.
   - Нет, боюсь, я об этом  не  думала,  -  ответила  она.  -  Хотя  это
случилось потому, что я сказала папе, что ты собираешься продавать  дом.
Он тут же решил, что купит его и вернет тебе, если я  считаю,  что  тебе
это понравится, и вот...
   - И ты так считала?
   Она вдруг заметила, что он  очень  бледен.  Сошел  и  ее  собственный
румянец, она, запинаясь, произнесла:
   - Да, а что? Я думала...
   - Я выставил дом на продажу ради того, чтобы  обеспечить  двух  своих
сестер!
   - Да, да, я знаю, ты мне говорил.
   - И ты думала, я захочу, чтобы он его купил? Да еще по цене,  которую
я всегда считал грабительской?
   Морщины у нее на лбу разгладились, и она сказала, улыбаясь:
   - О, тебе незачем об этом думать! Для папы это пустяк:  уверяю  тебя,
он об этом не жалеет! Более того, он посмеялся над этим и сказал, что ты
можешь полностью положиться на Уиммеринга!  Папа  никогда  не  относится
неприязненно к человеку за то, что тот,  как  он  выражается  "продувная
бестия". И в этом случае, я уверена, он не хотел торговаться по  мелочам
- о, я знаю, что он  бы  не  стал!  -  После  некоторого  колебания  она
сказала:
   - Понимаешь, когда он спросил  меня,  почему  ты  собрался  продавать
городской дом, и я ему рассказала,  он..,  он  был  просто  поражен.  Он
сказал, что уважает тебя за это, хотя это, как  он  считал,  нелепо.  Ты
знаешь, он очень проницательный: он сразу же понял, что ему не  пристало
говорить тебе.., предлагать... - Голос ее пресекся; она поднесла руку  к
своей опять пылающей щеке. - О, я поступила не правильно, допустив  это?
Папе было так приятно думать, что он может обеспечить тебя..,  тем,  что
тебе нужно, не ущемив твоей гордости...
   - Не ущемив... О Бог мой! -  воскликнул  Адам.  -  Так,  значит,  это
должно было стать приятным сюрпризом, не  так  ли?  Ты  должна  извинить
меня: для меня  это  неприемлемо!  Неужели  ты  не  понимаешь?  Нет,  не
понимаешь, и я не могу объяснить тебе это. Мне остается лишь  надеяться,
что твой отец не понесет слишком большие убытки  из-за  этого.  Полагаю,
что  нет;  если  он  на  славу  отремонтировал  дом,  порекомендуй   ему
немедленно снова выставить его на продажу! Я буду  рад  узнать,  что  он
сбыл его с выгодой!
   Продолжая говорить, он вышел из  комнаты  торопливым,  прихрамывающим
шагом. Ее рука невольно взметнулась и упала, но он не  смотрел  на  нее.
Она не в силах была что-либо возразить, а в следующий  момент  дверь  со
стуком захлопнулась за ним. Она  не  видела  его  несколько  часов.  Ему
оседлали лошадь, и он проскакал  мили,  вначале  охваченный  гневом,  но
потом, когда гнев улегся, впал в отчаяние. Ему дали ощутить его  золотые
оковы; он заглянул в будущее, увидев себя рабом щедрости мистера Шоли, и
несколько горьких минут сожалел, что пуля, которая сделала  его  хромым,
не угодила ему в сердце.
   Когда он вернулся  в  поместье  Рашли,  обед  должен  был  уже  почти
закончиться, но дворецкий сказал ему, что миледи еще не спустилась вниз.
Он застал ее у туалетного столика, со служанкой, застегивающей жемчужное
ожерелье у нее на шее. Ее глаза быстро устремились на дверь. Он  увидел,
как тревожно она смотрит на него, и улыбнулся ей, сказав:
   - Боюсь, я опоздал! Не ругай меня! Я заехал дальше, чем собирался, но
я не заставлю тебя ждать больше нескольких минут.
   - Подумаешь, большое дело! - ответила она как ни в чем не бывало. - Я
решила, что ты, скорее всего,  опоздаешь,  и  велела  им  повременить  с
обедом. Ты хорошо покатался?
   Он дождался, пока Марта выйдет из  комнаты,  и  сказал,  когда  дверь
закрылась:
   - Не очень. Я прошу у тебя прощения, Дженни! Я был невежлив с тобой и
недобр, прости меня!
   - Тебе незачем просить у меня прощения,  -  ответила  она.  -  Это  я
виновата. Мне следовало спросить тебя и не позволять папе купить дом, не
сказав тебе Пропасть разверзлась между ними; она как будто видела  ее  и
скачала, прежде чем он смог ответить:
   - Ты, наверное, думаешь, что мне следовало  это  понимать  вез  твоих
объяснений. Ну, я не понимала - бесполезно притворяться,  что  понимала!
Теперь понимаю, хотя, наверное, не совсем  так,  пожалуй,  как  ты.  Это
потому, что папа всегда был богатый, и я не особенно думала о деньгах  -
не думала, как ты, что важно.
   - Ты, возможно, удивиться, почему, приняв так много от твоего отца, я
так взбрыкнул по этому поводу, Не могу  тебе  сказать.  Давай  не  будем
больше об этом говорить! - Он наклонился к чей и поцеловал ее в  щеку  -
Ты гораздо добрее ко мне, чем я заслуживаю, - сказал  он.  -  Мне  нужно
пойти переодеться, пока наш обед не остыл.
   - Бог с ним! - сказала она. - Скажи  мне;  что  ты  хочешь,  чтобы  я
сделала! Ты сказал, чтобы я порекомендовала папе снова выставить дом  на
продажу, если ты, конечно, это серьезно. Я постараюсь ему объяснить,  но
у меня не получится - я знаю, что не получится!
   - Кажется, моей неучтивости не будет конца, - грустно заключил  Адам.
- По мне, так лучше бы он этого не делал, но раз уж сделал, я  ничем  не
могу помочь.
   - Мне  ничего  не  нужно  ему  говорить?  Спасибо  тебе!  Он  бы  так
расстроился Ему это стоило стольких хлопот! Понимаешь, ничто ему так  не
нравится, как готовить приятные сюрпризы  или  делать  дорогие  подарки,
и.., и если они не понравились человеку.., ну, он делает  вид,  что  ему
все равно, но нельзя не заметить, как он бывает огорчен! Вот почему...
   - Моя дорогая, тебе правда не нужно больше  ничего  говорить!  Мы  не
станем его разочаровывать!
   Он потрепал ее по плечу и отвернулся, а когда подошел  к  двери,  она
выпалила:
   - Тебе это  не  понравится  -  и  я  никак  не  подозревала,  что  он
собирается это сделать, - Адам, он пишет мне, что обставил его для нас!
   Он помедлил, держа руку на дверной ручке.
   - Вот как? Щедро с его стороны! Я очень ему признателен! Уверен,  что
дом обветшал до удручающей степени. И моя мать так много забрала оттуда,
не так ли? Наверное, я едва узнаю дом, когда увижу его снова.
   С этими словами он вышел из комнаты, и, когда  они  встретились  чуть
позже, ни он ни она ни словом не обмолвились на эту тему: она больше  ни
разу не затрагивалась, пока не пришло письмо от  Шарлотты,  и,  когда  у
Дженни с языка сорвались слова "Гросвенор-стрит", она быстро заменила их
на "Лондон".
   Ей  хотелось  бы  непринужденно  поговорить  о  доме,   но   она   не
осмеливалась. Она обнаружила, что, когда Адам сердится, он отступает  за
барьер, столь же непроницаемый, сколь  и  неощутимый.  Ее,  привыкшую  к
вспышкам отцовского необузданного гнева, удивляло, что Адам считает свою
умеренную вспышку неуместной. Если бы  он  набросился  на  нее,  она  бы
огорчилась,  но  не  встревожилась;  его  выдержка  удерживала   ее   на
расстоянии, и его безупречная корректность вызывала у  нее  еще  большую
боязнь нанести обиду, чем мог бы вызвать приступ раздражения.
   В конце концов, именно он завел разговор на  опасную  тему,  спросив,
наняли ли слуг. Она нервно ответила:
   - Да, папа сказал, что он предоставит мистеру Уиммерингу нанять слуг,
посчитав, что он больше в этом понимает, - и конечно, только  на  время,
потому что, если тебе не понравится кто-то из них...
   - Моя дорогая Дженни, никто не разбирается в этих делах  меньше,  чем
я! Я очень признателен твоему отцу.  Но  мне  в  голову  пришла  ужасная
мысль: а что, если мы вернемся в  город  и  окажемся  в  затруднительном
положении, и некому будет готовить для  нас  еду  и  подметать  комнаты,
кроме твоей Марты и моего Кинвера -  да  и  они  оба  наверняка  тут  же
обиделись бы и покинули нас.
   - Папа посчитал, что ты не захочешь обременять себя подобными вещами,
когда тебе предстоит сделать так много другого, - уж не  говоря  о  том,
что он хотел сделать это сюрпризом. - Она вспомнила, что это  далеко  не
самый уместный вывод, и поспешно продолжила:
   - Конечно, все устраивали на скорую руку:  если  ты  посчитаешь,  что
слуг наняли слишком мало.., или слишком много...
   - Ну, это тебе решать, - вставил  он.  -  Дом  твой,  и  надеюсь,  ты
распорядишься им именно так, как тебе кажется лучше.
   У Дженни упало сердце.
   - Нет, прошу, не говори так! Папа отдает его тебе, а не мне!
   - Ага, но ты забываешь, что я принес  тебе  в  дар  все  свои  земные
сокровища! - сказал Адам непринужденно.
   В голове у нее промелькнуло, что он не сказал "твое Фонтли". Потом он
отвлек ее от этих мыслей, сказав;
   - Не забудь испросить у меня права на  франкированное  письмо,  когда
будешь писать своему отцу, что мы приедем в город во вторник!
   Она засмеялась на это и возразила:
   - Ну, ты ведь знаешь, я только раз забыла,  что  ты  можешь  мне  его
предоставить. Думаю, я должна написать ему  немедленно.  Ты  знаешь,  он
захочет меня увидеть.
   - Ты, конечно, пригласишь его на обед. Ее лицо просияло, она радостно
спросила:
   - Я могу это сделать?
   - Но, Дженни...
   - Он предостерегал меня от этого, - призналась она. - Он сказал,  что
будет навещать меня время от времени, но конфиденциально.
   - Ну, попросить его не говорить ерунды было бы не совсем удобно,  так
что  просто  скажи  ему,  что  мы  оба  горим  желанием  видеть  его  на
Гросвенор-стрит в семь часов, ну, скажем.., в среду?
   - Спасибо тебе! Это его очень обрадует. Я немедленно ему напишу!
   Она поспешила уйти, чтобы ему не пришлось ей отвечать, ведь  он  вряд
ли  знал,  как  это  сделать,  поскольку  они  были   в   не   настолько
доверительных отношениях, которые давали бы ему возможность говорить обо
всем откровенно.

***

   Они  добрались  до  Гросвенор-стрит   третьего   мая   незадолго   до
наступления темноты. Адам испытал облегчение, увидев всего двух лакеев в
качестве подкрепления для средних лет дворецкого; но его худшие опасения
улеглись лишь ненадолго: к тому времени, когда он дошел до  гостиной  на
первом этаже, он уже заметил, что дюжина здоровенных лакеев,  облаченных
в ослепительные ливреи, сопровождает его.
   Он говорил, что не узнает дом, и теперь  обнаружил,  насколько  верно
было это предположение. Вкус мистера Шоли к  роскоши  разгулялся  вволю.
Даже столовая не избежала его преобразующей руки, потому что, хотя  леди
Линтон и не вывезла  ничего  из  ее  обстановки,  он  снабдил  ее  новым
турецким  ковром  и  новыми  занавесками  из  роскошной  красной  парчи,
ниспадающей складками, перекрученной  и  украшенной  яркими  золотистыми
шнурками и кисточками. Также было дополнено и освещение, которое  давали
четыре массивных светильника с несколькими  фигурными  подсвечниками.  В
холле, на площадке между двумя лестничными  пролетами,  страсть  мистера
Шоли к огням выразилась в череде масляных ламп, укрытых  в  алебастровых
вазах и водруженных на высокие тумбы. У подножия лестницы еще один такой
светильник - торшер в виде  тройной  египетской  фигуры,  поддерживаемой
сфинксами, был помещен на нижнюю балюстраду и подавал первый знак о том,
чему предстояло в изобилии проявиться,  когда  будет  преодолена  первая
пара ступеней. Отец Дженни пал жертвой модного помешательства на -  Папа
посчитал, что ты не захочешь обременять  себя  подобными  вещами,  когда
тебе предстоит сделать так много другого, - уж не говоря о том,  что  он
хотел сделать это сюрпризом. - Она вспомнила, что это  далеко  не  самый
уместный вывод, и поспешно продолжила:
   - Конечно, все устраивали на скорую руку:  если  ты  посчитаешь,  что
слуг наняли слишком мало.., или слишком много...
   - Ну, это тебе решать, - вставил  он.  -  Дом  твой,  и  надеюсь,  ты
распорядишься им именно так, как тебе кажется лучше.
   У Дженни упало сердце.
   - Нет, прошу, не говори так! Папа отдает его тебе, а не мне!
   - Ага, но ты забываешь, что я принес  тебе  в  дар  все  свои  земные
сокровища! - сказал Адам непринужденно.
   В голове у нее промелькнуло, что он не сказал "твое Фонтли". Потом он
отвлек ее от этих мыслей, сказав:
   - Не забудь испросить у меня права на  франкированное  письмо,  когда
будешь писать своему отцу, что мы приедем в город во вторник!
   Она засмеялась на это и возразила:
   - Ну, ты ведь знаешь, я только раз забыла,  что  ты  можешь  мне  его
предоставить. Думаю, я должна написать ему  немедленно.  Ты  знаешь,  он
захочет меня увидеть.
   - Ты, конечно, пригласишь его на обед. Ее лицо просияло, она радостно
спросила:
   - Я могу это сделать?
   - Но, Дженни...
   - Он предостерегал меня от этого, - призналась она. - Он сказал,  что
будет навещать меня время от времени, но конфиденциально.
   - Ну, попросить его не говорить ерунды было бы не совсем удобно,  так
что  просто  скажи  ему,  что  мы  оба  горим  желанием  видеть  его  на
Гросвенор-стрит в семь часов, ну, скажем.., в среду?
   - Спасибо тебе! Это его очень обрадует. Я немедленно ему напишу!
   Она поспешила уйти, чтобы ему не пришлось ей отвечать, ведь  он  вряд
ли  знал,  как  это  сделать,  поскольку  они  были   в   не   настолько
доверительных отношениях, которые давали бы ему возможность говорить обо
всем откровенно.

***

   Они  добрались  до  Гросвенор-стрит   третьего   мая   незадолго   до
наступления темноты. Адам испытал облегчение, увидев всего двух лакеев в
качестве подкрепления для средних лет дворецкого; но его худшие опасения
улеглись лишь ненадолго: к тому времени, когда он дошел до  гостиной  на
первом этаже, он уже заметил, что дюжина здоровенных лакеев,  облаченных
в ослепительные ливреи, сопровождает его.
   Он говорил, что не узнает дом, и теперь  обнаружил,  насколько  верно
было это предположение. Вкус мистера Шоли к  роскоши  разгулялся  вволю.
Даже столовая не избежала его преобразующей руки, потому что, хотя  леди
Линтон и не вывезла  ничего  из  ее  обстановки,  он  снабдил  ее  новым
турецким  ковром  и  новыми  занавесками  из  роскошной  красной  парчи,
ниспадающей складками, перекрученной  и  украшенной  яркими  золотистыми
шнурками и кисточками. Также было дополнено и освещение, которое  давали
четыре массивных светильника с несколькими  фигурными  подсвечниками.  В
холле, на площадке между двумя лестничными  пролетами,  страсть  мистера
Шоли к огням выразилась в череде масляных ламп, укрытых  в  алебастровых
вазах и водруженных на высокие тумбы. У подножия лестницы еще один такой
светильник - торшер в виде  тройной  египетской  фигуры,  поддерживаемой
сфинксами, был помещен на нижнюю балюстраду и подавал первый знак о том,
чему предстояло в изобилии проявиться,  когда  будет  преодолена  первая
пара  ступеней.  Отец  Дженни  пал  жертвой  модного  помешательства  на
египетском и классическом стилях. Вдовствующая очистила  гостиную  почти
от всего, кроме большого обюссоиского ковра, и на его тонко  вычерченных
узорах были  расставлены  диваны  на  ножках  в  виде  крокодильих  лап,
журнальные столики, инкрустированные мрамором и завитками  ориентального
орнамента, стульями со спинками-лирами, табуретки  для  ног  на  львиных
лапах  и  несколько  канделябров  на  пьедесталах,  увитых  лотосами   и
цветочными гирляндами.
   Дженни никогда прежде не видела этого дома и, безмолвно идя  рядом  с
Адамом, осматривалась с сомнением, не зная,  где  заканчивается  влияние
Деверилей и вступает в свои  права  Шоли.  Некоторые  ее  сомнения  были
разрешены,   когда   она   вошла   в   гостиную,   где   блестящая,    в
зелено-золотистую  полоску  обивка  вынудила   ее   виновато,   как   бы
оправдываясь, произнести:
   - Папа всегда питал пристрастие к зеленому. - Взглянув на Адама,  она
поняла, что он не разделяет пристрастия ее родителя, а  потому  поспешно
добавила:
   - Ну.., эта полосатая обивка  не  очень  подходит  к  комнате,  но  я
позабочусь об этом и немедленно начну работать над комплектом чехлов для
кресел; папа сразу же увидит, что и остальное нужно  поменять,  чтобы  к
ним подходило.
   - Но только, пожалуйста, не за его счет, Дженни.
   - О нет, это...
   - Мне следовало сказать - не  за  его  дополнительный  счет.  Знаешь,
помимо всего прочего, он  обустроил  прекрасное  жилье,  и  лучше  уж  я
потерплю эту полосатую обивку, чем ты будешь просить об ее замене.
   - Я не стану, - пообещала она. - Мне лишь хотелось сказать, что он не
удивится, если я по своему вкусу  зачехлю  кресла,  когда  вышитые  мною
чехлы будут готовы. Пожалуйста, скажи мне, как ты считаешь, Адам,  я  не
должна принимать подарков от папы?
   - То, что он предпочтет подарить тебе, меня не касается. Но мы  будем
сами оплачивать свои хозяйственные расходы.
   -  Хорошо,  Адам,  -  согласилась  она  и  добавила  после   минутной
задумчивости:
   - Хотя порой это будет довольно сложно. Видишь ли,  когда  он  увидит
какую-то новую вещь, которая пришлась  ему  по  душе,  вроде  новомодной
лампы или стиральной машины, боюсь, он купит их для нас, потому что  это
в его духе. Особенно что-нибудь  такое,  что  он  считает  оригинальным,
вроде жаровни Рамфорда. Я могла бы и не спрашивать тебя, он  или  не  он
установил все эти лампы, - я сразу поняла, что это он,  как  только  они
попались мне на глаза: освещение - его любимый конек. Он  был  одним  из
крупнейших  вкладчиков  "Осветительно-отопительной   компании"   мистера
Уинсора, а теперь, конечно, приложил руку  и  к  "Газовому  освещению  и
коксу".
   - О Боже, неужели он попытается притащить газовые  лампы  в  дом?!  -
ужаснулся Адам. Дженни рассмеялась:
   - Нет, нет, он не настолько сошел с  ума!  Хотя  я  слышала,  как  он
говорил: настанет день, когда у нас в домах будет газ!
   - Только не в моем доме! - твердо сказал Адам.
   - Конечно нет! - согласилась она.
   Дженни еще раз оглядела комнату, но, кроме замечания,  что  это  была
весьма странная затея - поставить  диваны  на  крокодильи  ножки,  -  не
высказала больше никакой критики. Тем  не  менее,  добравшись  до  своей
спальни, она ахнула, воскликнув:
   - О Боже, папа, что, возомнил меня Клеопатрой? Я в  жизни  не  видала
такой кровати! И как, он считает, я буду в ней смотреться?
   Это, несомненно,  был  самый  потрясающий  предмет  обстановки  -  из
красного дерева, инкрустированный  серебром,  с  изголовьем,  украшенным
резной Исидой .
   Адам  развеселился,  но   Марта   Пинхой   выразила   недвусмысленное
осуждение.
   - Да, спросили бы вы  меня,  мисс  Дженни..,  миледи,  уж  я  бы  вам
высказала! А вам не мешало бы спросить, мисс  Дженни,  то  есть  миледи!
Язычество - вот как это называется, и я просто не  знаю,  что  нашло  на
хозяина! Ведь худшее вам еще предстоит увидеть!
   - Боже правый, что? - спросила Дженни.
   - Терпение, миледи! - мрачно сказала мисс Пинхой. - Но не раньше  его
светлости!  Непристойность  -  вот  что  это  такое!   Сейчас,   сейчас,
подождите!
   - Если это неприлично, думаю, именно мне следует посмотреть на это, а
не ее светлости! - вмешался Адам.  -  Уходи,  Дженни!  Марта  собирается
раскрыть мне ужасную тайну, с тем чтобы я мог решить, подобает  ли  тебе
это видеть.
   - Какой  стыд,  милорд!  -  сказала  мисс  Пинхой,  Чье  почтительное
поведение по отношению к нему продолжалось  менее  недели.  Брешь  в  ее
обороне была пробита улыбкой,  снискавшей  ему  столько  доброжелателей;
прошло не так много дней, и она уже обращалась с ним так, будто он,  как
и Дженни, был ее питомцем.  Теперь  она  сказала  ему  с  суровостью,  в
которой   лишь   посвященные   распознали   бы    признак    глубочайшей
привязанности, что тут совсем не до смеха. Он удивленно приподнял бровь,
но Марта была  непреклонна,  и  он  пошел  выяснить,  какие  беспощадные
перемены произвела рука мистера Шоли в спальне, ранее принадлежавшей его
отцу. Он с облегчением обнаружил, что единственным новшеством был столик
для бритья, поистине замечательной конструкции. Он обменялся парой  слов
со своим камердинером, когда  взрыв  хохота,  самого  непосредственного,
какой он когда-либо слышал от  Дженни,  опроверг  слова  мисс  Пинхой  и
привел его обратно в комнату жены.
   - Нет, вы т