   - Мы не уйдем, Джеральд. И ты  не  сумеешь  сбежать.  Это  не  место,
Джеральд, это твоя память.
   - Нет, нет, нет!
   - Мне жаль, Джеральд, правда. Но  я  не  оставлю  тебя,  пока  ты  не
покажешь мне то, что я хочу видеть.
   - Убирайся! Петь! - Джеральд снова завел свою колыбельную, но горло у
него перехватило, и песня не вырвалась наружу. По щекам Скиббоу  потекли
жаркие слезы.
   - Хватит петь, Джеральд, - резко промолвил Гарри Эрншоу. - Поиграем в
другие игры. Мы с доктором  Доббсом  зададим  тебе  пару  вопросов.  Нас
интересует, что случилось на Лалонде...
   Квартира взорвалась фонтаном ослепительных  радуг.  Каждый  сенсорный
контакт, внедрившийся в мозг Джеральда Скиббоу,  готов  был  лопнуть  от
перегрузки.
   Когда  процессорная  сетка  оборвала  прямой  контакт,  Райли   Доббс
встряхнулся. Сидевший рядом Гарри Эрншоу пожал плечами.
   - Ч-черт, - пробормотал Доббс.
   Сквозь стеклянную перегородку он видел, как бьется в  растяжках  тело
Скиббоу, и торопливо  датавизировал  команду  процессору  биохимконтроля
ввести пациенту транк.
   Эрншоу   сосредоточенно    изучал    сканограмму    мозга    Скиббоу,
зафиксировавшую всплеск активности при упоминании Лалонда.
   -  Травма  засела  очень  глубоко.  Ассоциации  впечатало  в   каждую
нейронную цепочку.
   - Из всплеска ИскИн что-нибудь вытащил?
   - Ни бита. Чистый белый шум.
   Доббс  наблюдал,   как   физиологические   параметры   тела   Скиббоу
возвращаются к норме.
   - Ладно, повторим. Транк должен был снять остроту реакции.
   В этот раз все трое стояли посреди степи, покрытой  изумрудно-зеленой
травой по колено высотой. Горизонт окаймляли  заснеженные  горы.  Солнце
палило нещадно, заставляя даже звуки замирать в полете. А впереди  горел
дом, крепкий, бревенчатый, с пристроенным амбаром и каменной трубой.
   - Лорен! - хрипло вскричал Скиббоу. - Паула! Фрэнк!
   Он ринулся к дому. Языки пламени лизали стены, и солнечные панели  на
крыше от жара начинали сворачиваться и пузыриться.
   Он бежал и бежал, но не приближался ни на шаг. За стеклами  виднелись
лица - две женщины и мужчина. Пламя смыкалось вокруг них, а они стояли и
смотрели на Джеральда с невыразимой тоской. Скиббоу рухнул на  колени  и
зарыдал.
   - Жена Лорен и дочь Паула  с  мужем  Фрэнком,  -  пробормотал  Доббс,
получив от ИскИна данные опознания. - Мэри не видно.
   - Неудивительно, что бедняга в шоке, если увидал, как  с  его  семьей
такое происходит, - заметил Эрншоу.
   - Да. И мы слишком рано. Он еще не подхватил энергетический вирус,  -
Доббс  датавизировал  ИскИну  команду,  активировав  целевую   программу
подавления. Пламя угасло, а с ним пропали  и  лица.  -  Все  в  порядке,
Джеральд. Все кончено. Все уже позади. Они покоятся с миром.
   Скиббоу обернулся к нему. Лицо беженца искажала беспредельная ярость.
   - С миром?  С  миром!  Ты,  безмозглый,  невежественный  ублюдок!  Им
никогда не будет покоя! Никому не будет! Меня бы  спросил!  Спроси,  ты,
урод! Давай! Хочешь знать, что случилось? Да вот, вот что!!!
   Дневной  свет  померк,  сменившись   тусклым   мерцанием   Реннисона,
внутреннего  спутника  Лалонда,  озарявшим  другой  дом  -  на  сей  раз
принадлежавший семье Николсов, соседей  Джеральда.  Мать,  отца  и  сына
связали и вместе с Джеральдом загнали в хлев.
   Отдельно стоящий дом окружали  кольцом  темные  фигуры  -  уродливые,
порой до жути звероподобные.
   - Боже мой, - прошептал Доббс. Две фигуры  волокли  в  дом  визжащую,
упирающуюся девчонку.
   - Бог? - Джеральд расхохотался, точно пьяный. - Бога нет!!!
 
*** 
 
   На пятом  часу  непрерывного  и  -  слава  всем  святым  -  ничем  не
прерываемого пути  Кармита  все  еще  не  убедила  себя  до  конца,  что
направившись  в  Байтем,  они  поступили   верно.   Все   ее   инстинкты
подсказывали романа, что надо отправляться в Холбич, в  безопасность,  к
своим соплеменникам, закрыться ими, как живым  щитом,  от  злой  судьбы,
постигшей эти края. Те же инстинкты советовали  ей  опасаться  Титреано.
Но, как и предсказывала  младшая  дочка  Кавана,  в  его  присутствии  с
кибиткой ничего дурного не случилось. Несколько раз он даже указывал  на
дом или деревню, где, по его словам, таились его сородичи.
   Нерешительность - страшнейшее из проклятий.
   Но к этому времени у девушки почти не осталось  сомнений,  что  он  -
именно тот, за кого себя выдаст. Дворянин с  древней  Земли,  овладевший
телом норфолкского фермера.
   За эти часы они успели о многом поговорить,  и  с  каждым  услышанным
словом уверенность Кармиты росла. Слишком много деталей он знал.  И  все
же оставалась одна нераскрытая ложь, и это тревожило ее.
   Когда Титреано, к полному восторгу сестер  Кавана,  поведал  о  своей
прошлой жизни, он попросил, чтобы ему рассказали  о  Норфолке.  Вот  тут
Кармита начала выходить из себя. Женевьеву она еще могла  терпеть:  мир,
видимый глазами двенадцати(земно)летней девчонки и так достаточно нелеп,
слишком много в этом взгляде недопонимания и юношеского  энтузиазма.  Но
Луиза - с этой девкой дело иное. Кавана-старшая объясняла, что экономика
планеты строится на экспорте Норфолкских слез, что основатели колонии  в
мудрости своей избрали для своих потомков пасторальную жизнь, что города
и поселки на планете все прекрасны, а земля и воздух - необычайно  чисты
по сравнению с промышленными  мирами,  что  народ  очень  мил,  поместья
прекрасно обустроены, а преступники исключительно малочисленны.
   - Мнится мне, - заметил Титреано, - что  многих  достойных  целей  вы
добились. Зависти достоин тот, кто родился в Норфолке.
   - Некоторым людям такое положение не нравится, - заметила Луиза. - Но
их немного.
   Она опустила глаза и  ласково  улыбнулась  Женевьеве,  которая  мирно
дремала, положив голову ей  на  колени.  Сестренку  наконец-то  убаюкало
тихое покачивание кибитки.
   Луиза пригладила локоны сестры - грязные, нечесаные. Отдельные прядки
опалило и скрутило пламя во время пожара в конюшне. У  миссис  Чарлсворт
от такого зрелища припадок бы случился. Дочерям помещиков полагалось  во
всякое время дня и ночи служить воплощением  хороших  манер,  а  дочерям
Кавана - в особенности.
   Воспоминание  о  старой  няньке,  о  принесенной  ею  жертве  грозило
выпустить на волю так долго сдерживаемые слезы.
   - Скажи уж ему тогда, и почему нашим диссидентам здесь не нравится, -
подначила Кармита.
   - Кому-кому?
   - Членам Земельного союза, торговцам, попавшим в  тюрьму  за  продажу
лекарств,  которую  принимает  за   должное   вся   Конфедерация,   всем
земледельцам и прочим жертвам помещичьего класса, включая вашу  покорную
слугу.
   Гнев, усталость и отчаяние боролись в  мозгу  Луизы,  грозя  подавить
остатки здравого смысла. Она так устала, но должна была терпеть  -  ради
Джен. Ради Джен и драгоценного ребенка. Увидит ли она Джошуа снова?
   - Почему ты так говоришь? - устало произнесла она.
   - Потому что это правда. Конечно, к ней Кавана не привыкли.  Особенно
от таких, как я.
   - Я знаю, что мир несовершенен. Я не слепая. И не дура.
   - Не-ет, зато вы хорошо усвоили, как цепляться  за  свои  привилегии,
свою власть. И куда это завело вас? Всю планету захватили, отняли