еля,   хотя   и   приветствовал   прибытие   хозяина,   не   только
прислушивавшегося к его словам, но и, казалось,  понимавшего,  что  если
выжимать из земли все до копейки и не вкладывать в нее  ни  копейки,  то
это может привести к разорению.  Поначалу  он  был  полон  надежд,  что,
сумеет приостановить развал, который он годами  оплакивал;  но,  проведя
без малого четыре  дня  в  обществе  шестого  виконта,  он  был  охвачен
беспокойством. Его новый хозяин был напичкан новыми идеями,  которые  он
почерпнул из книг. У Уильяма Сидфорда не было времени, чтобы тратить его
на книги,  и  он  относился  к  новым  идеям  с  крайней  осторожностью,
поскольку было ясно: что подходило его отцу и  деду,  должно  подойти  и
ему. Не то чтобы он был  врагом  прогресса  -  когда  милорд  говорил  о
строительстве дорог, закрытом дренаже и возведении дамб, он от всей души
с  ним  соглашался  и  ни  в  коей  мере  не  был  против  перехода   на
четырехпольную систему. Но когда милорд начинал говорить о новой  сеялке
и таких  культурах,  как  брюква  и  кормовая  свекла,  ему  становилось
очевидным, что его долг - того, остановить. Он не говорил, что  подобные
замыслы не осуществятся; но одно он мог сказать его светлости, а именно:
что он не видит, чтобы таллианский метод широко использовался теми,  кто
считается знатоками в своем деле. Ему,  привыкшему  на  протяжении  всей
своей жизни видеть поля, которые плодородны  летом,  бесплодны  и  часто
затоплены зимой, трудно было  приспособить  свой  ум  к  идеям  милорда;
конечно, зимние урожаи  г  заманчивая  штука,  но  чтобы  их  вырастить,
потребовалась бы уйма денег, а что  до  ограждений,  о  которых  говорил
милорд, то он не знал наверняка, но слышал, как говорили, что ограждения
способствуют появлению тощих бедняков.
   - Но согласно тому, что я читал, -  сказал  Адам,  -  скорее  система
открытых полей приводит к этому, потому что означает  праздность  зимой,
когда не плетут изгороди, не прочищают канавы, не  исправляют  дренажную
систему  и  не  поддерживают  в  чистоте  культуры,  посаженные  рядовым
методом. - Он добавил, поскольку Уильям Сидфорд посмотрел с сомнением:
   - Вы, говорили мне - и я сам  видел,  -  что  работники  фермы  очень
бедствуют.
   - Именно так, милорд, но это все из-за  низких  цен.  Я  не  припомню
более скверных времен, - сказал Сид-форд. - Насколько  я  слышал,  свыше
двухсот сельских банков в провинции прекратили  выплаты,  как  уже  было
двадцать лет назад.
   Эти последние слова были исполнены значения и относились,  как  понял
Адам, к финансовому краху в девяносто третьем,  в  который  был  роковым
образом вовлечен пятый-виконт. Было ясно, что  Уильям  Сид-форд  считал:
сейчас не время для расходов, не являющихся  необходимыми.  Он  принялся
сетовать на хлебные  законы,  на  налог  на  собственность,  но  не  был
услышан. Адам внезапно перебил его, сказав:
   - А не был ли мой дедушка очень дружен с мистером Коком из  Норфолка?
Интересно, не согласится ли он дать мне совет?
   Уильям Сидфорд не смог высказать по этому поводу никакого мнения,  но
его и не  требовалось,  вопрос  был  риторическим.  Адам  положил  конец
обсуждению, с улыбкой проговорив:
   - Мое невежество удручает, да? Мне нужно снова пойти в школу. А пока,
будьте любезны, принимайтесь за ту работу, по поводу которой мы пришли к
согласию, Уильям Сидфорд оставил его сочинять письмо  мистеру  Коку.  Не
доверяя местной почте, он отправил его с одним их своих  конюхов.  Ответ
немедленно  был  получен:  мистер  Кок  любовно  хранил  воспоминания  о
четвертом виконте и был бы счастлив, насколько мог, помочь нынешней  его
светлости советом. Он предложил Адаму оказать ему честь, нанеся визит  в
Холькхем в удобное для того время. Почувствовав радушие, проступавшее  в
официальном ответе мистера Кока, Адам решил поймать  его  на  слове.  Он
отправил короткую записку Дженни, сообщая  ей,  что  его  возвращение  в
город немного откладывается, и отправился в Норфолк.
   Опасения, естественные для скромного молодого человека, привлекшего к
себе  внимание  старого  друга  своего  дедушки,  мгновенно  улетучились
благодаря  теплому  приему  мистера  Кока.  Мистер  Кок,  живший   среди
унаследованного великолепия Холькхема, был  проницательным  человеком  с
простыми привычками и прямым нравом!  Он  унаследовал  собственность  от
своего благородного родственника  по  женской  линии  лорда  Лестера  и,
вместо того чтобы думать о  восстановлении  графского  титула,  посвятил
себя задаче благоустройства и освоения большого поместья, доход от сдачи
в аренду которого составлял не  более  двух  тысяч  гиней.  Ныне,  менее
сорока лет спустя, он приближался к сумме в  двадцать  тысяч  фунтов,  и
красивый некогда молодой человек, о  котором  никто  ничего  не  слышал,
давно уже стал могущественным землевладельцем. Ом никогда не прилагал ни
малейших усилий, чтобы добиться восстановления титула, - его  устраивало
быть мистером Коком из Норфолка; и ни его богатство; ни  его  бесспорное
господство в сельскохозяйственном мире не изменило его доброго, простого
нрава. Он принимал в Холькхеме кого угодно,  от  королевских  графов  до
совершенно незначительных людей, и обращался  со  всеми  одинаково,  без
церемоний, но с искренним стремлением обеспечить  своим  гостям  уют.  В
этом ему искусно  помогала  его  младшая  дочь,  которая  вела  домашнее
хозяйство. За какие-то несколько минут, пока ему радушно жали руку, Адам
почувствовал себя как дома; а к тому времени, когда он  провел  вечер  в
компании хозяина, обнаружил, что способен не только попросить совета, но
и довериться мистеру Коку в  гораздо  большей  степени,  чем  он  прежде
считал возможным.
   Проблемы, донимавшие его в Линкольнширских топях, были не совсем  те,
с которыми мистер Кок сталкивался в Норфолке, но познания  мистера  Кока
не ограничивались условиями его собственного графства. Он надавал  Адаму
мудрых советов, провел его по своей экспериментальной ферме и  терпеливо
посвящал в тонкости эффективного ведения сельского хозяйства.
   Когда Адам уезжал из Холькхема, то, помимо увозимого вороха  записей,
голова его была набита такой уймой  сведений,  что  он  чувствовал  себя
слегка ошарашенным. Требовалось время на то, чтобы усвоить все,  что  он
узнал; пока же отчетливо вырисовывалось лишь одно обстоятельство: на то,
чтобы вернуть процветание своим землям, уйдет гораздо больше денег,  чем
он мог надеяться, раздобыть.
   Он добрался до Лондона поздно вечером, испытывая  угрызения  совести,
просрочив, то, что ему представлялось увольнением, на целую  неделю.  Он
застал Дженни в гостиной, - за работой над одним из кресельных чехлов, и
застыл на пороге с таким опасливо-виноватым выражением на лице, что  она
расхохоталась и воскликнула:
   -  А  ты  выглядишь  словно  маленький  шалун,  которого  поймали  за
озорством! Ну что за глупости!
   Он тоже рассмеялся, но сказал, пройдя по  комнате,  чтобы  склониться
над ней и поцеловать в щеку:
   - Ну, именно так я себя и чувствую! И прошу у тебя прощения,  Дженни,
это было недостойно с моей стороны!  Ведь  я  обещал  тебе,  что  приеду
домой, чтобы отправиться с тобой на какой-то прием.
   - Да, но я сказала тебе, что это не имеет никакого значения: я ездила
с леди Оверсли.
   - Ты слишком уж снисходительна. Веселый был прием?
   - Да, очень. Налди пел, а я повстречала там старую подругу - девушку,
с которой мы вместе учились в пансионе, а теперь она замужем за мистером
Асселбай. - Глаза ее весело сощурились. - Меня просто смех  разбирал!  Я
ее в глаза не видела с тех пор, как ушла от  мисс  Саттерли,  но  ты  не
поверишь, как она была счастлива  встретиться  со  мной  снова,  теперь,
когда я - леди Линтон!
   - До чего противная особа! Надеюсь, ты ее отшила?
   - О нет! Зачем? Уверена, здесь нет ничего удивительного,  -  ответила
она. Ее веки приподнялись, когда вошел дворецкий с массивным  серебряным
подносом для чая. Поднос был поставлен на стол перед ней, и, увидев, что
на нем  стоит  тарелка  со  свежевыпеченным  миндальным  печеньем,  она,
довольная, кивком отпустила дворецкого и стала разливать чай.
   - Какое блаженство! - заметил Адам, опускаясь в кресло. - Я думал, ты
попила чай более часа назад, и уже вполне смирился  с  мыслью,  что  мне
ничего не достанется, поскольку я не смею просить что-нибудь после моего
гнусного вероломства!
   - Да что это ты себе вбил в голову? - сказала  она.  -  Как  будто  в
своем собственном доме ты не можешь пить чай, когда тебе вздумается!  А,
так ты подшучиваешь надо мной, да? Вот возьму и спрячу от тебя печенье!
   - Неужели еще и мое любимое печенье? - воскликнул он.  -  Дженни;  ты
платишь добром за зло! А с чего ты взяла, что я приеду сегодня  вечером?
Или это просто счастливое совпадение?
   Она не сказала ему, что  печенье  готовилось  каждый  день,  и,  лишь
улыбнувшись, передавая ему тарелку, спросила, преуспел  ли  он  в  своем
деле в Фонтли.
   - Ну, наверное, не до конца, но Бог с ним!  Я,  знаешь  ли,  ездил  в
Холькхем. Жаль, что тебя со мной не было: думаю,  тебе  бы  понравилось.
Хозяева его - добрейшие люди, и сам мистер  Кок,  и  его  дочь  -  очень
простая, умная девушка. Тебе передавали  всяческие  добрые  пожелания  и
просили в августе взять тебя туда на холькхемскую стрижку. О! Я  не  пил
такого чая с тех пор, как уехал из  города!  Ты  не  представляешь,  как
часто я о нем мечтал! Как раз такой, каким и должен быть! Спасибо  тебе!
Расскажи мне, чем ты занималась с тех пор,  как  я  уехал!  Надеюсь,  не
корпела над вышивкой все это время?
   - Ах, Боже мой, конечно нет! - ответила она. -  Я  много  выезжала  в
свет, уверяю тебя, помимо того, что принимала больше  утренних  визитов,
чем мне хотелось.
   Она помолчала, не осмеливаясь спросить его, как он проводил  время  в
Фонтли. Вместо этого он поинтересовался, кто навещал  ее  по  утрам.  Ее
лицо не выдало ни обиды,  ни  огорчения;  безропотно  смирившись  с  его
умолчанием, она принялась перечислять  своих  визитеров,  прибавив  пару
язвительных комментариев, рассмешивших его.
   Он был рад выяснить из перечисления  ее  занятий,  что  она,  похоже,
успешно  осваивается  в  обществе.  Она  присутствовала  на   нескольких
приемах, посетила выставку, ездила в парк с одной своей новой знакомой и
решилась пригласить Адверсейнов сходить с ней в оперу - хотя  и  не  без
опасений.
   - Но Броу сказал мне, что они не арендуют ложу,  и  казалось  стыдно,
что наша  будет  пустовать,  когда  давали  "Альцесту"  , которую леди Адверсейн особенно  хотела  послушать,
так что я набралась храбрости и спросила  ее,  не  соблаговолит  ли  она
пойти со мной. Она не истолковала это превратно, и я была рада, что  так
поступила.
   - Наверное, она была очень тебе признательна.  Однако  для  меня  это
новость, что мы арендуем ложу в опере. Сколько мы за нее платим? Или  мы
не платим?
   Ее лицо порозовело, она бросила на него опасливый взгляд,  проговорив
с запинкой:
   - Папа думал... Это был подарок для меня,  потому  что  он  знает:  я
обожаю музыку. Извини меня!
   - Почему ты должна извиняться? Это я должен перед  тобой  извиниться:
мне следовало позаботиться об этом - но, наверное, твоя ложа была бы для
меня недоступна! Я знаю,  что  приходится  платить  четыреста  гиней  за
довольно посредственную ложу, а про твою, уверен, этого не скажешь.
   Она молчала, словно окаменев, что, как он уже знал, свидетельствовало
о растерянности. Покраснев от стыда, он с раскаянием произнес:
   - А теперь я должен извиниться перед тобой! Прости меня - или  устрой
мне взбучку! Почему бы и нет? Я определенно этого заслуживаю!
   Вместо этого она слегка покачала головой и робко улыбнулась.
   Он сказал с глубоким сочувствием:
   - Моя милая бедняжка, ты слишком терпелива и, если не поостережешься,
скоро будешь иметь мужа - исчадие ада! Ты ходила  в  оперу  и,  надеюсь,
получила наслаждение от нее. Что еще?
   Прошло  какое-то  время,  прежде  чем  она  вновь   обрела   душевное
равновесие, но ей удалось это сделать и ответить, слегка усмехнувшись:
   - Ну, мы с миссис Асселбай ходили на лекцию Запоминающего человека.
   - Кого?
   - Запоминающего человека - я забыла, как  его  зовут,  но  он  просто
великолепен, уверяю тебя!  Он  учит,  как  запоминать  все,  представляя
комнаты с ячейками - по пятьдесят в каждой комнате! Кто-то  сказал,  что
он добрался до семнадцатой комнаты, но мистер  фрамптон,  который  после
лекции  подошел  поговорить  с  миссис  Асселбай,  сказал,   что   готов
поклясться: спроси, его, что было в сорок седьмой комнате, и  он  только
руками разведет! Пожалуй, больше рассказывать не о чем  -  разве  что  о
праздновании. Есть много  такого,  что  твоя  тетя  Нассингтон  называет
tracasserie ,  связанного  с
балом в клубе Уайта, потому  что  принцессе  Уэльской  каким-то  образом
удалось раздобыть билеты на него, и принц-регент заявил, что  не  пойдет
туда, если пойдет она. Я не знаю, как оно будет и в чем состоит  правда,
и не верю, что кто-нибудь знает, потому что каждый рассказывает об  этом
по-своему! - Она  помолчала,  набрала  воздуха  и  сказала  с  небольшим
усилием:
   - Официальный банкет назначен на восемнадцатое. Я не знаю,  запомнишь
ли ты...
   Он пришел ей на  выручку,  стараясь  загладить  вину  после  недавней
вспышки раздражения:
   - Да, конечно. Это было так любезно  с  твоей  стороны  -  пригласить
Лидию в город  посмотреть,  как  львы  пройдут  в  процессии,  чтобы  их
накормили. Кажется, ты говорила, что твой отец сможет устроить окно  для
нас? Он сделал это? Лидия придет в восторг!
   - О, еще бы! - Дженни,  радуясь  тому,  что  перескочила  через  этот
барьер, заговорила гораздо более непринужденным тоном:
   - Если бы только твоя мама согласилась отпустить ее к  нам!  Я  вчера
получила письмо от Лидии. Кажется, она очень хорошо устроилась  в  новом
доме, так что нет никаких причин, по которым  нельзя  обойтись  без  нее
несколько недель, тем более что, по ее  словам,  твоя  мама  повстречала
старую знакомую, чему она очень  обрадовалась,  и  поговаривает  о  том,
чтобы пригласить ее пожить в поместье  Кемден,  составить  ей  компанию.
Очевидно, та находится в стесненных обстоятельствах и.., и...
   - Заискивает перед ней?
   - Ну, так говорит Лидия, -  призналась  Дженни.  -  Более  того,  она
считает, что миссис Папуорт - это та же миссис Кворли Бикс, но  этому  я
совсем не верю.
   - Боже правый, я надеюсь, что нет! Так Лидия едет к нам?
   - Думаю, да, но она  говорит,  леди  Линтон  испытывает  определенные
сомнения,  поскольку  она   не   одобряет   мысли,   что   Лидия   будет
путешествовать без должного сопровождения, и не в силах  отпустить  мисс
Пулсток, чтобы та поехала с ней, - Дорого бы я дал,  чтобы  узнать,  что
Лидия думает по этому поводу! - прокомментировал он. Она засмеялась,  но
покачала головой:
   - Нет, она не писала, что я могу показать это  тебе,  так  что  я  не
стану. К тому же, я уверена - это вполне естественно,  что  леди  Линтон
беспокоится. Вопрос в том, сможем ли мы послать за  ней  Марту  в  нашем
собственном экипаже? Ты считаешь, это получится?
   - Что я думаю, так это то, что все это просто-напросто чушь  собачья!
- Ответил Адам с раздражением. -  А  насчет  того,  чтобы  ты  отправила
Марту, - тоже  ерунда!  Скажи  на  милость,  с  какой  стати  ты  должна
обходиться без своей горничной?
   - Но от меня этого не ждут, - возразила она. - Эта идея - только  моя
собственная. Я вполне понимаю чувства твоей мамы,  потому  что  девушка,
которая прислуживает Лидии, слишком уж молода для этой цели, ты знаешь.
   - Я не знаю, и я не знаю также, почему молодая служанка  не  сгодится
для такого легкого путешествия так же  хорошо,  как  и  пожилая.  Другое
дело, если Лидии пришлось бы провести ночь в дороге, но  тут  ни  о  чем
подобном и речи не идет. Если хочешь, пошли свой экипаж - хотя это  тоже
нелепо! - но, конечно, не Марту!
   Она покорно согласилась:
   - Я не стану, если ты мне запрещаешь, но лучше бы ты этого не  делал!
Боюсь, что в противном случае леди Линтон не отпустит Лидию к нам, а  ты
только представь, до чего это будет обидно! Мне так хочется,  чтобы  она
была со мной; в самом деле, каких я только планов не строила!
   Он был столь же обрадован, сколь и удивлен.
   - Ты действительно этого хочешь? Ты уверена, что она не  станет  тебе
обузой?
   - Обузой? Мне? Да конечно же нет! Это самое замечательное, что только
можно себе вообразить: быть в компании с ней и возить ее  по  интересным
местам! Умоляю тебя, позволь я предложу послать Марту!
   - Если ты действительно хочешь, то конечно, но я все-таки думаю,  что
это слишком великодушно с твоей стороны, и  не  хочу,  чтобы  тобой  так
помыкали.
   - Как можно так говорить! -  воскликнула  она.  -  Будто  твоей  маме
пришло бы в голову так поступить!
   Я тотчас же ей напишу! Она видела Марту, когда мы были  в  Фонтли,  и
будет знать, что на ее попечении Лидия будет в полной безопасности.
   Но Дженни заблуждалась на  сей  счет.  Вдовствующая,  ответив  на  ее
письмо с величайшей любезностью, не смогла пойти  наперекор  собственной
совести и позволить  своей  молодой  и  неопытной  дочери  подвергнуться
опасностям путешествия без мужской защиты. Только  мать,  добавила  она,
способна вникнуть в ее переживания и оценить, чего ей это стоило -  быть
вынужденной отказать своей дорогой детке в предложенном удовольствии.
   - Ей-богу! - воскликнул Адам, давая ей  прочитать  послание.  -  Мама
выкинула очередной номер!
   Поверь, это не что иное, как решимость  удерживать  Лидию,  чтобы  та
плясала вокруг нее. До чего сквер-, но!  И  что  же  теперь  делать?  Не
съездить ли мне за ней в Бат? Ты этого хочешь?
   - Ты это, сделаешь? - неуверенно спросила Дженни.
   - Да, полагаю, что сделаю. Какая тоска!  Ладно,  я  как-нибудь  сумею
выбраться, хотя не знаю, когда сумею выкроить  время!  Я  должен  занять
свое место  во  вторник,  и,  похоже,  помимо  этого,  у  нас,  кажется,
намечается куча дел. Не говори маме, что я собираюсь  ехать  за  Лидией!
Несомненно, лучше всего будет застать ее врасплох!
   И в самом деле,  Вдовствующая  была  застигнута  врасплох  гораздо  в
большей степени, чем Адам мог даже предположить.  Мистер  Шоли  приложил
руку и к этому делу.
   Отец Дженни, с одобрением отнесшийся к планам развлечь Лидию,  следил
за развитием событий с величайшим интересом. Ему  сомнения  Вдовствующей
казались выше всяческих похвал, и, когда, по его мнению, появился  очень
простой выход из трудной ситуации, он ухватился за  него,  радуясь,  что
ему дана возможность выступить в роли Провидения. В один прекрасный день
Адам, приехав домой, наткнулся на  ошеломленную  жену,  которая  подняла
боязливый взгляд на его лицо и, запинаясь, проговорила:
   - Адам, я должна тебе кое-что сказать! Не знаю, право... Я понятия не
имела... Боюсь, ты придешь в ярость, но я действительно ничего не смогла
сделать!
   Он вопрошающе вскинул брови:
   - Приду в ярость? Давай рассказывай!
   - Это.., это папа! - выпалила она. - Он поехал забрать Лидию из Бата!
- Она увидела изумленное выражение на его лице и торопливо продолжила:
   - Он прислал мне  записку  с  одним  из  своих  клерков  перед  самым
отъездом из города, так что я даже не имела возможности его  остановить!
Кажется, он собирается поехать в Бристоль по делу  и  написал  мне,  что
тебе не нужно беспокоиться, как выкроить время для  поездки  за  Лидией,
потому что он собирается возвращаться через Бат  и  сам  привезет  ее  в
город. Он просто не понимает - в этом все  дело,  он  всего  лишь  хочет
помочь, Адам!
   Она закончила умоляющим тоном, страшась его гнева. Наступило минутное
молчание, пока он боролся  со  своими  чувствами,  -  они  были  слишком
сильны.  Потом  он  неожиданно  набрал  полные   легкие   воздуха   и..,
расхохотался, Она лишь смутно