том.
   При этих ужасных словах обе дамы  залились  слезами.  Его  светлость,
чувствуя, что это просто выше его сил - выступать и дальше в такой роли,
стал с достоинством отступать,  нахмурившись  достаточно  сурово,  чтобы
придать убедительность заявлению леди Оверсли о  том,  что  папа  очень,
очень сердится. Мысль о том, что  она,  всегдашняя  отцовская  любимица,
теперь впала в немилость, оказалась слишком сильным душевным  испытанием
для, Джулии. Ее плач перешел в рыдания, и такие отчаянные, что  пришлось
вернуть папу, чтобы успокоить ее заверениями в том, что он по-прежнему к
ней благоволит. Как только она узнала, что  ее  по-прежнему  любят,  она
стала спокойнее, а когда он сказал, что сочувствует ей  гораздо  больше,
чем  она  об  этом   догадывается,   Джулия   испытала   такую   горячую
благодарность к нему, что готова  была  пообещать  все,  что  он  только
пожелает.
   Когда известие о задуманном званом обеде сообщили Адаму, он ощутил  в
душе такое же смятение, как и Джулия, но сумел лучше это скрыть. Дженни,
трудившаяся над первым комплектом чехлов для кресел, безмятежно спросила
его, можно ли, по его мнению, пригласить мистера Оверсли, и  он  ответил
равнодушно:
   - Ты можешь это сделать, конечно, но я сомневаюсь,  что  он  приедет.
Насколько я знаю Чарли, он сочтет это сборище слишком скучным!
   Он был прав, и все-таки Чарльз, пусть и  с  неохотой,  удостоил  обед
своим присутствием, потому  что  его  отец,  вовсе  не  прибегая  к  той
дипломатичности, которую он  считал  необходимой,  имея  дело  со  своей
дочерью, сказал ему, что тот должен там быть.
   - Зачем тащиться бедному кембриджскому студенту к Линтонам?  Нет  уж,
увольте,  сэр!..  -  запротестовал  мистер  Оверсли-младший,   испытывая
отвращение при одной мысли об этой семейной поездке.
   - Чепуха! Если Дженни хочет, чтобы ты был, то ты будешь! Полагаю,  ты
ей нужен для количества.
   Мистер  Оверсли,  который  ходил  с  важным  видом  уже  более  года,
посмотрел на своего родителя со страданием и укором и сказал:
   - Премного ей обязан!
   Лорд Оверсли рассмеялся, но велел ему не скоморошничать.
   - Дело в том, Чарли,  что  ей  пришло  в  голову  таким  вот  образом
привести  в  чувство  твою  сестру  после  того  поистине   потрясающего
происшествия в доме Нассингтонов, и это большая любезность с ее стороны!
   - Вот те раз! - воскликнул встревоженный Чарли. - А Джулия не  упадет
опять в обморок,  нет?  Потому  что  если  произойдет  еще  какой-нибудь
скандал в этом роде...
   - Нет, нет, она пообещала, что  будет  вести  себя  как  подобает!  -
успокоил его отец.

Глава 12

   Вдовствующая в сопровождении своей дочери и горничной  в  назначенный
день добралась до Лондона довольно быстро, поскольку ехала на почтовых -
предыдущее путешествие помогло ей  преодолеть  страх  перед  незнакомыми
форейторами. Мистер  Шоли  от  всего  сердца  одобрил  внушительный  вид
кавалькады, которая отправилась из Фонтли, поскольку фаэтон сопровождали
верхом двое слуг, а следом - карета, везущая лакея  миледи  и  множество
сундуков и  чемоданов,  а  также  фургон,  нагруженный  тем  имуществом,
которое Вдовствующая посчитала своим собственным и вывезла из Фонтли.
   Она прибыла в  расслабленном,  измученном  состоянии.  Дженни,  когда
увидела в окно Приближающийся экипаж, тут же  позвала  Адама,  дабы  тот
незамедлительно  спустился  поприветствовать  свою  мать.  Он  вышел   к
подъезду  как  раз  вовремя,  чтобы   поддержать   миледи,   когда   та,
пошатываясь,  сошла  на  мощеную  дорожку.  Она  была  обрадована  таким
вниманием и воскликнула: "Дорогой!" - когда  сын  поцеловал  вначале  ее
руку, а потом щеку. Потом она с куда менее ласковой интонацией  одернула
дочь: "Лидия, дорогая!" - когда  девица  безжалостно  стиснула  Адама  в
своих объятиях.
   Адам провел гостей в дом, где первым предметом, привлекшим  опасливый
взгляд  матери,  стала  египетская  лампа  у  подножия   лестницы.   Она
недовольно втянула в себя воздух - - Боже правый! Ах,  ну  да,  понятно!
Женская фигура со сфинксами. О Господи! - Это  лампа,  мама,  -  пояснил
Адам, как бы оправдываясь.
   - Неужели, дорогой? Несомненно,  Дженни  сочла,  что  лестница  плохо
освещается. Сама я никогда этого  не  замечала,  но...  А  эти  странные
алебастровые вазы - тоже лампы?
   - Да, мама, тоже! А вот и Дженни пришла тебя поприветствовать!
   Он испытал облегчение, увидев, что Дженни добилась  большего  успеха,
чем он, в Общении  с  его  матерью.  Она  приветствовала  ее  с  должной
заботливостью и сказала,  что  неудивительно,  если  та  чувствует  себя
измученной после дороги.
   - Боюсь, я невеселая, хлопотная гостья, - вздохнула Вдовствующая. - И
настолько измотана всем тем, через  что  мне  пришлось  пройти,  что  не
гожусь ни для чего, кроме как лечь в кровать.
   - Ну тогда, - сказала Дженни, - вы пойдете прямо наверх  и  ляжете  в
постель, а обед вам подадут на подносе.
   - Как любезно! - проворковала Вдовствующая. - Ну разве что лишь чашку
супа!
   Лидия,  с  величайшим  возмущением  прислушивающаяся  к  этим  унылым
планам, воскликнула:
   - Мама, не можешь же ты отправиться в постель  сразу,  едва  зайдя  в
дом! О, ведь ты сама недавно говорила, когда миссис Митчем навестила нас
в Фонтли, что нет ничего более неприятного, чем гость,  который  приехал
только для того, чтобы болеть  и  постоянно  просить  подать  то  стакан
теплой воды, то жидкую, овсянку!
   - Ах, ерунда! - смягчила резкость Лидии Дженни. - Мы  надеемся,  мама
не считает себя гостьей в доме собственного сына! Пусть она делает,  что
хочет. Проходите наверх, мэм, и располагайтесь поудобнее!
   Вдовствующая смягчилась. У нее было коварное намерение сорвать  любые
праздничные  планы,  -   которые,   возможно,   вынашивались   ради   ее
удовольствия, - удалившись по приезде в свою спальню в состоянии полного
изнеможения; но как только ее стали умолять делать  именно  то,  что  ей
хочется, она начала думать, что если отдохнет часок, то почувствует себя
достаточно окрепшей, чтобы присоединиться к  своей  семье  за  обеденным
столом. Она позволила Дженни проводить ее наверх, и, хотя,  естественно,
ей причинило боль то, что она пошла не в "свою" комнату, она обнаружила,
что в отведенных ей прекрасно обставленных  покоях  произвели,  ради  ее
уюта и удобств, такие тщательные приготовления, что  ее  тоска  улеглась
окончательно. Поэтому к тому времени, когда она устроилась  на  кушетке,
обложенная подушками,  и  подкрепилась  чаем  с  тостами,  она  была  на
удивление  благожелательна  с  Дженни  и  сказала  ей,  что,   дабы   не
разочаровывать ее дорогих, она постарается  превозмочь  свою  усталость,
чтобы спуститься вниз к обеду.
   Тем временем Лидия, заглянув в столовую  и  воскликнув  благоговейным
тоном:" "Господи, какая роскошь!", поднялась в гостиную вместе со  своим
братом. Она застыла на пороге и стояла,  изумленно  глядя  и  ничего  не
произнося, целую минуту. Потом с сомнением посмотрела на  Адама.  В  его
глазах заиграл озорной огонек.
   - Ну?
   - Можно мне сказать, что я думаю, или.., или нет?
   - Можешь. Но это не обязательно. Я и так знаю, что ты думаешь.
   - Дело в полосатой обивке! - сказала она. - Было  бы  совсем  не  так
плохо, если бы ты убрал ее,  -  хотя,  должна  признаться,  что  мне  не
слишком  нравится  тот  странный  диван.  Эти  ужасные  маленькие  ножки
напоминают какое-то животное.
   - Рептилию. Это крокодильи ножки.
   - Крокодильи ?! - Лидия осмотрела их более пристально  и  разразилась
хохотом. - Да, действительно! Я думала, ты пытаешься  меня  разыгрывать.
Но почему? Ах, ну да, конечно. Это египетский стиль, да? Я знаю,  сейчас
все  на  этом  помешались,  но,  по-моему,  это  не  слишком  удобно,  а
по-твоему?
   - Я считаю это отвратительным! - ответил брат, тоже  рассмеявшись.  -
Погоди, ты еще  увидишь  нелепую  кровать  Дженни!  Видишь  ли,  не  она
выбирала все это добро, а ее отец.
   - Бедный мистер Шоли! Наверное, он считает, что  это  высшая  степень
утонченности. Однако маме, знаешь ли, так не покажется. Кроме  того,  ей
вообще не нравится мистер Шоли. А мне нравится, пусть даже он  несколько
комичен! - Она издала вздох. - Ох, Адам, лучше бы мама не  переезжала  в
Бат! Если бы она остановила свой выбор на лондонском доме,  я  бы  легче
это перенесла, потому что могла бы поговорить с  тобой,  когда  приду  в
полное отчаяние, что, к сожалению, часто со мной происходит.
   - Она стала совсем несносной? - спросил он сочувственно.
   - Да. И кажется, даже я уже не могу служить  ей  утешением.  Я  очень
бессердечная, Адам? Он покачал головой, улыбаясь.
   - Ну а мама говорит, что очень, и иногда я боюсь, что, может быть,  я
такая и  есть,  потому  что  начинаю  испытывать  к  Шарлотте  такую  же
неприязнь, как и к Марии! Ты поверил бы, что  я  способна  на  такое?  К
Шарлотте!
   Он рассмеялся:
   - Бедняжка Шарлотта! Но, знаешь, у тебя это не всерьез.
   Она посмотрела на него как-то зловеще:
   - Нет! Но будет всерьез, если ты тоже станешь называть  ее  бедняжкой
Шарлоттой!
   - Беру свои слова обратно! - поспешно сказал он. - Я никогда этого не
говорил!
   На щеках ее появились ямочки, но она уныло сказала:
   - Это такой вздор! Мама говорит о ней так, словно она  умерла;  разве
что пока не называет ее  святой  Шарлоттой.  Да  и  как  она  может  это
сделать, если знает,  что  Шарлотта  совершенно  счастлива!  Недавно  мы
получили от нее письмо, отправленное из Йорка, где  они  останавливались
на несколько дней.
   - Я рад слышать, что она счастлива.
   - Адам, - поведала Лидия благоговейным  голосом,  -  она  пишет,  что
Ламберт разделяет все ее мысли и чувства!
   - Боже правый! Я хочу сказать, какая удача!
   - Они поделились друг с другом серьезными и  возвышенными  мыслями  в
храме.
   - Нет, не так, - тут же ответил Адам. - У Шарлотты были  серьезные  и
возвышенные мысли, а Ламберт сказал: "Да, воистину так!" Ей-богу! Лидия,
негодница, ты делаешь меня таким же скверным, как сама! Угомонись!
   Она хихикнула, но смахнула слезинку:
   - О, если бы только Мария не умерла!  Тогда  я  не  была  бы  обязана
утешать маму или даже ехать в Бат! Он нежно обнял ее:
   - Мне жаль, что тебе "приходится ехать, но думаю, что в любом  случае
ты должна на какое-то время запастись терпением. Постарайся это вынести.
Если мама сама повезет тебя в Лондон  будущей  весной,  захочешь  ли  ты
приехать к нам, с тем чтобы Дженни тебя представила?
   Теперь его горячо  обняли  сестринские  руки,  и  Лидия  с  восторгом
воскликнула:
   - Да, еще бы! Тетя Нассингтон говорила о том, чтобы  вывести  меня  в
свет, но  я  предпочла  бы,  чтобы  это  сделали  вы  с  Дженни.  А  она
согласится?
   Поскольку Дженни, вошедшая в комнату в этот момент, все  слышала,  то
тут же сказала, что ничто не доставит ей большего удовольствия, чем  эта
процедура.  Лидия  воспрянула  духом  и  в  порыве  откровения  выразила
надежду, что мама останется в Бате на всю весну.
   - Ах ты, скверная девчонка!  Уведи  ее,  Дженни.  Кстати,  не  забудь
показать ей свою ванну! Ей она понравится!
   Лидия и вправду пришла  от  ванны  в  восторг,  решив  немедленно  ею
воспользоваться, чем весьма шокировала Марту Пинхой.
   - Не хочешь же ты сказать, что не моешься в этой  ванне,  Дженни?  Да
ведь это прекрасно! Такая роскошная раковина! И опять же эти зеркала! Ты
видишь себя, куда ни посмотришь, пока сидишь в ней!
   - Ну, не вижу в этом особого удовольствия, - заметила  Дженни.  -  Но
если ты хочешь, пользуйся ею на здоровье.
   - Ну уж нет, миледи! - объявила мисс Пинхой'.  -  Удивляюсь,  что  вы
говорите такие вещи! Все мы знаем, что это за создания - те, кто сидит в
таких ваннах, сплошь окруженных зеркалами! Да  сама  мысль...  -  Махнув
рукой, мисс замолчала.
   Было   очевидно,   что   Лидия   не   отягощена   этими   повсеместно
распространенными знаниями, и, поскольку было так же очевидно,  что  она
собирается потребовать от мисс Пинхой  просветить  ее,  Дженни  поспешно
увела сестру Адама в свою комнату, которую Лидия тоже одобрила,  выразив
свое восхищение:
   - О, да тут все новое, не считая сундука и стульчика у  окна!  Должна
сказать, это великое улучшение, прежде все тут было очень обветшалым!
   - Тебе нравится? - с беспокойством взглянула на девушку Дженни.  -  У
меня самой не слишком-то хороший вкус - впрочем,  я  ни  имела  никакого
отношения к меблировке: этим занимался  папа,  пока  мы  были  в  Рашли,
чтобы.., чтобы приготовить нам сюрприз. Вот только боюсь, что он  сделал
это все слишком.., слишком помпезно!
   - Что касается меня, - сказала Лидия, - так  меня  это  нисколько  не
заботит.  До  чего  прекрасно  иметь  отца,  который  преподносит  такие
роскошные сюрпризы! - Девушка помялась, а потом робко спросила:
   - Не собирается ли он переделывать и  Фонтли,  нет?  Ну..,  не  очень
сильно?
   - Нет, нет, обещаю тебе, Фонтли вообще  не  будет  переделываться!  -
воскликнула Дженни, заливаясь краской.
   - Не хочу сказать, что этот  дом  не  очень  элегантный!  -  поспешно
сказала Лидия. - Просто для Фонтли этот стиль не так бы хорошо подошел!
   У Вдовствующей, когда она спустилась в  гостиную,  сложилось  мнение,
что излюбленный стиль мистера Шоли вообще  не  подойдет  ни  для  одного
респектабельного  дома,  и  при  первой  возможности  она  с  предельной
прямотой выразила  свое  мнение  Адаму,  да  так  резко,  что  он  вдруг
вступился даже за материю в полоску, упрямо настаивая, что  такая  ткань
отлично смотрится.
   - До чего вульгарная расцветка! -  содрогнулась  Вдовствующая.  -  На
занавесках тоже слишком много канители! Увы, когда я  вспоминаю,  как  в
свое  время  выглядела  эта  комната,  мне  остается  лишь  скорбеть   о
произошедших переменах!
   Адам не сдержался:
   - Едва ли она могла выглядеть по-прежнему, мэм, с  тех  пор,  как  вы
вывезли из нее все, кроме ковра и трех картин.
   Такой неподобающий для сына отпор ранил миледи столь глубоко, что  не
только были вызваны призраки Стивена и Марии, но, когда  Дженни  сказала
ей о небольшом приеме, устраиваемом в честь  ее  приезда,  она  сказала,
что, несомненно, дорогая Дженни забыла, что  она  пребывает  в  глубокой
скорби.
   - Будто кто-то из нас мог об этом забыть, когда она постоянно  просто
испускает траурные флюиды! - сказала Лидия. - Но не беспокойся,  Дженни,
мама не уйдет в свою комнату, это Я тебе обещаю!
   Дженни пришлось довольствоваться заверением Лидии, но ее  тревога  не
улеглась до конца до тех пор, пока Вдовствующая не спустилась  вниз  без
малого в восемь, облаченная в черный  шелк  и  с  мантильей,  подаренной
Адамом,  приколотой  поверх  испанского  гребешка  (тоже  его  подарка),
закрепленного в ее светлых локонах.
   - О, вы так чудесно  выглядите!  -  невольно  воскликнула  Дженни.  -
Простите, я не могла удержаться!
   - Милое дитя! - снисходительно проворковала Вдовствующая.
   - Я считаю это своей величайшей заслугой  -  понять,  что  ничто  не,
пойдет тебе так, как мантилья, - восхитился Адам. - Чудесно, мама!
   - Глупый мальчишка! - Она мгновенно растаяла. - Я решила, что следует
сделать над собой усилие, ведь вы пригласили всех этих людей специально,
чтобы со мной повидаться. И наверное, если вы упомянули, что завтра  мне
предстоит утомительное путешествие, они не засидятся допоздна.
   Не слишком-то благожелательное дополнение, но  впечатление  оказалось
обманчивым. С того самого момента, когда Рокхилл, восхищенно воззрившись
на лицо миледи, взял ее руку и со старомодной учтивостью поднес к  своим
губам, не приходилось сомневаться, что вечеринка  придется  Вдовствующей
по вкусу.
   Приезд Оверсли совпал по времени с приездом Броу, и в  приветственной
суматохе никто не заметил, как Адам  и  Джулия  простояли,  взявшись  за
руки, дольше, чем это принято, и Джулия шепнула:
   - Это была не моя затея!
   - И не моя, - ответил он приглушенным голосом. - Ты знаешь, я не  мог
бы.., нет: нужды говорить тебе... - Он остановил себя и стиснул ее руку,
прежде чем отпустить. - Только скажи, что тебе лучше!  Думаю,  страдания
того мига на приеме будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
   - О; не нужно, чтобы это было так! Я больше тебя не опозорю,  обещаю!
Мне говорят, что мы привыкнем, забудем, что между нами ничего  не  было,
кроме дружбы. Я должна пожелать, чтобы ты был счастлив. -Ты можешь  быть
счастливым?
   Ответом  ей  было  едва  заметное  покачивание   головы.   Она   чуть
улыбнулась:
   - Нет, сердце у тебя верное. Я только хочу, чтобы ты был доволен.
   Говоря это, Джулия отвернулась от него  к  Лидии,  которая,  подойдя,
сказала:
   - Так рада тебя видеть, Джулия. Сколько, лет, сколько зим! Я  столько
тебе должна рассказать!
   Адам  отошел,  чтобы  уделить  внимание  приехавшим  гостям,  и  лишь
некоторая жесткость в его лице выдавала, что он  испытывает  напряжение.
Лидия, которая как школьница восхищалась  Джулией,  болтала  с  ней  без
умолку, и Джулии все казалось  интересным  и  веселым.  Адам  слышал  ее
серебристый смех и радовался, потому  что  к  боли  -  оттого,  что  она
настолько близко, - присоединялась осознанная боязнь, что  она  позволит
своей чувствительности возобладать над воспитанием и опять  поставит  их
всех  в  неловкое  положение.  Он  спрашивал  себя,  имеет  ли   Дженни,
безмятежно беседующая с лордом Оверсли, хоть отдаленное представление  о
том, какому испытанию она подвергла его и Джулию. Казалось, она этого не
сознает; потому что, когда ей случалось встретиться с ним  взглядом,  ее
глаза не таили никакого подозрения, а  только  едва  заметную  дружескую
улыбку. Казалось, она приятно проводит время; и это хотя и разводило  их
еще дальше в  разные  стороны,  но  избавляло  от  другой  тревоги:  на"
собрании у его тетушки и леди Бриджуотер застенчивость превращала  ее  в
неловкую гостью, но в ее собственном доме все было по-другому. Ему вовсе
не требовалось следить за ней зорким глазом в готовности помочь  ей  при
затруднении в разговоре или  напоминать  об  обязанностях  хозяйки:  она
чувствовала себя вполне уверенно, поскольку в течение  многих  лет  была
хозяйкой в отцовском доме и привыкла принимать гостей.
   Обед, который  вскоре  подали,  был  превосходен;  и,  поскольку  для
обсуждения имелось несколько животрепещущих тем, интересных всем, беседа
не иссякала. Главной  среди  них  была  помолвка  принцессы  Шарлотты  с
принцем Оранским, поскольку ходили упорные слухи, будто принцесса  пошла
на попятную, и это, естественно,  стало  предметом  всеобщего  интереса.
Предполагались различные причины разрыва, но Рокхилл, который, как  один
из частых гостей Карлтон-Хаус, был, вероятно, более  осведомленным,  чем
кто-либо из  присутствующих,  сказал,  что,  по  его  разумению,  разлад
случился из-за вопроса о домицилии:  принц  рассчитывал,  что  его  жена
станет жить в Нидерландах; принцесса же, являвшаяся  прямой  наследницей
английского трона, имела твердое намерение остаться в своей  собственной
стране. Эту решимость после всестороннего обсуждения одобрили, но Дженни
оставалось лишь сказать, что это  весьма  странно,  когда  регент  хочет
спровадить своего единственного ребенка в чужие края.
   - Да, в  самом  деле!  -  согласилась  леди  Оверсли.  -  Это  просто
удивительно!.. Но думаю, он ей очень нравится. - Тут она поняла, что  ее
подвел несдержанный язык, и воскликнула совсем уже невпопад:
   - И это напомнило мне, Адам, о том, что тебе  предстоит  занять  свое
место! Оверсли говорил буквально на днях - не так ли, любовь моя? -  что
должен тебе об , этом напомнить.
   - Да, полагаю, что предстоит, - согласился Адам. - Мой  дядя  говорил
со мной об этом накануне вечером. Он сказал, что  отправится  вместе  со
мной и подскажет, что мне полагается делать,  когда  я  там  окажусь,  -
потому что я, к стыду своему, не знаю! - Он увидел, что Дженни находится