жение. Лорд Бромфорд, расстроившись лишь на мгновение, заметил, что это пылкость сделала его таким стремительным и нетерпеливым, но он не теряет надежды на счастливый исход.
     - Когда ваш отец вернется, - произнес он, - я формально испрошу у него разрешения обратиться к вам. Вы абсолютно правы, настаивая на правилах приличия, и я вынужден просить прощения за то, что нарушил этикет. Лишь моя любовь - я должен сказать, что даже убеждения моей матери, чьим созданием я являюсь и к которой испытываю глубочайшее уважение, и сыновний долг не смогли изменить моего решения - итак, эта любовь заставила меня забыть...
     - Мне кажется, - сказала Софи, - что вы должны заседать в Палате Лордов. Вы этим занимаетесь?
     - Странно, - немного высокомерно ответил его светлость, - что вы задали мне этот вопрос, ибо я собираюсь заняться этим в ближайшем будущем. Меня представит там человек, славящийся не только своим высоким происхождением, но и заслугами в юриспруденции, и я полагаю...
     - Я не сомневаюсь, что вам предстоит стать великим человеком, - сказала Софи. - Неважно, как скоро это произойдет и кто поможет вам в этом, вы не останетесь в безвестности! Как красива листва на этих буковых деревьях! Разве может какое-нибудь дерево сравниться с буком! Я уверена, нет!
     - Бесспорно, очень изящное дерево, - признал мистер Бромфорд, осмотрев бук. - Однако оно едва ли сравнится в величественности с красным деревом, которое растет в Вест-Индии, или в полезности с бамбуком. Интересно, мисс Стэнтон-Лейси, а как много людей знают, что оси их экипажей сделаны из бамбука?
     - В южных провинциях Испании, - парировала Софи, - очень распространено пробковое дерево.
     - Еще одно интересное дерево на Ямайке, - сказал его светлость, - это балата. Там также растут палисандр, эбеновое дерево...
     - Северная часть Испании, - вызывающе сказала Софи, - изобилует различными видами кустарников, включая боярышник, ладановые кусты и... и... О, смотрите, - лорд Френсис! Я вынуждена высадить вас, лорд Бромфорд!
     Ему этого не хотелось, но так как лорд Френсис уже махал Софи, всем своим видом выражая желание поговорить с ней, он не мог возражать. Когда фаэтон остановился, лорд Бромфорд тяжело спустился с него, а лорд Френсис проворно вскочил на его место и сказал:
     - Софи, вчерашний бал был превосходен! Твоя кузина такая прелесть!
     Софи пустила лошадей.
     - Френсис, растет пробковое дерево в южных провинциях Испании?
     - Боже, Софи, откуда я знаю? Ты была в Кадисе! Ты не можешь вспомнить? А вообще-то кого интересуют пробковые деревья?
     - Надеюсь, - тепло сказала Софи, - когда ты перестанешь быть первым волокитой в Европе, Френсис, ты женишься на очень красивой женщине, ты ведь этого заслуживаешь! Ты что-нибудь знаешь о балате?
     - Не слышал ни разу в жизни. Что это? Новый танец?
     - Нет, это дерево, оно растет на Ямайке. Надеюсь, она будет столь же добра, сколь и красива.
     - Не сомневайся! Знаешь, Софи, не в твоем духе говорить о деревьях! Что на тебя нашло?
     - Лорд Бромфорд, - вздохнула Софи.
     - Что, этот скучный тип, который был сейчас рядом с тобой? Вчера вечером он рассказывал Салли Джерси о том, как полезна морская трава для лошадей и скота; только послушай! Никогда не видел бедную Тишину такой тихой!
     - Жаль, что она не дала ему отпор, как она это умеет. Когда мы доедем до Манежа, я должна буду высадить тебя.
     Сесилия и ее поклонник были на условленном месте. Лорд Френсис спрыгнул с фаэтона и помог Сесилии сесть в него, так как мистер Фонхоуп увлекся созерцанием бледно-желтых нарциссов и, выбросив вперед руку, бормотал:
     - Нарциссы, что цветут пред ласточек прилетом!..
     Встреча с возлюбленным не сильно улучшила настроение Сили. У него были туманные планы о том, как добыть средства к существованию; и вместо них он обдумывал эпическую поэму, которая должна была сделать его знаменитым за одну ночь. Пока она писалась, сказал он, он бы не отказался от места библиотекаря. Но Сесилия не могла представить, что ее отец или брат позволят ей выйти за библиотекаря, поэтому столь великодушная уступка мистера Фонхоупа лишь усилила ее уныние. Она пошла так далеко, что предложила ему избрать профессию политика, но он лишь сказал на это:
     - Это грязно! - что не предвещало ничего хорошего этому прекрасному плану. А когда он добавил, что после смерти мистера Фокса десять лет назад не стало лидера, к которому мог бы примкнуть разумный человек, она поняла, что его политические убеждения найдут так же мало поддержки со стороны ее семьи, как и занятия поэзией.
     Софи, уловив суть из невразумительных замечаний Сесилии, приняла в ней живое участие, сказав:
     - Ну, хорошо! Мы должны найти выдающегося человека, которого он захочет иметь своим патроном!
     Сесилии показалось, что Софи ничего не поняла..
     Тем же вечером перед ужином Софи отдала Хьюберту клочок бумажки, выпавший из его кармана. До этого времени она не задумывалась о нем, но когда она увидела, как странно Хьюберт повел себя, в ее голове зародилось множество нежелательных для него вопросов. Он практически вырвал бумажку из ее рук, воскликнув:
     - Где ты это нашла?
     А когда она терпеливо объяснила, что ей кажется, будто это выпало из кармана его пиджака, который она зашивала, он сказал:
     - Да, это мое, но я не знал, что положил это в карман. Я не могу объяснить тебе, что это, но, пожалуйста, не говори никому!
     Она постаралась уверить его, что не собиралась этого делать, но он был так взволнован, что она невольно задумалась. Но все разъяснилось не раньше, чем он вернулся от своего друга - мистера Харпендена; у него был вид человека, который внезапно получил сильный удар, поэтому Софи воспользовалась первым же подходящим случаем, чтобы разузнать у него, что произошло. Мистер Ривенхол, уехавший сутки назад из Лондона в усадьбу Торп, поместье в Лейчестершире, унаследованное им от двоюродного деда, еще не вернулся; но Хьюберт открыл кузине, что будь его брат в Лондоне, даже крайняя необходимость не заставила бы его обратиться к тому за помощью.
     - Он не сказал прямо! Но намекнул, что не будет... Ладно! Это неважно!
     - Полагаю, - как всегда спокойно заметила Софи, - что Чарльз преувеличил. Я бы хотела, Хьюберт, чтобы ты рассказал мне, что произошло! Я предполагаю, что ты потерял большую сумму денег в Ньюмаркете?
     - Если бы только это! - неосторожно воскликнул он.
     - Ну, если это не все, я бы хотела, чтобы ты сказал мне об остальном, Хьюберт! - сказала она, дружески улыбнувшись. - Уверяю тебя, ты будешь в безопасности, доверившись мне, ибо сэр Горас научил меня, что нет ничего хуже, чем выбалтывать чужие секреты. Я знаю, что ты попал в какую-то беду, и думаю, что должна буду намекнуть об этом твоему брату, если ты ничего мне не расскажешь. Ибо десять к одному, что будет хуже, если тебе никто не сможет посоветовать!
     Он побледнел.
     - Софи, ты не станешь.
     Ее глаза сверкнули.
     - Нет, конечно не стану! - признала она. - Ты так не хочешь мне что-нибудь рассказывать, что я просто вынуждена расспрашивать тебя. Что-то связанное с женщинами - сэр Горас назвал бы это клочок кисеи - а?
     - Софи! Честное слово! Нет! Ничего подобного!
     - Тогда деньги?
     Он не ответил; она приглашающе похлопала по софе рядом с собой и сказала:
     - Прошу тебя, сядь, пожалуйста! Думаю, все не так плохо, как ты считаешь.
     Он резко хохотнул, но после дальнейших убеждений присел рядом с ней и свесил голову, стиснув ее ладонями.
     - Я что-нибудь придумаю. На худой конец, завербуюсь на военную службу.
     - Это возможно, - согласилась она. - Но я кое-что знаю об армии и не думаю, что жизнь в полку придется тебе по душе. Кроме того, как ты знаешь, это чрезвычайно расстроит мою тетю!
     Трудно было предположить, что молодой человек из круга Хьюберта доверит свои проблемы женщине, причем женщине моложе его; но после длительного задабривания Софи удалось вырвать у него всю историю. Рассказ был не очень последователен, и Софи пришлось несколько раз прерывать его вопросами, но в конце концов она поняла, что он попал в лапы ростовщика. В прошлом году он наделал много долгов в Оксфорде и, опасаясь гнева брата, признался ему далеко не во всех, с обычным юношеским оптимизмом полагая впоследствии самостоятельно погасить оставшиеся. У него были знакомые, которые знали все игорные дома Лондона; короткая полоса везения во французские азартные игры или в рулетку поставила бы все на свои места; но когда во время рождественских каникул он попытался сыграть, его преследовало невероятное невезение. Он до сих пор содрогался при воспоминании о своем проигрыше и о тех ужасных вечерах; это обстоятельство заставило его мудрую кузину предположить, что игра не привлекает его. Столкнувшись с огромными долгами чести, уже попавшему в немилость к старшему брату из-за значительно меньших задолженностей, ему оставалось либо прыгнуть в омут головой, либо пойти к ростовщику. И даже тогда, уверял он Софи, он и близко не подошел бы к ростовщику, если бы не был уверен, что сможет не позже чем через шесть месяцев расплатиться с этим вымогателем.
     - Ты имел в виду следующий месяц, когда станешь совершеннолетним? - спросила Софи.
     - Ну-у, нет, - покраснев, признался он. - Хотя, я полагаю, так думал старый Голдхангер, когда согласился одолжить мне. Поверь, я никогда не говорил ему об этом! Я лишь сказал, что совершенно точно получу большую сумму - я был в этом уверен, Софи! Я даже не предполагал, что это может не произойти! Боб Гилмортон - это мой близкий прут - хорошо знал владельца и поклялся мне, что его лошадь не проиграет!
     Софи, у которой была отличная память, моментально вспомнила, что имя Голдхангер было на той бумажонке, что она нашла в своей комнате, но она не показала вида, а лишь спросила, неужели вероломная лошадь проиграла скачки.
     - Она осталась без места! - со стоном сказал Хьюберт.
     Она понимающе кивнула.
     - Сэр Горас говорит, что если понадеяться, что лошадь улучшит материальное положение, то она всегда остается без места, - заметила она. - Он также говорит, что если садишься играть с пустыми карманами, то тоже проиграешь. Лишь когда ты набит деньгами, тогда можешь надеяться на выигрыш. Сэр Горас всегда прав!
     Не споря с этим, Хьюберт несколько минут озлобленно рассказывал о забеге своей лошади, столь рьяно обвиняя владельца, тренера и жокея, что любой, менее сдержанный человек, чем его кузина, заподозрил бы его в клевете и злословии. Она, сочувственно слушая, дала ему выговориться и лишь тогда напомнила о более важном, по ее мнению, вопросе.
     - Хьюберт, ты же несовершеннолетний, - сказала она. - И я знаю, что ссужать деньги несовершеннолетним противозаконно. Я знаю это, потому что молодой мистер... имя не имеет значения, но мы хорошо его знали... когда один из моих знакомых попал в подобную беду, он пришел к сэру Горасу за советом, и сэр Горас сказал ему это. Полагаю, наказание за подобного рода дела довольно тяжелое.
     - Видишь ли, я знаю, - ответил Хьюберт. - Большинство из них не решились бы, но... дело в том, что один из моих друзей знал этого парня, Голдхангера, и рассказал мне о нем и... и посоветовал мне, что говорить... он также рассказал мне о процентах, но тогда это не имело для меня значения, потому что я думал...
     - Они очень большие? - прервала его Софи.
     Он кивнул.
     - Да, потому что, хоть я и прибавил себе возраст, он отлично знал, что мне нет двадцати одного, и... и я был полностью в его власти. Я думал, что смогу погасить долг после этих скачек.
     - Сколько ты занял, Хьюберт?
     - Пятьсот фунтов, - пробормотал он.
     - Боже милосердный, ты столько проиграл в карты? - воскликнула она.
     - Нет, понимаешь ли, мне нужна была сотня, чтобы поставить на эту проклятую клячу, - объяснил он. - Не было смысла занимать, только чтобы расплатиться с долгом. Надо ведь как-то отдать деньги Голдхангеру, правда?
     Софи рассмешил этот остроумный способ получения доходов, но Хьюберт обиделся, и она извинилась.
     - Ясно, что твой мистер Голдхангер - бесчестный негодяй!
     - Да, - ответил измученный Хьюберт. - Он старый черт, и мне не следовало даже приближаться к нему. Правда, тогда я не знал его так хорошо, как сейчас, но все равно, когда я увидел его... Теперь слишком поздно сетовать на это!
     - Да, слишком поздно. Ладно, не стоит отчаиваться! Я уверена, что тебе нечего бояться, потому что он не сможет взыскивать деньги с несовершеннолетнего и преследовать тебя судом.
     - Черт побери, Софи, я должен вернуть этому парню то, что занял у него! Но это не самое худшее. Он настаивал на залоге, и... и я подчинился!
     Он так виновато сказал это, что в уме Софи пронеслись несколько невероятных предположений.
     - Хьюберт, ты ведь не заложил фамильные драгоценности или... или что-нибудь в этом роде?
     - О Боже, нет! Я не столь испорчен! - возмущенно выкрикнул он. - Это было моей собственностью, и я бы не назвал это фамильной драгоценностью. Хотя, полагаю, что если бы я потерял это, был бы ужасный скандал и меня бы посчитали чуть ли не вором-карманником! Мне оставил это дедушка Стэнтон-Лейси... по-моему, полнейшая безделица, потому что в наши дни мужчины этого уже не носят. А он, конечно, носил, и моя мама говорит, что при взгляде на это живо вспоминает его, потому что он никогда с этим не расставался... так что ты можешь представить, что произойдет, если она узнает, что я заложил это! Понимаешь, это кольцо с большим квадратным изумрудом, окруженным бриллиантами. Представь, что я надел такую вещь! На меня бы все сбежались поглазеть! Оно всегда хранилось у мамы, и я не знал, что оно мое до прошлогоднего маскарада, когда она дала мне его надеть и сказала, что оно принадлежит мне. А когда Голдхангер потребовал залог, я... я не смог придумать ничего лучше и... ну, я знал, где мама держит его, и взял его! И не говори мне, что я украл, это не правда, оно лежало у нее только потому, что я не носил его!
     - Нет, нет, конечно же, я знаю, что ты ничего не украдешь! - торопливо заверила его Софи.
     Он внимательно рассматривал свои руки.
     - Нет. Пойми, я не говорю, что должен был брать его из Шкатулки мамы, но... оно ведь мое!
     - Да, в самом деле ты не должен был! - сказала Софи. - Полагаю, она рассердится на тебя, если узнает, так что нам надо немедленно вернуть его.
     - Я бы с радостью, но нет никакой возможности! Я просто не знаю, что делать! Когда эта лошадь проиграла, я был готов пустить пулю в лоб! Но это было бы бесполезно, так как не решило бы дела, а лишь вызвало бы ужасный скандал.
     - Как хорошо, что ты мне все рассказал! Я точно знаю, что тебе следует сделать. Чистосердечно признайся во всея брату! Он, без сомнения, устроит тебе жуткий нагоняй, но ты сможешь рассчитывать на его помощь в этом деле.
     - Ты не знаешь его. Нагоняй, несомненно! Будь уверена, он заберет меня из Оксфорда и заставит или пойти в армию или сделать что-нибудь в этом роде! Я перепробую все способы раньше, чем обращусь к нему!
     - В таком случае, я одолжу тебе пятьсот фунтов, - сказала Софи.
     Он вспыхнул.
     - Ты важная персона, Софи... нет, я не это хотел сказать, - Ты превосходная девушка! Я чертовски благодарен, но конечно же, не буду занимать деньги у тебя! Нет, нет, прошу, не уговаривай! Вопрос решен! Кроме того, ты не понимаешь! Старый кровопийца заставил меня подписать долговое обязательство на пятнадцать процентов ежемесячно!
     - О Боже, ты ведь не согласился на такое вымогательство?
     - А что еще мне оставалось? Мне нужны были деньги, чтобы заплатить карточные долги, и я знал, что было бесполезно идти к Говарду и Гиббсу или к кому нибудь еще - они бы указали мне на дверь.
     - Хьюберт, я убеждена, что он не сможет вытащить из тебя ни одного пенни процентов! Пойми, по закону он не может взыскать даже первоначальную сумму! Позволь мне одолжить тебе пятьсот фунтов, отвези их ему и потребуй возврата долговой расписки и кольца! Объясни ему, что если он не согласится на эту сумму, ему же будет хуже!
     - Да, а он сообщит обо мне в Оксфорд! Говорю тебе, Софи, он совершеннейший негодяй! На самом деле он не обычный заимодавец, я уверен, что он - как это называется у них - перекупщик или укрыватель краденного или приемщик, ну, ты поняла. Более того, я уверен, что он откажется вернуть мне кольцо, даже если я призову его к ответу; полагаю, он уже продал его.
     Как Софи ни старалась, она не смогла переубедить его. oн откровенно страшился мистера Голдхангера, и так как она не могла понять причину этого, ей лишь оставалось предположить, что какая-то более мрачная угроза нависла над его головой. Она и не старалась узнать, что бы это могло быть, потому что была абсолютно уверена, что это не впечатлит ее. Вместо этого она спросила, что он намерен предпринять, чтобы выпутаться из беды, если не хочет ни обратиться к брату, ни занять у нее. Ответ был не очень определенным; Хьюберт был еще достаточно молод, чтобы лелеять юношескую веру в своевременные чудеса. Он несколько раз повторил, что у него в запасе еще целый месяц, прежде чем надо будет принимать окончательное решение, и, хотя неохотно согласился, что в конце концов ему может быть придется прибегнуть к помощи брата, было очевидно, что он надеется на то, что обстоятельства помогут ему этого избежать. Попытавшись притвориться беспечным, он попросил Софи не забивать этим голову, а так как она была убеждена, что продолжать с ним спор бесполезно, она промолчала.
     Но после того, как он ушел, она некоторое время сидела, подперев щеки кулаками, и размышляла. Она с сожалением отказалась от своего первого побуждения рассказать обо всем адвокату сэра Гораса. Она достаточно хорошо знала мистера Меридена, чтобы предположить, как сильно он воспротивится ее намерению отдать пятьсот фунтов в лапы ростовщика. Все, что он мог бы посоветовать ей, сводилось бы к разоблачению проступка Хьюберта, а это было абсолютно неприемлемо. Она перебрала в уме своих друзей, но по той же причине отбросила мысль и о них. Но так как она была не из тех, кто отказывается от намеченной цели, ей ни на мгновение не пришло в голову предоставить своему молодому кузену выпутываться из своей беды самостоятельно. По-видимому, ей не оставалось ничего другого, кроме как самой встретиться с отвратительным мистером Голдхангером. Она пришла к этому решению после основательных размышлений, так как хоть она сама ни в малейшей степени не боялась мистера Голдхангера, ей было отлично известно, что молодые леди не ездят к ростовщикам и что подобное поведение любой воспитанный человек посчитал бы возмутительным. Но так как скорее всего никто, кроме быть может, Хьюберта, не узнает об этом, она пришла к выводу, что поддаваться подобным колебаниям глупо и малодушно, - а такое поведение совсем не подобало дочери сэра Гораса Стэнтона-Лейси.
     Не в ее духе было предаваться дальнейшим сомнениям если она решила вмешаться в дела Хьюберта. Также не в ее духе была мысль прибегнуть к фондам сэра Гораса, чтобы аннулировать долг Хьюберта. Она считала, и ее отец, несомненно, думал так же, что одно дело - потратить пятьсот фунтов на бал, с тем чтобы включиться в лондонское общество, и совсем другое - принудить его к акту щедрости по отношению к племяннику, о существовании которого он, по всей вероятности, и не помнил. Итак, вместо этого она открыла свою шкатулку с драгоценностями и, высыпав на стол ее содержимое, выбрала бриллиантовые сережки от Ранделла и Бриджа, подаренные ей сэром Горасом в прошлом году. Это были изумительно красивые камни, и ей стоило большого труда расстаться с ними, но остальные, более ценные украшения достались ей от матери, и хотя она совсем не помнила эту леди, щепетильность не позволяла ей расстаться с этими безделушками.
     На следующий день, сумев избежать поездки в магазин шелковых тканей на Стрэнде с леди Омберсли и Сесилией, она в одиночестве отправилась к знаменитым ювелирам Ранделлу и Бриджу. Когда она подъехала, в магазине не было ни одного