папе,  но  сама  я   отнюдь   не
артистическая натура.
   - О, мисс Шоли, как вы можете так говорить? -  воскликнула  преданная
миссис Кворли-Бикс. - Когда я думаю о прекрасных  рисунках,  которые  вы
сделали, вашей вышивке, вашем музыкальном таланте...
   - Ах да, это мне кое о чем напомнило, - перебил мистер Шоли. - Я хочу
показать его светлости рисунок, на котором Дженни изобразила  площадь  в
перспективе. Не могли бы вы, мэм, спуститься в библиотеку и  помочь  мне
его отыскать!
   К  ее  чести  будет  сказано,  миссис  Кворли-Бикс   изо   всех   сил
противостояла  этой  беззастенчивой  попытке  оставить  молодую  парочку
наедине; но все ее уверения, что мистер Шоли найдет  набросок  в  некоей
папке с образцами работ, не смогли отвратить  его  от  намеченной  цели.
Через какие-то несколько минут ему удалось выпроводить упиравшуюся  даму
в библиотеку, произнеся явную ложь о том, что оба они мигом вернутся.
   Ситуация сложилась неловкая, и смущение мисс Шоли  не  способствовало
ее  исправлению.  Оно  послужило  лишь  поводом  к  тому,  что  лицо  ее
покраснело, а рот оказался  на  замке;  и  когда  Адам  сделал  какое-то
непринужденное замечание, чтобы  как-то  разрядить  обстановку,  она  не
ответила, но,  вскинув  на  него  испуганный  взгляд,  выпалила:  "Прошу
прощения!" - и тут же отвернулась, прижав ладони к своим пылающим щекам.
   В какой-то момент его  единственным  чувством  была  досада  от,того,
что-она настолько неловка. Достаточно было ей ответить с его  подачи,  и
положение можно было бы  выправить.  Но  ее  понимающий  взгляд,  слова,
которые она произнесла, та поспешность, с  которой  она  отвернулась  от
него, сделали это невозможным. Не будь она настолько  явно  встревожена,
он даже мог бы  заподозрить  ее  в  попытке  заставить  его  форсировать
события.
   Она отошла к огню и, после мучительных  усилий  взять  себя  в  руки,
сказала:
   - Это.., это величайшее наказание  -  обязанность  восхищаться  моими
рисунками и демонстрировать их гостям - это  то,  что  особенно  мне  не
нравится! Но папа... Вы видите, его  ничем  не  остановишь!  Мне..,  мне
очень жаль!
   Он  распознал  любезную,  пусть   и   запоздалую   попытку   сгладить
неловкость, и его досада прошла. После некоторого колебания он сказал:
   - Мисс Шоли, вы предпочитаете, чтобы я  согласился,  что  это  тяжкое
испытание - когда тебе  показывают  чьи-то  рисунки,  или..,  или  чтобы
сказал, совершенно откровенно,  что  я  не  думаю,  чтобы  какие-то  два
человека когда-нибудь попадали в столь неловкое положение, как это?
   - О нет! В такое унизительное! - проговорила она сдавленным  голосом.
- Я не знала, что.., что папа намеревайся сегодня.., так быстро!
   - И я тоже - в самом деле! Но он это сделал, и было бы глупо с  нашей
стороны - вы так не считаете? - , делать  вид,  будто  мы  не  понимаем,
зачем нас свели вместе. - Он увидел, как она кивнула,  и  продолжил,  не
без труда, но очень искренне:
   - Я хочу, чтобы вы были открыты со мной. Ваш отец старается заключить
брак между нами, но вам это не нравится, не так ли? Вам не нужно бояться
сказать мне об этом - понимаю, как вам может это нравиться, если мы едва
знакомы? И опасаюсь, что вы  вынуждены  принимать  меня  сегодня  помимо
вашей воли. Поверьте, вам достаточно сказать мне, что это так, и дело не
двинется дальше!
   Такая откровенность успокоила ее. До этого она стояла к нему  спиной,
потупившись и глядя на огонь, но  теперь  обернулась  и  ответила  тихим
голосом:
   - Меня не заставляли. Папа бы этого не сделал. Я знаю,  что  так  это
должно выглядеть, - и он действительно  любит  распоряжаться,  -  но  он
слишком любит меня, чтобы принуждать, и.., и слишком добр,  хотя  иногда
может показаться.., несколько властным.
   Адам улыбнулся:
   - Да, доброжелательный деспот - это, возможно,  худшая  разновидность
тирании, потому что ей труднее всего противостоять! Где все  совершается
с самыми благими намерениями, - и родителем, которому  должно  оказывать
повиновение, - сопротивляться кажется почти чудовищным!
   Ее румянец сошел, она даже стала несколько бледной.
   - Мне бы очень не хотелось так поступать, но, будь это необходимо,  в
таком деле, как это, я.., я бы воспротивилась. Дело  обстоит  иначе.  Он
хочет, чтобы я вышла за вас, милорд, он не заставляет меня.
   Его лоб слегка наморщился; он пристально вглядывался в нее,  стараясь
прочитать по ее лицу.
   - Тирания любви? Она покачала головой:
   - Нет. Мне было бы тяжело его расстраивать, и  я  бы  не  колебалась,
если.., если бы мои чувства уже принадлежали кому-то или если бы мне  не
нравилась эта затея. - Это было произнесено спокойно, но с усилием.  Она
подошла к стулу и села. - Вы просили меня быть открытой с вами,  милорд.
Я не против. Если  вы  думаете..,  если  вы  чувствуете,  что  могли  бы
вынести... - Она умолкла и продолжила после небольшой паузы:
   - Я не романтична. Я прекрасно понимаю.., обстоятельства и не  жду...
Вы сами сказали, что мы едва знакомы.
   Ему пришлось побороть в себе искушение пойти на  попятную  и  сказать
себе, что ее принятие предложенного брака не более хладнокровно, чем его
собственное. Он был столь же бледен,  как  она,  и  ответил  напряженным
голосом:
   - Мисс Шоли, если вы чувствуете,  что  можете  вынести  это,  я  буду
считать, что мне повезло. Я не предложу  вам  фальшивую  монету.  Делать
торжественные  заявления,  естественные  в  таком  случае,  значило   бы
оскорбить вас, но вы можете верить, что я искренен,  когда  говорю  вам,
что, если вы окажете мне честь и выйдете за  меня  замуж,  я  постараюсь
сделать вас счастливой.
   Она встала:
   - Я ею буду! Не думайте об этом! И не  хочу,  чтобы  вы  старались...
Только чтобы вам было уютно! Надеюсь, я смогу сделать  это  для  вас:  я
буду стараться изо всех сил. А вы будете говорить мне, чего вы хотите от
меня, или делаю ли я что-то такое, что вам не нравится, будете?
   Он был удивлен и немного тронут, но сказал, беря ее руку:
   - Да, конечно! Когда я выйду из себя или устану от уюта!
   Она пристально смотрела секунду, увидела лукавинку  в  его  глазах  и
внезапно рассмеялась:
   - О!.. Нет, я обещаю вам, что не буду злиться! Он поцеловал ее  руку,
а потом, легонько, ее щеку. Она не отстранилась, но и не выглядела  так,
будто ей это нравится. И поскольку у него не было желания  целовать  ее,
он отпустил ее руку не с обидой, а с облегчением.

Глава 5

   О помолвке объявили  почти  тотчас  же,  и  день  бракосочетания  был
назначен месяцем позже, на двадцатое апреля. То ли от нетерпения  видеть
свою дочь возведенной в дворянское достоинство, то  ли  из  страха,  что
Адам может раздумать, мистер Шоли жаждал закрепить сделку и его с трудом
удержали от того, чтобы тут же, не сходя с места, послать  объявления  в
"Газетт" и "Морнинг пост". В порыве малопривлекательной откровенности он
сказал, что чем скорее новость будет  предана  огласке,  тем  лучше  это
будет для Адама; однако ему пришлось  признать,  что  это  неприлично  -
объявлять о свадьбе прежде, чем  Адам  сообщит  об  этой  новости  своей
семье.
   Еще  одно  препятствие  встало  на  пути  мистера  Шоли.   В   разгар
составления планов бракосочетания, превосходящего  по  великолепию  все,
что было до этого, его остановили, мягко напомнив, что недавняя  тяжелая
утрата, понесенная его будущим зятем, делала невозможными любые подобные
замыслы. Церемония, сказал Адам, должна быть скромной, только с  прямыми
родственниками  и  близкими  друзьями  с  обеих  сторон,   приглашенными
участвовать в ней. Это был жестокий удар, который мог  привести  даже  к
ссоре, если бы вовремя не вмешалась  Дженни,  сказавшая  с  присущей  ей
прямотой:
   - Ну хватит, папа! Это было бы и в самом деле ни на что не похоже!
   В разных местах  известие  было  воспринято  очень  по-разному.  Лорд
Оверсли сказал, что  он  чертовски  рад  это  слышать,  а  леди  Оверсли
залилась  слезами.  Уимме-ринг,  вначале  ошарашенный,  пришел  в  себя,
поздравил своего патрона и умолял Оставить все  финансовые  дела  в  его
руках.  Подобно  миссис  Кворли-Бикс,  он  был  вне  себя  от  восторга,
единственное, что омрачало его радость, - это решимость Адама довести до
конца свое намерение продать дом Линтонов. На доводы,  что  теперь  ему,
как никогда, понадобится городской дом, он  отвечал,  что  у  него  есть
намерение снять  какие-нибудь  более  скромные  покои,  чем  особняк  на
Гросвенор-стрит;  на  предостережение,  что  арендованные  покои  нельзя
счесть солидными, он лишь сказал:
   - Какая чушь!
   Адам сообщил леди Линтон о своей помолвке в письме,  воспользовавшись
этим событием как предлогом, чтобы не возвращаться в Фонтли. Ему было бы
невмоготу столкнуться с неизбежными изумлением, вопросами  и,  возможно,
неодобрением, которыми должны были встретить его заявление; и  он  знал,
что ему не под силу такая задача, как описать словами мистера  Шоли.  Он
мог сообщить, что тот. - богатый  коммерсант,  с  которым  лорд  Оверсли
находится в дружеских отношениях, и леди Линтон не должна  была  узнать,
читая о спокойных  манерах  Дженни,  необыкновенной  чуткости  и  ладной
фигуре, что эти беглые фразы не без труда  вышли  из-под  его  пера.  Он
закончил письмо просьбой к матери приехать в Лондон, чтобы познакомиться
со своей будущей невесткой, но счел целесообразным отправить  с  той  же
почтой короткое и гораздо более откровенное письмо старшей из сестер.

   "Шарлотта, я рассчитываю, что ты привезешь маму в Лондон. Объясни ей,
как неприлично это будет с ее стороны запаздывать со знаками внимания, -
визит вежливости следует  нанести.  Если  она  придерживается  намерения
поселиться в Бате, хотелось бы, чтобы она решила, что  из  обстановки  в
Линтон-Хаус она желает получить в собственное  пользование,  что  нельзя
устроить в ее отсутствие. Скажи ей это, чтобы она не  выкинула  один  из
своих номеров".

   Прежде чем до него дошли какие-либо новости из Фонтли, известие о его
помолвке было  опубликовано,  и  в  его  положении  произошла  внезапная
перемена. Люди, которые донимали его, требуя заплатить по счетам,  вдруг
страстно захотели видеть его своим  клиентом.  Портные,  галантерейщики,
ювелиры и каретных  дел  мастера  умоляли  оказать  им  честь,  став  их
постоянным  клиентом.  И  первой  в  списке  стояла  фирма  Швейцера   и
Дэвидсона,  чьи  неоплаченные  долги  за  одежду,  поставленную   пятому
виконту,  исчислялись  четырехзначной  цифрой.  Даже  старший   Друммонд
позволил себе победную улыбку, когда объявил своему наследнику:
   - Его светлость, мой мальчик, может  заказывать  у  Друммондов  любую
музыку, какую только пожелает.
   - Да, сэр, я в этом не  сомневаюсь,  -  ответил  молодой  Друммонд  с
благоговением.
   Результат его помолвки стал  желанной  переменой  после  непрестанных
требований, которыми до этого изводили Адама, но сознание того, что даже
подобострастием управляющих и персонала отеля "Фентон" он обязан  золоту
Шоли, едва ли могло порадовать его. Письмо  от  мисс  Оверсли  также  не
способствовало поднятию его настроения.
   Леди Оверсли сообщила новость Джулии; вкладывая  ей  в  руки  роковой
экземпляр "Газетт" со словами:
   - Джулия, любовь моя, крепись!
   До тех пор она  крепилась,  поддерживаемая  исключительной  чуткостью
матери, но сообщение на какое-то время совершенно раздавило  ее,  и  она
почувствовала, что не скоро восстановит душевное равновесие.
   Слезы мешали ей  писать,  и  все-таки  она  пожелала  ему  счастья  и
заставила свою непослушную руку черкнуть записку мисс Шоли:  "Я  верила,
что это однажды случится, мой друг". Ей  предстояло  уехать  из  города,
чтобы навестить свою бабушку  в  Танбридж-Уэллс.  Мать  считала,  что  в
настоящее время будет благоразумнее не подвергаться риску столкновения с
Адамом.
   Со следующей почтой ему пришел поток писем от  разных  родственников,
начиная от требования его тети Брайдстоу сообщить, кто  такая  эта  мисс
Джейн Шоли, и заканчивая  сентиментальными  излияниями  старшей  кузины,
старой девы, которая была убеждена, что мисс Шоли самая  милая  девушка,
какую только можно себе представить, - высказывание,  которое  заставило
Адама осознать, что он ничего не знает о нраве своей невесты.
   Ему пришлось подождать несколько дней писем из Фонтли, но наконец они
пришли. Неистовые каракули Лидии, которая была  уверена,  что  Дженни  -
самая препротивная девица на свете, и встревоженное письмо от  Шарлотты.
Дорогая мама, писала она, испытала столь жестокое потрясение, узнав, что
ее единственный оставшийся в живых сын помолвлен с совершенно незнакомой
девушкой, что у нее наступил полный упадок сил. Затем  у  нее  случились
страшные судороги,  и,  хотя  все  эти  тревожные  симптомы  были  сняты
лекарствами, предписанными их славным доктором Тилфордом,  она  все  еще
слишком выбита из колеи, чтобы взяться за столь трудоемкую  задачу,  как
написание письма.

   "На благословение пока рассчитывать не приходится, - писала  Шарлотта
с нотками предостережения, - но я уверена, что она заставит себя сделать
все подобающее такому случаю. Она старается преодолеть  нервозность,  но
сознание того, что ты собираешься  продать  дом  Линтонов,  повлекло  за
собой некоторую возбужденность мыслей, ведь  наш  дорогой  брат  родился
там... Здесь, дорогой Адам, меня прервал мой любимый Ламберт; его  визит
оказался очень полезен для  мамы,  поскольку  он  просидел  с  ней  час,
раскрывая перед ней  со  спокойной  рассудительностью  все  преимущества
твоей женитьбы..."

   Похоже было, что до тех пор, пока у нее не  появилось  такого  блага,
как спокойная рассудительность Ламберта, мама заявляла:  тяжелая  утрата
сделала само собой разумеющимся, что она не будет ни жить  в  отеле,  ни
наносить утренние визиты. Но Ламберт был прав:  при  условии,  что  Адам
сможет подыскать ей жилье в каком-нибудь приличном отеле,  расположенном
в тихом месте, мама предпримет требовавшееся от нее мучительное  усилие.
"Но только, - писала Шарлотта, - не  "Кларедон",  с  его  пронзительными
воспоминаниями о дорогом папе".
   Но самое желанное письмо, которое получил  Адам,  пришло  от  строгой
старшей сестры его отца. Написав из имения своего  супруга  в  Йоркшире,
леди Нассингтон хвалила его за здравый смысл и предлагала ему свой " дом
в Гемпшире для проведения медового месяца и помощь ее третьего  сына  во
время брачной церемонии.
   Адам с радостью принял первое из этих предложений,  поскольку  мистер
Шоли выказывал тревожные признаки того, что буквально жаждет  не  только
распланировать медовый месяц, но также и оплатить  его;  но  от  второго
отказался, сделав своим шафером долговязого Тимоти Бимиша, виконта Броу,
старшего сына графа Адверсейна.
   Его дружба с Броу вела свой счет  с  его  первого  периода  службы  в
Харроу и пережила как разлуку,  так  и  разительную  разницу  интересов.
Редкая переписка держала их в курсе дел Друг друга,  а  через  несколько
лет связь укрепилась с прибытием в  штаб  52-го  полка  мистера  Вернона
Бимиша, необстрелянного и застенчивого младшего  офицера,  для  которого
Броу настойчиво добивался покровительства Адама.

   "Если он не свалится  за  борт  или  не  заблудится  в  португальских
дебрях, ты вскоре получишь подкрепление из  моего  младшего  брата,  мой
дорогой Дев, - нацарапал Броу. - Мальчишка просто замечательный, так что
будь  с  ним  подобрее  и  не   разрешай   играть   с   этими   гнусными
лягушатниками..."

   Броу не было в Лондоне, когда Адам вернулся из Франции, но через  два
дня после того, как сообщение о предстоящей женитьбе Адама  появилось  в
"Газетт", он прибыл в отель "Фентон" и, когда  ему  сообщили,  что  лорд
Линтон вышел, сказал, что дождется  его  возвращения.  Час  спустя  Адам
вошел в свои частные покои и  застал  друга  развалившимся  в  кресле  у
камина; его очень длинные ноги были вытянуты перед ним, а остальное тело
- спряталось за номером "Курьера". Он опустил  его,  открыв  изможденное
лицо, на котором застыло выражение неизбывной грусти.
   - Броу! - радостно воскликнул Адам.
   - Только не говори, что ты рад меня видеть! - попросил его светлость.
- Ненавижу бакенбарды!
   - Черт с ними, с бакенбардами! Я еще никого не был так рад видеть!
   - Ну, это уж ты загнул!  -  вздохнул  Броу,  выбираясь  из  кресла  и
потягивая руку. - Или ты только что прибыл в Англию? Ну давай! Не бойся,
жми как следует!
   Адам, улыбаясь, схватил его костлявую ладонь.
   - Я уже несколько недель как в Англии. Три - но кажется, что больше.
   - Все хитришь, да? - протяжно  произнес  его  друг.  -  Нет,  честное
слово! Я искал тебя  в  Бруксе,  но  мне  сказали,  что  ты  все  еще  в
Нортгемптоншире. И написал тебе вчера: наверняка ты еще не получил моего
послания. Как ты меня отыскал? Что привело тебя в город?
   - Нет, я не получал твоего письма  и  нашел,  расспросив  о  тебе  на
Гросвенор-стрит; меня привело в город сообщение в  "Газетт",  -  ответил
Броу, подсчитывая вопросы на своих длинных пальцах. -  Это,  знаешь  ли,
навело мой могучий ум на мысль, что ты уже вернулся в Англию. Но с  чего
мне пришло в голову, что ты можешь быть мне каким-то образом полезен,  -
ума не приложу!
   - Если только твой могучий ум не предвидел, что я захочу сделать тебя
своим шафером! - сказал  Адам,  улыбаясь  ему  и  глядя  в  его  глубоко
посаженные голубые глаза. - Ты сделаешь это для меня, Броу?
   - Ну еще бы! С величайшим удовольствием, Дружище! Я не знаком с  мисс
Шоли, но мой отец говорит, что это отличная партия. Говорит, ты поступил
именно так, как следовало, и я  передаю  тебе  его  поздравления.  Между
прочим, как мой младший брат?
   - Он был в полном порядке, когда я последний раз его видел.  Хотелось
бы знать, что происходило с тех пор, как я уехал! Сульта тогда  обратили
в бегство, но еще не разбили. И в такой момент мне пришлось  просить  об
отпуске! Но дело не в этом, конечно.
   Я увольняюсь.
   - Уверяю, тебе показалось бы смертной скукой служить в мирное  время,
- заметил Броу. - По слухам, Бурбоны вернутся до окончания  лета.  Я  не
знаю, насколько их задержит это печальное происшествие в  Берген-оп-Зом.
Грэм , кажется, наломал  там  дров.
Адам кивнул, поморщившись, но сказал:
   - Серьезным поражением нам это  не  грозит.  Если  мы  сможем  обойти
Сульта с фланга и прижать его к Пиренеям, лишить  снабжения,  посмотрим,
не развалится ли весь  карточный  домик!  Ты  не  представляешь,  каково
настроение в Южной Франции. Мы считали, что местные  жители  расположены
более к нам, чем к испанцам! - Он вдруг рассмеялся.  -  Мы,  видишь  ли,
платим за те, что реквизируем,  чего  не  делает  армия  Бони.  Господи,
хотелось бы мне знать, где мы  сейчас!  Прошел  уже  почти  месяц  после
Ортизей - полагаю, нас сдерживает возня политиков!
   На  следующий  день  была  опубликована  весть  о  победе  при  Тарбе
двадцатого марта. Части легкой дивизии  пришлось  жарко,  но  не  похоже
было, чтобы 52-й полк принимал в боевых  действиях  большое  участие,  -
обстоятельство,  которое  слегка  примирило  Адама  с  его   вынужденным
отсутствием.  Но  тем  не  менее   Веллингтону   не   удалось   отрезать
коммуникации Сульта. Маршал в строгом порядке отступал к Тулузе.
   Теперь дела более личного свойства потребовали внимания Адама. Мистер
Шоли, которому помешали осуществить планы  относительно  пышной  брачной
церемонии, хотел знать, предстоит ли  его  Дженни  ждать  до  следующего
года, прежде чем ее представят в свете. Он понимал, под влиянием  миссис
Кворли-Бикс, что дочь не может появиться в обществе до тех пор, пока  не
состоится эта торжественная церемония. А с другой стороны, если  бы  она
не появилась ни на одном светском приеме, это выглядело бы  так,  словно
господин милорд стесняется своей невесты, а он (мистер Шоли  говорил  об
этом, задиристо выпятив вперед подбородок) договаривался  сов